Kitabı oxu: «Пересмешник на рассвете. Книга 1»
© Колодан Д. Г., 2025
© ООО «Издательство АСТ», оформление, 2025
Часть первая
Зов Луны
Там, в ночи, есть, я знаю, все семь чудес света,
там есть вечность, отчаяние и чародейство.
Там на ощупь бродят в дебрях наших фантазий
обитатели старых сказок.
Там есть ты, о лазутчица чудная…
Робер Деснос «Пространство сна»2
Глава 1
Чудовище прячется за зеленой стеной виноградника всего-то в паре шагов. Клара не видит его, но отчетливо слышит тяжелое дыхание: уф-уф, уф-уф; чует тягучий запах, в котором смешались ароматы дешевого одеколона, мужского пота, выделанной кожи и крепких сигар. Когда Чудовище поворачивается, лязгая и скрипя, виноградная стена трясется и осыпаются листья. Сухой ветер уносит их вглубь лабиринта, кружа вместе с желтой пылью и мелким мусором.
– Выходи! Я знаю, что ты здесь!
Голос звучит тихо, палящее солнце выжгло его без остатка. Чудовище замирает. На цыпочках Клара подходит к зеленой стене и вглядывается в сплетение ветвей и густой листвы. Но с той стороны ничего нет.
Лабиринт виноградника карабкается вверх по склону. Снизу Клара видит белый особняк, сверкающий окнами на вершине холма. Рядом качаются кипарисы, тонкие, как церковные свечки. Это Шато Сильва, ее дом. Туда-то ей и нужно попасть, но зачем – Клара не помнит. Она бесшумно идет по дорожке из слоистого желтого камня. Чудовище движется следом, не показываясь и не отставая ни на шаг. Уф-уф, уф-уф…
Нестерпимо жарко. Дрожит маревом раскаленный воздух, солнце обратилось в бесформенное пятно, едва различимое на бледном небе. Клара задыхается в тяжелом зное, а резкий ветер не приносит прохлады. Лишь швыряет в лицо колючие песчинки – прочь, прочь, пошла отсюда, прочь! Но она не сдается. Мокрое от пота платье липнет к спине.
Дом близко; если бежать напрямик, она бы управилась за десять минут. Но время идет, а Клара не приближается ни на шаг. Всякий раз, когда кажется, что она вот-вот выйдет к шато, она оказывается в тупике или дорожки лабиринта уводят ее в противоположную сторону. Когда-то давно виноградники стояли стройными рядами. Когда-то давно не было никаких лабиринтов и прячущихся в них Чудовищ. Давно, а сейчас… Клара поворачивает, и дом вновь оказывается у нее за спиной. В тот же миг Чудовище дергается, едва не своротив виноградную стену.
– Хватит! Выходи, или я…
Не договорив, она идет дальше. Чудовищу плевать на ее крики, и Клара это знает. Как знает и то, что не нужно его бояться. Не сейчас и не здесь. Бояться нужно не его.
Тяжелые капли пота ползут по лбу, от них чешутся брови и щиплет глаза. Клара вытирает лицо рукавом и оглядывается в поисках выхода. Но видит лишь серую газетную страницу, запутавшуюся среди веток, как птица в силках. Во всю полосу фотография Президента Республики: рука сжата в кулак, лицо бугрится, как у надутой жабы. И сверху алеет жирный заголовок: «МЫ СПАСЕМ ПОРЯДОК!». Когда Клара протягивает руку, порыв ветра срывает газету и уносит в небо. Клара провожает ее злым взглядом. В отличие от Господина Президента, она не может так легко подняться в воздух, не может отсюда улететь. Вместо того ей достались бесконечные желто-зеленые стены лабиринта, Чудовище и палящее солнце… А за следующим поворотом ее встречает отец.
Клара узнает его сразу, хотя не видела уже много лет, да и стоит он к ней спиной. Худой, высокий, короткие волосы блестят сединой. Светло-серая форма республиканской гвардии совсем выгорела на солнце. Правый рукав разодран в клочья – там, где полковничьи нашивки вырваны с мясом. К тому же отец без сапог.
Клара останавливается за пять шагов, не решаясь подойти ближе. Отец? Откуда он здесь? В то же время Клара не удивлена: а где ему еще быть, как не среди своих виноградников? Чудовище за стеной снова начинает пыхтеть: уф-уф, уф-уф. Едва ли отец это замечает; он даже не вздрагивает, спина прямая, будто вместо позвоночника у него стальной прут.
– Клара.
Она молчит.
– Ты опоздала, Клара, – говорит полковник Сильва и заходится в громком кашле. На раскаленный желтый камень падают темные капли.
– Опоздала?
Отец поворачивается. Его лицо неподвижно, как восковая маска, того и гляди начнет плавиться на солнце и потечет волнами. Щеки ввалились так, что выпирают острые скулы и видны зубы. Но Кларе никак не удается разглядеть его глаза – стекла очков сверкают, точно две золотые монеты.
– Видишь их? – Отец взмахом указывает на холм.
Клара должна отвернуться. Солнце слепит до боли, слезы текут в три ручья. Но она продолжает смотреть и в конце концов замечает рядом с домом несколько диковинных фигур.
Друг за дружкой они карабкаются по склону холма, спотыкаясь и раскачиваясь, точно марионетки в руках неумелого кукловода. Это и есть куклы, вернее – люди, вырядившиеся в кукол. Огромные головы из папье-маше блестят нарочито яркими красками. Слишком большие головы для таких маленьких людей: кажется, еще чуть-чуть – и фигуры попадают, точно сбитые кегли, и покатятся вниз. Кларе мерещится глухой перестук, словно кто-то бьет в барабан из тыквы-горлянки.
Разумеется, Клара узнает их. Это же куклы-каприччо! Крестьяне надевают такие костюмы на праздник урожая в Лос-Франка, а потом сжигают на огромном костре в день начала зимы. Маски: Сарацин, Ведьма, Солдат, Черт и еще две, которые она не может разглядеть. И кто это удумал наряжаться так посреди лета?
– Каприччо?
Отец кивает.
– Ты опоздала. Они забрали ее.
Куклы бегут прочь от дома на противоположную сторону холма. Мгновение – и они скрываются за кипарисами. Лишь Черт оборачивается: кроваво-красная голова с черными рожками наклоняется вправо, короткий плащик полощется на ветру. Черт вскидывает трезубец в издевательском приветствии и спешит за остальными.
– Ее? – переспрашивает Клара. – Кого они забрали?
Отец снова кашляет, сплевывает кровь. Клара бросается к нему – она хочет помочь, поддержать, но отец отступает, предупреждающе подняв руки. Чудовище за стеной громко шипит.
– Мне ты не поможешь. Ты должна вернуть ее.
– Кого?!
Отец дергает головой, выпрямляется, расправляет плечи. Форма на груди бурая от спекшейся крови.
– Пожалуйста, Клара. Верни ее.
– Но…
Клара облизывает пересохшие губы. Есть еще один вопрос, который она должна задать. Важный вопрос.
– Папа? Но ты… Тебя же…
Полковник Сильва улыбается. Улыбка едкая, словно уголки губ подрезали опасной бритвой.
– Расстреляли? – заканчивает он. – И что с того? Здесь это не имеет значения.
Чудовище с силой бросается на стену. Трещат виноградные лозы, осыпаются листья. Клара пятится.
– Верни ее, Клара, – говорит отец. – Обещай мне.
– Но я не… – Она встряхивает пыльной челкой. – Я не успею. Они слишком далеко, мне их не догнать. И Чудовище…
– Чудовище? – смеется отец. – Ты про моего старого друга? Не бойся, он тебе поможет. Я зову его Южный Почтовый.
Сухие ветви летят на землю. Клара вскрикивает и зажимает рот ладонью. Участок виноградной стены падает, а в образовавшейся дыре Клара видит Чудовище. Вернее – часть его длинного тела: тугие мышцы перекатываются под темно-зеленой шкурой, плоские чешуи переливаются на солнце. Уф-уф… Чудовище вздрагивает на каждом вдохе, тяжело ворочается. Но Клара смотрит лишь на высокую дверь с пыльным окном, вделанную в чешуйчатый бок. Над дверью белой краской выведен номер 14.
– Ты справишься, – говорит отец. – Я верю в тебя.
Он указывает на дверь, и та распахивается, подчиняясь немому приказу, открывая взору тесное купе с жесткими деревянными скамейками. У дальней стенки сидит какой-то человек, пряча лицо в газете. Клара шагает к двери, но останавливается в нерешительности.
– Я не…
– Не бойся. Южный Почтовый доставит тебя куда нужно. Только поспеши.
– Ясно.
Клара забирается в купе, садится на свободную скамейку.
– Только скажи: кого я должна вернуть? Я…
Однако отец молчит. Дверь купе захлопывается. Клара прижимается к горячему стеклу, всматриваясь в стройную фигуру полковника Сильвы. Все еще улыбаясь, тот достает из окровавленного нагрудного кармана дешевую оловянную свистульку, точно такую же он когда-то купил ей на сельской ярмарке. Свист, пронзительный и нервный, заглушает прочие звуки. Первый, второй… На третий сигнал Чудовище дергается. Клара ударяется лбом о стекло и открывает глаза.
Поезд часто запыхтел, набирая обороты. Уф-уф, уф-уф… За пыльным стеклом виднелся пустой перрон в богом забытой деревушке. К путям жались серые домики с красными крышами, чахлые картофельные грядки – и ни одного виноградника в округе.
Клара отвернулась от окна. Она сидела в душном купе второго класса, пропахшем табачным дымом и дешевым одеколоном. И мужским потом. Единственный попутчик уткнулся во вчерашнюю «Суаре». С первой полосы скалился в жабьей ухмылке Президент Республики, грозя кулаком жирному заголовку: «МЫ СПАСЕМ ПОРЯДОК!».
Заметив, что Клара проснулась, попутчик зашуршал газетой и посмотрел на нее поверх очков без дужек. Клара смущенно поправила прилипшую ко лбу челку. Ладони оказались неприятно влажными.
– Дурной сон? – спросил попутчик – без всякого, впрочем, интереса.
Поддев пальцем цепочку на шее, Клара вытащила тонкую оловянную свистульку и сжала в кулаке. Сон? Да… И там, во сне, она должна была что-то сделать, что-то очень важное… Клара глубоко вздохнула.
– Надеюсь, только сон.
Глава 2
С шумом выдохнув облако пара, поезд дернулся и замер, точно испустил дух. Лязгнула вагонная сцепка. Прижавшись к окну, Клара глядела на перрон, по которому, толкаясь, бежали носильщики, спеша перехватить богатеньких пассажиров из первого класса. Тут все просто: кто успел, тому и сливки. Накрапывал дождик, и стекло с противоположной стороны украсила мелкая россыпь блестящих капель. Ну, вот и все, приехала. Добро пожаловать в Столицу.
Клара поправила берет и проверила застежки стоящего на коленях саквояжа. Ее попутчик, не попрощавшись, вышел из купе. Дверь он оставил открытой, и холодный ветер тут же ворвался внутрь, лизнул по щекам колючей моросью дождя, приветствуя ее, словно пес, заждавшийся свою хозяйку. Клара вздрогнула и поморщилась. Гадость какая! И это в середине июня! Но такое уж здесь лето – холодное и мокрое. Она подняла воротник тонкого пальто. В горах она надевала его только зимой, но теперь придется привыкать к другой погоде. Подхватив саквояж, Клара шагнула под мелкий дождь.
И едва успела увернуться от тележки, нагруженной цветными баулами.
– Эй! Эй! Осторожно! Дорогу! – заорал носильщик, но потом смягчился. – Тебе помочь, а, девушка-красавица? Беру недорого.
Он кивком указал на саквояж. Клара замотала головой, сжимая потертую ручку.
– Нет. Я сама. – Не хотелось признаваться, что у нее почти нет денег. Впрочем, носильщик сам догадался.
– А за поцелуй? – подмигнул он, но в этот момент за его спиной прозвучал гневный окрик:
– Эй вы! Не задерживайтесь! За что я деньги плачу?
Как бык сквозь заросли чертополоха, расталкивая людей не столько локтями, сколько внушительным бюстом, через вокзальную толпу пробилась дама в пышном платье и дорогой шляпке с перьями, очевидно, хозяйка баулов. С покатых плеч скалилась злобная горжетка из лисы. Несмотря на прохладную погоду, женщина яростно обмахивалась веером и смотрела по сторонам с таким видом, будто все норовят ее обидеть.
Носильщик пожал плечами и двинулся дальше, разгоняя криками людей на перроне.
– Дорогу! Дорогу! Поберегись!
Дама, однако, задержалась. Смерив Клару взглядом, она поморщилась, словно под нос ей сунули дохлую крысу.
– Совсем обнаглели, – сказала она. – Весь страх растеряли.
– Простите?
Дама не удостоила ее ответом. Задрав подбородок, она удалилась вслед за носильщиком и при этом вся тряслась не то от холода, не то от гнева. Клара только захлопала глазами.
Что-то не так? Может, с дороги она выглядела помятой, да и пальто не новое, потертое, но в целом – ничего особенного. Она видела свое отражение в окне вагона. Женщина же смотрела на нее так, словно, сама того не заметив, Клара превратилась в страшное насекомое. Да и другие пассажиры, проходя мимо, то и дело бросали в ее сторону недобрые взгляды. Неужели настолько заметно, что она не местная? И что с того? Это же Столица, здесь каждый второй – приезжий.
Она глубоко вдохнула холодный туман, пахнущий дымом, угольной пылью, тиной и чем-то кислым. Спокойно, Клара Сильва, спокойно. Держи себя в руках. Ничего такого нет, никто на тебя не косится, всем на тебя наплевать. Просто ты устала с дороги, одна в чужом городе, вся как на иголках. И немудрено: за последнюю неделю ей ни разу не удалось нормально выспаться. Тут и не такое померещится.
Клара едва запомнила эти дни, наполненные поездами, пересадками, незнакомыми станциями, вокзальными буфетами и мутными обрывками снов. Дни, слипшиеся в серую массу, в которой невозможно отличить одно от другого. Но сейчас ее долгое путешествие подошло к концу. Клара нащупала в кармане картонный прямоугольник размером с сигаретную пачку. Осталось совсем немного. Уставившись себе под ноги, чтобы не засекаться на косых взглядах, она зашагала к зданию вокзала.
У высоких деревянных дверей топталась парочка молодых людей в оливково-зеленых рубашках. С дежурными улыбками они раздавали всем проходящим цветные листовки. Вручили и Кларе; она взяла мимоходом и только потом посмотрела, что именно ей сунули в руки. Пропагандистская листовка… На картинке героически улыбался краснолицый рабочий, точно младенца, прижимая к груди огромный гаечный ключ:
ПОДДЕРЖИ ПРЕЗИДЕНТА!
СТРАНЕ НУЖНЫ НОВЫЕ ФАБРИКИ И ДОРОГИ!
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ЗАЕМ – 5 %
ВЫГОДНО И ПАТРИОТИЧНО!
Вот уж с чем Клара точно не собиралась связываться.
– Спасибо. Мне не надо.
Один из парней повернулся. Его рубашка была застегнута на все пуговицы, а узкий черный галстук так сильно сжимал ворот, что на шее выступили красные пятна.
– Че?
– Мне не нужно, спасибо. – Клара протянула ему листовку.
Парень растерялся и глянул на приятеля. Тот сплюнул сквозь зубы.
– Оставь. Не видишь, что ли? Она же из этих. – Он с силой дернул листовку из рук Клары, порвав бумажку пополам. – Проваливай отсюда. Твое счастье, что здесь полно народа, а то бы… Но ничего, скоро мы до вас доберемся. До каждого. Разом покончим с вашей заразой.
И он снова сплюнул, целясь в туфли Клары. Не попал.
Клара осторожно поставила саквояж на перрон. Она плохо понимала, что происходит, но оскорбление было слишком явным, чтобы смотреть на него сквозь пальцы.
– Извинись.
– Не понял?
– Я сказала: извинись. – Клара сжала кулаки.
Было бы проще, будь они в горах. Наваху отец подарил ей на восьмилетие, как того требовала традиция. Но сейчас нож лежал на дне саквояжа. Впрочем, там, откуда она была родом, девушки умели постоять за себя и без оружия. Чтобы расцарапать лицо, нож, в общем-то, не нужен.
– Кто это тут пискнул? – Парень приставил ладонь к уху. – Какая-то крыса-анархиса?
Его приятель заржал, как мерин.
– Крыса? А ты пни ее сапогом. В этой стране все честно: каждой крысе по крепкому сапогу.
Клара напряглась. Извиняться парни не собирались, значит… Но не успела она сделать и полшага навстречу обидчикам, как за спиной возник еще один носильщик, невысокий крепыш с длинными усами.
– Эй! Девушка-красавица, давай помогу?
Не дожидаясь ответа, он подхватил саквояж, а второй рукой крепко сжал ее локоть. Прежде чем Клара опомнилась, он потащил ее в здание вокзала. Парни в зеленых рубашках не ожидали такого поворота и даже не попытались их остановить.
Клара едва не упала, поскользнувшись на мраморном полу, но носильщик ее не отпустил.
– Ты рехнулась? – зашипел он ей прямо в ухо. – Драться надумала? С этими? У тебя совсем мозгов нет?!
– Что вы себе…
– Тебя же провоцируют, а ты повелась, дуреха. Нашла с кем связываться! Отделают тебя за милую душу, и ты же будешь виновата. А то и в кутузку упекут на недельку. Со всеми вытекающими. Ты головой соображаешь?
Свободной рукой Клара толкнула носильщика в грудь. Тот споткнулся и посмотрел на нее с почти детской обидой. Даже губы надул.
– Эй! Ты чего? Я же тебе помогаю!
– Да что тут происходит?! За кого вы меня принимаете?
Носильщик промолчал. Щурясь, он посмотрел ей за спину.
– Ну вот… Допрыгалась.
Клара обернулась. У дверей парни в зеленых рубашках разговаривали с толстым жандармом, указывая на нее пальцами, а тот механически кивал на каждое их слово. Наконец, страж порядка поправил ремень на пузе, подровнял фуражку с блестящей кокардой и тяжелым шагом заковылял в их сторону. Носильщик громко выдохнул в усы.
– Допрыгалась, – повторил он. – Вот надо тебе было их дразнить? У них же вместо мозгов пиво да тушеная капуста. А ваши для них как красная тряпка для быка.
Он нервно хохотнул, но Клара не успела спросить, что все это значит: подошел жандарм.
– Барышня. – Он козырнул двумя пальцами. – Могу я взглянуть на ваши документы?
– Конечно. – Из внутреннего кармана Клара вытащила паспорт. – А в чем, собственно, дело?
Жандарм не ответил. Паспорт он взял за самый уголок, словно боялся испачкаться.
– Так… Ну и что тут у нас?
Клара промолчала. Люди, спешившие к выходу, старательно избегали смотреть в ее сторону. И не только они: вокзал продолжал жить своей обычной жизнью, но у Клары появилось такое чувство, словно она каким-то образом выпала из общего потока. Будто ее заколдовали и она стала невидимкой для всех, кроме хмурого толстяка-жандарма. Клара слышала множество историй о людях, которые пропадают на вокзалах, но никогда не думала, что это происходит таким образом.
Пока жандарм с нарочитой внимательностью изучал ее документы, Клара огляделась.
Они стояли посреди широкого круглого зала с мутными стрельчатыми окнами. Вдоль стен на чугунных скамейках спали люди, укрывшись газетами и бумажными мешками, как будто это могло защитить от холода. А за открытыми дверьми в город виднелась привокзальная площадь, запруженная черными автомобилями. Где-то далеко, чуть ли не в другом мире, прозвенел трамвай и тут же, вторя ему, запели церковные колокола. Город был так близко…
Но затем Клара подняла взгляд и вздрогнула. Над входными дверьми висел огромный, в два человеческих роста, портрет Президента Республики, выполненный в грубой, но яркой манере. Зрелище не для слабонервных. Художник, видимо, хотел придать физиономии Президента героическое выражение, но получилось плохо – слишком толстые щеки и слишком маленькие глазки. В итоге вид у Господина Президента был такой, будто он страдает от запора, а взгляд – словно его застукали на горшке. Именно так он и смотрел на всех, кто осмеливался пройти через двери в город, не опустив глаза, не уставившись стыдливо себе под ноги. После подобного взгляда хочешь не хочешь, а шея сама согнется. Клара не поняла, было ли это ошибкой художника или так задумывалось изначально.
– Так-так-так… Клара Сильва, – прочитал жандарм, листая зеленые страницы. – Из Лос-Франка? Не далековато ли забралась?
Клара пожала плечами: мол, можно и дальше.
– С какой целью прибыли в Столицу?
– К родственнице. Она живет здесь.
Жандарм обернулся к ухмыляющимся парням в оливковых рубашках и нервно поправил фуражку.
– Кхм… Э… Что-то не похожи вы на фотографию. – Голос его дрогнул. – Тут волосы длиннее будут. Это точно ваши документы?
– Мои. Я подстриглась, – сказала Клара, не понимая, как можно к такому придираться.
– Да неужели?
Жандарм закрыл паспорт и постучал корешком по пальцу.
– Вот что, барышня. Придется пройти в участок. Там разберемся, подстриглись вы или еще чего… Ваши вещи?
Он кивнул на саквояж и, не дожидаясь ответа, сказал носильщику:
– Бери. Пойдешь с нами.
Бедолага вцепился в картуз.
– Не! Погоди… Ты меня не впутывай. Мне работать надо.
– В участке разберемся, – перебил его жандарм.
– Что случилось? Я не понимаю. – Клара встряхнула головой. – Вы меня арестовываете? За что?
Жандарм натянуто улыбнулся.
– Барышня, не стройте из себя идиотку. Эти молодые люди утверждают, что вы грубо оскорбили Президента Республики. И, судя по вашему виду, так оно и было. А оскорбление Президента – это, между прочим, серьезное правонарушение.
– Оскорбила… кого?!
Клара подняла взгляд на портрет. Президент и в самом деле выглядел оскорбленным, только она здесь была совершенно ни при чем. Скорее, винить следовало художника или, на худой конец, президентского повара.
– Слушай, Антуан. – Носильщик перешел на доверительный тон. – Ну что ты начинаешь? Ты же знаешь этих. У них чихнешь не так – уже оскорбление Президента.
– Я знаю, – поморщился жандарм. – Но и ты меня пойми. Они жалобу накатают, мне с начальством разбираться. Там, наверху, их любят. Так что хватит препираться. Не могу я вас отпустить, а так выпишу минимальный штраф – и все довольны.
– Штраф?! Но за что? Я же не сделала ничего такого!
– Поверьте, барышня, так будет лучше для всех.
Жандарм взял Клару под локоть, носильщик с хмурым видом поднял саквояж. Похоже, он был уже не рад, что вызвался помочь.
– ВОР, УБИЙЦА И ЛЖЕЦ!
Нервный крик прозвучал как выстрел, заглушая гомон вокзала. Клара тут же обернулась, но только и успела заметить, как долговязый тип в распахнутом пальто и ярко-красном шарфе швырнул что-то в портрет Президента Республики.
Зал притих – на долгое-долгое мгновение, – и в абсолютной тишине раздался влажный чавкающий звук. Мерзкий, словно кто-то вывернул на пол огромный котел с переваренной овсянкой. И по груди Президента, по звездной россыпи орденов и медалей, поползло огромное красное пятно. В первое мгновение Кларе почудилось, что это кровь. Она испуганно сжалась, но, к счастью, быстро поняла, что это просто краска. Яркая и блестящая красная краска.
Тип в красном шарфе громко захохотал, оглядывая изумленных людей. Лохматый и небритый, с болезненно перекошенным лицом, – прежде чем кто-либо опомнился, он бросился к дверям, размахивая руками. А красная краска текла и текла по портрету, падала на пол крупными каплями и собиралась в огромную кроваво-красную лужу.
Первыми опомнились парни в зеленых рубашках. Не сговариваясь они бросились вслед за сумасшедшим, грубо расталкивая всех, кто оказывался у них на пути. Какая-то женщина упала, кто-то громко выругался, и грубое слово будто запустило остановившиеся часы.
– Вот дрянь! – проскулил жандарм.
Выронив паспорт Клары, он рванул за зелеными рубашками, на ходу доставая свисток. В зале нарастал гул, точно в растревоженном улье. Упавшая женщина завизжала, следом заплакал ребенок.
– Ну, ничего ж себе… – прошептал носильщик. – Это так вы друг другу помогаете?
Он торопливо поднял паспорт и вручил Кларе. Она тупо уставилась на документы, не понимая, что ей теперь делать. Не идти же самой в участок?
– Да что ты стоишь столбом?! Быстрее. Или ты собралась ждать, когда они вернутся? Если они не поймают твоего дружка, они так разозлятся, что пожалеешь, что вообще на свет родилась.
И тут нервы Клары окончательно сдали. Она выпрямилась и чуть ли не взвизгнула, не пытаясь скрыть истерических ноток в голосе:
– Дружка?! Какого дружка?! За кого вы меня принимаете? Я только приехала. Я…
Она в сердцах рубанула воздух ребром ладони. Носильщик отпрянул.
– Эй! Эй! Стой-погоди! Так ты что, не из этих, что ли?
– Нет! Кем бы они ни были.
Носильщик дернул себя за ус.
– Тогда почему у тебя берет красный? Любой дурак знает, что у вас это вроде опознавательного знака, чтобы своих отличать.
– Каких еще своих?! О чем вы говорите?!
Носильщик потянул за ус сильнее, словно хотел его оторвать.
– Как о чем? Ты же социалистка? Или анархистка? Да какая разница! Черт ногу сломит в ваших народных фронтах и боевых отрядах!
Он вопросительно посмотрел на Клару, но, встретив лишь изумленный взгляд, всплеснул руками.
– Да чтоб тебя! Тогда какого черта ты так вырядилась?! У этих брешистских молодчиков мозгов меньше, чем у коровы. Увидят красную тряпку – и все, сносит крышу, ничего не соображают. Сняла бы ты лучше этот берет, не дразнила бы лихо!
Клара подняла глаза на кровавое пятно на груди Президента Республики. Затем посмотрела на пассажиров, брезгливо обходящих лужу на полу, и отметила не менее дюжины злых взглядов в свою сторону.
– Ни за что, – сказала она, поправляя берет. Непослушная челка сбилась набок.
Носильщик переступил с ноги на ногу. Он тоже заметил, что все на них смотрят.
– Ну, тогда поторопись. И лучше тебе взять такси. У меня тут есть приятель – довезет мигом и лишних денег не возьмет. Тебе далеко?
– Отель «Луна», – сказала Клара. – Это на набережной Святого Мартина. Знаете, где это?
Плечи носильщика опустились.
– О… Что? Все так плохо?
