Kitabı oxu: «Эрелинги»

Моему отцу посвящается

Пусть судьба растопчет меня – я посмотрю, не станет ли ей стыдно.

Никколо Макиавелли

Собор Св. Альранда стоял на перекрестке четырех дорог. Громада храма, подернутая утренней дымкой, выступала из вязкого покрова темно-зеленых и черных мхов. Даже старожилы не помнили, кто заложил первый камень высоких серых стен. Ходили слухи, будто гордыня свергнутых Эртеров подтолкнула их на возведение великого собора как символа непокорности горькому поражению в династической бойне. Кое-кто поговаривал, что Эртеры лишь достраивали, а началось все задолго до них, еще до первой мезеркильской династии. Да кто ж в это поверит?

Когда-то тяжелые каменные своды, мощные, уходящие ввысь столбы наглядно подтверждали былую мощь прежних правителей Мезеркиля. Теперь так не строили. Новые церкви взлетали стрельчатыми арками, острые шпили рвали облака, обилие витражей раздвигало пространство светом и цветом. А тельсфорский собор Эртеров оставался печальным воспоминанием о прошлом, как и потомки благородного рода гвернских королей. Перестраивать на новый лад было некому, вернее, не на что. Эртеры нищали, мельчали, память о них блекла, превращаясь в старинную легенду. Хилые наследники могучей династии производили на свет такое же хилое потомство. На протяжении полутора веков у благородного семейства выживали только девочки, передавая родовое имя мужьям. Однако в предпоследнем поколении почти угасшей крови Артори Эртер Тельсфор прожил полных сорок семь лет, оставив после себя пятерых сыновей, младшему из которых этим летом минуло четырнадцать.

Лертэно, пятый отпрыск Тельсфора, черноволосый тоненький подросток, стоял в правом нефе¹ собора Св. Альранда подле надгробной плиты с грубо высеченными силуэтами – мужским и женским. Артори и Анна покоились в полу церкви, два года назад соединив руки: он – еще недавно сильную и горячую от крови, и она – истлевшую, с обрывками пергаментной кожи, обнажающими желтоватые тонкие косточки. Юноша с жалостью смотрел на каменное изображение той, что звалась его матерью. Он старался забыть страшный оскал высушенного лица, увиденного, когда надгробная плита была поднята. Лертэно помнил Анну другой – веселой, беззаботно напевающей незамысловатые песенки. От улыбки на ее щеках появлялись ямочки, отмеченные в покое морщинками. Смерть равнодушно стерла их, обезличив распадом и тлением. Запоздалое раскаянье в детской жестокости вызывало жалостливые и непонятные воспоминания. Он вдруг припомнил, что госпожа Тельсфор не знала грамоты и потому не могла написать собственного имени и по-книжному прочитать молитву. Зато… Зато ей были ведомы удивительные и страшные истории, которыми сыновья заслушивались перед сном, поддаваясь волшебству тихого голоса матери… матери…

В свое время младшему сыну Артори Эртера повезло – он занял место мертворожденного ребенка. Мальчика, появившегося на свет днем раньше, положили перед измученной родами Анной, принявшей малютку как свое собственное дитя. А Мария, красивая благородная женщина, вошла в дом его кормилицей. Когда же Лертэно исполнилось три года, сходство с молочной матерью стало настолько очевидным, что кормилице пришлось уйти. В силу возраста он, поплакав, быстро забыл о ней. И если бы не отец, Лертэно никогда бы не вспомнил о синеглазой красавице. Но Артори, переполняемый любовью и тоской, отвез сына в Кальярд, где мальчик со временем догадался, кем на самом деле была эта женщина. Безграничное обожание отца, нежность бывшей кормилицы, ее удивительная красота – все это заставило Лертэно боготворить свою настоящую мать. В воображении он наделял Марию теми качествами, которые ей вовсе не были присущи.

Непостижимым образом мальчику удалось сохранить их общую с отцом тайну. Однако иногда ему мнилось, будто Анна догадывалась о продолжающейся связи. Будто боль и тревога мелькали в ее взгляде, когда муж возвращался из Кальярда. Будто радость ее улыбки сменялась горечью догадок. И все же она продолжала любить и ласкать своего «поскрёбыша», как любила и ласкала бы ту мертворожденную девочку, давая Лертэно чуть больше тепла, чем остальным детям.

В полумраке собора изображения на могильной плите были едва различимы. Скупой утренний свет мягко проливался на чудищ, обитающих в резьбе капителей, на арки, на полустертые росписи колон. Прохлада высоких сводов дарила иллюзию защищенности. Ведь там, снаружи, за оградой, отделяющей столпы божественного света от остального мира, там, в неумолкающем щебетании птиц, шла война. Рользат, вторгшийся в Мезеркиль, стремительно рвался на юго-восток.

Лертэно, вздохнув, с легкой тревогой подумал о предстоящих боях. Нет, он не боялся смерти. Ее мало кто боится в четырнадцать, начитавшись хроник, баллад и рыцарских романов. Но сейчас, именно сейчас, было совсем некстати уходить, не успев завершить внутренний, очень нужный монолог. Подросток приготовился сообщить покойному отцу о том, как он не опозорит… однако с досадой отвлекся на фигуру в темном длинном одеянии. Молодой румяный священник, подслеповато щуря глаза, с любопытством рассматривал юношу, не скрывая благодушной улыбки.

– Вы кто? – резко бросил младший Эртер, не скрывая раздражения.

– Меня зовут отец Альранд, я…

– А-а, так вы вместо отца Ирса? – бесцеремонно прервал его Лертэно и, почесав затылок, важно заявил: – Я младший сын Артори Тельсфора Эртера.

Священник, подойдя ближе, еще шире заулыбался. Подросток хотел было оскорбиться этой улыбке, приняв ее за насмешку. Ведь, по правде говоря, внешний вид мальчишки никак не соответствовал отпрыску славного рода. Но на сливовом носу отца Альранда так смешно восседали очки с одним треснутым стеклышком, что Лертэно, не удержавшись, рассмеялся.

– Я слышал, много слышал об Эртерах, особенно о первых, – дружелюбно проговорил священник. – То были великие люди. В моем монастыре хранились летописи на старо-кальярдском, которые мне разрешили прочесть. Удивительная, совершенно удивительная история!.. Здесь лежат все ваши предки…

– Не все, только четыре поколения, остальные – в Кальярде, в королевской усыпальнице… Вот уж не думал, что сюда кого-то назначат. Слышали, небось, враки про это место? А все из-за того, что собор построили на перекрестке четырех дорог. Якобы известно, кто такие места облюбовать спешит. Только я вам так скажу – пустые бабьи россказни! Я сюда каждый день ходил ближе к вечеру – у отца Ирса грамоте обучался. И никакой нечистой силы мне видеть не доводилось.

– Вы стараетесь мыслить здраво, – с одобрением произнес отец Альранд. – Еще до того, как я приехал в Тельсфор, меня предупреждали, что придется столкнуться с суевериями и преодолеть страх прихожан перед храмом. Я считаю все слухи о привидениях беспочвенными, все же святое место, дом Божий. Господь не допустил бы подобной мерзости. Жаль, простой люд не хочет этого понимать. Придется потрудиться, чтобы вернуть народ в церковь.

– Хм… А вы что же, отче, сами вызвались сюда приехать? – с недоверием спросил Лертэно.

Священник пожал плечами. Будь побольше света, подросток увидел бы, как тонзура монаха слегка порозовела.

– Нельзя сказать, будто сам, но в монастыре для меня места не оказалось.

– Значит, заставили… А за что?

Отец Альранд широко, открыто улыбнулся, простодушно наморщив лоб:

– За вольнодумство.

Лертэно вытаращил глаза и быстро перекрестился. Слышал он о вольнодумцах – читай еретиках. Совсем недавно сожгли таких в Кальярде, пять человек, среди них один священник. Поговаривали, будто нечистого в козлином образе вызывали, кровь невинных девиц пили и на распятие плевали.

Отец Альранд понимающе улыбнулся и поспешил его успокоить:

– Нет-нет, я не еретик. Просто я немного иначе смотрел на мир, нежели отец-настоятель, но не настолько, чтобы обвинять меня в ереси или сажать на хлеб да воду. Дело в том, что я разделяю взгляды святого Клерона на… Наверное, это вам пока трудно понять. Но если будет интересно, я как-нибудь изложу свои мысли в ваш следующий приезд.

Лертэно согласно кивнул, отметив про себя, что следующий его приезд может и не состояться.

– Меня ждут, – сказал он и, улыбнувшись, добавил: – Вы мне понравились, хорошо со мной говорили. Отец Ирс всегда разговаривал как с ребенком, но я-то уже не дитя.

Священник хотел было ответить, но подросток, предвидя, какую взбучку ему устроят братья, торопливо попрощался и направился к выходу.

За оградой собора, незлобиво переругиваясь, Лертэно ждали старшие братья. Эрмару, главе рода, шел двадцать шестой год. Он был единственным, кто походил на отца: высокий, темноволосый, красивый. Остальные трое напоминали мать – невысокого роста, коренастые, с большими круглыми головами. После смерти отца Эрмар со спокойной уверенностью взял под свою опеку младших, намереваясь быть им защитой и опорой. Поскольку даже не в меру буйные близнецы, Эрк и Норг, были абсолютно беспомощны. Вот только дела шли из рук вон плохо. И теперь ему приходилось вести братьев на смерть, что они, по глупости да по молодости, принимали с безрассудным азартом. А Эрмар философски успокаивал себя тем, что их рожали для битв, славы и смерти. Конечно, славу им не добыть, времена для Эртеров нынче не те. А вот смерти и битв будет предостаточно! Никто из братьев не говорил о будущем, не представлял, что будет делать тот, кому повезет выжить. В Тельсфоре им даже не принадлежал прах предков. Жители Кальярда добились для города самоуправления, земли давно были отняты соседями, замок заложен и перезаложен неверингскому банкиру. Да, удалось сохранить право охоты и небольшой домик, где Эртеры жили последние несколько лет. Неправдоподобное обнищание великого рода, бывшее всем на руку, особенно нынешним правителям Мезеркиля. Оставалась, правда, гордость, не позволявшая просить подачек. Оттого-то каждый из Эртеров понимал: им некуда возвращаться после войны.

Эрмар с щемящим чувством тоски бросил взгляд на опять опоздавшего «поскрёбыша». Тот исподлобья упрямо глядел на родичей, внутренне готовясь к упрекам и тычкам. Долго ждать не пришлось. Сарм, низенький крепыш со вздернутым широким носом, подскочил к младшему брату и со всей силы ударил кулаком в плечо, не забывая зло покрикивать:

– Ну, ты, подкидыш! Где тебя носит?! Из-за тебя никто не хочет проводить ночь перед воротами Кальярда!

Лертэно, не оставшись в долгу, ударил в ответ. Но промазал и, пролетев мимо увернувшегося Сарма, растянулся в пыли под жеребячье ржанье близнецов. Эрмар отвесил Сарму сначала подзатыльник, потом оплеуху. Тот от неожиданности присел, потирая щеку, – рука у старшего брата была тяжелая.

* * *

Кальярд, столица Эртеров! Один из самых больших и древних городов королевства. Были забыты его основатели, исчезла первая мезеркильская династия, пали Эртеры. Но город жил, распластавшись под ярким солнцем юго-восточных земель, ласкающим его величие и мраморную красу. Располагаясь на крупнейшем торговом тракте, он впитал в себя невиданную для западных жителей королевства роскошь. Даже «Золотой Армалон», столица Эрелингов, не мог соперничать с истинным «королем Мезеркиля». Счастлив был тот, кто владел Кальярдом, жемчужиной Гверна! Правда, с владетелями все было непросто.

После гибели последнего короля из рода Эртеров герцогство Гвернское, единственное в королевстве, не признало власть новой династии и не допускало в своей столице правления наместника-северянина. Эта область Мезеркиля представляла бы огромную опасность для Эрелингов, если бы внутри нее не вскипела феодальная бойня, разбившая земли, на которые уже не могли претендовать жалкие наследники Эртеров. Каждый барон, плевавший на бывших правителей, считал себя королем в собственных владениях и продавал свою преданность тому, кто мог ее подороже купить.

В бесконечном хаосе междоусобиц появилась особая каста гвернских наемников, профессиональных воинов-убийц, отлаженных механизмов войны. У них был свой кодекс чести, порой непонятный для обычных вояк, свои знаки отличия, своя иерархия. «Свободные сыны Гверна» были лучшими солдатами в королевстве, переходящими от одного сеньора к другому, не принося присяг, не заключая договоров. Нанимателям оставалось лишь верить их честному слову, которое они почти… почти всегда держали.

С начала нынешней войны столица Гверна оказалась забита «свободными сынами», съехавшимися не только со всего герцогства, но и вернувшимися из-за Лакрассарского моря. Таверны и гостиницы были переполнены бравыми солдатами, поэтому Эртерам, прибывшим в Кальярд, пришлось остановиться на худшем постоялом дворе у самой окраины города. Братьям выделили тесную комнатку на втором этаже, у которой отчего-то не оказалось окна. Оглядевшись, Эрк и Норг начали грызню за кровати. Лертэно сразу догадался, что ему и Сарму, как самым младшим, придется спать на полу. Сарм, однако, был не столь догадлив, и попытался воспротивиться такому раскладу. Но Эрк быстро пресек такую крамолу кулаком по лбу.

Эрмар, никогда не вступавший в перебранки и драки братьев и порядком от них уставший, спустился вниз, чтобы перекусить. Заслышав за спиной обиженное пыхтение младших, он с досадой понял, что остаться одному ему не удастся. Впрочем, Лертэно и Сарма можно было извинить: получив несколько незаслуженных затрещин от буйных близнецов, они посчитали более безопасным последовать за главой семьи, который если и распускал руки, то исключительно по делу.

Потомкам благородного рода кальярдских королей нашлось место за широким липким столом, провонявшим прогорклым жиром и рыбой. Сарм, причмокивая и постанывая, жадно обгладывал кость, утирая рот рукавом. Периодически он прикладывался к глиняной кружке с терпким вином и одобрительным мычанием давал понять, что так хорошо ему еще никогда не бывало. Лертэно же вяло тянул хмельное крепкое пойло и машинально разводил пальцем винные капли по поверхности стола. Ему не терпелось улизнуть с постоялого двора, чтобы поскорее найти знакомую улицу и дом, где его встретит прекрасная синеглазая женщина. Оттого-то он не замечал возбужденных криков солдат, жадно поглощавших баранину с луком, опрокидывающих стакан за стаканом во славу Гверна и громко восхвалявших неких Седоуса и Дерка. Эрмар, напротив, внимательно осматривался вокруг, решая, с кем бы начать беседу, дабы выяснить, куда им держать путь и к кому прибиться.

За соседним столом сидели два наемника с обветренными, рублеными лицами. У каждого в левом ухе покачивалась серьга с крупным сердоликом, что указывало на высокое положение в иерархии «свободных сынов». Один из них, абсолютно лысый, сухой, с хищным ястребиным лицом, для удобства заложил длинные седые усы за уши. Второй – бородатый, тяжелый, добродушный – поглаживал рыжую с редкой проседью бороду. В отличие от других вояк эти двое разговаривали очень тихо и не обращали внимания на обступавший их гомон.

Хозяйка постоялого двора, покачивая широкими бедрами, медленно прохаживалась по залу. Крупная, мясистая баба, она была под стать своим постояльцам, которые, судя по всему, ее уважали и даже побаивались. Остановившись у стола седоусого наемника, хозяйка подсела к нему и завела разговор как со старым знакомым. А села она специально так, чтобы видеть Эртеров, о чем свидетельствовали ее взгляды, бросаемые украдкой то на Эрмара, то на Лертэно.

– Что, касатики, опять воевать? – спросила она, подперев рукой двойной подбородок. При этом ее глаза покрылись нарочитой поволокой слез.

– Опять, голубка, опять, – ответил ей седоусый. – А как иначе? Наше дело – воевать. Здесь попрощаемся – и в Мезерль. А там нас уже маршал Форльдок ждет. Завтра его старшой сынок выезжает, и мы с ним.

Хозяйка усмехнулась, обнажив на удивление ровные, белые зубы.

– Большой озорник, – сказала она, – шестнадцать годков, а так бедокурит… Всех девок у меня перепортил, ни одной целки не осталось.

Рыжий рассмеялся и сказал:

– Откуда ж у тебя целки, голуба? Сколько к тебе хожу, ни одной не попадалось, или чистеньких для благородных сынков бережешь?

Хозяйка подбоченилась.

– У меня, Дерк, не дом свиданий и не баня. А то, что вы, кобели вонючие, моих девчонок лапаете, так то не их вина и не моя. Как с вами, боровами, справиться? А Гьюрт этот Эрну и Марию испортил. Как бы других где поприжал, так я не против… А эти-то ангелицами ведь были, себе на приданое в монастырь копили… Но знаешь, я на Гьюрта зла-то не держу, что разобьет, что поломает – за все заплатит. Наутро как узнал, что девчонки-то девками были, столько денег им дал, что хоть сейчас аббатисами заделаются.

Эрмар громко и с усмешкой проговорил:

– Неужто аббатисами стали? Или решили, что можно еще больше денег получить?

Хозяйка махнула рукой и вздохнула:

– Твоя правда, добрый человек… Какой теперь монастырь. От меня ушли, с солдатами на сене валяются. А деньги все растратили. Платьев себе накупили – в них стены и обтирают… Уйдете вы на войну, что им делать? Да и всем нам… Ох, война, война! Вот ты, Седоус, старый дурень, зачем идешь? Осел бы где, детишек наплодил, смерть бы спокойно встретил… Да мой такой же был. Как в Сьере все началось, так он сразу туда побёг, все бросил. И что? Остался там лежать, если кто похоронил – дай им Бог…

Седоус погладил ее по пышному плечу, которому было тесно в платье, и спросил:

– И что же ты, как теперь одна? Тяжко, небось? Твой-то – защита. Да и какой-никакой, а мужик.

– Как сказать… Сам знаешь, он больше любил на звезды смотреть да в речку плевать. Все я на себе тащила. Ты его здесь когда-нибудь видел? То-то. Он больше по городу шатался, о красоте этого размышлял… как это… а… мирозданья! Грамотный ведь был, Царствие ему Небесное. А я колотилась, старалась для чего-то. А видишь как? Господь детей не дал, совсем одна осталась…

– Ты баба молодая еще, наверстаешь, – уверенно ответил рыжебородый капитан.

Седоусый вдруг внимательно посмотрел на Эрмара.

– А вы откуда будете, добрые люди? Что-то раньше я вас не встречал. Не кальярдские вы.

– Мы с земель к северу от Кальярда, день пути, – ответил Эрмар.

Лертэно, ушедший с головой в смутные грезы о матери, неожиданно прислушался к разговору. С беспокойством он взглянул на старшего брата. Тот вроде бы выглядел спокойным, но в глазах затаилась тревога. Седоусый заметил, как встрепенулся «поскрёбыш», и прищурился.

– К северу от Кальярда, как мне известно, – произнес наемник, – находятся исконные земли Эртеров. Там сейчас живут их потомки, те, которым по праву принадлежит Мезеркиль.

Лертэно тихо проговорил:

– Мы оттуда.

Рыжебородый присвистнул и спросил:

– А где же ваши господа? Всю жизнь хотел увидеть настоящих королей, а все недосуг было, да и запущенно у вас как-то.

Сарм, оторвавшись от кости, вытер руки об одежду и, хлебнув из стакана, надменно бросил:

– Мы и есть господа.

За столом Эртеров-Тельсфоров повисло неловкое молчание. Рыжий снова присвистнул.

– Вишь, как бывает, – пробормотал он. – Жизнь – она такая. А ведь всем Мезеркилем правили, в железном кулаке держали. Что ж вы клич-то не кинули, коли такие ваши дела? Все этого ждали… Теперь что делать будете?

Прежде чем Эрмар успел ответить, Лертэно, осмелевший от вина, беспечно произнес:

– Как были сами по себе, так и останемся. Прадед и дед никому не присягали. Отец – никому. Вольные мы люди!

Задумавшийся Седоус пересел к братьям.

– Вот что я скажу, малец, – промолвил он, – нехорошо сегодня быть самим по себе. Нехорошо. Мы-то солдаты, а вот вам, благородным…

– Гверн и вместе с ним Кальярд всегда были свободны!

– Эк ты! Смелый… А вот нет уже Гверна. Какой-нибудь твой пращур, может, еще был настоящим герцогом Гвернским. А теперь каждый держатель лена сам себе хозяин. Думаешь, хорошо это?

Эрмар внимательно слушал солдата и, когда тот остановился, чтобы промочить горло, спросил:

– Как тебя зовут, капитан?

– Усы, вишь, какие? Так и зовут – Седоусом, а настоящее имя давно позабыл.

– «Свободный сын Гверна»?

– Он самый. Здесь почти все такие. У меня людей две тысячи точно насчитывается, лучших вояк я еще не видывал. Сейчас еще кое-кто пристать хочет. И их возьму, так как слышал, что рубаки неплохие… Знаю, для чего спрашиваешь. Только вот почему сразу в Армалон не идешь?

– Нас пятеро. Меч только у меня, остальные с топорами. Бригандины² старые, хоть и не рваные, но у всех обмотки на ногах. Кое-что из денег на теплую одежду потратили, кое-что – на дорогу, надеюсь все-таки до Сьера дойти. Двух лошадей купили, боевых. Знаешь, наверное, сколько такие стоят? Пошел бы я в Армалон, одному-то проще насмешки нынешних государей сносить, а младшим совсем невмоготу будет. Уж лучше к своим, к гвернцам, прибиться, если примете, конечно.

– Приму, отчего не принять. Воевать-то умеете?

– А что нам еще уметь, Седоус?

– Звать вас как?

– Меня – Эрмаром, черноволосый – Лертэно, веснушчатый – Сарм. Наверху близнецы, Эрк и Норг. Вот они-то хорошо рубятся, да и свирепые, как кабаны…

Сарм загоготал:

– Это они от голода.

Хозяйка постоялого двора, последовав примеру Седоуса, пересела к Эртерам и, как прежде подперев подбородок руками, произнесла:

– Сколько же годков вашему синеглазому?

Эрмар, потрепав брата по плечу, ответил:

– Четырнадцать уже.

– Ай, и с вами идет? Так я погляжу, он умом скорбен. Может, оставите у меня на время? Я за ним приглядывать буду.

– Поздно за ним приглядывать-то. Сама понимаешь, некуда ему деваться.

– Помирать идете, верно?

Старший из Эртеров попытался улыбнуться. Верно говорила хозяйка, от безысходности шли. Наверное, все же был смысл в этой войне, если она избавляла их род от окончательного падения и позора. Была ли в том вина их предков – он никогда не задумывался. А то, что ни один Эртер на поклон в Армалон не пошел, дали разорвать свои земли в клочья… Видно, времена такие были. Бог – судья. Поздно было сейчас что-то менять.

Седоус со всей силой ударил стаканом по столу, отчего разлетелись в стороны брызги вина.

– Весь запад Мезеркиля уже занят, – прорычал он. – Чует, видать, Рользатский Лис, что нет прежней силы, как при покойном государе.

Эрмар пожал плечами и произнес:

– Слышал, будто молодой король не производит впечатление слабого. За год своего правления он проявил мудрость и гибкость, достойные его отца.

– А как же он допустил, что рользатские псы рвутся к Армалону?

– Кто знает, что допустил бы я на его месте, что допустил бы ты?

Седоусый осклабился и быстро согласился:

– И то верно!

Хозяйка положила свою необъятную грудь на стол и, жалобно глядя на Лертэно, пропела:

– Не жалко такого красавчика на убой отправлять?! Вы-то бывалые, что ты, Седоус, что ты, молодой господин. А он-то совсем зеленый. Даже этот боров веснушчатый жить захочет и выживет, еще как выживет, вон ручищи какие… А синеглазый… Он и женщин, верно, не знал еще.

Сарм, презрительно взглянув на Лертэно, воскликнул:

– Какие женщины?! Он их только во сне видел. Синеглазый у нас – девчонка. Как дело дойдет до настоящей драки, он тут же в обморок хлопнется.

Хмельной Лертэно беззлобно ткнул брата кулаком в плечо. Седоус глянул на синеглазого Эртера и задумчиво произнес:

– Врешь, парень, ему бы первый бой продержаться, а там дело пойдет, глядишь, и до Сьера дойдет… может быть.

«Поскрёбыш» недовольно поморщился и поднялся из-за стола. Его мутило от вина и обильной пищи. А уж подняться на второй этаж представлялось великим делом. Преодолеть лестницу было трудно, поэтому в пролете Лертэно прислонился к стене и попытался собраться с мыслями.

– Эй, синеглазый! – женский голос звучал очень ласково.

Хозяйка постоялого двора стояла внизу и бесстыдно его осматривала. Лертэно замахал рукой, желая прогнать ее. Однако она не уходила и продолжала смотреть. Протянула руку и с нежностью спросила:

– Синеглазый, ты и вправду женщин не знаешь?

Лертэно покачал головой.

– Как же так, ведь такой красавчик… Ты лучше спустись ко мне, спускаться-то всегда легче, чем подниматься. Спустись, спустись. Ведь наверняка хочешь узнать, что мы такое. Хочешь?

«Поскрёбыш» хотел было отказаться, но непонятным образом оказался внизу, глупо смеясь и кивая.

Ее тело было потным и пахло рыбой. Совсем как тот стол, за которым он недавно сидел. Она осторожно гладила его лицо, волосы и что-то постоянно шептала. Юношу мутило от запаха, от прикосновений, от розового рыхлого тела, которым он так неумело и быстро овладел. Он сполз с кровати и начал торопливо одеваться. Хозяйка постоялого двора с жалостью смотрела на него и не удерживала.

Лертэно, выбежав из комнаты, столкнулся с Сармом. Тот был пьян и вызывающе нахален. При виде брата «поскрёбыш» отвернулся к стене, неприятный спазм сжал горло, и его начало рвать. Сарм победно захохотал и завопил:

– Слабак! Поделом тебе. Рано еще по бабам бегать!

С этими словами он гордо прошествовал в комнату, которую Лертэно только что покинул. Однако через мгновение дверь распахнулась, и Сарм кубарем вылетел, ударившись о противоположную стену. Теперь настал черед смеяться младшему брату. Сарм хотел было обидеться и надавать тумаков, но вместо этого и сам принялся хохотать, весело похлопывая себя по ляжкам.

На следующий день, перед тем как уехать из Кальярда, Лертэно, почти не мучимый похмельем, вышел в город и быстро разыскал знакомую улицу и нужный дом. Но Марии там уже не оказалась. Какая-то женщина сказала ему, что муж увез синеглазую красавицу в Артехей.

* * *

Рользат, бодро отшагав по Мезеркилю первые месяцы, все-таки увяз на подступах к Армалону. Эрелингам удалось избежать осады столицы и не пустить чужестранцев на юг королевства, к Лакрассарскому морю, к которому так жадно стремились северяне. Мезеркильское командование мучительно и долго уклонялось от генеральных сражений, о коих с упоением мечтали юнцы и с восторгом вещали летописи. Рользатцы, напротив, упорно навязывали бой, должный определить исход этой войны, но тщетно. Измотанная мелкими стычками, партизанскими наскоками, откровенным вредительством мезеркильцев, не щадивших собственных амбаров и пахот, чужеземная армия начала отступление. Рользат уходил из сердца Мезеркиля, чтобы вгрызться в его северные земли, в скалы и хребты Артехея. Эрелинги понимали, рано или поздно им придется порадовать своих баронов и летописцев. Однако при этом считали, что лучше – поздно. Оттого-то мезеркильские войска долго и нудно шли за отступающим неприятелем. И несли потери. Порой совершенно нелепые.

Казалось бы, сидишь себе мирно в бивуаке на опушке, со «свободными сынами Гверна» прибаутками перекидываешься. Караульные – на месте, рты раззявив, ворон не считают. Похлебка в котелке булькает, и мысли о бабах в голову лезут. И тут – на тебе! Налетел кто-то, пошумел, котелок опрокинул и в лес утек. Кто? Что? Зачем? Разведчики Рользата? Лихие люди? Сразу и не разберешь. Повскакивали, поорали, пришли в себя. Огляделись – и живыми двух человек не досчитались. Не повезло в этот раз свирепым близнецам-Эртерам. Глупо вышло, да и жалко. Бравые ребята были, небольшого ума, конечно, так не завсегда солдату ум-то нужен. Им бы еще повоевать, шлюх пощупать, дернуть птицу-удачу за хвост и перо вырвать. Но… вишь, как оно…

Эрмар смотрел на тела близнецов, слушал объяснения Седоуса и гнал от себя мысли о том, остались бы Эрк и Норг живы, если бы оказались в этот день с отрядом рыжебородого Дерка? Сарм и Лертэно растерянно переглядывались, переминались с ноги на ногу, напоминая волчат, вдруг оставшихся без матери. Старший Эртер знал: украдкой они глядят на него с обидой и упреком. Звереныши, выучившиеся грабить и убивать. Вот сейчас на поясе Лертэно висел кошель с золотыми монетами, снятый с убиенного ростовщика, который неудачно отправился в путь одновременно с отрядами гвернских наемников. «Поскрёбыш» сумел раздобыть неплохую бригандину и шлем с небольшой вмятиной. Со шлемом расстался веснушчатый Сарм, обменявший его на кинжал в драгоценных ножнах. Звереныши! Верно их обозвал Седоус, ох, верно!

Мрачный Дерк молча сплевывал себе под ноги и почему-то избегал встретиться взглядом с Эрмаром. Седоус, напротив, сердобольно смотрел в глаза, цокал языком и сетовал на то, что скоро из настоящих «кальярдских королей» никого не останется. Суетливые причитания капитана вывели из себя старшего Эртера, который резко и громко наконец-то спросил: где же были «свободные сыны», ратующие за судьбу последних «кальярдцев», когда Эрелинги узурпировали власть? Седоусый замолк, разводя руками, а рыжебородый капитан тихо ответил вместо него, что женщинам не след править Мезеркилем и Гверном. И как на это возразишь?

А впереди был Артехей и его «морксарские псы» войны, грызшие и резавшие рользатцев не хуже «свободных гвернских сынов». Войска встречались, соединялись, двигались дальше, вырывая каждую пядь своей северной земли.

Герцогство Артехейское формально принадлежало младшему брату короля, Рэссимонду. Славилось оно белокурыми красавицами с льдистыми прохладными глазами, и мощными боевыми лошадьми, что выдерживали полностью экипированного рыцаря и резво летели на врага, не боясь ни стрел, ни копий, ни огня. Столицей герцогства считался Артехей, после пограничных Сьера и Морксара первым принимавший удар вражеских армий с северо-запада. Легкий прозрачный воздух белокаменного города пьянил не хуже тяжелой пышности Кальярда. Весеннюю легкость и свежесть Артехея, казалось бы, не тронули ни тление войны, ни тяжелая долгая осада, которую сняла-таки мезеркильская армия.

В столице герцогства гвернские наемники задержались на неделю. Расположившись на постое, солдаты принялись использовать эти дни с полагающимся размахом, обогащая бордели и питейные заведения, работавшие даже в обескровленном осадой городе. Пропив два дня и день мучаясь от похмелья, Лертэно оставил Сарма со случайными подружками и отправился искать мать. Он довольно скоро выяснил, как ему найти квартал оружейников, но заблудился и второй раз вышел на главную площадь города, где, на удивление, бойко шла торговля. Как такое было возможно, «поскрёбыш» не задумывался. Он с любопытством бросал взгляды на товары, терзаясь одновременно жадностью и желанием немедленно потратить все деньги. Среди всеобщего гомона и выкриков его внимание привлек нарочито громкий смех позади себя. Лертэно оглянулся и увидел трех молодых аристократов. Одного из них юноша определенно знал. То был Гьюрт Форльдок. Сын первого маршала, возвышавшийся над своими спутниками, громко смеялся, крепко держа за шиворот хорошенького белокурого мальчика в грязном, но дорогом, расшитом золотом кафтанчике. Мальчик шмыгал носом и вытирал слезы с запыленного лица. Гьюрт свободной рукой изредка давал ему затрещины, пресекая отчаянные попытки маленького аристократа вырваться из железной хватки маршальского сына.