Остаться в живых

9

– Нас не к этому готовили, – сказал Тигр Мазибуко.

Он стоял рядом со взлетно-посадочной полосой и разговаривал по сотовому телефону. В окно он видел своих ребят. Они все никак не могли забыть удачную вылазку, ни о чем другом не могли говорить. По пути на аэродром они вспоминали мельчайшие подробности происшествия, поддразнивали друг друга и даже его. Все просили командира дать и им возможность пострелять – почему только Да Коста удостоился такой чести? Звелитини заявил, что пожалуется зулусскому королю: мол, даже в самом элитном подразделении царит расовая дискриминация – стрелять разрешается только потомкам белых колонизаторов, а бедным чернокожим аборигенам позволено только смотреть. Бойцы весело расхохотались. Все, кроме Тигра Мазибуко.

– Я знаю, Тигр, но то, что вы сделали, было очень ценно.

– Мы не ЮАПС. Поручите нам какое-нибудь нормальное дело. Серьезное дело!

– Как по-вашему, достаточно ли серьезное дело – человек, который с двухсот метров расстреливает пивные бутылки из калашникова?

– Всего один человек?

– К сожалению, всего один, Тигр.

– Нет, по-моему, для нас это несерьезно.

– Что ж, ничего лучше для вас у меня пока нет. Оставайтесь в расположении двадцать третьей эскадрильи. Беглеца необходимо перехватить; вы вылетите вперед и будете ждать его.

Он с трудом скрывал досаду.

Когда Янина Менц поняла, что он замышляет, то рассердилась:

– Если для вас это недостаточно серьезное дело, возвращайтесь на базу! Уверена, что сумею найти вам замену.

– Ну и что нам известно об этом стрелке по бутылкам?

– Известно мало. Возможно, он состоял в «Копье нации», но, возможно, и нет. Некоторое время служил кем-то вроде телохранителя у одного крупного наркоторговца, а сейчас трудится разнорабочим в мотосалоне.

– Так был он в «Копье нации» или не был?

– Тигр, сейчас мы как раз пытаемся это выяснить.

Расшифровка беседы А.Дж. М. Уильямса с Мириам Нзулулвази 23 октября, 22:51, по адресу: Гугулету, авеню Мбеки, 21.

У. Миссис Нзулулвази, я представляю интересы государства. У меня к вам несколько вопросов о Тобеле Мпайипели и Монике Клейнтьес.

Н. Ее я не знаю.

У. Но мистера Мпайипели вы знаете.

Н. Да. Он хороший человек.

У. Давно ли вы с ним знакомы?

Н. Два года.

У. Где вы познакомились?

Н. У меня на работе.

У. Чем вы занимаетесь, миссис Нзулулвази?

Н. Служу буфетчицей в филиале банка «Абса».

У. В каком филиале?

Н. На Херенграхт.

У. И как же вы с ним познакомились?

Н. Он был нашим клиентом.

У. Да?

Н. С ним занимался один из наших консультантов, а я принесла им чаю. Когда он покончил с делами, то нашел меня.

У. И назначил вам свидание?

Н. Да.

У. И вы согласились.

Н. Нет. То есть не сразу.

У. Значит, после того, первого раза он приходил еще?

Н. Да.

У. Почему вы сначала отказали ему?

Н. Не понимаю, зачем вы разбудили меня среди ночи и задаете такие странные вопросы?

У. Миссис Нзулулвази, сейчас у мистера Мпайипели крупные неприятности, а вы можете помочь ему, если ответите на мои вопросы.

Н. Что у него за неприятности?

У. Он незаконно взял некий предмет, который является государственной собственностью, и…

Н. Он ничего не брал. Та женщина сама дала его ему.

У. Мисс Клейнтьес?

Н. Да.

У. Почему она дала ему этот предмет?

Н. Чтобы он отвез его ее отцу.

У. Но почему она выбрала для передачи предмета именно его?

Н. Он чем-то обязан ее отцу.

У. Чем?

Н. Не знаю.

У. Он вам не говорил?

Н. Я не спрашивала.

У. Вы с мистером Мпайипели живете вместе?

Н. Да.

У. Как муж и жена?

Н. Да.

У. И вы не спросили, почему он взял краденое имущество и согласился переправить его в Лусаку?

Н. Откуда вам известно, что он едет в Лусаку?

У. Мы знаем все.

Н. Если вы знаете все, почему вы сидите здесь среди ночи и задаете мне странные вопросы?

У. Вам известно, чем занимался мистер Мпайипели на прежней работе?

Н. Я думала, вы все знаете.

У. Миссис Нзулулвази, даже в наших сведениях имеются пробелы. Я ведь извинился за то, что побеспокоил вас в такой поздний час. Как я уже объяснил, дело срочное, а у мистера Мпайипели крупные неприятности. Вы можете помочь нам, восполнив пробелы в наших познаниях.

Н. Я не знаю, чем он занимался.

У. Вы знали, что он был связан с организованной преступностью?

Н. Не хочу ничего знать. Он сказал, что у него была другая жизнь, сказал, что ему приходилось совершать поступки, о которых он хочет забыть. В нашей стране такое было нетрудно. Если бы я его спросила, он бы, конечно, мне все рассказал. Но я ни о чем его не спрашивала. Он хороший человек. В нашем доме царит любовь. Он хорошо относится и ко мне, и к моему сыну. Вот и все, что мне нужно знать.

У. Вам известно, что он состоял в «Копье нации»?

Н. Да.

У. Он там состоял?

Н. Да.

У. Он сам вам сказал?

Н. Что-то в этом роде.

У. Вам известно, где он служил?

Н. Он был в Танзании, Анголе, Европе и России.

У. Знаете когда?

Н. Это все, что мне известно.

У. Но он сказал вам, что, будучи членом «Копья нации», он…

Н. Нет. Он никогда ничего не рассказывал. Я сама догадалась.

У. Что вы имеете в виду?

Н. Он часто рассказывает Пакамиле про другие страны.

У. Пакамиле – ваш сын?

Н. Да.

У. И это все, что вам известно?

Н. Да.

У. На самом деле он никогда не говорил вам прямо, что состоял в «Копье нации»?

Н. Нет.

(Молчание – восемь секунд.)

У. Миссис Нзулулвази, и все-таки, чем он обязан Джонни Клейнтьесу?

Н. Я ведь уже говорила: не знаю.

У. Вам не показалось странным, что мисс Клейнтьес приехала сюда и мистер Мпайипели тут же согласился ради нее предпринять долгое и опасное путешествие?

Н. Почему путешествие в Лусаку может быть опасным?

У. Вам неизвестно о том, какого рода сведения записаны на диске?

Н. Что еще за сведения?

У. Краденые сведения, которые находятся у него.

Н. И что, они опасные?

У. Есть люди, которые хотят ему помешать. И есть…

Н. Люди вроде вас?

У. Нет, миссис Нзулулвази.

Н. Вы хотите ему помешать.

У. Мы хотим помочь. Мы пытались все ему объяснить еще в аэропорту, но он убежал.

Н. Вы хотели помочь.

У. Да.

Н. Вы должны уйти. Немедленно!

У. Мэм…

Н. Убирайтесь из моего дома!

При въезде на базу ВВС в Блумспрёйте, недалеко от Блумфонтейна, имеется указатель. По армейским меркам, сравнительно новый, ему нет еще и трех лет. На указателе написано: «Шестнадцатая эскадрилья», а ниже: «Хлазелани». Чернокожие жители Блумфонтейна знают, что такое «хлазелани», но, дабы убедиться в том, что все всё понимают, в самом низу таблички в скобках приведено разъяснение: «Ударный вертолетный батальон».

С особенной радостью смотрят на указатель вертолетчики шестнадцатой эскадрильи. Три слова переводят их в другой ранг, отделяют от пилотов воздушных автобусов и грузоперевозчиков из других эскадрилий, особенно от прочих вертолетчиков. Они – элита. Впервые за почти шестьдесят пять лет существования им прислали суперсовременную технику. Можно забыть о бомбардировщиках времен Второй мировой войны и о вертолетах «алуэтт» недоброй памяти восьмидесятых годов.

В огромной степени радость летчиков была вызвана содержимым гигантских ангаров: двенадцать почти новеньких AH-2A «ройвалк» («пустельга»), внушительных ударных вертолетов с двадцатимиллиметровой пушкой, скорострельностью 740 выстрелов в минуту и способностью переносить до шестнадцати ракет класса «воздух– земля», например таких, как ПТУРы ZT-35 с лазерной системой наведения. На концах крыльев – рельсовые направляющие для ракет класса «воздух – воздух». Плюс к тому – современное электронное оборудование, обзорно-прицельная система с лазерным дальномером-целеуказателем и система радио электронного подавления… Пилотам шестнадцатой казалось, что они – единственные в ВВС Южной Африки, кто летает на вертолетах XXI века, или, как они шутили в офицерской столовой, выпив рому с колой, только у них между ног оборудование XXI века.

В 21:59 на базу позвонил генерал Ван Роин из штаба ВВС и отдал приказ двум «ройвалкам» с двумя дополнительными топливными баками вылететь в направлении Бофорт-Уэста. Он предупредил, что предстоит боевой вылет, а не учебный, как в последние три года. Труднее всего командиру шестнадцатой было объяснить недовольным пилотам и штурманам, почему выбрали не их, а других.

– Раджив, возможно ли, чтобы в архивах «Копья нации» не было сведений о нем? Если его гражданская жена права и он действительно был в России и Анголе, как такое возможно?

– Мы не знаем. Мы можем только влезть в их базу данных и проанализировать то, что там есть, вот и все.

– Какова вероятность того, что данных о каком-то члене «Копья нации» нет в базе?

Раджкумар дернул себя пухлой рукой за волосы, стянутые в конский хвост.

– Скажем… пятнадцать процентов.

– Пятнадцать процентов?

– Где-то около того.

– Если в «Копье нации» состояло около десяти тысяч солдат, значит, нет сведений о целых полутора тысячах?

– О них нет сведений на электронных носителях.

– Допустим, если в «Умконто ве сизве» насчитывалось пятьдесят тысяч боевиков, значит, нет сведений о семи с половиной тысячах человек?

– Да, мэм.

– Но они наверняка есть в хранилище на Фортреккерхохте?

Ей ответил Радебе:

– По-моему, его скорее можно обнаружить в хранилище на Фортреккерхохте.

– Сколько на это нужно времени?

– Час или два. В архивах уже работают три человека.

– А в библиотеке на микрофишах?

Радебе пожал плечами:

– Зависит от того, какие приказы получены сверху.

Янина покружила по комнате. Ее всегда огорчала необходимость зависеть от других. Она покачала головой.

– Интересно, зачем разнорабочий мотоциклетной мастерской явился в банк «Абса» и беседовал с консультантом? – спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Если хотите, я могу влезть в систему «Абса», – предложил Раджкумар. Он вытянул пухлые пальцы, потом сжал их в кулаки.

– Сколько времени тебе нужно?

– Дайте мне час.

– Вперед!

– Да, да, да!

– Какова ситуация на дороге? – спросила Янина у Радебе.

– Сторож платной дороги говорит, что сегодня большие мотоциклы на север не проезжали. Несколько проехали в южном направлении, но ни одного чернокожего он не видел. Мы связались с управлением автоинспекции. Они оповестили все участки и автозаправочные станции до реки Тау. Сейчас они звонят в Лайнсбург, Лиу-Гамка и Бофорт-Уэст. Но если он не поедет по шоссе номер один…

– Поедет.

Радебе кивнул.

Янина Менц оглядела своих подчиненных. Они буквально ели ее глазами.

– Как успехи с бывшими помощниками Клейнтьеса?

– Расшифровка скоро будет, мадам.

– Спасибо.

Вот оно, подумала Янина. Именно этой расшифровки она ждет. Она оглядела своих подчиненных. Они не знают всего. Только у нее имеются все кусочки сложной головоломки.

Она так долго все продумывала. Так тщательно готовилась. На выработку сложного плана ушло много месяцев. Нельзя допустить, чтобы все рухнуло из-за какого-то работяги среднего возраста!

10

Мириам Нзулулвази лежала на двуспальной кровати, скрестив руки на груди и глядя в потолок. Она не слышала знакомых ночных звуков Гугулету: лая собак, криков пьяных компаний, которые возвращались домой из пивных, где отрывались в выходные, рева машины из соседской автомастерской, жужжания насекомых, орущей у кого-то музыки, вздохов и скрипов дома, готовящегося к ночи.

Она неотступно думала о Тобеле и всякий раз приходила к одному и тому же выводу: он хороший человек.

Почему за ним охотятся? Он не сделал ничего дурного.

Прекратят ли когда-нибудь в этой стране будить людей по ночам? Неужели прошлое никак не уйдет?

Неужели Тобела сейчас делает что-то плохое?

Неужели он не тот человек, которого она знает?

– Я был другим, – сказал он ей как-то, когда они только начали встречаться и он завоевывал ее доверие. – Я вел другую жизнь. Мне не стыдно. Я делал то, во что верил. Но сейчас все кончено. Я такой, каким ты меня видишь.

В тот первый день, когда он приходил в банк, она его даже не заметила. Он был для нее всего лишь очередным клиентом. Она переставила чашки с чаем с тележки на поднос, поднос осторожно водрузила на стол и кивнула, когда консультант и клиент поблагодарили ее. Потом закрыла за собой дверь, не сознавая, что этот день изменит ее жизнь. Позже он зашел к ней на кухоньку; он искал ее. Очевидно, сказал секретарше, что хочет поблагодарить за прекрасный чай. Он протянул ей руку со словами:

– Меня зовут Тобела Мпайипели.

Тогда Мириам еще подумала: хорошее, правильное имя. «Тобела» значит «почтительный». И все же она удивилась: что ему надо?

– Я увидел вас в кабинете Ван дер Линде. Я хочу поговорить с вами.

– О чем?

– Обо всем.

– Вы что, приглашаете меня на свидание?

– Да.

– Нет.

– Я что, такой страшный? – спросил он, улыбнувшись и расправив широкие плечи.

– У меня есть ребенок.

– Мальчик или девочка?

– У меня нет времени на разговоры. У меня много работы.

– Прошу вас, скажите хотя бы, как вас зовут.

– Мириам.

– Спасибо.

Он не употреблял модных словечек, американизмов, бывших в ходу у жителей рабочих поселков; он ушел, а Мириам вернулась к работе. Через два дня ее вдруг позвали к телефону. Раньше ей никто не звонил на работу, и она испугалась, что умер кто-то из близких. Тобеле пришлось напомнить ей, кто он такой. Он спросил, когда у нее обеденный перерыв, она ответила уклончиво и попросила больше не звонить ей на работу – отдельного телефона на кухне нет, а администраторы не любят, когда телефон занимает обслуга.

На следующий день он поджидал ее на улице. Он не стоял, прислонившись к стене, но ждал ее прямо напротив выхода, широко расставив ноги и скрестив руки на груди. Когда она вышла на залитую солнцем площадь Тибо, он спросил:

– Можно вас проводить?

– Чего вы хотите?

– Поговорить с вами.

– Зачем?

– Вы славная женщина, и я хочу узнать вас по лучше.

– Спасибо, у меня хватает знакомых.

– Вы так и не ответили, сын у вас или дочь.

– Совершенно верно.

Он подошел ближе; она села на ступеньку и достала бутерброд из промасленного бумажного пакета.

– Можно присесть?

– Здесь общественное место. Можете садиться куда хотите.

– Я не цоци – не хулиган.

– Вижу.

– Я просто хочу поговорить.

Она позволила ему говорить. Ею владели противоречивые чувства: с одной стороны, страх, с другой – одиночество. С одной стороны, горькие разочарования в прошлом, с другой – расплывчатые перспективы. Ей надо было защищать своего ребенка и свое сердце от большого, красивого, вежливого мужчины, сидящего рядом с ней на залитой солнцем площади. Наконец она решила подождать и посмотреть, что будет, плыть по течению. Пусть себе говорит. И он говорил. Приходил через день. Иногда приносил какую-нибудь еду, всегда простую, никаких деликатесов: булочки, горячую картошку с солью и уксусом, иногда мисочку риса с карри или свое любимое блюдо – тефтели в остром соусе, которые продавались навынос в ресторанчике восточной кухни на Аддерли-стрит. Он часто угощал ее, делился с ней обедом. Постепенно она начала оттаивать. Рассказала новому знакомому о Пакамиле и о своем доме, ради которого она столько лет работала. Как трудно было выкупить его. Однажды он принес подарок для мальчика – головоломку, которую надо было собирать из кусочков. Тогда она сказала: нет, больше она с ним встречаться не будет. Она не станет знакомить его с Пакамиле. Мужчины всегда уходят. Они никогда не остаются. Он хороший человек, просто раньше Мириам казалось, что все мужчины одинаковы. Вообще так устроена жизнь: мужчины – временное явление. Они независимы. И не необходимы. Особенно для Пакамиле.

Не все мужчины, возразил тогда Тобела, и она готова была сказать: «Так вы все говорите», – но потом увидела его глаза, плотно сжатые губы – и промолчала. Он чем-то растрогал ее. Он долго молчал, а потом сказал:

– Я жил странной, дикой жизнью. Я совершал много такого…

– Какого?

– Во имя Борьбы. Я был другим. Жил другой жизнью. Мне не стыдно. Я делал то, во что верил. Все кончено. Сейчас я здесь такой, каким ты меня видишь.

– Все мы совершали разные поступки во имя Борьбы, – с облегчением произнесла она.

– Да, – кивнул он. – Я искал себя. Сейчас я нашел себя. Я знаю, кто я такой, и знаю, чего хочу. Я не дезертир.

Тогда она ему поверила. Он заглянул ей в глаза, и она ему поверила.

* * *

– «Ройвалк-1», даю прогноз погоды, – сказал диспетчер в Блумспрёйте. – С запада движется атмосферный фронт. В районе от Вернёкпана до Сомерсет-Ист возможна гроза.

Пилот заглянул в план полета:

– Мы прорвемся?

– «Ройвалк-1», ответ утвердительный, но лучше шевели помидорами, – посоветовал диспетчер, который знал, что «ройвалки» могут подниматься не выше шести километров.

– «Ройвалк-1» к взлету готов.

– «Ройвалк-2» к взлету готов.

– Взлет разрешаю. Задайте им там жару!

Два мощных двигателя «топаз» оглушительно взревели.

Наконец он почувствовал мотоцикл. Впереди показалась долина реки Хекс; он вышел из поворота, прибавил газу и ощутил радость от скорости. Впереди показался следующий поворот. Он снизил скорость, выбрал траекторию, повернул руль, наклонился и впервые не ощутил ни дискомфорта, ни страха – только гордость за одержанную маленькую победу, только радость оттого, что овладел этой мощной силой. На выходе из поворота он прибавил газу, заранее сосредоточившись на следующем повороте. Впереди завиднелись чьи-то красные фонари – грузовик. Он вдруг вспомнил, что говорил инструктор на мотокурсах. Немножко адреналина не помешает. Сейчас от него потребуется чуть больше ловкости. Он переключил скорость, притормозил, обошел грузовик. Когда поднял голову, из-за горных вершин вышла луна, полная, яркая. И Тобела понял: у него все получится. Трудности остались позади, а впереди – дорога. Он прибавил газу. Вскоре показалась долина – в серебристом лунном свете она была похожа на волшебную страну.

* * *

Моника Клейнтьес сидела, ссутулившись, в кресле в гостиной в отцовском доме; на щеках блестели дорожки от слез. Напротив на краешке стула сидел Уильямс; и поза, и выражение его лица выражали участие.

– Мисс Клейнтьес, если бы речь шла о моем отце, я поступил бы точно так же, как вы. Вы совершили благородный поступок, – негромко сказал он. – Мы хотим поддержать вас.

Она кивнула и прикусила нижнюю губу, стиснув руки на коленях. За стеклами очков ее заплаканные глаза казались особенно большими.

– Нас интересуют только две подробности, способные пролить свет на ситуацию: во-первых, какие отношения связывают вашего отца и мистера Мпайипели? Во-вторых, какими сведениями он располагает?

– Я не знаю.

– Совсем не знаете? Даже не догадываетесь?

– Имена. Анкетные данные. Цифры. Какие-то сведения. Когда я спросила отца, что все это значит, он ответил: лучше мне не знать. По-моему… дело касается людей… – Взгляд Моники блуждал по фотографиям, черно-белым и цветным, которые висели на стене, рядом с камином. На снимках были изображены разные люди.

– Каких людей? – Уильямс проследил за направлением ее взгляда и встал.

– Известных.

– А поточнее? – Он оглядел фотографии. Цветная семья на Трафальгарской площади: Джонни Клейнтьес, Моника, ей, наверное, лет пять, тогда ее ножки были полненькими и гладкими. Тогда они у нее еще были.

– Из АНК. Из руководства…

– Помните какие-нибудь фамилии?

На некоторых фото Клейнтьес был снят с теперешними членами правительства. На Красной площади, в Берлине – на фоне Берлинской стены. В Праге. Да уж, весьма характерные места для туризма во времена холодной войны.

– Он не говорил.

– Совсем ничего не говорил? – Уильямс посмотрел на свадебную фотографию Джонни Клейнтьеса. Мать Моники в белом; совсем не красавица, но гордая.

– Ничего.

Уильямс отвернулся от снимков и посмотрел на Монику.

– Мисс Клейнтьес, нам жизненно важно знать, какие именно сведения находятся сейчас у мистера Мпайипели. Это в интересах страны.

Руки вспорхнули с колен, слезы градом хлынули из глаз.

– Я не хотела ничего знать, а отец не хотел ничего говорить. Прошу вас…

– Понимаю, мисс Клейнтьес.

– Спасибо.

Он дал ей время успокоиться. Она потянулась за бумажными платками и негромко высморкалась.

– Итак, какие отношения связывают вашего отца и мистера Мпайипели?

– Отец знал его по общей Борьбе.

– Нельзя ли поконкретнее?

Моника взяла еще один платок. Сняла очки и тщательно вытерла слезы.

– Три недели… две или три недели назад отец пришел ко мне на работу. Раньше он никогда так не делал. Он принес лист бумаги. Сказал, что там записано имя и телефон человека, которому он полностью доверяет. Если с ним что-то случится, я должна позвонить Крошке Мпайипели.

– Крошке?

– Так у него было написано.

– Вы удивились?

– Я встревожилась. Спросила, почему с ним что-то должно случиться. Отец успокоил меня: ничего не должно случиться, это просто на всякий случай, подстраховка, как делаем мы в «Санламе». Тогда я спросила, кто такой Крошка Мпайипели, и он ответил: «Феномен».

– Феномен?

Моника кивнула:

– Потом он сказал: «Боевой товарищ». Крошка был его соратником, они вместе сражались с режимом апартеида. И, по словам отца, Крошка рос на его глазах.

– В годы Борьбы ваш отец находился в Европе?

– Да.

– Именно там он познакомился с Мпайипели?

– Наверное.

– Что было дальше?

– В случае если что-то пойдет не так, отец велел мне найти Крошку. Потом я снова спросила, что должно пойти не так. Я заволновалась. Но он ничего не ответил. Заговорил о том, какой у меня красивый кабинет.

– И поэтому, когда вам позвонили из Лусаки, вы разыскали Мпайипели?

– Сначала я открыла сейф и достала оттуда внешний жесткий диск. На нем лежала записка. Имя и номер телефона. И я позвонила ему.

– А потом отвезли диск в Гугулету?

– Да.

– И попросили его переправить диск в Лусаку?

– Да.

– И он согласился?

– Он сказал: «Я многим обязан вашему отцу».

– «Я многим обязан вашему отцу».

– Да.

– У вас есть его фото?

Моника оглядела снимки на стене, как будто видела их впервые. Подтянула костыли и с трудом встала. Уильямс хотел остановить ее, уже жалея о своей просьбе.

– По-моему, нет. – Она пробежала взглядом по снимкам. Глаза ее снова наполнились слезами.

– С тех пор вы не связывались с мистером Мпайипели?

– Вы ведь прослушиваете мой телефон. Сами знаете.

– Мисс Клейнтьес, вы не догадываетесь, где сейчас находится мистер Мпайипели?

– Нет.

Радебе позвонил ей в оперативный штаб.

– Да?

– Группа, которая проводит поиск в архиве в Претории, закончила работу…

– И что?

– В архиве ничего нет. Никаких данных о Тобеле Мпайипели.