Kitabı oxu: «Женщина-рыцарь. Самые необычные истории Средневековья»

Робер – последний рыцарь Великого похода

Введение

Идея крестовых походов возникла в обстановке, которая сложилась в Западной Европе по окончании эпохи раннего Средневековья. За предыдущие несколько веков сформировался класс профессиональных воинов-рыцарей, которым всё труднее было найти применение своим силам. Между тем, непрекращающиеся военные конфликты с мусульманами способствовали возникновению планов священной войны за христианские святыни на Востоке. Когда мусульмане заняли Иерусалим – сердце христианской религии, – папа Григорий VII в 1074 году призвал воинов Христовых (milites Christi) помочь Византии отвоевать священные земли. Воззвание папы было проигнорировано рыцарством, но, тем не менее, привлекло внимание к событиям на Востоке.

26 ноября 1095 года во французском городе Клермоне состоялся собор, на котором перед лицом знати и духовенства папа Урбан II произнёс страстную речь, призвав собравшихся отправиться на Восток и освободить Иерусалим от владычества мусульман. Благословляя крестовый поход, Урбан II привёл и личные причины, которые должны были вдохновить рыцарей: «Кто тут обездоленный и бедный, там будет радостный и богатый».

Феодалы и простой народ, по земле и морю, двинулись на Восток, по пути освободив от власти турок-сельджуков западную часть Малой Азии и устранив мусульманскую угрозу Византии, и в июле 1099 года завоевали Иерусалим. Во время Первого крестового похода было основано Иерусалимское королевство и другие христианские государства, которые объединились под названием Латинского Востока. Важную роль в истории крестовых походов сыграли духовно-рыцарские ордены.

Пролог

[В начале рукописи пропущено несколько абзацев] …Прошло со времени пришествия Спасителя; достаточный срок, чтобы люди вняли заветам Его и очистили души свои, – но они не вняли и продолжали жить в скверне и грехе. И Бог наказал людей: мир рушился, и не было спасения. Начались страшные ураганы, бурные наводнения, внезапные холода и жестокие засухи; неурожаи, голод и болезни стали привычными явлениями, и смерть тысяч людей уже не внушала ужаса. Нищих было больше, чем обеспеченных, бездомных – больше, чем имеющих кров над головой; честные люди почти перевелись, зато расплодились обманщики и мошенники, а разбой сделался обычной вещью.

Вера терпела поругание, и христиане сделались жертвами злых сарацин, которые чинили им притеснения. Центр мира христианского, столп сияющий – Святая земля была под властью сарацин, церкви и монастыри влачили там жалкое существование, а многие были уничтожены: даже Храм Гроба Господня не избежал разрушения.

Монах Пётр, пустынный житель, ходил тогда с паломничеством в Святую землю и рассказал о таком разорении христианских общин, о таких издевательствах над ними сарацин, что у всех, кто слушал его, сердце обливалось слезами, и кровь вскипала от возмущения. Сам Спаситель явился мне во сне, говорил Пётр, и предписал поход против иноверцев: пусть же внемлют этому призыву владыка-папа нашей церкви, короли и князья христианских стран.

В рубище, без обуви, с непокрытой головой, с распятием в руках шел Пётр по городам и весям, проповедуя о походе для освобождения христиан и Гроба Господня; поход же этот угоден Богу, ибо станет искуплением грехов и очищением от них. Люди, тронутые красноречием Петра, принимали его за святого; народ окружал его толпами, приносил ему дары и прославлял его. Всё, что он говорил и делал, обнаруживало в нём божественную благодать, и все признавали его власть: в Риме святейший папа смиренно и радостно выслушал воззвание Петра, благословил его на проповедь и обещал свое ревностное содействие.

Многие страны прошел Петр, призывая к борьбе за Спасителя, – и вот уже поднялись и князья, и рыцари, и простые люди на освобождение Гроба Господня. На пределах Галлии торжествовался тогда великий собор, на котором присутствовал папа; был же этот собор знаменит большим стечением христиан, которых было так много, что не было здания, стены которого могли бы вместить в себе всех присутствующих.

На широкой площади обратился святейший папа к христианам, и речь его была такова:

«Верующие во Христа! Я хочу вам поведать, какая крайность заставила меня стать пред вами. От пределов Иерусалима и из города Константинополя к нам пришла весть, и прежде часто доходило до нашего слуха, что народ персидского царства, народ проклятый, чужеземный, далёкий от Бога, отродье, сердце и ум которого не верит в Господа, напал на земли христиан, опустошив их мечами, грабежом и огнём, а жителей отвел к себе в плен или умертвил; церкви же Божии или срыл до основания, или обратил на свое богослужение. Кому же предстоит труд отомстить за то и исхитить из их рук награбленное, как не вам! К вам должна взывать святая гробница Спасителя и Господа нашего, которою владеют нечестивые народы.

Нынче вы друг друга кусаете и пожираете, ведёте войны и наносите смертельные раны. Теперь же может прекратиться ваша ненависть, смолкнет вражда, стихнут войны и задремлет междоусобие.

Предпримите же путь к Гробу Святому; исторгните ту землю у нечестивого народа и подчините её себе!»

И когда он говорил это, все присутствовавшие были до того проникнуты одною мыслью, что в един голос воскликнули: «Так хочет Бог, так хочет Бог!». Многие тут же нашили себе красные кресты на одежду в ознаменование себя воинами Христа, – так начался поход в Святую землю.

Первыми, не дожидаясь рыцарского войска, выступили простые люди во главе с Петром. Но судьба была жестока к ним: едва они достигли Азии, как сарацины набросились на них, как дикие звери, и спастись удалось лишь малому числу. Но напрасно торжествовали сарацины, напрасно радовались они своей скороспелой победе – следом шли хорошо вооружённые, закованные в латы лучшие воины христианского мира, готовые драться не на жизнь, а на смерть с врагами Спасителя.

Одна за другой сдавались сарацинские твердыни, и вот перед глазами воинов Христа открылся святой город Иерусалим. Мощно укрепили его враги веры Христовой, и казалось никакими силами нельзя взять его, а тем более такими малыми, которые были у христианских воинов. Между тем, и в осаде они стоять долго не могли, так как голодали и были доведены до такой мучительной жажды, что никто не мог и за денарий получить воды в достаточном количестве, чтобы утолить свою жажду.

Но было видение одному из монахов: явился к нему епископ Адемар, вдохновлявший воинство Христово своими горячими проповедями и скончавшийся за год до того. Адемар повелел воинам устроить крёстное шествие вокруг укреплений Иерусалима, усердно молиться, творить милостыню и соблюдать пост, и тогда на девятый день Иерусалим падёт.

А перед самим штурмом было ещё одно чудесное видение в небесах: разверзлись они, и показался в них пресветлый облик Сына Божьего, и грянул голос, преисполненный чудесной силою: «Се град мой и бысть ему моим!». Встали рыцари на колени, – все, как один, – и вознесли молитву к небесам, и пошли после на штурм, не боясь смерти, не обращая внимания на раны и увечья, – и не выдержали нечестивые сарацины! Пал город перед неистовым, священным напором воинов Христа; сбылось пророчество – вернулись христианские святыни к тем, кому должны были принадлежать по праву.

Мир и благолепие воцарились на Святой земле, славные христианские государства были созданы здесь. Одни из рыцарей остались жить возле возвращённых святынь, другие вернулись домой со славой, почестями и богатством.

С тех пор прошли многие годы, и вот мне, смиренному иноку Фредегариусу, было сказано от братии, чтобы я нашёл последнего рыцаря великого похода и записал его рассказы. Достопочтенный отец Бернард из Клерво просил нас о том же, ибо он покровительствует истинному рыцарству и хочет больше знать о нём.

Помолившись Господу, я отправился в путь и, по воле Божьей, разыскал последнего рыцаря Великого похода на Святую землю.

Часть 1

Разговор Фредегариуса с крестьянином. Заколдованный замок. Страшные истории об этом месте

– Нет, нет, святой отец, не ходите туда, послушайте моего совета! Это место проклятое, злое, нечистое, и живёт там старый колдун, связанный с самим дьяволом. Не ходите туда святой отец, а не то попадёте в беду! – говорил здоровый краснощёкий крестьянин бледному и худому монаху, спрашивающему у него дорогу.

– Бороться с дьяволом – моя обязанность, – возразил монах. – Но мне думается, ты ошибаешься, сын мой. Человек, которого ты назвал старым колдуном, много подвигов совершил во славу Христа. Да и так ли уж страшно место, где он живёт?

– О, святой отец, если бы вы пожили в наших краях, вы бы поняли, что я прав! – воскликнул крестьянин. – Замок, куда вы направляетесь, был построен в незапамятные времена не иначе, как сатаной. Да это и не замок, а просто высокая башня с двором, окружённым стенами, а стоит она прямо в море, среди скал, и никак нельзя к ней добраться: ни по воде, ни по суше. Как же, спрашивается, её строили? Как возили камень и все остальное, необходимое для строительства; как оградили постройку от моря, часто бурного и штормового? Не знаете?.. Вот и я не знаю, и никто не знает этого.

– Но нынешний хозяин как-то добрался до этой башни? – возразил монах.

– По воздуху, по дну моря, или еще чёрт его ведает, каким способом! – горячо вскричал крестьянин. – И чем он там живёт, что ест, что пьет, – тоже дьявол его знает, простите, святой отец! Говорю вам, обычному человеку там не прожить! А если вспомнить все странные вещи, которые случаются возле этой проклятой башни…

– Так там и странные вещи случаются? – поддержал монах разговор, видя, что крестьянину очень хочется потолковать об этом.

– Ещё какие, святой отец, – загадочно произнёс он. – Если желаете послушать, я вам много чего порассказать могу.

– Рассказывай, сын мой, я никуда не тороплюсь.

– Вот как раз насчёт борьбы с дьяволом: как вы, например, объясните такую штуку. Случается, что море расступается перед проклятой башней и тогда с берега можно пройти туда по колено в воде. Но горе вам, если вы замешкаетесь: после означенного часа морские волны с рёвом вернутся обратно, и вы погибнете в их пучине!

– А, так значит, путь существует! – заметил монах.

– Ну, если вам, святой отец, угодно называть это путём, называйте. Но я бы сказал, что это ловушка дьявола, – недовольно проворчал крестьянин. – Однако мало того, что волны уходят, как по команде, а потом приходят вновь: из глубины морской в тот же час поднимаются рыцари в блестящих доспехах, а следом плывут девы с рыбьими хвостами, прекрасные на лицо, с огромными зелеными глазами и роскошными рыжими волосами – русалки, проще сказать. Русалки поют дивные песни такими нежными, призывными голосами, что человек, который услышит это пение, считай, пропал! Если он и не побежит на этот русалочий зов, то затоскует навеки.

…Не верите? Мой кум как-то вечером услыхал пение русалок, когда развешивал рыбацкие сети на берегу, – и что вы думаете? Обезумел и полез прямо в море; хорошо, что рядом был другой наш кум, а он совсем глухой, не слышит даже грома небесного. Зато зрение у него хорошее и силой Бог не обидел: увидел, что кум топиться пошёл, догнал его, скрутил и вытащил из воды. А уж как тот рвался к русалкам, как умолял отпустить его, – ну, да глухого мольбами не тронешь: не выпустил безумного и тем спас ему жизнь. Да только с той поры первый кум стал мрачнее ноябрьского дня, а на жену вовсе внимания не обращает, хотя она у него бабёнка дородная, в теле, всё при ней, а уж голосистая, куда там русалкам!

– Свят, свят, свят! – перекрестился монах, скрывая невольную улыбку. – А что же рыцари? Зачем они выходят из моря?

– Башню сторожить, зачем же ещё? – не моргнув глазом, ответил крестьянин. – Обходят её дозором и следят, чтобы никто в неё не проник. Старший у них ростом выше колокольни, а борода у него такая длинная, что он обматывает ее вокруг пояса двенадцать раз. У нас в деревне живёт старый-престарый дед, который тоже никогда свою бороду не стриг, но он её обматывает вокруг себя только шесть раз, а старший у рыцарей, говорю вам, целых двенадцать, – вот нечисть какая!.. Понятно теперь, куда вы собрались, святой отец?

– Да, сын мой, я понял, но всё-таки должен идти. Прошу тебя, укажи мне дорогу, попросил монах.

– Вы сами стремитесь к своей погибели! – крестьянин от досады бросил шапку на землю. – Ну, так послушайте, что я ещё скажу. Как вам заколдованные птицы и говорящая рыба?

Развалины замка Кенилворт. Художник Гильом ван дер Хехт

– А есть и такие?

– Вы будто вчера родились, святой отец! Впрочем, сразу видать, что вы издалека прибыли. Может быть, там, откуда вы пришли, колдовства и в помине нет, а у нас хоть отбавляй. Боже ты мой, кто только у нас не колдует: поверите ли, даже наш кюре всё время бормочет какие-то заклинания! Любая баба в деревне – ведьма, а девки-чертовки так и норовят парней заморочить.

Но это мелочи, ерунда, дело житейское, а настоящее колдовство идёт от башни. Тот мой кум, который глухой, однажды собственными глазами видел, как на море у замка сел лебедь, встрепенулся, обрызгал себя водой, и превратился в такую красавицу, что в целом свете подобной не сыщешь. А надо вам заметить, что кум на женщин просто глядеть не мог: он был женат шестнадцать лет, и супруга ему досталась, не приведи господи! Шальная баба, прости меня, Симеон-молчальник, за злословие, но в нашей деревне вам об этом любой скажет. Уж как она им помыкала, – кумом, конечно, не Симеоном, – уж сколько он с ней горя познал, сколько от неё вытерпел! Говорят, он и глухим от всего этого сделался: не мог больше слышать, как она его ругает, вот и оглох. В конце концов, она от него ушла, – так наш кюре брак расторгнул, хотя никогда эдакого не делает, и еще прибавил, что когда она попадёт в ад, туго там придётся нечистой силе, сам сатана не выдержит этой женщины и сбежит из преисподней.

Мудрёно ли, что после такой жены кум потерял всякий интерес к бабам, спрашиваю я вас? Но стоило ему увидеть красавицу-лебедь, как он сразу в нее и влюбился, старый пень! Голоса её кум не слыхал, понятное дело, но этого и не надо было: глядела она на него ласково, головкой покачивала и ручкой манила, как бы говоря: «Иди ко мне, мой милый, иди!».

Пропал бы кум, совсем пропал бы, да чудо его спасло: в это время как раз ударил церковный колокол к обедне; кум очнулся, схватился за свой нательный крестик и прочитал молитву. В тот же миг красавица превратилась в лебедя, взмыла в небо и улетела.

– Как же он услышал колокол? – спросил монах. – Ведь твой кум глухой.

– А-а-а, святой отец, вы-то, кажется, должны понимать, что колокольный звон мы слышим не ушами, а душой! – не растерялся крестьянин. – У кого душа глухая, тот колокола не услышит, а у кого чуткая, тому и слух не нужен.

– Извини, сын мой, ты прав… А славно ты рассказываешь, хорошо у тебя это получается.

– Ещё бы! – просиял крестьянин. – Пожили бы вы у нас в деревне, святой отец, много бы чего услышали. Зимние вечера у нас длинные-длинные: собирёмся мы у кого-нибудь дома, – и такие истории тут рассказываются, такие тайны открываются, что иным ученым монахам и во сне не приснится. Простите меня, святой отец.

– Ничего, ничего…

– Так вот, про говорящую рыбу. Селёдка ходит у нашего берега косяками, по размеру не очень большая, но есть одна громадная рыбина, рыба-король, и живет она возле всё той же проклятой башни. Откуда я знаю, спросите вы меня, и я вам отвечу, – никакого секрета здесь нету, – что чуть было не поймал эту громадную рыбину, а разговаривал с ней, вот как сейчас с вами.

Вышел я, стало быть, в море, забросил сеть, – и с первого раза ничего не поймал. Забросил в другой раз – ничего. Забросил в третий – и тут у меня сеть подёрнуло и потащило, едва на ногах устоял! Держу, однако, крепко, не выпускаю, потихоньку выбираю сеть из воды, а сам чувствую, как в ней что-то большое трепещется, бьётся и норовит вырваться. Ну, да у меня не вырвешься: полдня провозился, а всё же вытащил эту рыбину!

Точнее сказать, вытащил я ее не всю, а только голову и часть спины, потому что вся она в лодку не влезла бы. Ладно, думаю, погоди: до берега я тебя доволоку, а там мужики помогут: сбегают в деревню за лошадью, и тогда мы уж тебя на сушу обязательно вытянем… Чего вы улыбаетесь, святой отец?

– Нет, нет, ничего! Продолжай.

Крестьянин подозрительно поглядел на монаха.

– Может быть, вы мне не верите, святой отец? Так я вам могу лодку показать, на которой в море выходил, и сеть, которой эту рыбину поймал. А лучше всего, дослушайте до конца, и сами убедитесь, что я не вру… На чем, бишь, я остановился? Ах да, решил рыбину к берегу тянуть… И вот, только я это подумал, как она молвит мне человеческим голосом: «Не тяни ты меня на берег, рыбак, отпусти в море. А я тебе за это службу сослужу». Я, признаться, оторопел: раньше я слышал, как рыбы губами чмокают и даже какие-то отдельные слова произносят, но чтобы они гладкую речь вели, да еще службу сослужить предлагали, – такого никогда слышать не приходилось.

Но я быстро взял себя в руки и спрашиваю рыбу-королеву: «А какую ты, к примеру, можешь мне службу сослужить?». Она отвечает: «Тебе стоит лишь захотеть, и я сделаю тебя богатым купцом, или знатным дворянином, или даже королем». Ох, святой отец, у меня тут сердце дрогнуло, чего скрывать! Заживу теперь, думаю, по-человечески, не всё же мне горе мыкать, да нужду терпеть, пора утешиться в радости и в довольствии.

И как только я подумал, что жить надо по-человечески, пелена с глаз спала, и наваждение прошло. Э, нет, погоди, говорю я себе, ты что же это – в купцы решил выйти, или в дворяне, или самим королем заделаться? Да, полно, дурень, куда тебе с суконным рылом в калашный ряд? Хорошо ли, скажем, купцом быть, – над своей мошной трястись? Видел я купцов-то, – они больные все: за грош готовы душу продать, за два гроша – полземли на коленях проползут, за три – мать родную зарежут. А в дворянах что толку? Ходят, хвосты распушив, что твои петухи, и на уме у них пожрать, подраться, да за благородными дамами приударить. А уж королем быть, – спаси нас Бог от такой напасти! Всегда надо ухо востро держать, чтобы тебя не зарезали, не отравили, не придушили, или другим каким способом не лишили жизни заодно с властью… Ведь, верно, святой отец? Чего вы опять улыбаетесь?

– Ты великий философ, сын мой, – добродушно ответил монах, но крестьянин насупился и пробормотал:

– Если вам угодно обзывать меня, – воля ваша. Однако я вам вот что скажу: наш кюре часто с нами беседует о Христе, и поэтому Иисус для нас, как родной, – будто он из нашей деревни вышел. Кем был Спаситель? Вы лучше меня знаете – сыном плотника. Апостолы его тоже из простых людей – рыбаки, крестьяне, мастеровые. Павел, правда, был ученый человек, а Матвей налоги собирал, но купцов и дворян среди апостолов не было, а уж тем более королей. Это не случайно, святой отец, – нет, не случайно! Богатство, знатность и власть ничего общего с Богом не имеют, – как верблюду не пройти в игольное ушко, так не войти имущим власть и богатство в Царствие Небесное. Если они, положим, откажутся от своих денег, от своего положения и своей власти – тогда другое дело, тогда милости просим; а если нет – простите великодушно, но не бывать вам на небе, не видать Господа нашего, не вкушать вечного блаженства. «Вы на земле пожили в свое удовольствие? Пожили. Ну, так и хватит: Бог не для вас, не ему вы служили», – скажет им Христос. И сколько они церквей не построят, сколько вкладов в монастыри не сделают, сколько милостыни не раздадут, – ни на палец к нему не приблизятся… Это уж моё мнение, святой отец. Прав я, или не прав?

– Сейчас не время это обсуждать, – уклончиво произнёс монах. – Но ты не закончил рассказ о говорящей рыбе.

– Как это так – не закончил? – удивился крестьянин. – На том всё и закончилось: едва я подумал, что не хочу быть ни купцом, ни дворянином, ни королем, как рыбина исчезла, будто её и не было. А то разве стоял бы я сейчас перед вами? С кем вы тогда разговаривали, святой отец? Я бы уже жил теперь в городе в купеческом доме, или в дворянском замке, или в королевском дворце. А моя жёнка была бы купчихой, или дворянкой, или королевой – вот хлебнул бы я с ней лиха!.. Но вы снова смеётесь, святой отец?

– Прости, сын мой, – сказал монах. – С тобой очень приятно беседовать, однако ответь, наконец, как мне добраться до башни на острове?

– Вы всё о своём! Какой вы, право, упрямый, – крестьянин безнадёжно махнул рукой. – Что же, если вам пришла такая охота, отправляйтесь туда – и да поможет вам Бог! Скоро волны схлынут, вы и ступайте себе прямо к этой башне: как обогнёте вон тот мыс, так её и увидите. Смотрите, не держите после на меня обиды, – я вас предупредил.

– Спаси тебя Христос, сын мой! Я пойду.

– Идите, святой отец, Господь милостив…