Kitabı oxu: «Ледяное сердце эриды»
Мир этой истории не всегда безопасен. В ней присутствуют эмоционально тяжёлые сцены, включая моменты давления, угроз и внутренней борьбы героев. Содержимое может быть некомфортным для чувствительных читателей.
Говорят, были времена, когда эриды сидели за спинами монархов, на мягких коврах тронных залов, незаметные, но всесильные. Нас называли хладными тенями, усмирителями чувств, глушителями крика и шёпота внутри человеческих сердец.
Эридов приглашали к королевским детям, чтобы убрать панику, задушить первые ростки страха, вытравить из памяти те эмоции, что делали будущих королей слабыми. Сильнейших из нас держали при советах, генералах и правителях. В ночи, когда трон сотрясался от сомнений, наши руки ложились на виски монарха, вычищая всё лишнее: жалость, зависть, угрызения совести, беспокойство за утраченное, и даже слабый отблеск нежности к врагам. Вместо этого мы оставляли одно лишь выжженное спокойствие. Не эмоции правили королевствами, а расчёт, отточенный нашими прикосновениями. Благодаря нам короли становились почти божественными: праведными, несгибаемыми, не знающими жалости или смятения.
Все шептались, что сами эриды не способны испытывать человеческие эмоции. Любовь, сострадание и раскаяние – чуждые слова, не касающиеся нашей плоти и разума. Так повелось думать, что у эридов нет сердца, лишь тихий холод между рёбрами, пульс для чужих эмоций, но не для собственных.
Мы не плакали. Ни при жизни, ни перед лицом смерти. Ни один правитель не видел нашей слезы, до того момента пока один король не пал.
Из хроник Золотого Века
Неизвестный автор
Глава 1
В этом лесу нет чудовищ. Есть только голодные и те, кто ещё не понял, что их ищут.
Я голодна.
Но это не тот голод, который выворачивает живот наизнанку, не тупое требование плоти: хлеба, мяса или чего там ещё люди в себя кидают, чтобы притушить внутренний вой. Мой голод иной. Он – холодный. Лёд медленно ползёт по костям, стягивает кожу на руках и проступает инеем на пальцах. Ещё немного и поползет выше: к шее, под скулы, к глазам, делая фиолетовые зрачки почти прозрачными.
Последние дни лета выдались непривычно холодными – между корнями сосен стелется туман, цепляется за мох и старую хвою. Запредельный лес застыл где-то между ночью и рассветом, хорошее время, чтобы объяснить себе, зачем я снова вышла так рано. В этом нет тайны, ведь я – эрида. Существо, которое живёт питаясь человеческими эмоциями. От того люди рассказывают о нас сказки, будто мы призраки или злые духи. Это неправда.
Я смотрю на свои руки: пальцы такие же, как у людей, разве что на них тонкий иней, да ногти чуть светлее. Волосы выбеленные, глаза, вероятно сейчас слишком светлые, но под моей кожей кости и кровь. Просто сердце не бьётся. Всего-то.
Рядом идёт Эсса.
Она ступает мягко, почти не оставляет следов, волосы собраны в свободную косу. На ней простая туника с длинными разрезами по бокам и плащ с капюшоном. Её одежда не сковывает движения и не звенит, Эсса не любит кожу, говорит, что она слишком громкая. А я наоборот, всегда выбираю броню. Лёгкие кожаные наплечники и плотный корсет привычно скрипят на плечах и талии, ремни чуть натирают кожу под рукой, но мне нужно ощущать вес и жёсткость защиты.
– Если бы не твоя привычка вставать до рассвета, Селина, я бы сейчас спала, – произносит Эсса, не сбавляя шага.
Я смотрю на нее.
– То есть тебе пища не нужна? Посмотри на себя, скоро с инея на твоём лице можно будет соскребать крошки.
Отмечаю, как у неё побелели уши, скулы отливают серебром. Голод проявляется в ней в лёгкой дрожи, хотя Эсса старается не показывать этого. Она держит подбородок высоко, лицо строгое, но иногда пальцы левой руки сами сжимаются в кулак.
– Хочешь сказать, что сон важнее охоты? Или ты решила соревноваться со мной в выносливости?
– Я не собираюсь спорить, – её взгляд изучает меня бегло, потом уходит в глубину леса. – Просто предпочитаю охотиться бодрой. Сон даёт точность, ты же знаешь.
– А я предпочитаю, чтобы мои пальцы ещё могли сжимать человеческое горло, когда появится шанс насытиться. Сон подождёт.
Я не жду согласия, нам обеим нечего доказывать. Если бы не новый указ Верховного, я бы сейчас шла по этому лесу одна, как и тысячи раз до этого. Охотиться парами – нелепость. Для эридов всегда было проще рассчитывать только на себя и я не привыкла делить охоту ни с кем, даже с себе подобными. Но теперь правила изменились. В этом лесу стало опасно даже для охотников, потому что кто-то начал охотиться уже на нас.
– Если свернём на эту тропу, – Эсса чуть кивает подбородком в сторону, – выйдем на поляну с артеррой. Люди собирают её как раз в такую рань, как ты любишь.
Я смотрю туда, куда она указывает. Лаэр рассказывал про артерру – редкую траву, которая тянется к лунному свету и сгорает под солнцем. Он не раз просил собрать её по пути с ночной охоты. Её ростки тонкие, серебристые, будто сплетённые из света и инея. Если не успеть к восходу солнца от неё останется только пепел.
Осторожно приседаю в тени массивного корня, когда вдалеке трескается ветка. Не зверь – звери чувствуют нас. Это человек.
– Не спеши, – бросаю взгляд на Эссу.
Она внимательно смотрит на заросли.
– Чувствуешь? Мужчина. Один.
Я киваю, но не отвечаю. Сейчас важнее тишина и запах человеческой тревоги. Я ощущаю её: она тёплая, немного солоноватая, уже доходит до меня, обещая облегчение.
Эсса медленно выпрямляется, я вижу, как у неё дёргается уголок рта – признак нетерпения, привычка сдерживаться, чтобы не выдать себя раньше времени.
В голове крутится мысль: если сейчас не подпитаюсь, начну терять чувствительность. Это пугает больше, чем любые человеческие ловушки. Они называют нас бессердечными, но если бы они только знали, как отчаянно мне сейчас хочется почувствовать что-то тёплое, впитать эту хрупкую, дрожащую волну страха и наконец снова стать собой.
– Держись в тени. Он идёт сюда, – тихо шепчу, чтобы Эсса услышала.
Я замираю. Всё тело становится напряжённым. Человек уже совсем рядом, он нас не замечает, занят сбором артерры, смотрит по сторонам в поисках новых ростков. Я наблюдаю за ним, не моргая, слежу как он срывает стебли, кладёт их в мешок, оглядывается через плечо. Его тревога уже доходит до меня, делая внутри немного теплее. Знаю, что нельзя спешить. Если броситься сразу, удастся вызвать только поверхностный страх, а мне нужно больше – хочется добраться до самого корня его эмоций.
Эсса отходит чуть в сторону, прикрывает меня, чтобы никто не подошёл сзади. Она сторожит, а я подбираюсь ближе. Мужчина поднимает голову, встречается со мной взглядом и резко отшатывается, будто увидел что-то ужасное.
– Нет! Не трогайте меня!
Он резко срывается с места и кидается в сторону от тропы. Я мгновенно бросаюсь за ним, ловлю его за плечо, наношу удар по коленям – не слишком сильно, чтобы не покалечить, но достаточно, чтобы сбить с ног. Он падает в мокрую траву, мешок с травами выскальзывает из руки. Я тут же хватаю его за горло, сжимаю крепко, но не перекрываю дыхание – просто удерживаю и заставляю смотреть мне в глаза.
– Нет! – он захлёбывается страхом, пытается вырваться. – Нет, Всевышний защити, прошу…
Я ловлю его взгляд. Мои глаза прозрачные, как талая вода, сталкиваются с его карими. Эсса стоит рядом, слышу её дыхание, но она не вмешивается. Я чувствую её нетерпение, голод нарастает, но она держит себя в руках – сейчас мой черёд.
Впитываю эмоции медленно, не спеша, позволяя его страху раскрыться, как ночной цветок: сначала верхний слой – отчаянная надежда, вдруг я его пощажу, потом – сдавленный ужас, а за ним – чистая, обнажённая паника. Я позволяю этим чувствам пройти через себя: они заполняют меня изнутри, разливается по коже, разгоняют иней в суставах. Хочу забрать всё, добраться до последнего, самого тёмного слоя его страха, где уже нет надежды, только обречённость.
– Селина! – Эсса вдруг рычит мне в ухо. – Они идут! Надо уходить!
Я не отвечаю, продолжаю пить его страх с холодной жаждой, в которой нет ни капли сожаления. Мне мало, – иней ещё не полностью растаял внутри. Мужчина уже почти не дышит, у него на губах булькает хрип, взгляд теряется.
– Хватит, – Эсса резко хватает меня за плечо, отдёргивает мою ладонь от его горла. – Ты его высушишь! Охотники рядом! Ты что, не слышишь?!
Я моргаю, связь с жертвой рвётся. В этот же момент что-то режет туман – слышу свист, хлопок, мимо лица проносится стрела, почти задевает кожу потоком воздуха.
– Уходим! – Эсса уже тянет меня за собой, но я вырываюсь, быстро оборачиваюсь, чтобы понять, откуда опасность.
Уйти? И не посмотреть в глаза тем, кто ловит таких, как я?
Слышу приближающийся стук копыт. В воздухе надвигается запах железа, кожи и острого мужского раздражения. Веларрон. Даже сквозь утренний сумрак вижу их чёрную форму – развивающиеся плащи, нагрудники с гербом дракона.
– Эсса, – шепчу, но она хватает меня за рукав, и тянет в чащу, туда где проходит старая кабанья тропа.
Я бегу за ней, мышцы в теле звенят от внезапной резкости.
Всадники мелькают между деревьями, крики рвутся за спиной:
– Вон они!
– Не дай уйти!
Слышу, как их лошади сшибают молодые деревья. Один из всадников на мгновение теряет равновесие, копыта громко лязгают по корням, но он удерживается и уже стреляет нам вслед. Вторая стрела вонзается в ствол прямо передо мной.
Замечательно, Селина. Ещё десять минут назад ты ставила человека на колени, а теперь бежишь, как последняя трусиха.
– Левее! Не дай им пройти к мосту!
Я уже вижу этот мост – подвесная конструкция через бурную речку, верёвки обвиты мхом, доски скользкие и шаткие. Ненавижу воду, ненавижу речку и этот проклятый мост… но это единственный путь. Запрыгиваю на него, доски трещат, прогибаются под весом, но держат. За спиной слышен топот, один из преследователей рвётся вперёд, слышу, как его клинок лязгает по дереву.
Очередная стрела свистит за спиной и вдруг жжёт мне руку – царапает кожу выше локтя. Острая боль заставляет меня крепче вцепиться в трос, чтобы не упасть.
Эсса оказывается рядом, хватает меня за талию и почти несёт через мост, подхватывает каждый раз, когда я оступаюсь на скользких досках. Мы делаем ещё несколько шагов и, наконец, оказываемся на другой стороне. Под ногами твёрдая земля, в ушах гудит кровь, а позади слышится шум воды.
– Идём! Надо бежать! – Эсса хватает меня за плечо и тянет дальше. Я вырываюсь, останавливаюсь и, почти не контролируя себя, оборачиваюсь.
Двое всадников уже остановились у самого края обрыва. Сквозь туман пробиваются первые лучи солнца, они ложатся на них полосами, блестят на доспехах, отражаются в металле. Лошади тяжело дышат: гнедая вскидывает голову, чёрная бьёт копытом по траве.
Я втягиваю воздух, позволяю их эмоциям пройти сквозь себя. Сразу чувствую злость и раздражение – это идёт от того, кто сидит на гнедой. У него массивный лук в руках, тетива натянута.
Второй стоит ближе к краю. У него тёмные, растрёпанные ветром волосы, бледное лицо, почти неподвижное. Я пытаюсь почувствовать его эмоции, но натыкаюсь на пустоту. Ни гнева, ни ненависти, ни злости. Там ничего нет. Будто врезаюсь в стену. Он смотрит прямо на меня, взгляд не отводит, и мне кажется, что он видит меня насквозь даже через утренний туман.
Эсса хватает меня за руку, резко дёргает, её пальцы впиваются в запястье. Слышу её голос, она говорит настойчиво, но я не слышу, что именно. Даже когда она тащит меня дальше в лес, я всё ещё ощущаю на себе этот взгляд. Он как будто преследует меня, не отпуская, даже на расстоянии.
Только когда запах сырого мха перебивает это ощущение, мне удаётся выдохнуть. Но внутри появляется новое чувство – впервые я встретила человека, чьи эмоции для меня закрыты.
Глава 2
Мох под ногами сменяется камнями, воздух становится холоднее. Шум реки за спиной постепенно стихает. Только в ушах ещё отдаются удары копыт и эхо криков, будто нас всё ещё преследуют. Я останавливаюсь, прижимаюсь спиной к старой сосне, стараюсь выровнять дыхание и не дать себе ослабнуть. Поднимаю руку, смотрю на кровь, которая стекает по рукаву и размазывается по запястью.
Из кустов выходит Эсса. Волосы выбились из косы, на щеке у неё налипла ветка, она смахивает её коротким движением, подходит ближе и хмурится, как будто ждёт от меня объяснения.
– И что это было, Селина?
– Ты о чём? – делаю вид, что не понимаю, хотя прекрасно знаю, что она имеет в виду.
– Ты едва не осушила того травника! – голос у неё напряжённый, она резко отходит на шаг, будто так ей легче сохранять спокойствие. – Ты забыла, что бывает, если взять слишком много? Ты же знаешь, что нам нельзя…
– …вытягивать эмоции полностью, – перебиваю я её, не поворачиваясь. – Знаю. Видимо, просто человек попался слабый.
Мне не хочется объясняться. Я разворачиваюсь и иду дальше. Слышу за спиной хруст веток – она не отстаёт, догоняет меня через пару шагов.
– А всадники? – Эсса бросает мне в спину. – Я уже думала, ты сейчас бросишься на них с ножом, в следующий раз хотя бы предупреди, если собираешься рваться в бой.
– Я не собиралась рваться в бой, – отвечаю спокойно и чуть сбавляю шаг, чтобы она не подумала, что я убегаю от разговора. – Хотела посмотреть, кто нас ловит. Разве тебе самой не было интересно?
– Интересно? Может быть, – отзывается она. – Но у меня сейчас нет лишних жизней, чтобы проверять, кто там за нами пришёл. Ты хоть понимаешь, что если бы они нас догнали, то никого бы не интересовало, зачем ты пялилась на них?
– Ты слишком громкая, Эсса или тебя так веларронцы взбодрили? – я оборачиваюсь, поднимаю брови. – Может, пойдем в тишине? Хватит разговоров.
– Не могу! Ты-то хоть немного насытилась, а я?
Мысленно усмехаюсь: голод делает Эссу разговорчивой – редкое, странное явление.
– Ты же собиралась спать, – говорю нарочито небрежно. – После полудня сходишь с Ривеном, он будет рад твоей компании.
Она смотрит на меня с таким недоумением, будто я предложила ей прыгнуть в ледяное озеро Луциора.
– С Ривеном? Вот уж спасибо, – Эсса резко выдыхает и вдруг замечает мою руку. Кровь всё ещё стекает по запястью. – Тебе надо к Лаэру. Он вылечит, даже шрама не останется.
Я смотрю на кровь, потом на Эссу. Чувствую, как раздражение снова поднимается, перемешивается с остатками голода.
– Это просто царапина, сама перевяжу.
– Ага, просто царапина. Поэтому у тебя уже весь рукав в крови? Или думаешь, эриды бессмертны, если иней внутри? Не спорь, Селина. Я не хочу потом объяснять Верховному, почему из-за твоей гордости он потерял свою драгоценную охотницу.
Я не отвечаю, потому что Эсса права. Мы, эриды, не бессмертны, как бы люди нас ни описывали в легендах. У нас есть сердце, просто оно не бьётся – оно холодное, затянутое инеем. Сколько бы я ни впитывала людских эмоций, оно не становится теплее. Но кровь у меня настоящая, густая и тёмная. Вместо пульса её гоняет по телу имфирион – поток энергии, который я впитываю из человеческих чувств. Без имфириона тело медленно замерзает изнутри, покрывается инеем. Не самая приятная участь – уж лучше умереть от стрелы или меча, чем окоченеть заживо.
Мы наконец выходим из леса. Первое, что я вижу – небо. Здесь оно всегда кажется ниже, чем где-либо: тяжёлое, плотное, как будто сама гора, над которой стоит Луциор, держит облака за горло.
Город притаился у подножия огромного Гранного Пика. Дома здесь, как будто сливаются со скалой, повторяя её линию. Солнечные лучи скользят по стенам и на камнях вспыхивает слабый, неуловимый блеск инея, будто весь город укрыт тонкой прозрачной вуалью. Это знак нашего рода, холодный отпечаток того, что здесь живут эриды. В расщелине между скал, стекает водопад. Вода скользит по камню почти беззвучно и исчезает в глубине озера, кромка которого даже летом разбита льдинами.
Дом Лаэра стоит немного в стороне от остальных, ближе к скалам и подальше от тренировочной арены. Здесь ветер всегда сильнее. Перед входом на перекладине сохнут травы: синий мох, связки сушёных корней. Запах здесь всегда резкий, будто лекарства въелись даже в камни. Я открываю дверь плечом, пропуская Эссу вперёд. Внутри прохладно и сумрачно. На стенах деревянные полки, уставленные банками и глиняными горшками. Под потолком висят пучки листьев, стоят плошки с порошками и маленькие сосуды с синими отметками. В углу – низкая кушетка, застеленная шерстяным пледом. Всё чисто, но видно, что здесь главное – порядок и быстрый доступ к снадобьям, а не уют.
Эсса сразу идёт к столу, за которым сидит Лаэр, наш лекарь. Он высокий, очень худой даже для эридов, с длинными руками. Волосы собраны в узел, несколько прядей выбились на лоб. На нём простая серая рубаха, рукава закатаны, пальцы тонкие, в потёртостях от работы с травами. Лаэр скоблит засохшую кору лезвием, смотрит лениво и чуть насмешливо. Иногда кажется, что он дышит этими настоями и сам стал наполовину лекарством.
– Не думал, что вы вернётесь до полудня, – он бросает взгляд на мою руку. – Охотники?
– Ты бы хоть раз сделал вид, что удивлён, – бросает Эсса, глядя на него. Она опускает капюшон, и я вижу, что ей важно, заметит ли Лаэр её голод.
– Удивляться? – он чуть улыбается, лезвие замирает в руке. – Если бы я не знал, что вы умудряетесь нарываться на неприятности даже там, где их нет, давно бы перестал держать этот дом открытым.
Эсса закатывает глаза. Слишком демонстративно, чтобы я поверила, будто она действительно недовольна, но достаточно резко, чтобы у Лаэра дрогнуло веко. Иногда думаю, если бы нам можно было питаться имфирионом друг друга, Эсса могла бы кормить половину нашего воинского отряда только своим раздражением.
– Сколько смотрю на тебя, – вдруг говорит Эсса, останавливается у стола, опирается на спинку стула, – ты всё время в своей лекарне пропадаешь. Ты что, питаешься эмоциями своих трав? Скоро прорастёшь корнями к этому полу.
Лаэр не отрывается от работы, проводит пальцем по лезвию, смахивает стружку, ухмыляется:
– У растений нет имфириона, но знаете, я сделал очень любопытное открытие. – Он кладёт лезвие на край стола, касается указательным пальцем обожжённого пятна на доске. – Артерра. Помните, я рассказывал, что она сгорает под первыми лучами солнца? Так вот… Я взял свежие ростки, поджёг их ради любопытства. Хотел проверить, как дым действует на настой, ничего не ждал особенного. И знаете, что произошло?
Он делает паузу, будто ждёт, пока мы с Эссой приготовимся слушать. Я непроизвольно переношу вес на носки, слежу за его руками на столе. Внутри появляется почти забытое ощущение любопытства.
– Ну? – Эсса наклоняется вперёд. – Что же произошло?
– Я едва не сдох!
Он не шутит. Улыбка исчезает, пальцы сжимаются в кулак.
– Этот дым – едкий, как жгучая зола. Он буквально сожрал весь мой имфирион за пару минут. Если бы у меня не было фриала с запасом… я бы не дотянул до ближайшей охоты.
В комнате становится тихо. Я ловлю взгляд Эссы и понимаю, что она оценила серьёзность ситуации. Внутри меня отзывается холод, тот самый, который чувствую, когда голодна.
– Не приближайтесь к артерре во время рассвета, – добавляет Лаэр уже спокойно, как будто ставит точку в приговоре. – И никогда не вдыхайте дым. В последнее время этой травы стало слишком много, раньше её почти не встречалось. Теперь она везде, как сорняк.
– Главное, чтобы люди не узнали, насколько этот дым опасен для нас, – говорю я, переводя взгляд на то самое пятно на доске. – Если они поймут, что для нас это яд, начнут жечь артерру у нас под носом.
– Ладно, хватит разговоров, – резко перебивает Эсса. – С артеррой всё ясно: если кто-то ещё раз притащит её в Луциор, я лично закопаю его на берегу озера. Но если Селина не ляжет на твой стол прямо сейчас, она просто свалится на твой драгоценный пол. Её рукав уже насквозь промок, если ты не заметил.
Лаэр наконец откладывает лезвие, смотрит на Эссу, потом задерживает взгляд на мне чуть дольше, чем обычно, будто прикидывает, сколько у меня ещё есть времени, прежде чем я действительно свалюсь на его пол.
– Давай, Лаэр, удиви меня своим отваром, – говорю, наблюдая, как он уже достаёт из-под стола перевязочную сумку. – Только не начинай читать мне лекции о дисциплине и о том, как беречь здоровье рода. Я уже всё это слышала. Просто делай своё дело.
Он смотрит прямо, не моргая, в этот раз даже не улыбается. Морщит лоб, достаёт новую флягу с настоем, открывает её аккуратно, будто собирается налить яд.
– Не буду читать лекций. Просто промою, перевяжу и запишу ещё одну глупость в твой личный список.
– Ну наконец-то, – выдыхает Эсса с такой показной облегчённостью, что мне хочется бросить ей что-нибудь вслед. – Всё. Передаю нашу воительницу в твои руки, а мне надо доложить Верховному, что мы вернулись. Ох уж эти новые правила пар… Если завтра снова придётся идти с тобой, я не выдержу твоей ранней бодрости, Селина. И эта артерра…
Смотрю, как она быстро исчезает за дверью, её шаги короткие, резкие. Я понимаю, что сегодня она осталась голодной. Её очереди не было. Я просто отмечаю это для себя, ни вины, ни сочувствия не испытываю – я не умею.
Я оборачиваюсь к Лаэру. Он встаёт спокойно, не торопится, будто не чувствует ни спешки, ни опасности – только этот дом, этот момент и моя кровь, которая продолжает пачкать воздух.
– Это были не просто охотники, – произношу ровно. – Веларронские всадники.
– Я не стану спрашивать, зачем ты опять зашла так далеко на территорию людей, Селина, потому что у меня есть подозрение, что причина одна: голод и дурная привычка проверять границы.
– Не надо драматизировать, – бросаю ему взгляд исподлобья и сажусь на скамью. – Мы не заходили далеко. Это люди сами подбираются всё ближе к нашим границам. Скоро травники Веларрона начнут копать прямо у наших скал, если мы ничего не предпримем.
Он ждёт, пока я расстёгиваю ремешок – плечо ноет, доспех тянет вниз. Наплечник с глухим стуком падает на стол, и я, чуть скрипя зумами, подтягиваю рукав выше, открывая воспалённую кожу.
Лаэр касается раны, и по телу пробегает озноб.
– Глубже, чем казалось, – отмечает он. – Но даже с этим ты могла бы справиться сама. Я же учил: собираешь концентрацию имфириона, направляешь её в рану, и кожа затягивается. Не все эриды умеют так лечиться, но у тебя есть к этому способности. Или ты решила сегодня устроить мне утро практики?
Он оттирает кровь, выжидая, не вздрогну ли я от боли, – будто проверяет мою стойкость, хотя я давно научилась не реагировать на его прикосновения.
– Не хочу тратить то, что в последнее время и так едва добывается. Не каждый раз возвращаюсь с охоты с достаточным запасом. А ещё у нас есть ты.
Лаэр тихо вздыхает, быстро и уверенно выливает настойку на ткань, берёт мою руку своими длинными, пахнущими травами пальцами. Жжение от лекарства острое, кожа сразу стягивается.
– Ты, конечно, молодец, что считаешь меня универсальным способом латать ваши дыры, но тебе все равно придётся научиться расходовать то, что есть. В какой-то момент ты можешь дотянуться до той грани, за которой и я уже ничем не помогу. Ни настойкой, ни бинтами, ни своими навыками.
Лаэр наконец заканчивает с обработкой раны, наматывает лоскут ткани плотно, почти туго.
– Жить будешь, – добавляет он и отходит, оценивая результат. – Хотя для полного эффекта лучше было бы всё-таки потратить каплю имфириона. Ты упрямая, Селина, иногда до глупости.
– Может, и глупая, но решать, на что тратить своё, я всё же буду сама.
В ответ Лаэр только коротко дёргает губами, будто хочет что-то добавить, но передумывает. Он возвращается к столу, начинает перебирать склянки. Я поднимаюсь, медленно выпрямляю плечи, с края стола беру наплечник, ловко просовываю руку в ремень, застёгиваю пряжку. Не прощаясь, просто киваю Лаэру и выхожу из дома.
На улице меня сразу встречают резкий свет, холодный воздух и глухой стук моих шагов по камню. Луциор ещё не проснулся до конца: двери домов закрыты, в переулках мелькают редкие силуэты, над крышами медленно стелется пар – утро только начинается.
Но даже сейчас, несмотря на боль в руке, меня больше всего беспокоит не рана. Я никак не могу избавиться от ощущения того взгляда, мужского, человеческого, который до сих пор стоит в памяти.
Всадник. Я не смогла почувствовать от него – ни презрения, ни злости, вообще ничего. Всю жизнь я читала людей, ловила их страхи и тревогу, это давало мне силы. А сейчас – пустота, ни малейшей эмоции. Как будто встретила не человека, а стену. И эта стена смотрела на меня дольше, чем я на неё.
На повороте к внутреннему двору тишина улицы быстро сменяется глухими ударами металла о металл. На тренировочной площадке, в круге, нарисованном мелом, двое сражаются на клинках. Я сразу узнаю этот ритм: шаг, выпад, короткое скольжение стали по воздуху.
Орвин – старший воин и наставник, тот, кто тренировкой заменил нам ритуалы взросления. По нему нельзя понять, сколько ему лет: у эридов возраст не отражается на лице, наше тело не изнашивается как у людей, холод бережёт и замедляет старение. Орвин высокий, широкоплечий, слегка хромает на правую ногу. Лицо вытянутое, скулы жёсткие, волосы собраны в небрежный хвост. Движения у него точные, всегда выверенные.
Против него – Ривен, он моложе, чуть выше ростом и крепкий. Брови всегда сведены, взгляд упрямый. Волосы у него короче, чем у других эридов – Ривен говорит, что так удобнее в бою. В его технике сражения больше порывистости, нет Орвиновской точности, зато есть напор: если не получилось обойти – пробьёт в лоб, если пропустил удар – никогда не отступит, только яростнее пойдёт в ответ.
Они идут друг на друга, шаг за шагом. Мечи сталкиваются, звон разносится по всей площадке. Ривен снова и снова пытается перехитрить наставника, но Орвин сбивает его ритм, парирует все выпады.
Я подхожу ближе. Орвин первым замечает меня.
– Ты слишком рано вернулась с охоты, Селина. Что с рукой? – спрашивает он.
Он продолжает отбивать выпады ученика, но я знаю, что всё его внимание теперь на мне.
– Веларронские всадники. Один из них оказался слишком метким, – отвечаю коротко. Если бы спросил кто-то другой, я бы просто отмахнулась, но перед наставником проще сказать правду, чем притворяться неуязвимой.
– Больно? – спрашивает Ривен, с вызовом, почти усмехаясь, не отвлекаясь от сражения.
– Нет такой боли, которую я бы не выдержала, – спокойно отвечаю, наблюдая, как их клинки сталкиваются, железо скользит по железу, воздух вибрирует от коротких, точных ударов.
Мне было шесть лет, когда родители решили, что из меня нужно готовить не собирательницу трав, не портниху и даже не мастерицу, как многие девочки в Луциоре. Меня определили в стражницы. Может быть, слишком рано, но среди эридов не спрашивают, кем ты хочешь стать. В те времена казалось, будто каждый второй ребёнок учится владеть клинком, и только самые тихие оставались прислуживать лекарям, да кожницам, помогая чистить шкуры.
Когда я впервые вышла на этот круг с ножом в руке, Орвин положил руку мне на плечо и сказал: «Сломаешь нож – бери камень. Сломаешь руку – бей другой.» Он готовил из нас особый отряд эридов, именуемый стражами Грани. Мы патрулируем леса, следим за границей, не даём людям подходить слишком близко. Так же мы изучаем лес, ищем тропы, где чаще появляются люди, отмечаем на карте все их следы: костры, следы охоты, даже ягоды, которые кто-то собирал на поляне. Потом эти карты передаются другим охотникам, чтобы никто не искал людей впустую. Каждый новый выход становится не просто проверкой навыков, а частью общей работы: собирать знания, делиться ими, делать так, чтобы лес оставался под контролем эридов.
Наблюдаю, как Ривен снова пытается прорваться через защиту наставника – действует напористо, старается взять силой, но Орвин не подпускает, встречает каждое движение, клинки сухо сталкиваются. Ещё шаг, разворот, замах – и меч ученика летит в сторону.
Ривен переводит дыхание, смотрит на меня, ухмыляется.
– Раз ты так хорошо справляешься с болью, бери клинок, Селина, – поддёргивает он меня, поднимая меч. – Покажи, что для тебя важнее – победить или пожалеть свою руку.
Он едва заметно улыбается краем губ – это не издёвка, скорее ожидание, почти азарт. Он хочет увидеть, приму ли я вызов, который он бросает мне не впервые.
Я беру меч со стойки – холодное лезвие привычно ложится в ладонь.
– Только не ломайте друг другу кости, – Орвин бросает это небрежно, но в голосе чувствую напряжение. – В остальном – никаких правил. Покажи ей, Ривен, что ты не всегда решаешь всё лбом. А ты, Селина, попробуй хоть раз не считать его предсказуемым.
Я крепче сжимаю рукоять меча. Ривен всегда умел бросить вызов так, что он цепляет за всё: и за гордость, и за старую привычку доказывать, что я могу держаться дольше всех, и за ту часть меня, которая всегда слишком остро реагирует на любой вызов.
Встаю в стойку, чувствую, как тело напрягается, каждая мышца гудит, рука болит, но я не подаю виду. Ривен делает короткий круговой шаг, его клинок скользит по воздуху, будто ищет слабое место.
Первый удар – прямой и резкий. Я парирую, ощущаю, как боль с хрустом расходится до плеча. Ривен давит, сближает дистанцию, снова и снова пытается загнать меня к краю круга. Я скольжу по линии, ухожу влево, позволяю ему сделать лишний шаг.
– Не боишься потерять руку, Селина? – бросает Ривен на ходу, не столько с насмешкой, сколько проверяя: не отступлю ли.
Я усмехаюсь, держу меч на весу:
– Ты забыл, что у меня их две.
Он сдвигает брови, двигается вперёд, не сбавляет темпа, наваливается корпусом, клинок давит на мой меч.
– Упрямая, – откликается он. – Ты и правда решила, что с одной рукой сможешь драться наравне? Я не собираюсь уступать только потому, что ты ранена. Даже если придётся выбить меч из твоей руки.
Я не даю ему времени, иду на сближение, перехватываю инициативу. Сталь встречается со сталью, острие его меча скользит по моей защите, я едва успеваю блокировать следующий выпад. Замечаю, как Орвин наблюдает за нами с лёгким прищуром, не вмешивается, просто отмечает для себя скорость и угол наших ударов.
– Кстати, теперь на охоту ты ходишь со мной, – заявляет Ривен.
– Что? Почему вдруг?
Он ухмыляется, ловит мой выпад на крестовину меча.
– Эсса подходила. Жаловалась, что из-за тебя осталась без… как там у людей называется… – он на секунду задумывается, сбивается, чуть не пропускает мой быстрый удар, – без завтрака. Точно. Без завтрака. Говорила, ты оставила её и без добычи, и без сил.
Я про себя отмечаю: я и Ривен вместе – это всегда вызов. Мы с детства соперничаем во всём и теперь ещё охота в паре?
– Ты всерьёз думаешь, что единственный вариант для меня – это ты? – спрашиваю, не отпуская меч.
