Kitabı oxu: «Вопреки», səhifə 2

– Ты чего такой унылый? – Спросила Даша, взяв меня под руку, когда я рассматривал уже в сотый раз бедную упаковку с йогуртом.

– Просто задумался.

– О чём? – Спросила она, пока мы поднимались в зал. Ох, сейчас я себя чувствовал папой за кухонным столом, у которого времени, чтобы соврать, оставалось все меньше и меньше.

– Да так, обо всем понемножку.

Морская тематика здесь встречалась с горной, а потому помимо настоящей доски для серфинга, которая стояла как предмет интерьера у стены напротив, возле холодильника стоял снеговик, обмотанный шарфом и с лыжами в «руках». Возле доски было мандариновое дерево, на котором висели настоящие созревшие плоды. Почему настоящие? Потому что ненавязчивый запах мандарина витал в воздухе, если это, конечно, не был освежитель воздуха. Мы сидели на обитой бирюзовым бархатом козетке, за которой располагалась неоновая вывеска.

Напротив нас был пристенный длинный стеклянный стол, на котором стояли золотые маскарадные маски, фигурки лосей и несколько станций для зарядки устройств. Справа от него, вокруг небольшого круглого молочного столика, стояло несколько бежевых бержеров.

Нам принесли кофе, овсянку с бананом и карамельным сиропом, печенье и профитроли с миндалем.

– Я подумала, что ты не будешь овсянку…

– Ты определенно права, – проговорил я, откусывая печенье.

– Тут столько гирлянд и снега на фотографиях, что прямо новогоднее настроение само приходит. Я уже пару подарков купила! – Она довольно улыбнулась. – Скорее бы уже город украсили, не хочу ходить по серым улицам… Ой, у тебя пенка осталась на носу!

– Здесь? – Я начал исследовательски вытирать манжетой рубашки нос.

– Нет, дай я… – Даша притянулась ко мне, и в следующее мгновение наши губы слились в поцелуе. Нет, и как я, собственно, после этого должен ей все рассказать? Как я вообще могу после этого уехать?!

В тот момент, когда наши губы слились, мне показалось, словно мое сердце превратилось в огромную пульсацию, единую с телом, а внутри меня стали появляться искры теплого огня. Мне казалось, что с каждым мгновением эти искры разгораются все сильнее, постепенно превращаясь в ярко-рыжий костер. Мое тело было возбуждено и напряжено до предела так, что я был рад, что футболка была чуть длиннее, чем должна быть.

Даша, улыбаясь, взяла меня под щеку. Ее ладонь была теплой и мягкой, а шея пахла чем-то сладким и цветочным. Она аккуратно прикусывала мою губу, отчего мое лицо расплывалось в улыбке, а руки все основательнее обвивались вокруг её талии, изредка опускаясь чуть ниже. Наверное, со стороны я выглядел как гирлянда над меню: так же мерцал от неожиданности до возбуждения, от счастья до воодушевления, от зависти к самому себе же до застенчивости.

Я чувствовал, как мой огонь разгорался внутри все сильнее, отчего я покрывался мурашками, погружаясь все глубже в магию поцелуя и невесомости. Мне казалось, что я взлетел и поднимаюсь все выше и выше, теряясь в пространстве серого мира, возвышаясь все ближе к столь далеким звездам. Вот-вот, и я уже смогу достать до мерцающей звезды рукой, свет которой озарит мрак бескрайнего космоса, подарив вечной мерзлоте тепло, а вечной тьме – волшебные краски мира. Казалось, что я не дышу… Нет, я знал, что я дышу в этот момент, но я определенно не знал, как! Я закрыл глаза, ощущая лишь Дашу и то, что я полностью ей принадлежу. И мне нравилось ей принадлежать. Мне нравилось, что между нами была какая-то невидимая цепь, притягивающая нас все ближе и ближе друг к другу, где бы мы ни находились. Словно мы были двумя слепыми странниками, ориентирующимися лишь на натяжение и звук этой цепи. И каждый раз, когда цепь звонко касалась земли, странники становились все ближе друг к другу. Они не чувствовали удрученности или одиночества, так как знали, что они не одни, и верили, что когда-нибудь эта цепь сомкнется, а расстояние между будет не толще платка, которым были завязаны их глаза. Они прикоснутся друг к другу, и где-то в космосе просияет звезда, а луч солнца озарит тьму, чтобы увидеть улыбку на их взволнованных лицах.

– Ты придешь к нам на Новый год? – Спросила Даша, словно сейчас ничего не произошло, но, заметив мой изучающий взгляд, смущенно отвернулась, оставив лишь руку на моем бедре.

– Приду!.. – Выпалил я, приземлившись из космоса на козетку в кафе.

Пару минут мы молча сидели, не смотря друг на друга, пока кончики наших пальцев не соприкоснулись. Даша слегка вздрогнула, а у меня запылали от неожиданности уши. Хотя это была весьма приятная неожиданность.

– Я люблю тебя… – Прошептал как-то неуверенно я. Даша развернулась и блестящими глазами посмотрела на меня. Она смотрела мне в глаза, пытаясь что-то разглядеть в них, – то ли подтверждение моей преданности, то ли подтверждение моей любви, то ли что-то ещё, пока по ее щекам не поползли слезы.

– Я хочу быть уверена, что… – Проговорила чуть дрожащим голосом она, пока на ее руки суматошно боролись с дорожками слез. – Что в этот раз все по-настоящему! – Она смотрела на меня так, как не смотрела никогда до этого. Это был оценивающий взгляд, ожидавший самого искреннего признания. В этот момент я подумал, что самое время все рассказать, и вроде даже согласился сам с собой.

– Я обещаю… – Я замолчал, опустив через несколько мгновений взгляд. – Но я хотел сказ… – Но не успел я закончить, как ее губы вновь встретились с моими, а руки ласково обвились вокруг шеи. Видимо, я был убедителен больше, чем она рассчитывала. Но я был так рад этому! У меня горело лицо и тело и я был рад, что в кафе были лишь мы одни и никто не видел наших признаний друг другу.

– Так что ты хотел сказать? – Даша положила ладонь мне на грудь, а голову на плечо.

– Кофе кончился. Тебе принести?

Идиот! Полный идиот! Нет, ну а что мне нужно было сказать? Правду? После того, как я согласился быть и в печали, и в радости рядом. Ну уж нет, я не хотел быть бездушным уродом, хотя на самом-то деле я им был. Я был самым настоящим бездушным уродом, который только что взял на себя ответственность разбить ей сердце во второй раз. Ну почему кто-то не может сделать за меня эту грязную работу? Я не хочу быть палачом, я хочу быть тем, кто ее спасет! Я думал об этом, стоя в уборной, склоняясь над раковиной и смотря на свое отражение в зеркале. Было жутко противно от самого себя! Но в то же время я был доволен тем, что наша дружба встретила свой финал, перейдя наконец в нечто большее, чем просто разговоры по душам.

* * *

Мы шли по тихой улочке вдоль трехэтажных домов и в блаженном молчании ели каких-то мармеладных мишек, купленных в ближайшем продуктовом магазине. Я думал о том, что хочу съездить за город, где у нас стоит недостроенный дом, и провести там вечер. Мне нравилось туда сбегать от страстей жизни. Мне нравились та тишина и спокойствие, которые принадлежали лишь мне. Я любил лежать на чердаке, где ещё были незастекленные окна, и смотреть всю ночь на звезды под стрекот сверчков и редкие вспышки мотыльков. Мне нравилось то, что это было каким-то моими уединенным уголком, которого не было в городе. Особенно я любил приезжать туда зимой! В это время года дом и поселок похожи на зимнюю сказку: с неба падают снежинки, которые осторожно ложатся на руки и одежду; уютные и незамысловатые домики покрыты снегом, на стеклах которых виднеются красивые узоры, оставленные морозом, в окнах горит свет, а стоящие рядом с домами елки, словно в сказке, окрашивают им свои иголки. Метели там почти никогда нет, и снег всегда чистый, белый, а не черный и грязный, как в городе. Помимо чердака я люблю бродить в одиночестве по холмам и склонам, по узким и тихим тропинкам недалеко от озера, потому что именно в такие минуты я могу привести в порядок свои мысли и найти ответы на гложущие мою душу вопросы. Всегда кажется, что по этим тропинкам и заснеженным хвойным рощицам можно бродить бесконечно, главное, чтобы не было слишком холодно.

Я бы с радостью провел всю свою будущую ссылку там, но папа точно бы не подписался на это. И мне пришлось смириться с тем, что, скорее всего, я уже туда никогда не приеду и не увижу, какой в итоге вышел дом, украшенный вьющимся плющом по колоннам.

– Не хочешь съездить кое-куда? – Прервал я тишину.

– Почему нет, – отозвалась Даша, продолжая рассматривать фрески над дверью в парадную.

Мы обогнули проспект Эванса, взяв по пути небольшую пиццу в пекарне и пару мятных лимонадов в стеклянных бутылках, когда небо начинало гаснуть, переходя от нежно-голубого в серый, а после в темно-фиолетовый цвет, то и дело рисуя кучками облаков, словно акварелью по листу, недовольные рожицы, которые время от времени начинали извергать из своих глаз молнии, сверкавшие где-то недалеко от нас.

– Похоже, мы сейчас промокнем… – Произнес я, посмотрев на горизонт.

– Я не удивлена! Как только я не возьму зонт, так вечно дождь… – Фыркнула Даша, потягивая какао из пластмассового стаканчика через трубочку. И правда, через мгновение после ее слов стало накрапывать, с каждой минутой превращая дождь в тропический ливень. Некоторое время мы стояли под навесом какого-то магазина в надежде, что ливень прекратится, но надежды таяли так же стремительно, как кубики льда в лимонаде. – Давай под дождем гулять? – Даша заговорщически посмотрела на меня.

– Ты хочешь взять меня на слабо? – Даша самодовольно закивала. – Не в этот раз! – И я с улыбкой выпорхнул под потоки дождя, протянув ей руку. Даша сделала несколько пируэтов вокруг своей оси, лишь только ее рука дотронулась моей, и засмеялась. Она была такой красивой под дождем, пусть и с потекшей тушью, пусть и с лохматыми волосами, потому что сейчас она была собой: счастливой и независимой, кружась под дождем, словно снежинка на зимнем ветру.

Мы, смеясь, шли под проливной стеной, пока остальные люди бежали прятаться кто куда только мог, не замечая буйства красок вокруг. Мне всегда было жаль тех, кто не мог радоваться таким мелочам, как прогулка под дождем или красивый закат, или снежные узоры на окнах, или первые расцветшие цветы, или ранний летний рассвет, – это же самое легкое счастье из всех, для которого даже не нужно стараться, чтобы получить!

– Ты знаешь, чего я никогда не делала?

– Чего?

– Я никогда не целовалась под дождем!

– Так чего же мы ждем? – Даша пожала плечами.

– Кажется, дождь начинается?

– Кажется, да… – Прошептала она, и как только я притянул ее к себе, наши губы слились в поцелуе. Стаканчик с какао выпал из ее рук, пролившись мне на джинсы, а ей на юбку платья и ботинки, но ни Даша, ни я, кажется, этого абсолютно не заметили. Я был так счастлив, потому что мог обнять ее в любую секунду и не испытывать при этом неловкости, что поторопился. Я не мог оторваться от Даши, потому что понимал, что могу больше никогда не увидеть ее, а потому сейчас мне хотелось просто взять ее в свои руки и никогда не отпускать.

Мы успели промокнуть до нитки, но это абсолютно было неважно, потому что мы принадлежали друг другу в этот момент и в следующий тоже. Мы были рядом друг с другом на шумной мостовой, которая была почти полностью нашей, ведь дождь распугал абсолютно всех вокруг, но не нас. Я был рядом с Дашей, прижавшись своим сердцем к ее, отчего мне казалось, что вокруг было яркое солнце, а не тусклое, серое небо, выплескивающее свой гнев на мир. Внутри меня было чувство, что среди этого уныло-пессимистичного пейзажа, затянутого холодной тьмой, где-то далеко-далеко блеснул тонкий луч солнца. И я бегу, бегу изо всех сил, чтобы спрятаться в его свете, чтобы согреться в вечной мерзлоте. И с каждым метром луч становится все ближе, а тепло начинает проникать в меня. Я зажмуриваюсь и стою под этим сиянием какое-то время, пока вновь не почувствую себя живым. И знаете, что же я увижу, открыв глаза? Свет. Нет ни одного темного уголка – все вокруг меня светится и блестит. И знаете почему? Потому что это свечусь я. Свечусь изнутри. Я горю! Я сгораю от любви, как восковая свеча. Но мне не жалко растаять ради этого. Ради некоторых людей не жалко и умереть. Единственно, чего мне не нужно было больше делать, так это бежать в паническом поиске света, потому что я уже нашел его и больше ни за что не потеряю!

– Потанцуем? – Я протянул Даше левую руку.

– Никогда не танцевала под дождем! – Она улыбнулась и протянула правую руку в ответ.

Даша сделала несколько пируэтов, встав на цыпочки. Ее мокрые волосы слегка трепал ветер, а дождь, который, казалось, уже успел затопить все вокруг, совершенно ее не интересовал. По ее розовым щекам ручьями стекали капли дождя, скатываясь по шее на нежное платье, которое уже успело промокнуть насквозь, а пальцы, которые так невесомо лежали в моей руке, при всем холоде вокруг были теплыми и ловко блуждали меж моих. Я притянул ее к себе, положив руки на талию, Даша положила свои руки мне на плечи, уткнувшись носом в грудь. Я почувствовал, как у меня быстрее забилось сердце, да и вообще я как-то переменился в лице. Сейчас в ней было что-то такое, чего не было в остальных: какая-то легкость и непринужденность, но в то же время стеснение и серьезность. Я почувствовал, как у меня запылали щеки, да так сильно, что разболелась голова… Температура… Или?.. Я не знал… Но мне было тепло, даже жарко, несмотря на погоду, а ещё хотелось плакать от того, что это все в последний раз… Я был словно в каком-то зазеркалье, откуда я будущий следил за собой прошлым и абсолютно не понимал, как себя вести. Но все, чего мне сейчас хотелось, так чтобы этот танец на мостовой не заканчивался никогда, и я так и стоял под этим чёртовым дождем, обнимая самого дорогого человека, который ещё не пропал для меня в миллионах других. Мне казалось, что как только я отпущу ее руку, все вокруг исчезнет и я погружусь во мрак, в котором ничего и никого нет, кроме меня. И я, пытаясь в попытке выбраться, погружаюсь лишь больше во тьму, теряя все, что имел, и теряясь сам. Ужасное чувство – быть живым мертвецом…

Но пока что из холодного сумрака, в который я погружался, меня вытянуло прикосновение Даши, когда она обняла меня, а ее руки стали блуждать по моей спине. Мне стало так спокойно и хорошо, словно меня, как ребенка, закутали в большое теплое одеяло и читают сказку на ночь про всепобеждающую любовь и рыцарское мужество перед любым препятствием. Мне казалось, что эти объятья могут исцелить любую болезнь! И если одна часть меня отдавалась эти объятиям полностью, то вторая назойливо зудела, что я не заслуживал этого щедрого желания согреть мое сердце, которым делилась Даша. Да и пошло оно все, подумал я, когда совесть начинала свербеть все сильнее. Сегодня я хочу быть счастливым, и ничто этому не помешает!

Даша положила одну руку мне на плечо, а второй взяла меня за правую руку, смотря мне в глаза. Я лишь чувственнее притянул ее к себе и поднял взгляд, отчего она тут же покраснела, побелела и стала сбивчиво дышать, а ладони то горели, как адское пламя, то становились до безумия ледяными через каждое мгновение. Мы закружились в каком-то сентиментальном вальсе, смотря друг на друга. С каждой прожитой минутой мне хотелось лишь дольше смотреть в необъяснимую и ещё не до конца изведанную мне вселенную, в этот манящий меня мир, в этот малахитовый взгляд.

– Ты меня гипнотизируешь? – Улыбнулась Даша, на что я помотал головой.

– Только ты моя муза ночная, – неожиданно для себя я стал декламировать строчки ее любимого поэта (нет, этот поэт был не я, как могло показаться). – Приходи не во снах, наяву.

Я, всю жизнь проживая, мечтаю

Встретить солнце в кромешную тьму.

Украду тебя, спрячу за сердце,

Чтоб никто не посмел отыскать

Облик ласковый, руки младенца,

Твою нежную, строгую стать!

– Чш-ш-ш… – Даша ласково прикоснулась своими губами к моим, и это не было поцелуем – это было чем-то бóльшим, чем просто поцелуй, чем-то более внеземным. – Ты весь дрожишь! – Прошептала она, когда мы аккуратно соприкоснулись лбами.

– И ты…

Она усмехнулась.

– Интересно, сколько мы уже здесь?

– Это так важно? – Прошептала дрожащими губами Даша, покрываясь мурашками. Мне кажется, только сейчас мы начали осознавать, что на улице дождь. Потому что меня самого трясло, как осиновый лист на ветру, а одежда и вовсе, казалось, отсутствует на мне.

– Нет… – Протянул я, стуча зубами. – Но мне кажется, мы слегка промокли! – Даша неслышно засмеялась, закрыв глаза.

* * *

Не знаю как, но мы оказались в машине, плавно подъезжающей к даче. Наша мокрая верхняя одежда валялась на заднем сиденье вместе с едой, пока мы отогревались под теплым воздухом из кондиционера. Машин на дороге было мало, и за полчаса мы успели преодолеть достаточное расстояние для будничного городского дня.

– Ого! Вот это домина! Интересно, кто там живет? – Воскликнула Даша, выходя из машины.

– Ну вообще это наша дача.

– У вас точно тройня будет? – Засмеялась она.

– Я почти уверен в этом!

– Что ж… чем займемся?

– На кухне есть хорошее красное вино!

– Ты же за рулем!

Вот чёрт! Я так на него рассчитывал. Прямо думал о том, чтобы первым попробовать девственную бутылку бордо.

– Печально… – Вздохнул, скуксившись я. – Сделаю тогда чай.

– Но вино тоже было неплохой идеей! – Даша лукаво улыбнулась.

– Я сделаю вид, что наливаю тебе пуэр, – я подмигнул ей, на что она засмеялась.

– Можно я посмотрю дом?

– Конечно! Даже не спрашивай!

Даша кивнула и отправилась на второй этаж.

Я решил, что просто вино – это скучно, а потому достал сотейник и, вылив туда половину бутылки вина, поставил кипятиться на плиту, пока доставал из холодильника лимон и апельсин, располагая их на кухонном столе. Боже, чувствую себя шеф-поваром! Здесь мне стало смешно от самого себя. Никогда ещё не готовил глинтвейн, но руки делали за меня все сами. Я достал из навесного шкафчика специи, пару раз чихнув от коричневого облачка корицы, вылетевшего из пакетика для выпечки. Но вместо гвоздики и меда придется импровизировать с сахаром и Мартиным садом. Надеюсь, я ее не отравлю!

Вино уже закипало, когда я кинул нарезанный лимон и апельсин в кастрюлю, помешивая все это лопаткой. Я вышел через панорамную дверь в сад, где ещё не отцвели Мартины розы. Была бы она здесь, точно бы не пережила, как я безжалостно срываю их для глинтвейна. Но нужно же было выкрутиться, чтобы сделать все красиво! Я вернулся на кухню и достал винный бокал из буфета, положив внутрь небольшой бутон садовой розы. Через пару минут я залил его горячим вином и оставил настаиваться, занявшись обычным чаем. На антресоли стояли молочный улун и каркаде, которые перекочевали сюда летом из дома. Странно, что в нашем доме вообще был чай, я был этому удивлен! Я думал, что кроме кофе и воды мы больше ничего не пьем… Но из-за того, что Марта беременна, она все чаще отдает предпочтение травяным чаям, нежели присоединяется к нашей с папой утренней кофейной банде.

Я достал из буфета салфетки, чайные ложки и блюдца, выгрузив все это на стол. Ох, забыл! Я достал вазу, куда, налив воды, поставил оставшиеся розы, отправив ее на середину барного стола. Великолепно! Аромат вина, корицы и чайных листьев неспешно разлетался по кухне, обволакивая пространство в уютное тепло осеннего дня.

– Ты придешь? – Я решил, что проще будет Даше найти меня, чем наоборот. И через пару мгновений она уже появилась на лестнице, восхищенно смотря на стол.

– Ты все это сам сделал? – Я кивнул. – Невероятно! М-м-м! Боже!

– Что? Слишком горько? Я так и знал, что сахар все испортит! – Заметался я напротив нее, ища глазами что-нибудь сладкое.

– Замолчи! Это превосходно! Ты что, брал уроки у Тома Блонди? – Если что, это популярный рупрехтский шеф-повар, ведущий одноименную программу по телевизору.

– Ну… – Я улыбнулся. – Тебе правда нравится?

– Конечно! – Я продолжал смотреть на нее вопрошающим взглядом. – Тебе нужно выпить, ты такой напряженный! – Я поджал губы и замотал головой.

– Папа не переживет, если я его машину покалечу!

– Кстати, а где твоя? Вы поменялись?

– Ни за что! – Воскликнул слишком эмоционально я, всплеснув руками. – Моя просто в сервисе!

– С ней все хорошо? – Спросила Даша, нюхая розы, стоявшие в вазе, и мешая ложечкой вино.

– Конечно, просто плановый осмотр… – Для которого я отвез ее ещё летом в Рэй. Наверное, вместе с осмотром и на отпуск поехала. Интересно, моя ложь сегодня закончится или нет?.. Хотелось бы верить, что да. Недолго думая, я решил, что хватит откладывать и стоит действовать радикально, рассказав ей правду (ну или почти правду). – Я недавно смотрел кино.

– Какое?

– «Вопреки»… – Даша сделала озадаченный вид. – Там ещё Стефания Бербер играет.

– Я не смотрела, – Даша пожала плечами.

Конечно, ты не смотрела, я только что его выдумал, и актрису тоже. Врать Даше было худшим из занятий – никогда не успеешь уследить, на каком моменте она поймет, что ты лжешь.

– Я последнее время по мультфильмам, – она улыбнулась. – Ну так что там?

– В общем, там такой интересный сюжет! У ее отца своя прибыльная компания, он почти всегда мирно справляется с конкурентами. Но каждый день после совершеннолетия его дочери ему на электронную почту начинают приходить угрозы в ее адрес. Что-то типа, что ее похитят, убьют или ещё что-нибудь. Он очень сильно любит ее и не хочет, чтобы хоть волосок упал с ее головы, поэтому решает действовать жестко и хладнокровно, но в интересах спасения ее жизни. Летом он отвозит ее в другую страну, там она поступает в университет, ничего не подозревая, радуясь, что теперь после своего неприметного вуза у нее будет наконец-то нормальное образование. Она проводит там все лето, наслаждается жизнью и возвращается назад. Но чем дольше она здесь, тем чаще угрозы становятся материальнее. И отец, опасаясь все сильнее, решает, что лимит его терпения исчерпан. Он вместе со своим другом, которому доверяет все в своей жизни и даже больше, меняет ей имя, биографию, документы, уничтожая все до единой информацию о ее прошлой жизни, вплоть до нее самой. Он говорит ей: «Я даю тебе неделю. Потом ты можешь обижаться на меня, не разговаривать со мной, кричать, злиться, ненавидеть меня, проклинать, – все что угодно, но ровно через неделю ты уезжаешь отсюда с концами». И через неделю вечером, почти в ночь, она улетает навсегда и живет новой жизнью, безжалостно покончив со старой. Она начинает жить с нового листа, не испытывая никаких страхов и трудностей, похитители с горя отпадают, и все счастливы.

– Но это же какой-то бред! Разве можно спрятаться от самой себя? Все равно когда-нибудь придет время, и ей захочется вернуть все назад, и как бы там хорошо ни было, ей будет одиноко без той жизни, в которой она варилась до этого. Я бы не смогла так!

Если бы ты знала, как я не хочу бежать от себя, ты бы ей посочувствовала! Все, что мне хочется, так это найти своего охотника и избавиться от него, чтобы все было как прежде, а не так! Я не хочу прощаться с этой судьбой, мне нравиться быть просто избалованным ребенком, которого любят родители и друзья, а не жить непонятно где и делать вид, что все хорошо и я не испытываю одиночества от того, что все вокруг меня чужое. Мне нравится быть собой. Очень нравится.

– Ну а вдруг она не хотела, но того требовали обстоятельства, лучше же быть живой, чем кормить червяков! – Вскрикнул я, дернув рукой, отчего кружка, стоявшая возле, с грохотом опрокинулась на стол, вылив содержимое. – Чёрт! – Я посмотрел на Дашу, она чуть отшатнулась от стола, слегка ломая пальцы рук. Похоже, своей реакцией я испугал ее, потому что повисла душащая тишина, прерывавшаяся лишь каплями чая, падающими на пол с края стола.

– Пирожочек, это просто кино! Если тебе важно услышать, что я разделяю твое возмущение, – да, я разделяю, но, пожалуйста, не будь таким ранимым, у тебя так нервов на оставшуюся жизнь не хватит, – вполголоса произнесла Даша, обхватив бокал двумя руками, отбросив перед этим мешающие волосы с лица.

– Прости, я не хотел так громко… – М-да, это, конечно, не совсем то, что я хотел рассказать, но зерно посажено, оставалось только ждать, взойдет оно или нет.

– Все нормально! – Даша улыбнулась, но слабая тень нервозности в ее глазах все ещё неярко сверкала. – Давай помогу, – она подошла ко мне со стопкой салфеток в руках, пока я доставал тряпку из напольного ящика. Я кивнул, оставив ей лужу на столе, а сам принялся за пол.

Внутри мне даже стало как-то спокойнее, что я ей все выложил через эту Стефанию, но совесть все равно пульсировала где-то в затылке, напоминая мне о том, что я трус. У меня словно все мысли состояли из одного слова. Трус! Трус! Трус! Трус! Трус! Ужасно зрелище. Я поморщился, потирая висок холодной ладонью, пытаясь избавиться от этой колющей пульсации в голове, пока у меня не стало жечь шрам на запястье. Казалось, будто невидимое лезвие резало меня без ножа, отчего я лишь сильнее поморщился, вцепившись в левую руку.

– С тобой все хорошо? – Даша опустилась передо мной на коленки, заглядывая в глаза.

– Да, просто голова болит… Не обращай внимания!

– Подожди, у меня в сумке что-нибудь должно быть, – она вышла в прихожую. На пару мгновений мне показалось, что я схожу с ума, потому что шум в ушах оглушал и я не слышал ничего, кроме громкого биения в них, словно ударная установка поселилась в каждом моем ухе и отыгрывала самую заводную партию. Я посмотрел на свое отражение в луже: оно было таким помятым, словно расплющенное чьей-то задницей пирожное. – Таблеток не было, но зато я нашла шоколадку! – Даша развернула её и протянула мне. – Это все погода, у меня тоже иногда так голова кружиться начинает… – Она ещё о чем-то лепетала на протяжении нескольких минут, пока я не доел плитку, так и не поделившись. Стало значительно лучше, ну или ее улыбка и теплая рука, державшую мою, сделали свое дело лучше всяких лекарств. – Лучше?

– Намного! – Вяло улыбнулся я. Что ж, если бы я номинировался на звание самого флегматичного актера, то явно бы взял гран-при.

– Оставь тряпку, пойдем расскажешь мне, что за пластинки у тебя в комнате! – Предложила Даша, забирая у меня ее из рук.

– А, да там старый винил для проигрывателя. Я просто недавно колонки для него купил. Мы летом ставили их на лоджию и ужинали под музыку.

– Романтично… – Улыбнулась Даша, заходя в комнату. – Так, что тут у нас… – Даша подошла к стойке с винилом. – Как тебе эта? – Она показала потертую зелено-желтую обложку.

– Не очень, – я пожал плечами. – Скучное кантри, – заключил я, плюхнувшись на мягкую кровать напротив приоконного стола.

– А эта? – Даша вытащила фиолетовую обложку с орлом посередине.

– О, это свинг, тебе точно не понравится! Попробуй верхнюю полку, там есть что-то интересное. Да, эту! – Подтвердил я, когда Даша потянулась к пятой полке у стойки. – Тебе помочь? – Выглядела она как маленькая белочка, не способная дотронуться до кормушки, но так воодушевленно тянущая свои лапки к ней. Даша, пыхтя, замотала головой и с высунутым языком дотянулась до пластинок. Да, все-таки сто шестьдесят пять и сто девяносто два сантиметра явно не уживаются в семейном быту.

– Какая из? – Даша гордо держала свой улов в руках, перебирая разноцветные глянцевые обложки.

– Думаю, эта тебе придется по душе! – Я улыбнулся, указывая на пастельно-рыжую обложку с яркими малиновыми брызгами.

– Фю дар техикс? – Запинаясь, прочитала Даша, подняв на меня беспомощный взгляд.

– Фис… тефис. «Фейерверк»! – С улыбкой поправил ее я.

– А как? – Она обернулась ко мне, открыв крышку проигрывателя. – Как тебе вообще пришла в голову мысль купить проигрыватель? Сейчас же почти никто пластинки не слушает.

– О, это ты зря! – Воскликнул я, подходя к ней. – Когда мы были с папой в Иве несколько лет назад, то в одном кафе возле окна на маленьком круглом столике стоял лимонный проигрыватель. В нем крутилась пластинка со старым рупрехтским джазом, наверное, середины прошлого века. И этот звук, он не был похож на звук из колонок, он был таким интересным и притягательным. Потрескивание. Шуршание иглы. Исторический антураж. Было так удивительно слушать прошлое в настоящем, пить крепкий кофе и есть тост со сливочным маслом и авокадо, смотря на оживленное шоссе и современную жизнь. Мы тогда просидели в кафе до конца пластинки, а потом я попросил папу купить мне патефон. Ты только посмотри, какой он хрупкий и занимательный! Каждый раз, когда я ставлю пластинку и подношу иглу, то как будто совершаю какой-то магический ритуал. Смотри! – Я обхватил ее ладони, и мы положили пластинку на поворотный диск, чтобы штырек аккуратно прошел через отверстие на виниле. Затем мы включили патефон и подняли тонарм. Могу вам сказать, что делать все это, держа в своей руке руку своей девушки, занятие вдвойне приятное. Мы расположили тонарм над началом первой дорожки на пластинке и опустили его вниз. Раздалось тихое шипение, после чего по комнате стали разливаться тихие начальные ноты, отчего Даша улыбнулась, обхватив своим большим пальцем мой.

– Мой внутренний скептик пересмотрел свои убеждения, – она с тёплой улыбкой посмотрела на меня. – А ты не хочешь закружить меня в танце?! – Улыбнулась она, когда заиграла какая-то заводная мелодия. Не думал, что первая песня будет сразу такой. Я замотал головой, подняв руки, развернув ладони от себя, и капитулировал на ближайший стул. – Давай! Не будь занудой! – Она вытянула меня за руку с сиденья и потянула танцевать. Непосредственность. Вот за что ее я люблю.

– Ты умудрилась напиться?! – Воскликнул я, когда ее щеки стали наливаться румянцем, а взгляд слегка поплыл.

– Чушь! Мне просто весело!

– Да, умудрилась!

Но вместо плавного танца у нас получалась полька, и несколько минут мы бесились под музыку, прыгая друг напротив друга, заливаясь смехом от несуразности действия (мы же типа взрослые). Музыка в проигрывателе почему-то стала громче, как только заиграла, наверное, самая глупая песня на свете, которая мне никогда не нравилась. Но сейчас это было не важно, потому что внутри появилось такое чувство, что я готов подпевать и веселиться хоть целый день. Все тело, словно в беспрерывном танце, плавно передвигалось по воздуху, в животе стали роить бабочки, а в голове все начинало обретать положительный оттенок. Но прыгать на полу – это довольно скучно, а вот на кровати… Я словно вернулся в детство, когда каждое утро папа не мог дождаться, пока закончится мой акробатический этюд и я все-таки соизволю пойти в детский сад. Это такое забавное чувство – ощущать себя ребенком, будучи взрослым, словно в первый раз пробуешь облизать сосульку, пока никто не видит, и представляешь себя невозможно крутым. Это такое чувство, словно тебе все ещё пять и ты не знаешь никаких забот, кроме тех, что важнее всех проблем на свете, а именно: съесть все конфеты за раз или оставить несколько на потом. Или вот вам ещё проблема глобального масштаба: машинка или вертолет на радиоуправлении? Вечное противостояние!