Kitabı oxu: «Художник. Сборник произведений»
© Дмитрий Анатольевич Самойлов, 2017
ISBN 978-5-4485-6497-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Художник
«Ибо размышлять есть счастье,
Ибо грезить есть счастье».
Эдгар Аллан По
Глава 1
Образ этой женщины, словно старинный портрет, закрытый в темной комнате средневекового замка. Он окутан таинственной тишиной и печалью. Он спрятан там, и ты идешь, чтобы посмотреть на него. Знаешь, что нельзя, но все равно идешь. В полумраке, при тусклом мерцании факелов, по длинному коридору. Страх обволакивает тебя и с каждым шагом становится все страшнее. Но ты продолжаешь приближаться к заветной цели, потому, что она зовет тебя неотступно, как дальний звон церковного колокола.
И вот он перед тобой. Трясущимися от волнения руками, в нетерпении ты отдергиваешь полог, закрывающий его, и отходишь, потрясенный красотою увиденного. Теперь тайна известна, но было бы лучше не знать ее. Она лишает покоя и сна, заставляет делать вещи, которые ты никогда раньше не делал, и совершать немыслимые поступки.
***
Когда солнце поднялось над крышами домов и засияло ярко, я взял все необходимое и пошел к заранее намеченному месту.
«Какие интересные блики на крышах?! Вчера их не было. Вернее, они были, но цвет совсем другой. Может солнце светило иначе, сквозь облака, преломление лучей и все такое» – подумал я.
Вот стих ветер, и облака почти замерли, застыли, сохраняя причудливые формы. Небо же с темной синевой, а вчера было светло-голубое. Каждый день, по-разному.
«Какой хороший пейзаж получился, радостный. Нет, здесь другой оттенок. Придется смешивать». Иногда я рвал свои картины. Находил их плохими, отвратительными. Но чаще получалось хорошо и вполне прилично. Тогда я радовался. Выставлял их перед собой и наслаждался, созерцая.
Пейзаж готов. Я сел, прислонил голову к гранитному камню и стал по-привычке сравнивать. Так я сидел долго. Солнце пригревало, и хотя я сидел в тени, мне было тепло из-за недостатка ветра. Дело было на набережной, где всегда обычно присутствует ветер, но сегодня его не было. Глаза мои устали, и я задремал. Кто-то тронул меня за плечо. Я поднял глаза и увидел женщину в синем костюме. Небольшого роста, изящная. Она стояла рядом и с любопытством смотрела на меня, чуть улыбаясь.
– Вот уж не думала, что художники спят, когда рисуют свои картины! – сказала она приятным голосом.
– А я не сплю, просто задремал.
Она улыбнулась и повторила:
– Я не сплю, просто заснул.
На первый взгляд, она казалась обычной женщиной, каких много ходят по улицам, мимо меня, в то время когда я рисовал, проходили сотни таких. Обычное лицо и фигура. Но вот глаза и походка. Ее походка была плавной, как будто она не шла, а плыла.
– Вы всегда гуляете по набережной? – спросил я.
– Да, привыкла. Мне нравится здесь. Но, пока лето, я живу загородом.
Она взяла в руки альбом и спросила:
– Можно?
– Вы хорошо рисуете – сказала она, рассмотрев мои рисунки, и присела на нагретый солнцем камень. – Расскажите о своих рисунках. Они необычны. Там есть то, чего я не могу понять. Вот этот силуэт, он повторяется, и на эскизах он есть. Кто это?
– Это женщина.
– Просто женщина? Интересно.
Я подумал тогда, глядя на нее: «Если бы она попросила написать ее портрет, то я непременно бы согласился».
И тут она спросила:
– Нарисуете мой портрет?
Я замялся и ответил:
– Вообще-то я портреты не пишу, но попробую. Не знаю, получится ли.
– Получится, я уверена – сказала она и кивнула мне на прощание.
Отойдя несколько шагов, она вернулась.
– Знаете, что…
– Что?
– Вам неудобно здесь рисовать. Ведь так? Что здесь, что дома… Что молчите? Впрочем, можете молчать. Как угодно. Я и без вашего ответа, все вижу. Не те условия.
Я пожал плечами и кивнул головой. Она продолжила, прохаживаясь вокруг меня:
– У меня к вам предложение. Поедемте ко мне – она быстро посмотрела мне в глаза, оценивая произведенный ее словами эффект.
Я замотал головой и ответил:
– Но позвольте, я вас совсем не знаю. Как можно?
– Да, бросьте. Меня все знают. Вижу, что хотите – она перестала прохаживаться и остановилась передо мной. – Не надо притворяться …Гордость и все такое. Перемена обстановки, пойдет вам на пользу.
Не отрывая от меня испытывающий взгляд, она отступила и, сделав полукруг правой ногой по асфальту, продолжила восторженно:
– Там такие пейзажи! Вам понравятся! Ни один художник не устоит.
Я молчал, не зная, что ответить. Она приветливо махнула рукой и сказала:
– Завтра в это же время я пришлю за вами машину. Или лучше вечером?
…Значит, вечером.
Она еще раз кивнула и ушла. Я повернулся к воде и стал смотреть на волны, бьющиеся о гранит. Затем, обернулся и заметил, как она пошла, плавно переступая ногами, дальше по набережной, затем перешла дорогу и остановилась перед большим белым мерседесом. Из черного джипа, стоявшего рядом, вышел человек в темном костюме. Он заботливо открыл перед ней дверцу, она села, затем он также заботливо закрыл дверцу и наклонился, слушая. Она что-то сказала ему. Он кивнул головой и подошел ко мне, протягивая белый конверт.
– Это аванс за вашу работу. Но есть условие. – произнес он таинственно.
– Какое?
– Вы не сможете покинуть дом, пока не закончите портрет. Деньги останутся у вас в любом случае.
Я недоуменно пожал плечами и спросил:
– Даже если я не соглашусь?
Он кивнул и добавил:
– А если согласитесь – умножайте на три.
Его лицо было каменным и ничего не выражало. Затем, он вернулся к белой машине. Двое мужчин в черном, медвежьего вида, прогуливались неподалеку. Они то и дело подносили руку к правому уху, как будто им там что-то мешало. Движения их тел были угловаты, но быстры и уверенны.
Белый мерседес тронулся. Человек в темном костюме еле заметно кивнул головой этим мужчинам, те сразу все поняли, сели в черный джип и поехали за мерседесом. Катя оглянулась и проводив взглядом фигуру художника, повернулась к сидящему рядом охраннику:
– Проверьте, что за тип? Чем дышит?
Тот молча кивнул головой, достал телефон и набрал номер.
«Интересная женщина» – подумал я, когда вернулся домой и стал наливать кофе. Баночка была пуста, осталась последняя чашка.
«Интересна она не тем, что села в дорогую машину и повсюду за ней следует охрана, а тем, что не похожа на других женщин. Прежде всего, своим обликом, словами, которые она произносила и глазами какими смотрела на меня. Если я соглашусь на ее предложение, то у меня появится много кофе, дорогого, хорошего и не только кофе».
Машина пришла в точно назначенный час. Вещи были собраны мною заранее. Я положил их в багажник, сел, и мы поехали. Кроме шофера в машине никого не было. За всю дорогу он не проронил ни слова, будто немой. Я даже заснул, так удобно было расположено сиденье. По этой причине я не знаю, сколько времени ехал и куда меня везли. Проснулся я, когда начало темнеть. Мы ехали по шоссе посреди леса на средней скорости. Я повернулся и посмотрел в окно, сладко потянувшись. За окном мелькали деревья, какие-то постройки. Машина убавила скорость. Мы свернули на дорогу, которая была уже, и поехали тише. Притормозили перед большими воротами, которые медленно открылись, пропуская нас, мы поехали дальше, но еще медленнее, и, наконец, остановились. К нам подошли двое и, наклонившись, стали разглядывать все, что было в салоне очень внимательно, затем отошли в сторону. Я все это время сидел, не зная выходить или нет. Но вот, подошла та самая женщина, которую я видел на набережной. Она приветливо махнула мне рукой, приглашая. Я вышел, огляделся и увидел белый дом старой постройки, с колонами на фасаде, парк в английском стиле, на лужайке перед домом виднелся бассейн, освещенный фонарями по кругу.
– Вы купаетесь в бассейне?
Она засмеялась, не ответив.
– Пойдем, я покажу тебе дом!
Мы пошли к дому.
– Вы не сказали, как вас зовут, так скажите же!
– Екатерина Ивановна. Это моя дочь, Ольга, – она показала на девушку, выглядывающую из окна. Девушка была в белом платье, у нее были темные волосы и большие глаза. Она поливала цветы и, увидев нас, кивнула головой. Я кивнул ей в ответ.
– Осторожно, тут ступеньки! Что засмотрелся? – Екатерина Ивановна придержала меня рукой. – Можете называть меня Катя, если Вам так удобнее. Наверное, так будет даже лучше.
– Это Сергей Иванович, познакомьтесь! – она показала на пожилого человека в темном костюме, стоявшего неподалеку.
Он подошел и поздоровался. Затем куда-то заспешил, оставив нас. Дом был трехэтажный с круглыми башнями по бокам. Мы осмотрели его почти весь. Он мне понравился. Мы даже попили чаю в гостиной, куда она любезно пригласила меня.
– Пойдемте дальше. Вы не устали? – Катя осторожно, придержав меня за руку, заглянула в глаза.
– Нет. Нисколько, – ответил я.
– Тогда продолжим!
Она открыла большую стеклянную дверь, за которой виднелся парк, вспугнув человека в черном костюме, который встал и повернул к ней сонное лицо.
– Если хотите спать, идите наверх и ложитесь на диван. Это перила, а не диван, – строго сказала она и, взяв меня за руку, повела дальше.
Я оглянулся на человека в черном костюме и увидел, как он скрылся в кустах, косолапя.
– Эти медведи вечно спят, – пожаловалась она и, приблизив ко мне лицо, произнесла таинственно. – Мне кажется, они везде прячутся, за каждым деревом. Куда не пойдешь, везде натыкаешься. Но все равно, – добавила она, – хоть есть какой-то порядок.
– Когда-то в молодости я мечтала прокатиться на яхте под белым парусом – произнесла она нараспев, и, подняв голову, посмотрела на небо. – Теперь у меня есть яхта. Но она очень далеко…
Мы пошли дальше.
– А вот наш фонтан, – сказала Катя и показала рукой.
– Чудесный фонтан! – воскликнул я, запрыгнул на мраморный поребрик и протянул ей руку.
– Осторожно, не упадите. – Катя шла рядом некоторое время, поглядывая на меня, затем взяла мою руку и пошла сзади.
В середине фонтана стояла статуя женщины. Она находилась в центре диковинного цветка с большими лепестками, расходящимися в разные стороны. Также в разные стороны от центра цветка били струи воды. Их было намного больше, чем лепестков. Повременно они начинали пульсировать.
Мы несколько раз обошли фонтан по кругу, и я сказал, остановившись:
– А почему она голая? Мне кажется, что ей холодно.
Катю тут же разобрал смех:
– Она же из мрамора! Это речная нимфа, они все голые! Или почти все…
При этих словах ее правая нога соскочила с мокрого мрамора и Катя, потеряв равновесие, соскользнула в воду, увлекая меня за собой. Мы очутились в фонтане по пояс в воде.
– Вода теплая! – воскликнул я удивленно.
– Я знаю, – ответила Катя. – Ее специально подогревают, на тот случай, чтобы дети, упавшие в фонтан, не простудились.
– Она похожа на вашу дочь, – сказал я, разглядывая статую вблизи. – Как странно…
– Да не может быть! – Катя снова засмеялась и стала плескать на меня водой.
– Ваше платье!
– А ваше?
В дом мы вернулись мокрые с головы до ног и полные впечатлений.
– Горничная проведет вас в вашу комнату, – сказав эти слова, Катя удалилась, поправляя мокрые волосы и платье, прилипающее к телу.
Комната, которую мне выделили, была довольно большой. Я прекрасно разместился в ней и чувствовал себя превосходно. Туалет и ванна были в отдельном помещении, кухня также, на тот случай, если бы я захотел приготовить, что-нибудь сам. Окна ванной комнаты и кухни выходили во двор, а окна комнаты в парк.
Она приснилась мне в туже ночь. Какой странный и необычный сон. Все было наяву, даже в цвете. Как будто мы давно с ней вместе. Мы о чем-то говорили спокойно, потом она легла на кровать и укрылась одеялом. Посмотрела на меня вопросительно:
– Ты скоро?
– Да, – ответил я.
Мне понадобилось зачем-то выйти. Но, выйдя, я не мог найти дорогу обратно. Не мог вернуться. Я спрашивал встречных: «Как мне найти ее?». Мне объясняли. Я поднимался по ступенькам, но их было так много. Все лестницы вели в разные стороны. Я знал, что она ждет меня, беспокоится. Там наверху, в спальне. Я хочу к ней, и никак не могу найти ее.
Увиденный сон ошеломил меня, и заставил задуматься. Это была женщина, в которую невозможно было влюбиться с первого взгляда. Но при дальнейшем знакомстве такой исход был бы просто неизбежен. Меня тянуло к ней постоянно. Но я заставлял себя держать дистанцию. Некий интервал был просто необходим, из-за боязни увязнуть еще больше.
Я любил наблюдать за ней и радовался всегда, когда мне удавалось сделать это незаметно для нее. Чтобы лишний раз не тревожить.
Странное ощущение наполняло меня изнутри в тот момент, когда она приближалась ко мне. Я слышал стук собственного сердца, оно билось громче. Теплые волны захлестывали меня одна за другой. Я не знал, что это такое и не мог найти этому никакого внятного объяснения.
Мы встречались с ней каждый день и по несколько раз. Наверное, я специально шел в те места, которые ей нравились. Но сам себе в этом не признавался. Она любила сад. Ее можно было увидеть там каждый день, особенно в оранжерее. Она неторопливо прохаживалась и, поворачивая голову с аккуратной прической, любовалась цветами. Вдыхая их аромат, она подолгу задерживалась там, где росли розы. Садилась на скамейку и о чем-то думала, то поднимая, то опуская голову.
Взгляд ее был печален и отрешен. Если я подходил к ней, то она странно смотрела на меня отсутствующим взглядом. Поэтому в такие минуты я старался ее не беспокоить. Вот и сегодня я хотел незаметно проскользнуть мимо. Катя, увидев меня, отвлеклась и, повернув голову, спросила:
– Вы не пробовали сегодня утренний кофе?
– Пробовал, – ответил я и, замедлив шаги, остановился.
– Он показался мне чересчур горьким. – Катя встала со скамейки и подошла ближе. – Наверное, зерна пережарили. – Она наклонилась над розовым кустом и погладила лепестки.
– А я пью со сливками и не заметил. Вы бываете здесь каждый день. Нравятся цветы?
– Я люблю ходить сюда, – она улыбнулась. – Смотреть на цветы. Здесь другой мир, он успокаивает меня. Так красиво! – Она плавно развела руки в стороны. – А вы что чувствуете?
– Я черпаю здесь вдохновение…
– Конечно. Для художника это так важно. А какие цветы вам нравятся?
– Не знаю. Они все хороши.
– Верно. – Она прошла пару шагов и наклонилась над каким-то цветком.
– Ах! – тихо промолвила – Бедная моя фиалка! Ей чего-то не хватает.
Подняв подол платья, Катя присела на корточки и сказала шепотом:
– Вы спите? Так долго. Понимаю. – Она посмотрела на меня и добавила:
– Когда ее привезли, она была еле живая. Листья пожухли и начали опадать. Она чуть не зачахла. Но сейчас…
Я присел рядом и сказал:
– Вы разговариваете с цветами? Как интересно и необычно.
– Почему бы и нет? Ведь они живые и все понимают. Когда надо срезать цветок я всегда его спрашиваю: «Можно я возьму одну розочку? Или тюльпанчик?» Он еле заметно кивает мне.
– Как трогательно вы все это рассказываете. А я никогда не спрашиваю – срываю и все. Теперь буду спрашивать. Но ведь никто так не делает. Это странно. Согласитесь.
– Но вы верите мне? Верите, что цветы чувствуют боль? – указательным пальцем она потрогала землю у стебля цветка.
– Да, верю.
– Вот видите. Сегодня вы – завтра кто-то другой. Послезавтра третий и так далее. Может быть тогда весь мир хоть чуточку изменится в нужную сторону.
Катя повернула лицо и вопросительно посмотрела мне в глаза.
– Разве я не права?
– Что же, пожалуй, вы правы.
На этой фразе мы расстались. Она пошла в свой кабинет. Я к себе.
Спустя некоторое время к ней заглянул Сергей Иванович.
– Сергей Иванович, вы что-нибудь выяснили? – спросила Катя, едва он вошел.
Она быстро вскинула голову, отвлекшись от деловых бумаг, лежавших на ее столе. Он не спеша сел рядом с ней, и, пододвинув пепельницу, закурил.
– Он живет один, – произнес Сергей Иванович, выпуская дым в потолок. – Обычный художник, иногда рисует на Невском проспекте.
– Ага! – Катя оживилась. – Значит, врет, что портреты не рисует.
– Мы видели его гуляющим по Фонтанке, недалеко от Аничкова моста, – продолжал Сергей Иванович, задумчиво глядя в окно. – Затем он подошел к Летнему саду и некоторое время стоял перед статуей Геракла возле Михайловского замка.
– Что он там делал? – Катя отложила бумаги в сторону.
– Открыл альбом, который носит с собой в сумке через плечо, что-то набросал карандашом. Вот, собственно, и все.
– Можете еще что-то добавить?
– В средствах весьма ограничен.
– Ну, это я и сама заметила, – она улыбнулась. – Вредные привычки?
Сергей Иванович отрицательно покачал головой.
– Я сегодня вам нужен?
– Нет, идите, пожалуй. И побрейтесь! Вы же начальник службы безопасности банка, как-никак! Извольте, быть аккуратнее!
– Извините, – он поднялся. – Всю ночь проверял работу видеонаблюдения.
– Ну и как? Работает?
– Обижаете! Я – профессионал, и мои люди – не первый день на работе.
Глава 2
Катя стала позировать мне в первый же день моего пребывания в доме. Ей не терпелось увидеть свой портрет. Краски, которые мне принесли, оказались хорошими, кисти тоже. И я рисовал, чувствуя, как ее образ входит в меня.
Она запомнилась мне быстро, затем ее присутствие было вовсе не обязательно, но я все же приглашал ее, чтобы видеть ее лицо, глаза, волосы, руки, сложенные на складках платья. Я попросил ее одевать всегда одно и то же платье, но один раз она пришла в другом, видимо забыла. Лицо ее было печальным. Она зевала, прикрывая рот рукой, и о чем-то думала, опустив голову. Я не решался попросить ее смотреть прямо. Слишком усталой и грустной она казалась в тот день.
«Что ее тревожит?» – думал я, размешивая краски. B тот день Катя так посмотрела на меня, будто хотела что-то рассказать, поделиться чем-то очень важным, тем, что не давало ей покоя, тревожило и делало ее лицо таким печальным. Сам же я не решился просить ее об этом.
Вечером из окна я увидел, что она поднимается по ступенькам центрального входа, приподнимая платье и повернув голову в сторону моих окон. Подскочив к мольберту, я откинул покрывало, разложил краски и кисти в рабочем порядке, уронив один тюбик. Она быстро вошла, распахнув двери покрытые позолотой, и, шелестя платьем, остановилась возле меня.
– Портрет готов?
– Еще нет.
– Я должна еще позировать? – она внимательно посмотрела на меня, пытаясь, видимо, понять, почему, то, что можно было давно сделать, еще не сделано. – Почему вы ползаете здесь на коленях?
– Ищу крышку от тюбика.
– Вот эту? – носком туфли она отпихнула от себя крышку, та покатилась в сторону. – Я нашла!
Также носком туфли она подвинула крышечку ко мне. Я уставился и смотрел на ее ногу. Я не мог понять, как ее ноги умещаются в такой узкой обуви.
И руки ее тоже были очень изящны и неповторимы по своей красоте. Я подумал тогда: «Удастся ли мне когда-либо поцеловать ее руку? И что она мне скажет при этом? А если не только руку?» А подумав, спросил:
– Вам не больно ходить?
– Почему мне должно быть больно? – она удивлено взглянула на меня и присела рядом на корточки.
На мгновение ее глаза широко раскрылись, затем сузились. Она улыбнулась.
– О чем вы, не пойму? Вот здесь натирает немного, – призналась она растерянно и своим изящным пальчиком показала заклеенное пластырем место повыше пятки.
Я улыбнулся и предложил:
– Если поцеловать, тогда быстрее заживет. Давайте, поцелую?
– Прямо туда? – она смутилась
– Да! А что такого? Разве нельзя?
– Ну, можно, конечно. Просто существуют определенные приличия и правила поведения, которые впрочем, всегда нарушают. Целуют руку, щеку, но пятку?! Как-то странно, согласитесь?
– Не хотите, тогда извините.
– Ну, почему же, хочу! – ее глаза вновь широко раскрылись, она с интересом посмотрела на меня и выставила одну ногу вперед.
Я поцеловал. Она закатила глаза и закрыла лицо ладонями.
– Ой! – сказала тихо. – Я даже не почувствовала.
– Не почувствовали, потому что через пластырь, а губы мягкие, поэтому.
Она вздохнула и, оглянувшись по сторонам, сказала тихо, почти прошептала:
– Хочешь заглянуть мне под юбку? Я же вижу, что хочешь, – она слегка приподняла платье рукою.
– Еще выше? – спросила и загадочно посмотрела на меня.
– Нет. Не надо, – ответил я. – Слишком быстро.
– Тебе нравится медленнее? А какой взгляд стал тревожный! Ну, ладно не буду тебе мешать, – она вышла, закрыв за собой дверь.
Я тут же принялся за работу, надо было закончить портрет и вечером отдать его ей. Я видел, как она перевешивала картины в гостиной, готовя место под него. Несколько раз в течение дня Катя заходила и смотрела. Я же делал вид, что добавляю какие-то оттенки, смешивал краски, отходил, глядя издали, затем подходил, добавляя мазки, снова отходил, вытирая кисть. Пока она не ушла. На самом деле портрет был давно готов, я просто тянул до вечера, подчеркивая тем самым свою нужность и необходимость присутствия в ее доме. Мне здесь нравилось. Проходя по коридору мимо столовой и гостиной, я редко удерживался от того, чтобы не стянуть пару конфет из вазочек на столах. Внутренне я ругал себя и стыдился таких поступков, но ничего поделать не мог и, вновь проходя мимо конфетниц, голова моя сама собой поворачивалась в нужную, точнее, ненужную сторону, я замедлял шаг, оглядывался и, вздохнув, шел к своей цели, думая на ходу: «Вот бы Катя застала меня здесь с набитым ртом, с карманом, оттопыренным от конфет, что бы она сказала? И как бы мне было неудобно». Я снова вздыхал, шел в свою комнату и прятал сладости в сумку, с которой гулял по округе. Потому, что прятать было некуда. Сумка и одежда относились к личным вещам, их не проверяли горничные, все остальное чистилось, вытиралось, вытряхивалось, выносилось самым обязательным образом. А затем, приносилось и ставилось обратно, постельное белье менялось, все эти коврики, маленькие подушки на диванах и креслах и т. д. и т. п.
Один раз по неопытности я засунул конфеты и пару пряников под подушку, как делал это в детстве, но вовремя вынул их оттуда, заметив в своей спальне девушку, которая делала там уборку.
На следующий день, с утра, появился управляющий. Катя подошла к нему и спросила:
– А кто это так шумит? Какой отвратительный стук!
– Это рабочие, они делают ремонт в башне. Вы же сами хотели.
– Ах, да. Но я не думала, что это будет так шумно. Стоит такой грохот, будто они хотят сломать башню. Не ожидала, что ремонт доставит столько неудобств, – она покачала головой. – Какой у них график?
– С 9 до 20 часов.
– Хорошо, пусть работают, но поменьше шумят.
– Это невозможно, мадам!
– Почему, скажите на милость?
– Строительные работы всегда связанны с определенным шумом. Это неизбежно.
– Создается такое впечатление, что они специально колотят, чтобы досадить мне. И потом, почему «9 часов» у них начинается в «8»? Сделайте им замечание.
– Хорошо, мадам, сделаю, – он почтительно наклонил голову.
Через некоторое время я увидел, как двое охранников волокут через двор одного из рабочих-строителей. Он упирается и чего-то лопочет. Подошел прораб и волнуясь, спросил у Кати:
– Что он сделал?
– Он шумел больше остальных. Мне доложили, – ответила Катя строгим голосом.
– Да, но так нельзя…
– Никаких «Но»! – прервала его Катя. – Этого достаточно! И почему нельзя? Позвольте поинтересоваться? – она повысила голос, распаляясь еще больше. – Я у себя дома и хочу напомнить вам это еще раз, если вы забыли!
– Я хотел сказать, что он не понимает по-русски – оправдывается прораб – недавно приехал, не успел привыкнуть и все такое.
– Тем хуже для него! Объясните ему! – Катя подошла ближе к рабочему, разглядывая его – И почему от него так воняет?
Изменившись в лице, она внезапно, с остервенением пихнула его ногой. Тот упал, его подняли. Прораб попытался остановить Катю, вытянув руки, но она оттолкнула его с непонятно откуда взявшейся в этой хрупкой женщине силой, да так сильно, что он тоже упал.
– Помойте его! – закричала Катя, показывая пальцем на рабочего, и сделала знак охранникам. Его потащили к реке и сбросили в воду.
– Он не умеет плавать! – воскликнул прораб, подбегая к берегу.
– Вот и помогите ему! Прыгайте следом! – Ответила Катя и засмеялась.
Постепенно она потеряла интерес к происходящему, и через некоторое время ушла, ни разу не оглянувшись. Прораб вытащил рабочего из воды и привел его в чувство. Прислуга наблюдала за этим из окон, какое-то время, пока не разошлась.
Катя поднялась к себе и не успела войти, как раздался телефонный звонок. Она приложила телефонную трубку к уху:
– Хорошо, приезжайте только сегодня. Через час, но не позже. Два максимум. Тогда я приму Вас.
Она подошла к окну и стала смотреть на озеро в подзорную трубу.
Вошел Сергей Иваныч. Он поздоровался и сел с безразличным видом на диван.
– Сергей Иваныч, а кто это там рыбачит у берега? – спросила его Катя.
Он посмотрел в окно и ответил:
– Не знаю, какой-то человек, рыбак, наверное, – он взял у нее трубу. – Сейчас разберемся.
– Там же висит объявление! На нем написано все крупными буквами, читать он не умеет что ли? – не унималась Катя.
– Сергей Иваныч, вы чего хотите чаю или кофе? – Катя поманила горничную пальцем, когда та вошла.
– Да, не откажусь посидеть с вами, все равно чего, без разницы, – ответил он, двигая стул.
Я вошел и поздоровался. Катя любезно взглянула на меня, приглашая присоединиться. Не знаю почему, но мне захотелось обнять ее и не отпускать никогда.
Я посмотрел в окно и увидел, как к лодке, на которой сидел рыбак, подошел катер. На его палубе показались двое, они растормошили рыбака, отобрали у него удочки и, переломав их, выкинули за борт. Недолго думая, рыбака выкинули следом.
– Туда его, и поделом! – Катя засмеялась, наблюдая происходящее, она сказала сквозь смех. – Когда кому-то хочется приключений, то мы их организуем очень быстро, надо сказать.
– Точно так, – подхватил Сергей Иваныч и тоже осклабился. – Рабочие в башне уже познали это на собственной шкуре, что-то больше не шумят.
Они переглянулись, продолжая хихикать:
– Смешно, ей Богу! – Сергей Иваныч снова оскалился. – Как в мультфильме! Здорово! Но человека жалко.
– А чего ему будет? – Катя перестала смеяться. – Да, он и не человек вовсе. Нормальные люди читать умеют. А этот? Алкаш, наверное, – она повернула голову и равнодушно уставилась в окно, помешивая ложечкой в чашке.
– По-моему, он и плавать не умеет, – добавила она через некоторое время. – Да! Не видно, что плывет. Взмахи рук? Их нет!
Сергей Иваныч привстал со стула, всматриваясь:
– Может, людей послать? Вдруг, он тонет?
Катя удивленно посмотрела на него и пожала плечами:
– Да, ладно вам, полноте. Когда вы сбили человека машиной, что-то я не заметила такого беспокойства в ваших глазах. И вообще, кто вам сказал, что его надо было толкать в воду? Я не говорила.
Она отпила из чашки и поставила ее на стол.
– И перестаньте в человечность играть! – заметила она недовольно.
Я, пользуясь случаем, брал из вазочки конфеты и уплетал их одну за другой. Раздался стук в дверь. Вошли двое, они принесли какие-то деловые бумаги на подпись.
Катя встала из-за стола и пригласила их в свой кабинет. Мы с Сергеем Иванычем встали и пошли следом. Так как делать было больше нечего.
Когда мы вошли, двое пришедших стояли в напряженных позах. Что-то явно не ладилось.
– Я это не подпишу без юриста, – сказала Катя и холодно посмотрела на них.
Те переглянулись и зашептались. Ее взгляд стал еще холоднее. Она сказала четко:
– Если вы хорошо воспитаны, то должны знать, что шептаться о своих делах в присутствии других людей неприлично, в присутствии дамы – тем более, – ее глаза широко раскрылись, поблескивая. – Она может подумать, что вы говорите про нее то, что невозможно произнести вслух! Убирайтесь!
Они опять переглянулись. Один хотел что-то сказать и открыл было, рот, но Катя опередила его. Она схватила со стола вазу, вынула из нее цветы и быстрым движением запустила ее в их сторону. Ваза разбилась о стену, окатив их множеством осколков. Они нагнулись и, схватившись за головы, выбежали из кабинета.
– Вот так одна деталь портит все впечатление, – сказала Катя, успокоившись. – Дорогие костюмы, ну и что? Встречают по одежке, а провожают по уму. Один неверный мазок или украсит или испортят картину. Наш художник меня поймет.
Она победно посмотрела на меня и улыбнулась.
Вошла горничная и стала подметать пол. Она повернулась к нам спиной и наклонилась. Сергей Иваныч принялся разглядывать ее с задумчивым выражением на лице. Брови его то поднимались, то опускались. Он отводил взгляд, но ненадолго. И его глаза вновь устремлялись к заветной цели. Я тоже рассмотрел горничную как следует. Это была женщина лет 30 с круглым лицом и слегка полная на вид. У меня создалось впечатление, что она специально повернулась к нам спиной, чтобы продемонстрировать свои формы. Ей было, что показать, и она знала, что на нее смотрят. Она, видимо, не раз так делала везде, где ей приходилось работать. Катя, оценив обстановку, сказала:
– Идите лучше делом займитесь, вы оба! Вы, Сергей Иваныч, всегда говорили, что у вас полно работы. Вот и работайте! А вы, – обратилась она ко мне. – Берите свой мольберт и марш на прогулку!
Она посмотрела на нас с укоризной и добавила:
– Хватит здесь таращиться!
– Да, действительно, что-то я засиделся. – Сергей Иваныч встал, задвинул стул и пошел к двери.
– Спасибо за компанию, я пойду к себе, – сказал он, открывая дверь.
– Я тоже пойду, пожалуй, – сказал я и вышел за ним.
Уходя, услышал, как она отчитывает горничную: «Поменьше крутите задом, здесь не публичный дом!» Я шел по коридору и думал: «Выходит, я должен ловить ее настроение; если она злится, то лучше подождать, когда она успокоится, и взгляд ее станет лучистым и добрым. Чтобы не попасть под „горячую руку“ запустит в меня вазой, а если… – тут я вспомнил про графин с водой, который стоял на ее столе – он, наверное, очень тяжелый».
Тем временем Катя продолжала отчитывать горничную.
Она вперила в нее презрительный взгляд и сказала резко:
– Зачем вы пришли сюда? Работать?
– Да, мадам… – она вдруг заплакала и, отвернувшись, стала медленно сползать по стене, всхлипывая. Затем повернулась и затрясла головой:
– Да, да… Да!
– Прекратите истерику! – Катя с размаху ударила ее по щеке.
Девушка замолчала, вытирая слезы.
– Не увольняйте меня. Прошу вас, – сказала она сдавленным голосом. – У меня двое детей.
Она жалобно посмотрела на Катю.
– Хорошо. Я не уволю вас. С завтрашнего дня будете приходить ко мне в кабинет для уборки, каждый вечер.
Катя подошла к окну и медленно, заложив руки за спину, сказала:
– Мне нужны ваши глаза и уши. Везде, где сможете. Вечером расскажите, что слышали и видели.
Она обернулась и добавила с улыбкой:
– Даже больше уши, чем глаза. Все равно многое увидеть вы не сможете. А вот услышать всегда легче. – Катя погладила пальчиком по обоям и задумчиво продолжила, глядя прямо перед собой:
