Kitabı oxu: «По волчьим следам», səhifə 2

II. Сбитень, сговор и охота

Волк и больной с овцой управится

Народная поговорка

1.

Земля ещё не прогрелась толком. Рано было сеять и собирать травы. До весны оставалось всего ничего, но знал бы кто, как сильно Маржана устала от снега и холода. Те пробирались сквозь створки в горницу, когда затухала печь. Ох, и жутко становилось! Как будто нечисть трясла за руки и звала за порог.

Но время её заканчивалось. Горобовка почти оттаяла, вылезла из сугробов. Ещё две седмицы – и придёт пора сжигать чучело Мораны и печь блины.

Блины! Снедь! Перевёртыш! Маржана хлопнула себя по лбу. Умудрилась же забыть про волколака, которому обещала принести еды! А ведь надо, иначе загрызёт корову или человека. Не зря говорили: голодный оборотень – хуже любой напасти.

Наспех собравшись, она схватила корзину, положила в неё пирогов с мясом, затем накинула на плечи тулуп и забежала в курятник за яйцами. Дело оставалось за малым.

Волколак не соврал: их Марыська начала доиться на следующий же день. Но с этим плачем по Зофье Маржана совсем забыла о своём обещании. Теперь приходилось бежать к перелеску со всех ног, надеясь, что волколак её простит.

Только у самого перелеска Маржана замерла. Среди первоцветов лежал хлопец, причём голый и не из деревенских. А в руке… Боги-боги, меховое колечко, что светилось чародейской силой. Не так уж и удачлив был их волколак, раз оказался не в берлоге, а на морозе.

Маржана нагнулась и выхватила кольцо, чтобы спрятать под подолом. Если деревенские узнают в хлопце перевёртыша, то быть беде. Их часто выменивали у Велеса на щедрые дары, принося в жертву в капище. Вряд ли хлопцу того хотелось.

– На помощь! – закричала Маржана во весь голос. – Люд честно-ой!

Прошло меньше лучины, как к перелеску сбежалась вся деревня. Дружки Бохдана качали головами.

– В тепло его надыть!

– А у нас-то и знахарки нет, во беда!

– Отвезём на телеге к соседям? У них-то есть!

– Та что тут везти? Он уже не жилец!

– Вроде как ещё дышит. Так что, повезём?..

– Куда везти-то? У меня телега занята.

– И у меня тоже!

О, они могли препираться целый день. Маржана тяжело вздохнула, понимая, что получит за это от матери, но сдалась и произнесла:

– Ладно! Тащите к нам пока. Не помирать же ему на снегу, да ещё голым!

Хорошо, что волколаков не видели очень давно, настолько, что перестали верить. Куда проще предположить, что хлопца побили, ограбили и выбросили неподалёку от тракта, да и кольца у него не было, уж деревенские-то осмотрели хорошо.

Хлопца оставили на полатях. Домовой недовольно зафырчал и забился поглубже в печь. Не понравился ему незваный гость. А может, испугался чародейской силы. Маржана укрыла хлопца меховым одеялом, а сама полезла за мёдом. Хорошо бы ещё чеснока, да только… Переносят ли его волколаки? Нет, лучше не рисковать.

Маржана принялась варить пряный сбитень и завораживать воду:

– Как собаки гонят свою добычу, так и ты, водица, гони болезнь.

Она умела немногое – оставалось верить, что этого хватит. Не хотелось бы терять волколака – слишком ценный. Он наверняка вознаградит её за спасение и отдельно – за колечко. Ради этого стоило стерпеть и крики матери, и насмешки Любашки. Стоило о них вспомнить!..

– Что же ты, – покосилась сестра, – хлопца в дом привела?

– Какое там, – фыркнула Маржана, – всего-то спасла от мороза. Как оклемается, уйдёт на все четыре стороны.

– А до того мы будем его кормить-одевать, – произнесла мать. – Есть ли у тебя вообще голова на плечах?! Со свету меня сжить хочешь?!

Началось. Врацлава нависла над ней мрачной тучей и собиралась поколотить как следует, но хлопец громко застонал и попросить пить. Пришлось ей смягчиться и помочь.

– Колешь ты меня в самое сердце, Маржанка, – запричитала мать. – Без ножа режешь и замуж всё не идёшь…

– И мне выйти никак не даёт! – нашлась Любашка. – А у меня жени-и-и-их!..

Маржане оставалось лишь тяжело вздохнуть и уйти к себе. Нет, это мать с сестрой её со свету сживают, но тут никому не пожалуешься, разве что богам… Богам, да.

Маржана достала из-под подола кольцо, обтянутое волчьей шкурой, повертела его в руках, посмотрела на золотые отблески колдовской силы. Красиво как! Огоньки отплясывали в том блеске, и Маржана поневоле подумала: а что, если ей, хоть на чуть-чуть, на какой-то миг… Даже жаль, что то была не её клятва и не её шкура.

Она облизала сухие губы и ощутила во рту полынную горечь. Вот бы прикоснуться к этой силе, познать её нутром ненадолго, вдохнуть и заискриться самой. Наверное, простые люди не могли испытать подобной радости. Тяжело вздохнув, Маржана убрала кольцо подальше и постаралась изо всех сил забыть про него и не слышать ни воя, ни неясного скрежета внутри.

2.

Кольцо.

Оно звало его, кричало, шипело, звенело. Его второе сердце, его сущность и ключ к вольной жизни. Томаш не мог потерять кольцо и лишиться покровительства Велеса. Это всё равно что умереть.

Он широко открыл глаза, уставившись в потолок избы. Первое, что он ощутил – холод. Жуткий, пронзающий и мерзкий. Мороз шёл по коже от того, что не было кольца. Осознав это, Томаш вскочил с постели и осмотрелся.

Чёрная изба. Бедная, но ухоженная. В пылающей печи дремал Домовой. Пахло жаром, сбитнем и потом. У стола, прямиком напротив полатей, возилась девка. Ладная, с короткой каштановой косой, как будто бы срезала когда-то волосы. Стра-анно. А самое странное – то, что у неё в подоле находилось кольцо. Его кольцо.

– Отдай, – хрипло произнёс Томаш. – Верни…

Слабость сразила его раньше, чем он успела что-либо сделать. Девка подошла к печи, взглянула на Томаша и усмехнулась.

– Никогда не встречала такого красивого волколака.

– Вер-рни, – это был почти рык. Нехороший, предупреждающий.

– На, – она достала из-под подола кольцо, но не спешила отдавать. – Только пообещай мне кое-что.

– Что? – Томаш нахмурился. Он знал силу слова и не хотел разбрасываться клятвами. Особенно если девка захочет замуж.

– Научи меня, как добыть волчью шкуру, – чуть ли не прошептала молодица. – Пожалуйста, волколаче.

Что ж, это было проще.

– Ты можешь не выжить, – и Томаш даже не соврал. Простой человек не мог так просто прийти к Добже и потребовать волчью шкуру.

– И пусть, пусть, – она покачала головой. – Я всё стерплю, волколаче.

– Хорошо, – пришлось согласиться. – Если не струсишь, научу.

В тот же миг девка протянула ему кольцо. Получив назад своё сокровище, Томаш успокоился и с облегчённым вздохом свалился обратно.

– Меня, к слову, Маржаной звать, – послышалось снизу.

Что ж, значит, Маржана. Эх, знала бы она, что его кольцо стоило дороже, чем вся эта изба, а может, и деревня, и только потому, что из чистого серебра. Благословлённое лесом, обрамлённое в волчью шкуру, колечко открывало тайные тропы.

Однажды Томаш пойдёт по одной такой и не вернётся назад, как это делали его предки. Все князья на старости лет уходили к Добже. Их души… А куда отправлялись их души? К Велесу? Может, они становились его слугами навсегда? Этого Томаш не знал и вряд ли узнает, пока не состарится и не уйдёт сам.

Маржана ушла во двор. Из горницы выглянула другая девка, полнее и краше, с густой пшеничной гривой, пухлыми губами, а талия… Ох, загляденье!

– Чего рот разинул? – красавица хмыкнула. – С одной сестрой шашни крутишь, а теперь решил на вторую перескочить?

– Ещё чего! – Томаша аж перекосило от такой дерзости. Чтобы он – и с простой девкой?! С поганым, бедняцким родом, который живёт невесть гле и, наверное, даже не слышал о князьях! – Я её впервые вижу!

– Впервые видишь, значит, – она покачала головой. – Так я вам и поверила! Небось, давно уже сговорились, а? Ой, чуры⁴, ой, что делается!

Сговорились, ещё как сговорились, да только иначе! Томаш чуть не рассмеялся. Да, он приведёт эту Маржану в стаю, но вряд ли девка выживет. Будет у Добжи новая волчица, может, волчат родит однажды.

– Думай как знаешь, – Томаш махнул рукой и отвернулся. – Да только помни, что твой злой язык однажды сослужит тебе поганую службу.

Он не угрожал, нет. Это было известно всем: что сеешь вокруг, то и пожинаешь спустя время. Вот девка, например, сыпала ядом и подслушивала за Маржаной, выискивая грязь. И ничего хорошего в будущем её не ждало.

Наверное, поэтому их род заключил сделку со слугами Велеса. Чтобы не потонуть в княжеской грязи, не захлебнуться людской кровью. Одно дело – когда ты уязвим со всех сторон и совсем другое, когда тебя не убить просто так, не прогневив богов. Тогда и пытаться бесполезно, ведь гнев Велеса – это мор. Всякая скотина ляжет мёртвой и не встанет. Что же тогда будут делать люди? Учиться у воронов и питаться падалью? Но у этого тоже была цена: вороны – слуги Мораны-Смерти, оттого им не страшно гнилое мясо.

В общем, Добролесских так просто не скинешь и не обидишь. Только боги могли покарать их род. Но что, если боги… О, что же волки говорили Томашу прежде, чем подвергнуть его испытанию?..

«За тобой идёт С-смерть…»

Он вздрогнул.

Томаша уже спасли, да и кольцо было при нём. Морана так и не подобралась к сердцу. Нет, здесь было что-то другое. Почему волки хотели взять его к себе, оставить в лесу? Могло ли…

Томаш осёкся и замер от страха.

Что, если Кажимер не зря собирался запереть его в тереме? Могло ли случиться так, что у Смерти Томаша были людские глаза и руки?

3.

Ворожба давалась тяжело и больно. Каждый раз перед глазами появлялось лицо Агнеша и накатывала вина. Почему Чонгар не защитил его? Почему не навёл морок на воеводу и не заставил прогнать Агнеша? Почему не гонял в детстве, не бил кулаками, вдалбливая чародейство силой? Если бы он постарался хоть немного, Агнеш остался бы в живых.

Это изначально было нелепо. Их призвали и заставили идти против своих же – тех, кто взбунтовался на очередной оброк и пожелал насильно отвести Кажимера в лес, чтобы его забрали волки.

Но смуту подавили. Месяц длилось сражение. Дружина Кажимера то побеждала, то отступала – и так было до тех пор, пока не прибыло подкрепление из соседних воеводств. Тогда великий князь победил. Но почему он не отправил калеку в дальние ряды? Агнеш ведь был совсем мальчишкой и не умел плести чар так ловко, как Чонгар.

Скача в седле по Приозёрью, он вспоминал смуту. Народ не побоялся ни гнева Велеса, ни проклятий Кажимера. Если раньше волколачье проклятие несло страх, то теперь… Где вообще боги, а где – оброк, отбирающий хлеб?

Чонгар помнил, как в прежние времена истребляли перевёртышей. И ничего, никто не спустился с неба, чтобы покарать люд. Так почему же тогда Добролесские считались неприкасаемыми?

Он усмехнулся. Ну конечно. Слухи. Сплошные слухи, которые шли из княжеского терема. Чем сильнее боятся Добролесских, тем тише будет народ. Хороший способ удержать в узде всех, даже злейших врагов.

После смерти Агнеша Чонгар не верил ни в милость богов, ни в неприкасаемость княжеского рода. Он верил лишь в свои силы. Стальной меч редко подводил Чонгара и резал остро, а ворожба позволяла чуять и выискивать нужные следы среди остальных. Впрочем, на тракте волчонок не появлялся – вся дорога пропахла обозами и лошадьми. Купцы возвращались в Звенец. Куда же ещё? Только там шла большая торговля.

Не-ет, волчонок бежал иными тропами. В какой-то миг Чонгар перестал его чуять и уж было перепугался: неужели нитка оборвалась раньше срока? В ту ночь он ворочался в холодном поту, а наутро снова услышал золотой звон и запах волчьей шкуры. Возможно, Чонгар не смог бы различать волчонка так хорошо, если бы не состоял в княжеском войске. Пару дней он находился почти рядом с Кажимером, и этого хватило.

Заехав на пригорок, Чонгар поневоле залюбовался озёрным краем. В его воеводстве журчащие ручьи прятались среди зарослей. Чтобы напиться, всякий прохожий должен был спросить разрешения у духов и принести подношение. Здесь же воды протекали свободно. Это было так странно и завораживающе, что Чонгар не сдержался – съехал с пригорка к речному потоку, привязал Градьку у клёна и подошёл к волнам, необузданным и диким. Они сияли, серебрились, словно луна. Запахло тиной и свежестью. Вдали послышался переливчатый девичий хохот.

Вода пела о воле и жизни, да так, что Чонгар поневоле загляделся и чуть было не шагнул в поток. Тут-то он и понял: речки и озёра не прятались – напротив: они манили путников, подпускали к себе, а после хватали и тащили на илистое дно. Сколько жизней поглотили эти воды? В бледном свете Чонгар различил навей. Они перекатывались вместе с волнами и просили тепла. Плохо им было без людской крови, оттого пытались надавить на жалость. Какая хитрость!

Чонгар отошёл, запрыгнул в седло и коснулся лошадиной гривы. Спину будто пронзали острые колья, но чародей знал: река просто не хотела упускать добычу, оттого шипела змеёй и плевалась угрозами.

«Вернис-сь! Вернииис-сь! Верниииис-сь, чар-роде-ей! Вкус-сный-вкусный чар-роде-ей…»

Нашли глупца! Чонгар ненавидел подобные хитрости – куда больше ему нравились просьбы, когда всё было ясно: принёс дары – напился, попросили кровь без вывертов – дал пару капель. Но сладкие речи, лживые улыбки и завораживающие песни – нет. За заигрывания и любое другое коварство стоило убивать.

Наверное, правильно говорили витязи, мол, ты, Чонгар больше воин, чем чародей. Он не изворачивался, не плёл сети, а направлял всю силу в меч, делал лезвие несгибаемым и крепким, а рукоять – лёгкой, почти невесомой.

Чонгар не любил, когда кто-то начинал хитрить. Тогда внутри вскипала ненависть и желание перерезать глотку. За мороки, враки, недомолвки. Как так вообще можно, если в основе человечности лежит честь? А как же мужество? Что мог из себя представлять человек, который боялся сказать лишнее слово в лицо?

Да, без силы в крови Чонгар определённо не выжил бы. Неудивительно, что его послали в дальние ряды, такого… слишком похожего на смутьянина.

Вдали показался постоялый двор. Широкие ворота, большая корчма, горящие окна и дух веселья, который разносился по улицам и зазывал. Пахло хмелем, мясом и мёдом, но дело было даже не столько в еде, сколько в отдыхе. Сон потихоньку манил, и не было ничего страшнее, чем свалиться посреди дороги зимой.

Придётся остановиться – Чонгар не был железным. Он жутко устал. А ещё там пахло волчонком. Княжеский выродок словно стоял напротив Чонгара и улыбался. Он чувствовал Томаша кожей. Жаль, не напасть – слишком устал с дороги, чтобы биться с перевёртышем.

Телу нужен был отдых, но… О, как же обрадовался Чонгар, когда осознал: он всё-таки чародей. Как бы ни хотелось честного поединка, но пойти против волколака с мечом, пусть и заколдованным, всё равно что бросить нить жизни волкам на прокорм.

Чонгар ненавидел плетение чар, но без них тут не обойтись. Он не мог достать волчонка голыми руками, по крайней мере, в эту ночь.

4.

«С-смер-рть… С-смер-рть идёт»

Томаш проснулся в холодном поту. Желание перекинуться и надеть волчью шкуру жгло и казалось нестерпимым, но он сдержался. Слишком рано. Он должен провести седмицу в истинном облике, иначе волк проест сердце.

Бежать. Но куда? Зачем? Томаш ничего не понимал. Его тело дрожало, а душа просилась в лес. Может, то были чары Добжи? Что, если Добжа хотел заманить Томаша и испытать снова?

«С-смер-рть…»

Томаш потёр виски пальцами, пытаясь избавиться от наваждения. Не помогло. Его трясло от страха.

– Тише-тише! – послышался шёпот сбоку. – Вот, попей…

Он высунулся из-под одеяла и увидел Маржану. Девка протягивала ему мятный отвар. И как только услышала?..

– Б-благодарю, – он взял чашку и забился в угол.

– Пей и постарайся перебороть лихорадку, – сказала Маржана. – Ты сильный. Должен поправиться.

Удивительно, но страх отполз и перестал шипеть. Томаш прижал к себе чашку и вдохнул запах мяты, горький, терпкий и такой летний. А ведь осталось… Сколько он вообще пробыл в этой избе? Три дня? Четыре? Томашу казалось, что все пять. Если так, то совсем скоро он сможет перекинуться и отправиться дальше.

Четыре лапы могли унести его в другую часть княжества, за солёное море или горные хребты. Там его никто не достанет, вот только… Маржана, чтоб её! Томаш чуть не выругался вслух, вспомнив про обещание. Ну почему, почему он оказался слабым в тот миг, почему не выхватил колечко и не напугал девку? Хотя за подобную дерзость её стоило и вовсе убить, а не вести к Добже.

Впрочем, Маржана и так умрёт. А ведь могла бы счастливо жить в своей Горобовке, но нет, захотелось милости Велеса и звериной силы. И она её получит сполна, как только Томаш окончательно поправится.

III. Погоня

Где дичь, там и охотник

Народная присказка

1.

Маржана ворочалась в постели. Бледный месяц едва освещал светлицу, заглядывая в засаленное окошко. Острый серп словно смеялся над ней, мол, не думаешь ли ты, девка, о колечке да волчьей шкуре.

Она открыла глаза и встала. Не было Маржане покоя с тех пор, как она вернула кольцо волколаку. А что, если хлопец сбежит и не выполнит обещание? Нет, нельзя надеяться на честное слово и милость богов. Маржана встала, накинула толстый платок и пошла к печке.

Волколак был… Нет, должен быть богатым человеком. Она могла бы попросить у перевёртыша многое за спасённую жизнь, но колечко – колечко пленило её, заставив мечтать о беге под луной и пронзительном вое.

Хлопец повернулся к ней, и тут же Маржана схватилась за живот и прикусила губу, чтоб не взвыть от боли.

– Ты тоже чувствуешь, – хмыкнул он. – Что-то крадётся.

Чутьё их не обмануло: бледный свет закрыла неведомая тень. Маржана от страха забыла, как дышать, а хлопец шикнул, вскочил на ноги и забормотал слова неведомым языком. На его ладонях заиграл свет, а глаза… Ой, мамочки! Глаза почернели и напоминали два уголька. Зато всё тело обрамляла золотая сеть.

Тем временем за окном заухало и завыло одновременно. Нечто начало стучать, тарабанить, желая пробиться сквозь створки. Домовой от страха забился ещё глубже.

– Печь! – шикнул хлопец. – Растопи печь!

Маржана потянулась за дровами, выложила их рядком, добавила сверху сухой полыни и, сделав усилие, вызвала огонёк. Далось тяжело: на лбу выступили капельки пота, руки затряслись, по телу пробежала дрожь. Она еле устояла на ногах, но всё-таки смогла.

Маржана усмехнулась. Если бы мать узнала, наверняка отлупила бы кочергой, да только не было у них времени на долгую растопку. Нави не будут ждать, пока изба нагреется. Ах, лишь бы домовой помог, придал бы силы печке!

Чудовище ломилось через оконные створки. Хлопец продолжал что-то бормотать. Маржана заговаривала огонёк и просила разгореться побыстрее. Жар и тепло не раз отпугивали нечисть и гнали её прочь. Оттого нави никогда не заходили в избы и бродили по округе. Обереги, резы, пылающая печка и сплетения трав отпугивали, не давали заходить за порог. Раньше этого хватало.

А может… О, глупая, отчего не догадалась сразу?! Что, если их волколак был проклят? А она притащила его в дом! Вот ведь лихо! Хорошо бы ночь пережить, а наутро спровадить гостя. Если чудовище шло за ним, то их роду бояться нечего, заживут, как и прежде.

На шум прибежали Врацлава и Любашка. Маржана глянула на них мельком и покачала головой, мол, после поговорим. Из печи потянуло полынным дымом. Чудовище завыло ещё сильнее. Мать и сестра, перепугавшись, сперва заметались по горнице. Первая подхватила кочергу и встала у полатей, вторая уставилась на хлопца. А тот плёл чары, да так искусно, что Маржана чуть не залюбовалась, но разом одёрнула себя, мол, чего ты, совсем голову потеряла, что ли?!

Горницу затянуло дымом. Маржана, Врацлава и Любашка закашлялись, одному лишь волколаку всё было нипочём. Стало нечем дышать, из глаз потекли слёзы. Маржана начала оседать на пол. Сквозь пелену дыма послышался страшный рёв. Чудовище почувствовало горечь трав и чары. Да, пусть ему, нечистому, будет страшно и больно, пусть поймёт, что здесь навям не рады и убирается прочь!

Маржана плевалась воздухом и думала, что не выкарабкается – помрёт от запаха и ужаса. Слишком страшно, чтобы шевелиться, бежать к окну, распахивать створки и… Наткнуться на чудовище? Нет уж.

Миг, другой, третий. Отчаянно охали Врацлава и Любашка, за окном слышался затихающий топот. На всю округу завыли собаки. Мать, недолго думая, вылила ведро воды прямиком в печь и затушила пламя.

Маржана выдохнула. Кажется, теперь ей несдобровать.

– Прости, хозяйка, – хлопец повернулся к Врацлаве. – Что-то недоброе забрело в твой дом, и мне пришлось…

– Ты, – она выдохнула, – это ты его привёл, гадёныш! Убирайся с глаз моих!

Ну вот и всё.

– Так и быть, – хлопец пожал плечами. – На рассвете я уйду и больше никого из вас не потревожу.

Мать поджала губы и фыркнула, сестра, поохав, пошла спать. Маржана решила не злить никого лишний раз и последовала примеру Любашки. Завтра ей и так достанется за то, что привела чародея в дом. Хорошо, что мать и сестра не знали главного.

Волколак уйдёт прочь, а Маржана останется и будет гадать, кого же выбрать в женихи. Может, зря чудовище её не убило? Может, ещё не поздно выйти за околицу?

Страх кольнул сердце. Не-ет, ей хотелось жить. Именно жить, а не лить слёзы у родного порога, умирать для матери и уходить в чужой дом. Оно ведь не лучше чудовища, просто другое немного.

От этой мысли Маржана не могла заснуть. На ум снова пришло колечко. Не зря ли отдала? Вдруг смогла бы перекидываться с его помощью? Что ей с того обещания, в конце концов? Обещание, зарок, клятву можно скинуть на монисто и закопать глубоко в земле. Наверняка хлопец так и поступит – не станет возиться с глупой девкой и принесёт Велесу иную жертву.

2.

Томаш мог бы вернуться в терем и приехать в Горобовку уже с витязями, чтобы сжечь всё дотла и показать простой оборванке, чего стоила её жизнь на самом деле. «Гадёныш», надо же! Любой девке за такое отрубили бы руку. Или отрезали язык. Никто не смел оскорблять княжича Добролесского, младшего брата Кажимера и Войцеха и верного слугу бога Велеса.

Эти земли принадлежали роду Томаша. Он мог бы брать пшеницу и муку безо всякой платы, но вместо этого прятался по хлевам, как последний вор. А всё из-за прихотей Кажимера, желавшего заточить брата в тереме.

Что ж, придётся разбираться самому.

Томаш осмотрелся, дотронулся до кольца и, убедившись, что оно никуда не делось, спрыгнул с печи. Кто-то даже приготовил ему порты и рубаху, донельзя засаленную и штопаную. Томаш поморщился: таким тряпьём чернавки намывали пол в родном доме. Но деваться было некуда – в обносках его никто не узнает. Даже на белые руки не посмотрят.

Но за неуважение стоило отплатить. Томаш был бы не против поиграть с младшей, этой заносчивой Любашкой, которая смотрела – смешно сказать! – волком. Вот крику-то будет, когда выяснится, что невеста не совсем чиста! Жаль, не было времени – он не мог долго оставаться в Горобовке, ведь по следам шёл охотник. Наверняка братец послал, чтобы проучить.

Охотник неплохо чародействовал, а ещё у него был железный дух. Не каждый умел отделять собственную тень от тела и посылать её вперёд. Томаш пытался – и после провалялся пару дней в бреду. После увиденного сомнений не оставалось: Кажимер (или Войцех?) отправил кого-то сильного, скорее всего, из ближайших знакомцев.

Томаш невесело усмехнулся. По его следам шли гридни, неизвестный чародей, ещё и Добжа мешал. Старый волк желал получить ещё одного прислужника. Тут-то и сошлось!

Да, Томаш отдаст Маржану как временный откуп, а потом перекинется и побежит подальше, чтобы уйти от охотника и прочих преследователей. Он отведёт девку в дом Велеса и женит её на всей стае разом. Вот ведь позор для рода! Ну ничего – сами виноваты, раз не приняли гостя по-доброму.

– Эй! – он позвал Маржану. – Спишь, что ли?

Девка открыла дверь почти сразу. Значит, не спала.

– Чего тебе? – буркнула она.

– Ты со мной или как? – Томаш косо взглянул на растрёпанные космы. – Или уже не хочешь волчью шкуру носить?

– А можно? – в глазах вспыхнул огонёк. – Да я мигом!..

– Жду во дворе, – он отвернулся и пошёл к сеням.

В деревнях вставали рано, поэтому уходить надо было перед рассветом, когда дремали петухи. Томаш осмотрел двор. Захудалый курятник, знакомый хлев и огород, где уже растаял последний снег и пробивалась трава. Весна наступала быстро, словно торопилась загнать мрачную Морану за горы.

Возле порога стояла калина с засохшими ягодами. Видимо, пережила зиму. Удивительно, что никто не собрал. Сам Томаш не любил кислые ягоды – куда больше ему нравилась яблочная пастила из княжеской кухни. Жаль, здесь не попробуешь.

Он тяжело вздохнул. Что-то менялось в Томаше: раньше он морщился, вдыхая носом жуткую вонь что в деревнях, что в городах. Теперь все запахи казались привычными. Глядишь – скоро и вовсе перестанет обращать внимание на помои, которые попадались чуть ли не на каждом шагу.

– Я готова, – Маржана вышла на порог в потёртом кожухе и с сумой в руках.

Томаш чудом сдержался, чтобы не заскрежетать зубами. До чего же глупо она выглядела, да и он был не лучше! Хороший же подарочек Велесу! И это-то после княжеской крови.

Впрочем, временами их богу приносили даже куриц. Эта же… Маржана будет получше всякой животины.

Они тихонько вышли за ворота и повернули к перелеску. Всю дорогу Томаш думал, что девка испугается и повернёт назад. Не зря же к Добже отправляли только сыновей. Хотя ходила байка, будто бы вместе с ними однажды пошла девка, кажется, её звали Милицей.

Милица приходилась Томашу прапрапрабабкой. Ей грозили и проклятиями, и изгнаниями, а ночью и вовсе заперли в покоях и запретили ходить туда даже чернавкам. Но братья вытащили Милицу через окно, и в княжеский дом она вернулась уже волколаком.

В тереме её и почитали, и боялись. Но деревенской девке никогда не сравниться с княгиней Добролесской, не пожалевшей входить в мужнин род (о, сколько шуму было! до сих пор болтали, но шёпотом, потому как боялись людских и звериных ушей).

Маржана умрёт – станет волчихой и будет бегать среди названых братьев Томаша. Он усмехнулся: в какой-то мере девка и впрямь породнится с княжеской кровью, только тогда уже не будет ничего понимать.

Томаш видел её чародейскую силу, и то была не сила, а слёзы – капельки, которых не хватит на борьбу со зверем. Лишь бы Добжа остался доволен, а остальное неважно. Не худшая участь для деревенской девки, в конце концов, особенно такой мерзкой.

Она ведь, Маржана эта, просто ушла с незнакомцем невесть куда, бросив мать и младшую сестру. А последней, помнится, ещё замуж выходить, да уже не выйдет – не посмотрит никто на опозоренную девку.

Томаш невольно коснулся кольца. А может, Маржана была настолько глупой, что не понимала, чем обернётся её побег? Замечталась – и всё. Не её первую волчья шкура сводила с ума. В ранних преданиях, писаных на старой бересте, Томаш читал, что прежде волколаков почитали почти как богов. Их любили, им завидовали, об их участи мечтали настолько, что лишались рассудка и бежали в лес.

Потому однажды князья Добролесские перестали показываться всем в зверином облике. Кто-то даже пустил слух, будто они лишились силы и покровительства Велеса. Но некоторых волчья шкура продолжала будоражить.

Томаш знал по себе: кольцо могло разорвать душу, вгрызться в неё и заставить владельца побежать к Добже на поклон. Эта борьба длилась всю жизнь – и никто не мог остановить её. Оставалось сопротивляться и гнать всё звериное прочь.

3.

Чонгар очнулся на полу. Потный, грязный и уставший, он со стоном перевернулся на другой бок. Доски заскрипели. Сколько же сил отнимала клятая ворожба! А самое паршивое – ускользающий волчонок. Он едва чуял перевёртыша. Запрыгнуть бы мигом в седло и помчаться следом, да только Чонгар едва мог подняться на ноги.

И чем он думал, когда посылал тень? Забыл уже о последствиях и о том, что после будет лежать полумёртвым весь день. О, псы бы их всех побрали!

Чонгар стукнул кулаком по полу и глухо зарычал. На миг ему показалось, что всё внутри стало звериным, а в рёбрах закипела чёрная жижа. Так захотелось почувствовать чужую кровь во рту, что аж свело челюсть. Он достанет волчонка и притащит шкуру перевёртыша князю! Чародей Чонгар выжил во время смуты – выживет и теперь.

Нет, надо было выбираться из этой канавы, пока она не поглотила полностью. Чонгар с трудом поднялся на ноги, зашатался, прокашлялся и схватился рукой за дверной косяк. Полдела сделано. Во дворе его ждал отдохнувший Градька. Тело сводило так, что страшно было повернуться, но Чонгар пересилил себя и шагнул за порог.

Шум ударил в уши. Мимо пронеслись хохочущая девка и, кажется, обедневший купец. Внизу пели песни, пили паршивую, кислую брагу и обсуждали последние сплетни. На грязной лавке мужики поговаривали о верхних рубахах и спорили, у какой девки толще коса и побольше скотины. Выбирали, понятное дело, из местных. Впрочем, вряд ли они собирались свататься – хотели скорее веселья и игрищ, и хорошо бы здесь и сразу, а не в бане через полседмицы. Какая грязь!

Омерзение так захватило Чонгара, что он спустился по скрипучим ступенькам, расплатился с хозяином и вышел. На небе собирались облака. Будь он молодым и влюблённым, то сравнил бы их с овечьими шкурами и кудрями статной девки. Теперь же на ум приходили навозные кучи и чужая злоба. Поговаривали, что в любую грозу гневный Перун метал молнии прямиком из глаз. А ещё это мог быть чародей, пожелавший замести следы.

Бегать по лесу в ливень, кашляя на каждом шагу? Чонгар засмеялся. В чаще никого он не найдёт – перевёртышей прятали тайные тропы. Лес мог скрывать их сколько угодно, по капле выпивать душу и будить в человеке зверя. Если волчонок просидит там день-другой, то уже не вернётся в родной терем.

Фырчанье Градьки отвлекло Чонгара. Конь не хотел покидать тёплое место, тоже чуял грозу.

– Ну потерпи уж, – хмыкнул он. – Не дело это – вечно жевать сено в стойле.

Градька неохотно позволил себя оседлать. Чонгар закрепил сбрую, затем запрыгнул в седло и с тяжелым вздохом отправился в путь. Он не собирался метаться по лесу, который вот-вот превратится в непроходимое болото, нет. Чонгар подберётся поближе к волчонку и будет ждать его у перелеска. Придётся всё время находиться рядом и внюхиваться. К счастью, сила всегда была при нём.

Поневоле Чонгар вспомнил Агнеша. Что бы сказал брат? Мягкотелый, веривший в справедливость и мудрость великого князя. В битвах Агнеш сражался горячо, яростно, не щадя никого. Он убивал быстро, не желая, чтобы враги мучились. Из-за своей горячности Агнеш пустился в бойню, где лишился руки и хорошего клинка. Его чудом выволокли оттуда и притащили к знахарке. И она, и Чонгар промывали окровавленное тело, скрепляли дух нитками и вливали в горло снадобья.

Тогда-то пыл внутри Агнеша поугас. Он больше не лез в самую гущу, но сотник, чтоб его! Проклятый сотник! Разве можно было ставить в первые ряды калеку?! И плевать, что приказ «великого князя»! О, Чонгар покажет этому князю, каково оно – потерять родного брата!