Но альтернативность не может считаться показателем действенности самоуправления, очень часто происходит наоборот -конфронтационность ведёт к неэффективности органов самоуправления, неспособности решать стоящие перед ними проблемы, достигать значимого для рабочих результата. Гораздо эффективнее действовали в последние десятилетия существования советского строя официальные профсоюзы. В немалой мере этому способствовал и общий политический климат в СССР. Называя 1945-1953 гг. периодом зрелого сталинизма, что совершенно справедливо, не следует забывать, например, что сама по себе победа в Великой Отечественной войне способствовала бурному общественному подъёму, который выразился во всей сферах общественной жизни. Послевоенные годы – это не только время новых политических репрессий, усиления государственного вмешательства в частную жизнь людей, но и время надежд, роста элементов общественной самоорганизации. Сам по себе подвиг возрождения и подъёма промышленности в годы первой пятилетки был бы не возможен без роста самостоятельности рабочих коллективов, возникновения в нём простейших форм самоорганизации. Понимало происходившие в низах процессы и сталинское руководство: в 1947 г. была возобновлена практика заключения коллективных договоров, расширялись права профсоюзов по улучшению условий труда и организации быта рабочих, происходили другие послабления общественной инициативе.

Однако наиболее решительные перемены в развитии самоуправленческих начал в СССР смогли произойти только после смерти Сталина. Новые тенденции в развитии рабочих организаций, а также в их взаимоотношениях с государством обозначились в ходе реформ второй половины 1950 – начала 1960-х гг., то есть в годы так называемой хрущёвской «оттепели». С определённой точки зрения, важнейшим содержанием этой эпохи становится попытка отказаться от некоторых явлений, свойственных периоду «позднего сталинизма», в том числе от набиравшего обороты процесса усиления традиционного государства в ущерб организациям, родившимся на волне революции 1917 г. Одним из ключевых лозунгов «оттепели» становится лозунг «возвращения к ленинским принципам», «возвращения к Октябрю». Это подразумевало, помимо всего прочего, усиление в жизни общества роли общественных организаций, в том числе профсоюзов и других рабочих организаций. В январе 1957 г. ВЦСПС разработал «Положение о порядке рассмотрения трудовых споров», по которому местные отделения профсоюзов получали право решать трудовые конфликты на уровне отдельных предприятий. И хотя в дальнейшем самостоятельность профсоюзов постепенно выхолащивалась, они играли видную роль в развитии сети учреждений здравоохранения и культуры, туризма, спорта, социального страхования и др. Этому способствовала значительная материальная база, которыми располагали союзы: к 1959 г. в их распоряжении находилось 13 675 клубов, домов и дворцов культуры, более 120 тыс. красных уголков, около 26 тыс. библиотек, большое количество прочих культурных и иных объектов. Итоги деятельности профсоюзов в 1950-е гг. были подведены на XII съезде профессиональных союзов СССР, который проходил с 23 по 27 марта 1959 г., на нём присутствовало 1322 делегата, представлявших почти 53 миллиона рядовых членов организации.

Некоторое оживление рабочей инициативы намечается и в ходе так называемой «косыгинской реформы», и других преобразований рубежа 1960-1970-х гг. Так, в 1970 г. были приняты «Основы законодательства Союза ССР и союзных республик о труде» (КЗоТ), в силу своей значимости названный второй конституцией для профсоюзов. Существенное значение для развития инициативы рабочих организаций имели также принятые в этот период по инициативе высшего советского руководства, в том числе лично Л. И. Брежнева, живо интересовавшегося профсоюзной проблематикой, такие нормативные акты, как «Положение о социалистическом государственном производственном предприятии» (1965 г.), «Положение о порядке рассмотрения трудовых споров» (1974 г.) и др. В эти годы профсоюзам было возвращено право законодательной инициативы, другие важные привилегии, которые в прошлом были утрачены профсоюзами.

Важные перемены в жизни органов рабочего самоуправления наметились в начале 1980-х гг. В мартовском номере журнала «Коммунист» за 1983 г. появилась большая программная статья нового советского лидера Ю. В. Андропова «Учение Карла Маркса и некоторые вопросы социалистического строительства в СССР». По сегодняшним меркам в ней не было ничего публицистически сенсационного. Но в те годы автор подобной статьи, не будь он первым человеком в партии и государстве, мог бы легко пополнить список инакомыслящих. Не стоит, конечно, переоценивать произошедшее, но в андроповской статье прозвучал целый ряд моментов, далеко выходящих за рамки официальной партийной идеологии тех лет. Среди них и признание несовершенства советской системы, и утверждения о необходимости демократии при социализме, но главное – упоминание о самоуправлении, причём в марксовом его понимании, а также рассуждения о «более органичном включении трудовых коллективов в нашу общегосударственную работу». Всему этому можно было бы и не придавать значения, если бы уже 12 апреля в печати для «всенародного обсуждения» не появился проект закона «О трудовых коллективах и повышении их роли в управлении предприятиями, учреждениями, организациями», вскоре одобренный Верховным Советом СССР и получивший силу закона.

Пока трудно сказать, результатом каких намерений правящего в СССР слоя явилось принятие этого закона, но именно он открыл дорогу первым изменениям в области рабочей самоорганизации, начавшимся в годы перестройки и связанным с историей рождения и кризиса советов трудовых коллективов. Во второй половине 1980-х гг. СТК создавались на большинстве советских предприятий, некоторые оптимисты готовы были сравнивать их с фабзавкомами. Вернулась практика выбора и контроля над руководством предприятий, цехов и участков. С периодом фабзавкомов, действительно, можно было найти общее. В частности, неопределённость в разграничении полномочий между официальными профсоюзами и СТК, когда каждый член трудового коллектива был одновременно и членом профсоюза. По свидетельству некоторых профсоюзных лидеров, этим обстоятельством подчас умело пользовалась администрация, стараясь противопоставить друг другу эти две формы рабочей самоорганизации. Негативная оценка со стороны профсоюзной бюрократии «конкурирующих» форм самоуправления тоже не кажется чем-то новым и удивительным.

Часть наиболее активных СТК образовали уже действительно самостоятельную рабочую структуру самоуправления «Совет трудовых коллективов». В те же годы развиваются и другие формы рабочего самоуправления, старт чему дали выступления шахтёров ведущих угольных регионов, а также консервативно настроенных по отношению к горбачёвской «перестройке» рабочих Белоруссии и Прибалтики, включая Ленинград. К ним могут быть отнесены многочисленные объединенные фронты трудящихся (до их перерождения в радикальные политические группировки), альтернативные профсоюзы, забасткомы, а также некоторые формы малых акционерных предприятий и подрядных бригад. Причём там, где рабочее самоуправление приобретало наиболее действенный характер, в нём ярко проявлялись черты, роднящие эти новейшие формы рабочей самоорганизации с Советами 1905 г. или забасткомами зимы 1917 г.

По разнообразию форм рабочей самоорганизации это время перестройки сопоставимо с мартом – апрелем 1917 г., тогда рабочие организации также были охвачены организационной лихорадкой. Но нельзя не увидеть и серьёзного различия: если в 1917 г. постепенно происходила кристаллизация нескольких наиболее перспективных форм рабочей самоорганизации, то уже начиная с 1990-1991 гг. можно видеть, как многочисленные ветви рабочего движения, упираясь в тупик государственного курса и общеполитической ситуации, теряют своё лицо, силу и сходят со сцены.

Большие надежды относительно будущего расцвета рабочего самоуправления ещё сравнительно недавно связывались с начавшейся в стране приватизацией. Раньше у советских идеологов было понятие – «реальный социализм». Оно было призвано объяснить, почему всем хотелось как лучше, а получалось как всегда. Очевидно, вскоре идеологам потребуется изобрести термин «реальная приватизация». Применительно к рабочему самоуправлению идея приватизации трактовалась так, что рабочие, сделавшись акционерами своих предприятий, превратятся в их хозяев. Под этим предлогом администрация часто предлагала распустить существующие профсоюзы, поскольку работники сами стали владельцами предприятий и им не от кого защищаться. По словам некоторых профсоюзников, речь шла о второй, после кампании по созданию СТК, номенклатурной попытке поиграть в экономическую демократию. Так ли это или нет, но для самоорганизации рабочих политика приватизации оказалась более чем сокрушительной. Реальными владельцами предприятий стали представители прежней администрации или новой финансовой элиты, перед которыми рабочие, без профсоюзов, оказались совершенно беззащитными. Возникающие же то тут, то там стачкомы, сталкиваясь с позицией государства, изменить что-либо были не в состоянии.

Определённый подъём рабочего движения 1990-х гг. завершился очередным глубоким спадом и застоем. Движение рабочих масс в начале XXI в., конечно, не замирает совсем, но теплится на очень низкой отметке. Так, в высшем законодательном органе -

Государственной думе третьего созыва представлен только один рабочий, тогда как даже до свержения монархии в Государственной думе Российской империи представительство рабочих было существенно более значительным. Что же касается IV Государственной думы, то в ней «рабочих от станка», как это определялось в начале XX в., не осталось вовсе. Самым пагубным образом на развитии рабочего движения и положении рабочих организаций отразился новый трудовой кодекс, принятый в декабре 2001 г. Положения нового, «демократического» КЗоТа отнимают у рабочих их последние социальные права и завоевания, которых они добивались на протяжении полутора столетий. Профсоюзы по новому КЗоТу низводятся до уровня безмолвных помощников администрации. Многие прежние права профсоюзов оказались выхолощены. Так, вместо прежнего права законодательной инициативы по новому КЗоТу за профсоюзами оставлено право «принимать участие в разработке законов и иных нормативных правовых актов», причём только таких, которые касаются «норм трудового права». Свои контрольные функции в сфере контроля за условиями труда теперь профсоюзы могут осуществлять только во взаимодействии с «государственными органами надзора и контроля». И таких ограничений в новом КЗоТе предостаточно.

Происходящие в Российской Федерации перемены вновь возрождают из небытия такое забытое, казалось бы, понятие, как «рабочий вопрос», в том числе вопрос о будущем в стране органов рабочего самоуправления – опять, как в 1917 г., он становится достоянием не только историков, но и политиков, вновь возвращает свою былую актуальность, хотя за прошедшие почти сто лет Россия сделала огромный рывок в своём развитии, успела взойти на порог нового постиндустриального, информационного общества. Однако, что кардинально нового появилось в ней со времени Великой русской революции? В главном российское общество осталось прежним. В чём же нам видится это главное? В его неоднородности, в необходимости поиска широкого компромисса в нём. Можно, конечно, раздавить, как это было в тоталитарных государствах, самостоятельность отдельных общественных групп, но даже современное тоталитарное государство, поставив себе на службу все средства современных коммуникаций и технологии манипулирования массами, вынуждено прибегать к созданию искусственных форм самоуправления, как это очень чётко показано в мемуарах нацистского преступника Шпеера.

Вероятно, индустриальный уклад сегодня уже не может считаться последним словом развития человеческой цивилизации. Во всяком случае, страны «первого» эшелона, пытаясь решить внутри себя проблему устойчивого развития, постепенно выводят его на периферию – в страны «второго» и даже «третьего» эшелона развития, оставляя себе лишь наукоёмкие отрасли с большим преобладанием белых воротничков. Но даже при подобном сценарии индустриальный уклад всё ещё не исчезает. Не исчезают и другие, доиндустриальные, уклады. Более того, возникают автономные уклады, субкультуры и субэтносы, претендующие на большую или меньшую автономию, в противном случае угрожая остальному обществу нарушением его стабильности (к слову сказать, именно в этом следует видеть корень обострившейся в последнее время проблемы так называемого терроризма). И если даже тоталитарное государство не способно справиться с этой проблемой, что ещё, кроме самоуправления, может дать обществу возможность выйти из поджидающих его тупиков?

В своё время индустриальный уклад казался передовым. Рабочий класс и буржуазия воспринимались как передовые классы. Формы демократии, предложенные пролетариатом и буржуазией, воспринимались как панацея от всех бед прежнего государственного устройства. В России поочерёдно обе модели либеральной и социалистической демократии были апробированы. Либеральная демократия, с присущими ей формами самоуправления, почти сразу же оказалась в кризисе. Пролетарское самоуправление, составив в гордом одиночестве каркас нового государства, в образовавшемся вакууме также не долго смогло сохранять свой демократический потенциал. Не произойдёт ли сейчас нечто подобное, если в поисках «совершенства» общество зациклится на формах саморегуляции, порождаемых постиндустриальным этапом его развития? Тем более, что Россия-то не принадлежит к странам «первого эшелона» модернизации, идущие в мире процессы глобализации готовят России роль полуиндустриальной сырьевой периферии, причём, в лучшем для неё случае.

В свете этого, нам представляется не случайным, что немалое количество людей видят будущее России именно на путях развития самоуправления, в том числе рабочего. К сожалению, и этот факт следует отметить: в дискуссиях о судьбах рабочего самоуправления в современной России преобладает внимание к его политическим и экономическим формам. В то же время, как показывает опыт рабочего самоуправления в свете революции 1917 г. и последовавшего послереволюционного развития, экономические и политические формы самоорганизации отнюдь не исчерпывают всего существующего здесь многообразия. Впрочем, никто, разумеется, не станет возражать, что именно экономическое и политическое самоуправления имеют базовый характер для демократизации российского общества и что на их примере можно попытаться понять: что же, собственно, представляет собой самоуправление, рабочее самоуправление, в частности? Придаток государства или более широкий принцип общественной самоорганизации?

Оставив этот вопрос открытым, отметим, что многие участники обсуждения вопросов современного рабочего самоуправления склонны именно к расширенной его трактовке. Именно с этих позиций идут поиски «третьего пути» для России, который, по словам А. Бузгалина, сводится к поискам альтернатив неолиберальному «концу истории» (по Фрэнсису Фукияме) и возрождению номенклатурного социализма. В частности, В. Белоцерковский, в прошлом участник правозащитного движения, а ныне сотрудник Института самоуправления во Франкфурте-на-Майне, в своих работах предлагает целый комплекс мер, способных, по его представлениям, привести к созданию в России общества, в котором бы самоуправление было основным принципом управления на всех этажах социальной лестницы.

Меры, предлагаемые участниками обсуждения современного рабочего движении России для его оживления, сводятся к расширению прав работников, в том числе путём передачи большинства хозяйственных объектов трудовым коллективам. За такое решение вопроса в разное время выступали такие разные деятели, как С. Фёдоров, С. Алексеев, Л. Пияшева, В. Селюнин, Г. Лисичкин, С. Хохлов, Б. Пинскер, И. Клестов, А. Бобровский, А. Жиденский и др.

К сожалению, большинство высказываемых сегодня мнений опирается на западный опыт. В этом сегодняшние левые не далеко ушли от радикальных либералов и социалистов 1917 года. Так, уже упомянутый Белоцерковский в своей программной книге «Общество самоуправления – спасение и расцвет России» так прямо и говорит, что идеалом общественного устройства для него являются Соединённые Штаты Америки. «И это неслучайно, – подчёркивает он, – США – страна сильно развитого самоуправления». Но базироваться только на западном опыте сегодня уже совершенно недостаточно. Не случайно объективные исследователи на Западе подчёркивают узость имеющихся представлений о рабочем самоуправлении и его возможном месте в современном мире, как это делает, в частности, крупный специалист в области рабочего самоуправления Д. Сцелл. А между тем практически все вопросы, волнующие сегодня исследователей, и об участии рабочих в управлении предприятиями, и о контроле со стороны их организаций за прибылью предприятий и наймом рабочей силы, и о методах информирования рабочих относительно состояния дел на производстве, и о механизмах принятия рабочими управленческих решений и т.п. – всё это решалось и апробировалось в революционной России 1917 года на очень обширном историческом пространстве.

Так возможно ли в будущей России рабочее самоуправление? Человек должен быть хозяином своей судьбы – вот, говоря словами историка и публициста А. Фролова, аксиома, принимаемая нашим сознанием без доказательств, интуитивно. Но именно в этом и заключён основной парадокс всей истории человечества: с одной стороны, человек всё время стремился стать свободным от окружающих его обстоятельств (по П. Сорокину и Жан Поль Сартру), с другой стороны, он становился всё более не свободен от самого себя (по Э. Фромму и Н. А. Бердяеву). Над разрешением этого парадокса бились не только «узкие эмпирики» историки, не говоря уже о «приземлённых» политиках, но и «крутолобые мечтатели» философы. Но как он будем разрешён на самом деле – сможет показать только время.