Kitabı oxu: «В поисках хорошего места. Как работают системные расстановки», səhifə 3

3.1.3. (Как) возможно и то и другое?

Понятия «феноменология» и «конструктивизм» используются очень по-разному, поэтому сложно дать им однозначное определение. Но что касается постоянно постулируемой полярности теоретических концепций двух этих направлений, то при ближайшем рассмотрении она просто не находит подтверждения. И феноменологические, и конструктивистские подходы исходят из того, что мы не можем напрямую познавать онтическую реальность. В том и в другом понимании опыт мира всегда субъективен, оба направления интересуются факторами, способными оказывать влияние на воспринимаемое. Феноменологическая методика фокусирует внимание на акте восприятия, на том, каким влияниям он подвергается и как мы приходим к общему опыту (эвиденции), а конструктивистские методы делают акцент на воспринимающем субъекте и на различиях конструкций реальности. Вместе взятые, они обнаруживают внутренние взаимосвязи, которые в идеале можно использовать в расстановочной работе (см. также Sparrer, 2004).

На вопрос о том, существует ли независимая от наблюдателя реальность, конструктивисты, как правило, дают отрицательный ответ, а феноменологи (здесь Гуссерль) отбрасывают его как не имеющий смысла. На мой взгляд, в практической работе решать этот вопрос совершенно необязательно – конечно, в итоге мы всегда как-то объясняем себе то, что происходит с нами в данный момент. Однако это объяснение (в смысле нарративной реальности) субъективно-релятивно и зависит от интерпретаций наблюдателя. С этой точки зрения расстановки являются не отображением той или иной реальной системы, а субъективным образом расставляющего. Образы разных членов одной и той же системы могут получаться очень разными, но могут быть и похожими, а один и тот же человек в разные моменты времени поставит разные образы – в зависимости от намерения, запроса и состояния. Различность внутренних образов в смысле их развития за определенный период времени (например, в ходе терапии) до «более хороших» по субъективным ощущениям клиента как раз и является целью и «критерием успеха» расстановочной работы – без обязательных изменений со стороны расставляемой системы.

Представители как феноменологии, так и системного подхода призывают к воздержанию от оценок (в системном подходе – к нейтральности). Именно феноменологическая позиция тренирует восприятие в духе равной пристрастности⁴ и открытости ко всему, что проявляется в интеракциях (здесь: в расстановке и реакциях всех ее участников).

Терапевт старается смотреть «широким взглядом» и в процессе работы сообщает результаты своего восприятия – в соответствии с рекомендацией Г. Вебера свободно высказывать свои гипотезы, но не «заключать с ними брак». Если такие гипотезы подаются как знание и сочетаются с каузальными объяснениями определенных проблем или даже с нормативным предписанием действий и если это еще и обосновывается «феноменологическим» самопониманием терапевта, то в таком случае гносеологическая позиция неправомерно отождествляется с практиками, которым она прямо противоположна.

К какой бы школе ни относились помощники, они рискуют быстро занять позицию «знания», в первую очередь при недостаточном опыте самопознания (опыте себя) и/или под давлением необходимости действовать. Как метод, очень центрированный на ведущем, расстановочная работа – в зависимости от личности ведущего – в особой степени подвержена риску необузданного интуиционизма и нормативного (лучше)знания.

В классических системных сеттингах терапевт «ведет переговоры» с членами системы об их отношениях. Расстановка же представляет собой индивидуальную интервенцию в группе. В расстановке протагонисты не являются членами расставляемой системы и мало о ней знают. Здесь имеет место сравнительно немного действий на метауровне (в смысле «говорить о…»), более того, их даже избегают. Язык имеет в расстановках другое значение и используется иначе, чем в классической системной работе. Переживание и говорение происходят здесь в непосредственном контакте с участниками в их внутреннем образе, так сказать, в соотношении 1:1. Язык служит прежде всего для того, чтобы находить слова для чувственного восприятия и внутреннего переживания. Это серьезный вызов для всех участников, поскольку опыт, проживаемый в чувственном контакте, по большей части неязыковой природы. К сожалению, многим из нас рано пришлось научиться отрицать подобный опыт или перестать обращать на него внимание, поскольку кросс-модальное сопоставление собственных ощущений со словами взрослых давало противоречивые результаты. (Заново) обнаружить или изобрести форму коммуникации об этих уровнях переживания – особая задача в терапевтической работе. В попытках такого описания, как правило, используются телесные метафоры или поэтические образы, критикуемые наукой как плохо поддающиеся операционализации.

Примером здесь может служить понятие «душа»:

«Если использовать это понятие не метафизически, а в феноменологическом смысле, то оно представляет собой метафору для такого пласта опыта, который иначе трудно поддается описанию. Некоторый доступ к нему мы находим, к примеру, через описание физического процесса, сопровождающего определенные виды соприкосновения с другими людьми: в области груди что-то “открывается” или “закрывается”. Поэтическим языком это “раскрытие” или “закрытие” можно было бы назвать движением души» (Х. Бомон, личное сообщение).

Таким образом, в расстановке все участники включаются в поисковый процесс, чтобы открыть дорогу своему чувственному переживанию и сделать его понятным на уровне языка. Способ действий при этом можно назвать «ориентированным на внимательность». Совсем простыми словами, внимательность означает быть внимательным «здесь и сейчас», без оценок и действий. Уделение внимания, восприятие, принятие (и, возможно, признание) предшествуют изменению и представляют собой как метапринципы, так и цели этого процесса. Они позволяют клиенту и терапевту не попасть под прессинг обязательности изменений и предотвращают акционизм (см. также Drexler, 2012, S. 37 ff).

Подытоживая, можно сказать, что при более внимательном рассмотрении понятий становится ясно, какую путаницу породили Берт Хеллингер со своим использованием понятия феноменологии и Гунтхард Вебер с изначальным подзаголовком своей книги, где он назвал расстановочную работу «системной». В любом случае ни с феноменологической, ни с системной точки зрения нельзя оправдать, когда на основе расстановок делаются заключения об онтической реальности, а из определенных динамик выводятся нормативные порядки и правила для семей (и других систем). В расстановочной работе, которая описана здесь, системно и феноменологически обоснованные позиции и способы действий могут идеально друг друга дополнять, составляя особое «третье», как вслед за П. Фюрстенау (P. Fürstenau) сформулировал Кёниг (König, 2004, S. 207): «Воспринимать феноменологически, мыслить системно-конструктивистски и гибко интервенировать в направлении открытого будущего». Это ставит вопросы о том, как обучать и учиться такому подходу, которые обсуждаются в другом месте книги (см., например, Drexler und Hilzinger, 2015).

3.2. Смотреть обоими глазами: ориентированность на проблему и ориентированность на ресурсы

Важное отличие расстановочной работы от радикально системных и ориентированных на решение подходов заключается во внимании к проблеме и интерпретации ее генезиса. Ведущий отдает должное изложенным трудностям и интересуется в том числе описаниями их причин. Проблематичные ощущения и чувства получают внимание и серьезное отношение, символизируются и проговариваются в начальном образе расстановки, где раскрывается их адаптивная информация и исследуются возможные тенденции к действию. Начальный образ важен для построения гипотез и всех дальнейших шагов, согласно принципу, что уйти откуда-то можно, только если сначала туда прийти (Greenberg, 2011).

В то же время уже при описании проблемы происходит ориентация на желаемое будущее, на имеющиеся потенциалы и на то, что работает (работало раньше). Фокусировка на реалистичных целях, находящихся исключительно в собственной сфере влияния, вызывает у участников интенсивные внутренние процессы поиска. Системные формы вопросов (позитивная коннотация, вопросы об ухудшении, взгляд назад из будущего, вспоминание прежних похожих ситуаций) во время работы в кругу и при прояснении запроса помогают шире посмотреть на собственную свободу действий и направить внимание на собственные компетенции в решении проблем.

Исследования процессов, обусловливающих успешность терапии, позволяют сделать вывод о том, что «количество удовлетворяющего потребности опыта во время терапевтической сессии имеет большее значение для ее продуктивности, чем способ работы с соответствующими проблемами» (Grawe, 2004, S. 385).

Расстановочная работа особенно хорошо подходит для телесного закрепления интенсивного позитивного опыта (отношений), поскольку в образ могут быть включены доступные чувственному переживанию ресурсы, а также поскольку она обеспечивает возможность позитивного группового опыта в смысле свидетельствования и солидарности.

Работу имеет смысл соотносить с базовыми (психическими) ресурсами пациента, так как расстановка проблемного образа и соответствующие реакции заместителей могут представлять собой экспозицию проблемы с сильным эмоциональным воздействием. Здесь следует отдавать должное так называемым защитным процессам у клиента как потенциальным ресурсам против сенсорной перегрузки и относиться к ним самым внимательным образом – но, в принципе, если тщательно отмечать и учитывать признаки перегрузки, то совершенно необязательно, что до них вообще дойдет. В то же время с самого начала и до конечного образа расстановки ведущий подчеркивает компетентность и ответственность клиента за «его» образ и относится к ним с уважением.

Так называемый разрешающий образ не означает конца проблемы, он маркирует несколько лучшее место клиента в прошедшем определенное развитие образе расстановки и позитивное изменение его ощущений в нем. Решение может заключаться также в том, что в расстановке были проявлены и получили признание определенные чувства и что группа свидетельствовала пережитое.