Kitabı oxu: «Теперь я рок-звезда, мама, или Генетический код мифической птицы», səhifə 3
Глава 6
Когда молчание – золото
«Сама не знаю, как так могло получиться!» – отправляю я Тамаре сообщение в WhatsApp.
Я в полном отчаянии.
Я пишу ей, потому что не могу говорить по телефону.
Единственное, что мне сейчас доступно – это сиплый шёпот.
Я потеряла голос.
Я сорвала его в караоке.
Вероятно, со стороны в караоке я больше всего напоминала алкоголика, который находился в завязке, но не выдержал и неожиданно сорвался.
Нет, я не пила.
Пятьдесят граммов Hennessy XO, чтобы разогреть связки (по крайней мере, мне говорили, что это на пользу), не в счёт.
Караоке оказалось камерным, всего на пять столиков. Кроме нас и слипшейся в объятиях парочки, которая больше танцевала, чем пела, там никого не было.
У нас с Марго оказалось множество общих любимцев. Поэтому мы наперебой заказывали песни, стараясь вспомнить, кого могли незаслуженно пропустить.
Но примерно через полчаса эксплуатирования всемирно известных хитов и связок я почувствовала, что голос почему-то ощутимо сел.
Подобные ощущения были в новинку.
«Случается», – решила я. Подкрепилась горячим чаем, и мы продолжили – столько песен ещё не было спето!
«Слушай, у тебя, кажется, голос дрожит, – внезапно заметила Марго, – ты нормально себя чувствуешь?»
Я чувствовала себя великолепно. Я ловила кураж! Я впервые была в караоке, и у меня даже что-то получалось.
А вот голосу было всё хуже. Но мне казалось, что нужно всего лишь ещё немного распеться. Сейчас я наконец нащупаю пресловутую опору, о которой два раза в неделю по часу твердит мне Тамара, и зазвучу в полную силу…
Кто стесняется? Я стесняюсь?..
Голос плевать хотел на самоутверждение.
И когда из связок было выжато всё возможное и невозможное, на Come as you are «Нирваны» голос будто провалился куда-то, буквально рухнув в зияющую чёрную дыру.
И больше уже не слушался.
Он отказывался подчиняться.
Звуки, которые мне удавалось выдавить из себя, не напоминали пение, но и речью это невозможно было назвать даже с натяжкой.
Решительно остановив разошедшуюся Марго («Ну я-то могу допеть!»), Илья вызвал такси, и они отвезли меня домой.
В аптеке возле дома я скупаю леденцы, сиропы от кашля и травы от боли в горле. А дома превращаю журнальный столик в филиал лазарета.
Но за ночь ничего не меняется. Каждые несколько минут я просыпаюсь от приступов кашля – теперь он заявил о себе в полный рост.
Завтра утром рейс в Прагу.
Я забиваю на недоделанные дела, по часам принимаю отвары и глотаю микстуру, пытаюсь отлежаться и поспать. Но болезнь то и дело напоминает о себе очередным приступом кашля.
Я не ругаю себя последними словами только потому, что даже думать получается исключительно шёпотом. Саднит в горле, саднит в голове. Тело будто разбитое. И слабость.
Отменять поездку?
Сдать билет?
Подвести всех окончательно?
Вторых сопрано в «пражском» составе критично мало.
Завтра вылет, по прилёту – заселение в отель, обед, репетиция прямо в отеле, после репетиции – ужин в каком-нибудь местном кабачке. Первое выступление «Див@хора» должно состояться только послезавтра в соборе с длинным торжественным названием St. Martin in the Wall Church.
Может, произойдёт чудо, и голос успеет восстановиться?
Здравствуйте, меня зовут Вероника, мне скоро тридцать четыре, и я, похоже, не дружу с собственной головой.
Чем я только думала?!
Мой дебют в хоре, причём сразу за границей. Прага, мистический город, про который мне успели прожужжать все уши и Тамара, и одна из хористок, учившаяся в пражском университете, и Марго во время вчерашней вылазки в обитель зла… то есть в караоке.
К вечеру я собираюсь с силами настолько, чтобы ухитриться побросать вещи в чемодан. У меня даже есть соответствующее требованиям дирижёра платье – очень маленькое и очень чёрное. Куплены подходящие к нему туфли на устойчивом каблуке. В хоре не положено сидеть.
А вот нитку жемчуга для завершения образа я так и не нашла. Столько раз проходила мимо магазинчиков с бижутерией, но категорически не успевала заглянуть туда.
Я отправляю сообщение в чат хора в WhatsApp – мол, увидимся завтра в пять утра в аэропорту, и перед сном закидываюсь сразу пятью пастилками от кашля.
⁂
В салоне самолёта прохладно. Я обмотана пледом с головы до ног. Мне досталось место возле иллюминатора. И я боюсь, что если брошу туда хотя бы взгляд, когда самолёт будет в воздухе, то умру на месте от ужаса.
Невыносимо даже представить это себе.
Десять тысяч метров между мною и твёрдой надёжной землёй.
Я не летала на самолётах пару десятков лет.
Наша семья нечасто куда-то выбиралась.
Потом у меня перманентно не было денег. Или времени. Либо одновременно не оказывалось ни денег, ни времени.
Абсолютно все в моём окружении куда-то выбирались, путешествовали, ездили в другие страны. Даже самые ленивые. Даже неимущие. Одноклассница навещала знакомых в Швеции и Италии, при том что у неё отсутствовали денежные заначки. Брат облюбовал для отпусков Хорватию и Грецию. Мама осуществила давнюю мечту, добравшись до Индии. (Там у неё, как водится, стащили рюкзак.) Папа в рамках поездки на футбольный турнир в качестве вратаря корпоративной сборной побывал в Финляндии и Германии. Бывший бойфренд несколько раз летал на Кипр.
Начало салона – самый настоящий филиал «Див@хора».
В самолёте два ряда с каждой стороны и по три кресла в каждом ряду. Рядом со мной – вторые сопрано Аня и Наташа. Все болтают, перешучиваются, кто-то скрывает нервозность, пристегивая и отстёгивая ремни. Самые фанатичные обложились нотами и пытаются вспоминать партии.
В семь утра. Ну-ну.
Я ни с кем не переговариваюсь (голос не вернулся), не перешучиваюсь (нет сил – в аэропорт я приехала на такси и на автопилоте, причём даже не помню, как собиралась и выходила из дома). Я давно пристегнула ремни, хотя уверена, что в случае чего меня это не спасёт. И я старательно избегаю взглядов в иллюминатор.
Да, самолёт считается одним из самых безопасных видов транспорта. Но попробуйте напомнить об этом пассажирам воздушного судна, попавшего в турбулентность.
Надо постараться переключиться, расслабиться, подумать о чём-нибудь отвлечённом…
Вспомнить о приятных вещах.
Что, если это моё первое (во всяком случае, в сознательном возрасте) и последнее путешествие на самолёте?
Допустим, мы благополучно долетим до Чехии и приземлимся в Праге.
Но потом придётся возвращаться домой, а это ещё один перелёт, в течение которого никто ни от чего не застрахован…
Что, если бы я точно знала, что самолёт потерпит крушение?
О чём я пожалела бы сильнее всего?
Что, если бы я знала дату и время своей смерти?
Что постаралась бы успеть, прежде чем меня не станет?
Чем я хочу заниматься в жизни?
Чего я на самом деле хочу?!
Ответ обескураживает, но в глубине души я почти не удивлена.
Музыка.
Больше всего на свете я хочу заниматься музыкой.
Я хочу петь…
Самолёт выруливает на взлётную полосу и постепенно начинает разгоняться.
В тот миг, когда шасси стальной птицы отрываются от бетонки, внутри всё замирает.
А затем меня наполняет восторг.
Самолёт набирает высоту: земля стремительно удаляется, строения складываются в спичечные коробки, дороги усыхают до размера ленты.
Через несколько минут нас окружает небо. Мы летим сквозь облака. Вокруг нет ничего, кроме белоснежных перин, невесомого пуха, шапок взбитых сливок на фоне голубого свечения.
Я не могу оторваться от иллюминатора. Внутри всё парит и танцует. Я забываю про своё разбитое состояние, про усталость, про болезнь. Я забываю про то, что не смогу сейчас взять ни одной ноты и даже говорю с трудом.
Пение – оно сродни полёту.
Глава 7
Место силы для больного вокалиста
Когда смартфон, мирно лежащий рядом со мной на подушке, начинает трезвонить, я сперва не понимаю, где нахожусь, и что происходит.
Озираюсь. Гостиничный номер на одного, маленький, но уютный и тёплый. Пространство в нашем отеле разбито на блоки, в каждом – душевая и туалет, два одноместных номера и один двухместный. Видимо, меня пожалели, выделив одноместный, и отсыпаться мне повезло в одиночестве.
Сразу после заселения и обеда Тамара согнала всех на репетицию в конференц-зал отеля. Там она сделала попытку меня распеть, и я даже попробовала приложить усилия, но голос напрочь отказался подчиняться. Вдобавок после перелёта я еле держалась на ногах.
Тамара поняла, что нужный звук она сейчас не выжмет из меня ни по любви, ни за деньги, ни насильно, и отправила отдыхать.
Кто-то из вездесущих соседок оставил на моей тумбочке лимон на блюдце, витаминный напиток и пакетик с «ТераФлю».
Я невольно морщусь.
Да ответь, в конце концов, на звонок!
Смотрю на экран и не верю своим глазам: от этого человека не было вестей уже пару лет.
– Привет, Ника! Видел, что ты сейчас в Праге!
В самом деле: пока мы добирались на трансфере из аэропорта, я успела выложить в соцсети несколько снимков города с завораживающих ракурсов.
– Привет… Да, я в Праге. Прилетели сегодня – у меня выступление с хором.
– Ну, я тебя поздравляю! И я тоже в Праге.
Ого! Пожалуй, это совпадение почище встречи с Марго и её мужем на Невском.
– Что ты тут делаешь? – интересуюсь я.
– Живу! И пытаюсь получить вид на жительство. Помнишь, ты редактировала мою книгу с вставками про чешское движение гуситов? Она ещё вышла крошечным тиражом…
Голос собеседника прямо-таки раздражал своей бодростью.
– Ещё бы не помнить, – засмеялась я (но тут же закашлялась). – Целый месяц над ней сидела!
– Так вот: в Чехии ею заинтересовались. Профессора, историки… Наклёвывается шанс перевести роман и опубликовать его уже в местном издательстве. Чего доброго, и киношники подтянутся! Заехал сюда по делам, а в итоге завис чуть ли не на полгода. Слушай, если ты тут, давай встретимся? Заодно и поболтаем!
Я с удивлением поняла, что после сна чувствую себя намного лучше. Голос, конечно, и не собирался восстанавливаться, но почему бы не прогуляться?
Мы с Валдисом встретились возле метро «Малостранская». Он объяснил, что отсюда рукой подать до уймы дворцов – и до Коловратского, и до Фюрстенбергского, и до Палффи, и что если мы стартуем отсюда, то я смогу посмотреть Малую страну и Градчаны. Потом он на ходу принялся рассказывать о своих приключениях с издательствами.
Профессор психологии, автор новаторской психотерапевтической методики и практикующий психолог, Валдис также являлся автором провокационных книг с мистической подоплёкой. Писал он давно и много, университетские и эзотерические издательства охотно выпускали его книги ограниченными тиражами, но Валдис горел желанием заявить о себе как об успешном писателе-философе.
И тут на него сначала вышли люди из Интернационального союза писателей с предложением публикации, а потом стремительно закрутилась история с переводом последнего романа на чешский язык.
– Между прочим, – подмигнул он мне, когда мы стояли у фонтана Венеры, любуясь изгибами скульптуры, – редактор Союза писателей сообщила, что в случае с моей рукописью её работа не потребуется. После твоих правок книга полностью готова к изданию.
– Спасибо, это очень приятно, – пробормотала я.
– Да. Это уровень! А как твои писательские дела?
Я пожала плечами.
– Всё по-прежнему. Я распрощалась с этой темой несколько лет назад, и вряд ли что-то изменится.
– Почему нет?
– Долгая история. Ты же в курсе. Я писала с четырнадцати лет, но так и не смогла начать зарабатывать пером на обеспеченную жизнь. Конечно, я не имею в виду копирайтинг. Что касается рассказов… Не вышло из меня ни О. Генри, ни Ричарда Баха. После того как «Варгиус»11 выпустил сборник моих новелл к моему двадцатипятилетию, от них не пришло ни копейки роялти. А публикации рассказов в глянце… Там дела с гонорарами обстояли получше, но жить на эти деньги всё равно было невозможно. Так, пустячок… приятный бонус к зарплате проект-менеджера.
– И чем ты сейчас занимаешься?
– Тексты. Сплошные тексты и ничего, кроме текстов, – засмеялась я. – Ресторанная журналистика. Журналистики как таковой там, конечно, кот наплакал. Ты не критик, поскольку приходишь не инкогнито и ешь не за свои деньги или за средства редакции – тебя приглашают. Ты не можешь изложить в статье максимально честные впечатления, поскольку, во-первых, шеф-повар по просьбе пиарщика постарался сделать всё на высшем уровне, а, во-вторых, пиарщик может обидеться на замечания. Но сдавать редактору одни только хвалебные статьи нельзя. В конце концов, для этого есть рекламные размещения: пусть ресторан выкладывает денежки или заказывает про себя любую «джинсу»12. Поэтому ты пытаешься угодить и нашим, и вашим. Лавируешь между двумя огнями и чувствуешь себя жонглёром. И заодно крайним. Это бесит. Но мне действительно нравятся рестораны. И мне интересно писать про гастрономию и новые места. Что-то вроде популяризации качественной еды… вкуса к жизни. Самое смешное, что иногда меня называют репортёром. Или корреспондентом!
– Забавно. Значит, с книгами у тебя не задалось… Погоди, а что за внезапная история с хором? Ты сказала, что прилетела выступать!
– Да, в Праге проходит международный фестиваль хоров: приурочили к рождественским ярмаркам и всякое такое. Но я умудрилась сорвать голос в караоке. Слышишь, как сиплю?
– М-да, ситуация… Ничего, связки – инструмент гибкий. Кстати, давай-ка дойдём до собора святого Витта.
В шумной очереди, петляющей перед собором и растянувшейся на несколько сотен метров, нам пришлось провести чуть ли не полчаса. Я вновь почувствовала себя хуже. Кашель, казалось, разрывал лёгкие. Зато коренастый невысокий спутник выглядел воплощением здоровья. Прага – город контрастов? То есть, конечно же, «Стамбул – город контрастов»13. Валдис подбадривал меня, обещая, что после экскурсии мы непременно заглянем на ярмарку и выпьем глинтвейн.
Только глинтвейна на голодный желудок мне и не хватало.
Не дойдя до собора, Валдис внезапно свернул в какой-то сквер с чахлыми деревцами, зажатый между зданиями. Указал на каменистый пятачок:
– Смотри! Место силы. Про него даже из местных мало кто знает.
Я скептически посмотрела на подобие каменного постамента.
– Что за сила?
– Как бы сказать… Тут голос звучит по-особенному. Можно сказать, раскрывается.
Значит, место силы?
Валдиса всегда тянуло на мистику. Необъяснимые явления, скрытые смыслы, шифры, послания, места силы.
А вдруг и правда поможет? Мало ли что тут, в Праге, случается.
Я осторожно встала в центр постамента.
– Ну, – подбодрил Валдис, – давай, говори что-нибудь!
– Что говорить?
– Погромче говори!
– Мне нечем, – напомнила я.
– Попробуй ноту потянуть.
Очень смешно!
Хорошо, что проходящие мимо туристы не слишком интересуются нашим перфомансом.
Я издала слог, который первым пришёл в голову.
– Неплохо, – подбодрил Валдис, – ну как, слышишь?
И что именно я должна услышать?
Хотя… в голосе вроде бы прорезался какой-то новый призвук.
Я попробовала ещё раз.
Голос звучал более объёмно, он будто бы стал более звонким…
Мне кажется или нет?
– Ладно, идём, – заторопился Валдис, – через полтора часа мне надо в редакцию, потом сеансы с клиентами по скайпу, а ты ещё собор не посмотрела.
Наверное, я слишком резво соскочила с камня – у меня закружилась голова, и перед глазами промелькнули огромные размытые пятна.
Оранжевое и фиолетовое.
Дожили, решила я: допились, доработались, долетались, допелись. С подобной слабостью надо отлёживаться в номере отеля, а не бегать на встречи со старыми приятелями.
– Осторожнее, – Валдис вовремя подхватил меня под локоть, – теперь к собору и на ярмарку!
– Ладно, – пробормотала я, – только никакого алкоголя…
Визит к собору святого Витта стоил мучений. Я прошла бы несколько километров и обошлась бы без ужина, лишь бы увидеть его снова. И, пожалуй, мне потребовалась бы целая неделя, чтобы с толком, не торопясь, обстоятельно рассмотреть это монументальное строение и мысленно впитать красоту древней чешской святыни. Строгий, торжественный, основательный и одновременно устремлённый ввысь, поражающий воображение кружевами конусообразных башенок и сводчатых арок, очаровывающий и притягивающий к себе взгляды, собор ставил под сомнение факт, что он является порождением человеческих рук.
За время, проведённое в Праге, я так и не смогла вдоволь налюбоваться местной архитектурой. Город влюблял в себя и завораживал. Здесь властвовала самобытная подкупающая гармония – величественные здания, фантастически живописные красные крыши, а узкие улочки, мощённые брусчаткой, казались до боли знакомыми.
А голос… Чуда не произошло. Он не успел восстановиться за неделю. И вместо того чтобы стоять во втором ряду «Див@хора» плечом к плечу с прочими сопрано, я работала оператором – снимала выступления, записывая исполнение на видео и делая фото со всевозможных ракурсов. При этом я старалась незаметно для окружающих глазеть на живописное убранство соборов: в костелах святого Николаса и святого Сальватора было на что посмотреть.
Мои связки пребывали в таком плачевном состоянии, что я не смогла присоединиться даже к сборному хору, спевшему в день закрытия фестиваля двумя сотнями голосов кто во что горазд. В атмосфере всеобщего фана и веселья уже не имело значения, кто сипит как не в себя и в какие ноты умудряется не попасть.
Впрочем, я всё же постаралась выжать из поездки максимум впечатлений. Когда выдавалась свободная минутка, я сбегала, чтобы в своё удовольствие побродить по центру, подсвеченному рождественскими гирляндами, согреться ароматным чаем в кабачке с видом на Староместскую площадь или в очередной раз сфотографировать дивной красоты часы на ратуше и памятник Яну Гусу.
Однажды я пристроилась к очереди в кассу, чтобы подняться на смотровую площадку ратуши и изучить красные крыши с идеального ракурса. Но не прошло и пяти минут, как какой-то англичанин бесплатно всучил мне билет для прохода наверх. Он пояснил, что билет ему уже не нужен, поскольку подниматься наверх слишком долго, и он может опоздать на концерт органной музыки.
Неожиданный подарок удивил и обрадовал. Но гораздо сильнее я удивилась тому, с какой лёгкостью у меня получилось объясниться с щедрым британцем. Я поблагодарила его, даже не задумываясь, из каких слов составляю фразу. Похоже, кинопросмотры в сопровождении английских субтитров продолжали приносить плоды.
В качестве «чешского хардкора» я захватила из шикарного торгового центра брусок санкционного пармезана, надеясь, что этот сыр окажется достаточно «хард» для Карины.
А себе в магазинчике с бижутерией местного производства я наконец нашла нитку искусственного жемчуга – впрочем, изящного и очень качественного.
⁂
В последний день перед отлётом Тамара собрала всех на Староместской площади – погулять, сделать общее фото «Див@хора» с гастролей на память, купить и попробовать трдельники, если кто-то ещё не успел познакомиться со знаменитым чешским специалитетом.
Я успела, причём неоднократно. Моим фаворитом стал трдельник как он есть, без дополнительных топингов – эта хрусткая трубочка, которую можно было заказать прямо с жаровни под открытым небом, была ароматна и вкусна сама по себе, без горы взбитых сливок, фруктов и мороженого, которое, растаяв, делало тесто липким.
Но прогулка хора по праздничной Праге не могла остаться просто прогулкой. В какой-то момент хор выстроился на ярко освещённом пятачке на площади и… запел, следуя указаниям дирижёра. Привлечённые звуками Last Christmas, к месту перфоманса начали немедленно стягиваться слушатели. Хор, наслаждаясь вниманием, исполнил ещё одну рождественскую песню, а закончил чешской колядкой.
– Всё, – сообщила Тамара, – хорошенького понемножку, концерт окончен. Спасибо за внимание. Thanks for your attention!
Но Прага не пожелала остаться в долгу. Обогнув площадь в поисках живописных ракурсов для промовидео и выйдя на неё с противоположной стороны, мы стали свидетелями потрясающе яркого и красивого зрелища: «запуска» рождественской ёлки под классическую музыку.
Невольно открыв рот от восхищения – ёлка мерцала, сияла, переливалась огнями, а украшения в виде огромных бантов и импровизированных подарочных коробок притягивали взгляд – я подумала, что надо бы загадать желание.
Я мечтала петь.
Но ведь я уже пою! Да, в этот раз не получилось выступить на фестивале, но сколько я пела на репетициях?
Я, стеснявшаяся выложить в Instagram кавер, где моё лицо было бы видно целиком.
Я хочу найти родную душу.
«Ты? – скептически поинтересовался голос в голове. – Думаешь, для такого человека, как ты, найдётся специальная родственная душа? Ты хоть представляешь, каким должен быть этот человек?»
Но я же есть. Почему бы и ему не существовать?
