Kitabı oxu: «Песок сквозь пальцы», səhifə 5

Они ехали и болтали до темноты, пока была различима дорога. Он узнал, что она не смотрит сериалы, не особенно любит стихи, читает классику. Поговорили про «Бесов» Достоевского, подискутировали про Кириллова из тех же «Бесов», он принялся убеждать ее, что самый лучший роман у Федор Михалыча – это «Преступление и наказание», что все его герои – одни и те же, и кочуют из романа в роман, а наиболее прописанные – все же там, в «Преступлении»…

По темноте, когда зажгли фонари, поняли, что ехать рядом уже не получится, он встал сзади, уже не разговаривали, сосредоточились на дороге. Так прошли часа два, те самые, что потратили на ремонт. Эти два часа с фонарями вымотали обоих, так что асфальт и КПП, знаменующий окончание Палестинской автономии, уже даже и не обрадовали. Катились молча рядом, светили на дорогу, молчали, иногда поглядывая друг на друга, на маячивших впереди Алексея и Регину, которым хватало света луны и выжимали из последних сил. Наконец, слева блеснул свинец Мертвого моря, Алексей стал искать поворот к стоянке с водой, сбился, они вернулись, потом проехали еще, потом свернули опять…

«Стойте здесь, ждите. Я сейчас», – Алексей тоже устал, но стоянку надо было найти, они встали на какой-то разрушенной фазенде, прислонили велосипеды к столбам, сами сели, как тогда на дороге, спиной к спине. Он молчал, чувствуя ее жар, впитанный за день, потом сказал осторожно: «Мы, наверное, как лампочки светимся в инфракрасном излучении», она хмыкнула, прислонила голову к его голове…

«Всё, не могу найти стоянку. Где-то мы ее проскочили. Становимся здесь. Завтра встанем, проедем километров двадцать до оазиса Эйн Геди, там наберем воды, позавтракаем», – Алексей был обескуражен, но деваться-то было куда?

Выбрали места под палатки, поставились, сцепили велосипеды. Открыли две банки сайры, но он отказался от еды, представив вкус этой соленой жижи из банки, от которой пить захочется еще больше, провел шершавым языком по губам и полез в палатку. Как там говорили викинги? «Кто спит, тот ест»? У него будет случай частный – «Кто спит, тот пьет». Он улегся, прислушиваясь к рыбном пиру за стенкой палатки, закрыл глаза – и тут же улетел в сон без сновидений, как в колодец…

День шестой: заброшенная фазенда на Мертвом море – оазис Эйн-Геди – крепость Масада – пляж города Эйн-Бокек, дистанция 54 км

Проснулись все как-то одновременно и очень рано – было около пяти часов, уже рассвело, от земли исходило тепло, заставляя его червячком выскользнуть из спальника и… Фуу! Носки, брошенные у входа, приобрели заскорузлый и причудливый вид, и от них ощутимо разило. Он сгреб их брезгливо, сложил, вспомнив анекдот про Василия Иваныча и сломанные носки, сунул в мешочек из своих последних запасов. С сомнением оглядел грязные ноги, торчащие из черного термобелья. Уж лучше так…

Обе палатки кряхтели и шевелились, словно собирались родить на свет Божий своих жителей. Он отбежал за полуразвалившийся навес из сухих пальмовых ветвей, облегчился, с удовольствием подставляя лицо с закрытыми глазами ветерку. А вот руки помыть… М-да. Огляделся, потягиваясь и зевая.

Метрах в двадцати от него простиралась глубокая извилистая трещина, широкая и страшная, как щербатый рот великана. Ого! Он подошел к краю, осторожно заглянул. Как глубоко! За этой трещиной шла еще одна, а дальше тяжело отблескивало море. Мертвое море… И не подойти отсюда, подумал он, снова заглянул в овраг. Так вот почему тут все заброшено! Хотели оборудовать, так все близко – море, дорога, а поди ж ты – стихия, ест берег море-то! Толкнул ногой камушки вниз, развернулся, пошел назад, огибая навес с твердыми, как кости доисторических животных, пальмовыми палками. Чуть в стороне заметил покосившиеся зонтики умершего пляжа.

Лагерь свернули удивительно быстро, про воду никто даже не заикнулся, только прополоскали во рту остатками из Богомилиной бутылочки-заначки, прыгнули по седлам – и в путь, пока еще не начало припекать. Ехали, поглядывая на пустынный берег странного моря, от которого остро пахло чем-то непонятно-неопределимым, дорога шла почти ровно, без особых подъемов, что его порадовало. Еще должно было бы радовать отсутствие машин, но оно почему-то слегка напрягало, как будто они тут были совсем одни на много сотен километров. «Вот и нет, вчера же проезжали КПП», – вспомнил он и повеселел. Вскоре их обогнала легковушка, потом еще.

Заскочив на небольшой подъем, остановились возле смотровой площадки, нависающей над берегом, решили сфотографироваться на фоне Мертвого моря. «А меня сфотографируй», – попросила Богомила, протягивая ему телефон, он взял, отошел к дороге, навел.

Без темных очков, раскрасневшаяся, она смотрела на него и улыбалась. Он замер, вдруг увидев ее такой… Такой… Он не мог подобрать определений, но вдруг понял, что безумно хочет ее. Вот такую – жаркую, с потрескавшимися губами, с длинными красными ногами… Черт…

Улыбка сползла с ее лица. «Эй, Олександр Иваныч, ты чего это? Залип? Фотографируй давай!» И снова улыбнулась, безумно сочетая в себе насмешку и еще большую сексуальность. Он сфотографировал, отдал телефон, немного задержав его в руках. Она фыркнула, стрельнула глазами в сторону Регины, кругами ездящей по площадке, запрыгнула в седло…

Через десять километров впереди показались пальмы и строения – подъезжали к оазису Эйн Геди.

…На большой тенистой площадке, за несколькими автобусами, располагался огромный купол, укрытый пальмовыми ветвями, рядом находились кафешка, туалет и вход в какой-то то ли заказник, то ли национальный парк, судя по карте на стенде – здоровущий. Они прислонили велосипеды к столику с лавками и помчались в туалет. Там он выпил, наверное, литра два воды, пока в животе не заурчало, потом сунул голову под кран и с наслаждением держал ее там минуты две. Почистил зубы, побрился, чувствуя, как отступает вчерашний день, набрал воды во все емкости. Алексей, увидев его, выходящим из туалета, махнул рукой и устремился ему на смену. На столе уже стоял котелок, горелка и лежало несколько пакетов еды. Итак, чего едим сегодня?

Богомила вышла с мокрой головой, бросила полотенце на багажник, кивнула в сторону кафешки: «Посмотрим?» Пока шли к прилавку, она норовила пройти по солнцу, покачивая черными тяжелыми мокрыми волосами, с которых на него летели брызги. «Не простынешь?» – «Та ни… – беспечно закрутила она головой. – Не дождетесь». И улыбнулась, как тогда, у края дороги, прямо в глаза.

Он взял зеленый чай, она – какой-то манговый айс-сок, пошли обратно. «Ммм… вкусно! Хочешь попробовать?» – протянула ему стаканчик с соломинкой. Он осторожно втянул ледяное крошево. Действительно, вкусно.

Вышла, расчесываясь, Регина, подошла к столу, стрельнула глазами по стаканчикам: «Хомячите?» – «Ага! – просто отозвалась Богомила и протянула ей стаканчик: Хочешь?» – «Шо я, не пробовала, что ли, этого льда? – фыркнула Регина. – Сами ешьте».

По завершении завтрака, который Алексей решил сделать в виде вчерашнего несостоявшегося на ужин борща с тушенкой, все немного осоловели, но решили, что лучше ехать, чем не ехать. После этого нехитрого трюизма собрались, попили еще, про запас, и покатили дальше.

Километров через десять они свернули с основной дороги вправо, в сторону от моря и стали понемногу, но ощутимо подниматься, направляясь к высоким горным вершинам. Через три километра они подъехали к комплексу зданий, расположенному у основания здоровенной столообразной горы, к вершине которой уходили фуникулеры.

«Добро пожаловать к крепости Масада! – картинно вскинул руки к вершине Алексей, слез с велосипеда и закатил его по узкому проходу в рекреацию, прикрытую сверху тентом. – Тут мы и расположимся на обед. Ну, а поскольку завтракали недавно, то я пока посижу в дармовом вай-фае, а вы можете подняться на вершину. Есть два пути – пешком и в кабинке».

Все трое решили экономить силы, а не деньги, и подняться фуникулером, откуда из кабинки можно было видеть, как по крутой, местами ступенчатой тропе, некоторые посетители музея-крепости героически взбираются вверх под палящим солнцем.

Кабинка качнулась, остановилась у края верхней площадки, снаружи открыли двери, и они вышли, смешавшись с группой туристов. Возле северной стены развевался большущий израильский флаг в центре ровной площадки. «Есть два места в Израиле, -вспомнил он экскурсовода Инну, – где наши солдаты приносят присягу – у Стены Плача и на крепости Масада». Так вот она какая, гордость израильтян! Он огляделся, пропустив женщин вперед. Вершина была плоская, не очень ровная, вся испещренная дорожками для туристов. По краю шла мощная крепостная стена из камней, часто переходящая в строения разной высоты и ширины. Кое-где ограждения отмечали, похоже, незавершенные археологические раскопки. Он догнал Регину и Богомилу, подошедших к флагу, протянул им русскоязычные буклеты: «Будете читать?» Они взяли.

«И что здесь? Чем интересна эта крепость?» – спросила Регина, не открывая проспект. Он откашлялся, заглянул в буклет: «Во время восстания в конце первого века тут была осада. Римский легион в восемь тысяч солдат год держали тут взаперти повстанцев-иудеев. Их называли сикариями из-за кинжалов, которые они носили в складках хитонов. За год римляне отсыпали стены внизу, подкатили метательные и стенобитные орудия и пробили проходы. Тогда защитники крепости, а их было около тысячи, решили покончить с собой, чтобы не попасть в плен. Сначала они убили своих жен и детей, а потом бросили жребий, чтобы десяток прикончил остальных. Последний поджег деревянные постройки и заколол себя. Иосиф Флавий в своей книге про эту войну писал, что, когда римляне поднялись в Масаду, они не ликовали победе, увидев мертвых, лежащих в обнимку со своими семьями, наоборот, они были подавлены и поражены. Две женщины с детьми спрятались под телегой в пещере и рассказали римлянам, как все было».

«Да, я читала об этой истории» – задумчиво кивнула головой Богомила.

«Ужасно! Это жеж просто… фанатизм какой-то?!» – воскликнула Регина.

Он помолчал, потом махнул рукой: «Идем?»

Сначала отбилась Богомила, присела в теньке на лавочку, закрыла глаза: «Идите. Я тут посижу. Послушаю». Они пошли вдоль восточной стены, он спускался в краю, заглядывал в отгороженные комнаты-камеры и не заметил, как ушла вперед Регина. Ну, ушла и ушла.

Масада затягивала его внутрь себя. Он шел и шел, упорно обходя все здания и сооружения, а в голове его мелькали события двухтысячелетней давности. Как это было здесь? А вот здесь? Кучка каменных ядер, каменоломня, уходящая щелью вниз, узкие проходы между стенами и казармами… Он выглянул с обрыва вниз, зашагнув за барьер. Мелкие камушки посыпались вниз, с высоты почти четырехсот метров. Что думали они, когда сидели тут целый год? Что римляне уйдут? Смешно. Римляне никогда не уходили. Что Бог поможет им? А может, они вспоминали, как сорок лет назад в святом городе был распят человек, которого называли Мессией? Впрочем, их предводителя, внука знаменитого Иуды Галилеянина, тоже многие считали обещанным избавителем, способным призвать на помощь легионы ангелов. А когда ангелы не пришли, когда было принято последнее решение, что было в их головах? Как они объясняли, что сейчас будет, своим женам и детям? Или не объясняли? Он сухо сглотнул, потянулся за бутылкой с водой. Вид отсюда, конечно, открывался великолепный – Заиорданье, Мертвое море, ровная долина перед ним. А на юге – тоже долина и горы, горы… Пустынные, как Масада, бесконечные, как океан. И в виду всего этого великолепия, под жарким весенним солнцем (он вспомнил Иосифа Флавия: тогда, как и сейчас, было время накануне Пасхи), они резали друг другу глотки, словно овцам, покорно лежащим на жертвеннике… Вызывало ли это в нем восхищение? Пожалуй, нет. Разве, если бы он был евреем, если бы это была его земля и его история… Отвращение? Тоже нет. То, о чем рассказывал ему отец, когда он просил его: «Папа, расскажи про войну?», было похоже, отец иногда увлекался, и ему становилось страшно от его рассказов, а потом, когда тот спохватывался, замолкал, он сидел молча под его жесткой рукой, которая гладила, гладила его волосы, словно пыталась стереть что-то лишнее, что он случайно сболтнул, какую-то тайну, общую и для его отца, выжившего в той мясорубке, и для защитников Масады, отдавших предпочтение смерти…

Он словно заблудился во времени, бродя по развалинам, по лабиринтам складских помещений и Северного дворца Ирода Великого, основателя этого города-крепости. Потом он глянул на часы и ахнул: полтора часа! И он помчался к навесу, где была оставлена Богомила. Ее там, естественно, уже не было. Он побежал к фуникулеру, спустился вниз, проскочил в рекреацию…

«О! вот и Александр Иванович вернулся! – Богомила улыбалась ему, манила рукой. – Доставай скорее чашки, уже все давно готово» – «А я тебя искал. Ты же сказала, что нас там ждать будешь…» Брови Богомилы взлетели вверх: «Это ж сколько ждать надо было вас, Александр Иваныч? До второго пришествия?» – «А мы уже подумали, Сашко, что вы решили там поселиться, в этой самой Масаде. Уже план составляли, как ваш багаж разбрасывать будем. Колбаску доставайте, я порежу…» – Регина была в своем репертуаре.

«А мы что, не спешим? – он жевал за обе щеки, с каким-то пробудившимся вдруг в нем аппетитом, беспокойно поглядывал на часы. – Еще пара часов и все, темнота!» – «Та не хвилюйся, до ночевки километров пятнадцать, почти все под горку. Може даже еще и искупаемся посветлу», – Алексей был спокоен и невозмутим.

Так и было. Скатились вниз, к трассе, буквально за минуты, поднажали на хорошем асфальте, и вскоре дорога вошла в дугу прямо по берегу Мертвого моря. На дальней части дуги виднелся город. «Эйн-Бокек, еще километра четыре, и мы на месте», – махнул рукой Алексей.

Город проскочили ходом, отметили только кучу всяких кафе и спа-отелей, слева невдалеке виднелся городской пляж. «Где тут местные живут? – подумал он, вертя головой. – Городок маленький, все на виду, а жилых домов вообще не видно…»

За городом, в полкилометре, уже по сумеркам, на береговой линии они увидели умывальник и пляж, очерченный большими камнями. Там и разбили лагерь под ветром, который усиливался порывами, выхватывая из рук то палатку, то колышки. Они ставили палатку с Алексеем, споро и быстро. Регина металась, хватала то одно, то другое, покрикивала на Богомилу, которая уже не скрывала раздражения и огрызалась. В этот момент порыв ветра и унес чехол от Богомилиной палатки куда-то в темноту.

«Сейчас, – сказал он, втаптывая в плотную землю последний колышек, – я поищу».

Он побродил с фонарем, нашел чехол от кольев, который тоже унесло ветром, явно давние уже черные кружевные трусики («О как!») и удобное место для туалета. Чехол от палатки пропал, как его и не было…

Ужинали в темноте, потом ждали чай, сидели молча вокруг закипающего котла. Он, чтобы разрушить молчание, стал рассказывать о своих местах, о походах, куда он ходил недавно… Когда допили чай, Богомила грустно сказала, глядя на огни Эйн-Бокека: «А Фарковские там как люди, в хостеле живут…» – «Даже в отеле, – буркнул Алексей, вставая. – Завтра приедут утром. Саша, поможешь помыть посуду?»

…Спать ложились под порывами ветра, пришедшего из пустыни. Палатки гнулись и прижимались к земле. Он быстро уснул, и ему приснилась пустыня. Он ехал по ней совсем один, фонарик его садился, дорога была еле видна. Он должен был успеть выйти к морю, где его кто-то ждал. Он торопился, выжимал, болели колени и икры, но ни проблеска впереди, ни огонька фонарика не было видно. Ему было страшно, но он упорно крутил педали, даже во сне. Он догонял… Кого?

День седьмой: Пляж за городом Эйн-Бокек (Мертвое море), день, ночь и немного утро.

Утром, после завтрака («Алексей, все-таки, молодец, готовит превосходно, ну, когда бы я молочную кашу уплетал с таким аппетитом?») прикатили на велосипедах Фарковские. Они как бы держали дистанцию, от завтрака отказались («Мы поели, спасибо»), сообщили, что дальше они поедут в Эйлат сами по себе, еда им не нужна, за день до вылета будут в Яффе, заберут свои коробки под велосипеды. Развернулись, укатили в город.

Он покачал головой («Нет, не стоит. Ты только не начинай…»), глядя на Богомилу с ее саркастичной улыбкой, хлопнул Алексея по плечу: «Баба с возу, Алексей… не грузись. Всегда такое было и будет». Тот мрачно кивнул: «Та я жеж понимаю. Обидно просто…» и пошел потрошить продуктовые пакеты, сокращая их рацион окончательно до четверых.

Спустя часа полтора стало припекать. От ночной и утренней прохлады не осталось и следа. Алексей, скидывая видимое напряжение, предложил: «Ну шо, можно прогуляться до городского пляжу, там и душ есть, и лежаки можно взять…» – «Угу, – сказал он, переворачиваясь на коврике, извлеченном из палатки и брошенном в ее же тень. –А в лавке кто останется? – и тут же предложил – а идите вы все… на пляж. А я тут позагораю. И поохраняю заодно» – «Знаешь, – вдруг сказала Богомила, выглядывая из своего кусочка тени, падающего от большого камня темными очками, – я тоже, пожалуй, останусь. Неохота нікуди йти». – «Ну ладно, – обрадовался Алексей. –Мы тогда быстренько с Региной слетаем».

И минут через пятнадцать, скидав в пакеты всякое пляжное, они покатились в сторону города.

«Ну что, Сашко, гуляем? – глядя им вслед и вставая, сказала Богомила. –Устраиваем вечеринку, или как?»

Он сдвинул с носа козырек бейсболки, глянул на нее снизу-вверх, улыбаясь. Хороша ведь, чёртова девка! Знает это и пользуется как хочет! Она стояла над ним в своем черном купальнике, уперши руки в боки, немного позируя. Он закрыл глаза и продекламировал: «Утренняя вечеринка на диком пляже Мертвого моря открыта! Дама хочет коктейль?» – «О нет, сударь, не обижайте даму. Я предпочитаю чистый спирт!» – «А не сгоришь, красавица?» – он снова смотрел на нее снизу, явно любуясь. Она тряхнула черной косой: «А и сгорим, чего теперь? Уже и так сгорели. Будем догорать». Она провела рукой по бедру, от красных ног к белой контрастировавшей линии шорт. У него ухнуло сердце. Она ухмыльнулась, потом посерьезнела: «Я сбегаю, окунусь? Потом ты». Он кивнул: «Давай телефон, поснимаю…»

Он ловил ее в экране, приближал, удалял. Она плюхалась в рассоле, махала ему рукой, крутилась в воде, пытаясь на относительной глубине удержаться на животе, но плотная вода упорно переворачивала ее на спину, и он видел брызги и ее большую грудь. Внезапно, взвизгнув, она помчалась к берегу. Он, бросив телефон на коврик, вскочил. «Ух ты, як пече! – она подлетела к умывальнику, нажала кран, принялась яростно промывать глаза. –И на вкус – ну чисто перец, а не соль, тьфу!»

Он подошел сзади, нажал на краник, который был почему-то повернут вверх. Из крана ударила струя пресной воды, и он направил ее на Богомилу, наклонившуюся над длинным стоком. Она снова взвизгнула, извернулась, хохоча, а потом сама встала под дугу воды, которую он рукой направлял на нее. «Ну вот, была соленая Богомила, а стала просто на солнышке копченая…» – он нажимал и нажимал на кран, а она подскочила, положила руки ему на плечи… и вдруг, смеясь, втолкнула его под падающую дугой струю, сама отскакивая.

«Коварная!» Он скинул мокрую футболку и шорты, стряхнул с ног кроссовки (Чертово облегчение веса! Надо было с собой захватить еще какие-нибудь тапочки!) и помчался к воде. Но не добежал, вернулся. «Ты чого?» – вскинулась Богомила. – «Та ничого. Там такие подходы к воде, шо я себе уси ноги покалечу. Сейчас, погоди…» Он взял свою тонкую туристическую сидушку на резинке, что валялась у палатки, подобрал вторую такую же: «Это чья?» – «Не знаю, – беспечно отозвалась Богомила, с интересом поглядывая на его манипуляции. – Не моя точно». – «Ну и ладно», – он пристроил сидушки на ногах, намотав их, наподобие портянок и закрепив резинками. Оглядел самодельные лапти: «Круть, а?» Она вскинула вверх большой палец, и он пошел по кристаллам соли, к ядовито-соленой воде…

Они искупались еще пару раз и даже поплескались у берега вдвоем, разглядывая причудливые белые кристаллы, и сохли уже у палаток на солнышке, бросив рядом коврики, когда подкатили Регина с Алексеем. «Ух, какой там знатный пляж! И душ, и даже вай-фай! – он оглядел их, – а вы, я вижу, и тут неплохо покупались?» – «Ага, – он поднял голову, кивнул в сторону умывальника. –И поняли предназначение вон того перевернутого крана. Це – душ, а не бидэ!» Шутка получилась пошловатой, но все посмеялись, а Богомила шлепнула его горячей ладошкой по губам. «Фу-ты, накормила солью. А вдруг она слабительная?» – фыркнул он.

Нехотя пообедали супчиком харчо – жара совсем не располагала к еде, но после обеда как-то разморило, и он опять нырнул в тень, перетащив туда коврик. Регина засобиралась в магазин: «Хлеб кончается, надо купить. Ну-ка, давайте скидываться!» Алексей присоединился к ней, а потом над ним качнулась Богомила: «Эй, спящий, проснись! Я схожу к Фарковским в гости? Покараулишь?» Он кивнул, выудил из палатки телефон, открыл в нём книжку: «Ты пешком? Ну, иди, я не сплю». И нашёл «Военного летчика» Экзюпери. Она, благодарно махнув рукой, пошла к дорожке, ведущей в город, а он, поверх телефона смотрел ей вслед…

Алексей и Регина вернулись через час, нагруженные лепешками хлеба. Он встал, достал чистую майку, шорты: «Ладно, схожу и я в этот ваш Эйн-Бокек. Где там, говоришь, бесплатный вай-фай?»

Сигнал он поймал возле городского инфоцентра, присел на скамейку, набрал жену в скайпе. Он говорил с ней долго, скинул фотографию с ним на фоне пальм, расспрашивал о дочери, смотрел в экранчик, улыбался, но перед глазами его была фигурка уходящей в город Богомилы, и с этим он уже ничего не мог поделать. Попрощался, сбросил вызов, сунул смартфон в карман… «Что ты делаешь, эй! О чем ты мечтаешь, святой отец? А ведь мечтаю, – вздохнул он, вставая. – Еще с Иерусалима, если не раньше. И не надо себе-то врать… А с другой стороны – что происходит? Да ничего особенного, легкий флирт, что тут может быть? Так, ерунда. Ей нужна его помощь, моральная поддержка, ему нравится чувствовать себя этаким джентльменом…» Он понимал, что врет-таки себе, что не договаривает каких-то вещей, которые видит во снах, в мечтаниях. И ведь не двадцать, не тридцать, не сорок даже, а все туда же, романтик-мечтатель…

Он двинулся не обратно, а пошел дальше, в город, по единственной центральной дороге, выхватывая из толпы гуляющих ее фигурку…

«Богомила!» – «Ох, Александр Иваныч! Знову ви мене налякали!» – «А я иду, смотрю – ты идешь. По сторонам не смотришь, чешешь себе прямо». – «А ви куди это збиралися?» – «Стоп, Богомила, хватит уже выкать! Договорились же!» – «Ладно-ладно! – она вскинула руки. –Сдаюсь. На милость победителя» – «Ну, раз сдаешься, то пошли» – «Куды это?» – «Як куды? В полон, разумеется! – он рассмеялся, взял ее под руку. –Хочу пригласить девушку в кафе. Вы позволите, сударыня?» – «О, меня обвиняет, а сам выкает! А шо, можно и в кафе. Меня сейчас Фарковские кофе угощали в одном месте, пойдем, покажу. Вкууусно!» И она, сбросив его руку, устремилась вперед, оборачиваясь к нему, маша рукой и смеясь. Он ускорил шаг, догнал ее у входа в какой-то торговый комплекс.

Купили разных магнитиков, детских браслетов с маген-дэвидом на подарки («А то вечно потом некогда или нет нигде, так что лучше сейчас возьмем»). Поднялись в кафе. Заняли столик у окна, но русскоязычный официант вежливо пересадил их в другое место. Меню принесли, и он спросил ее, что она хочет. «Только не есть, а то жара, неохота ничего Попить что-нибудь. Да, чего себе, то и мне бери».

Он заказал два мохито на анисовой водке, ей сок, себе зеленый чай, по какому-то пирожному. Мохито был ледяной, ужасно вкусный и совсем не крепкий. Тянули коктейль, болтали ни о чем. Она рассказала ему как живут в отеле Фарковские, как они сегодня уговаривали ее тоже поехать с ними. «Знаешь, я им очень сочувствовала ведь. Они же, как и я, попали не туда, куда ехали. А тут я вдруг поняла – эгоисты они. Ну ладно, сами ушли, их выбор. Но меня-то зачем тянут? Что это за страсть такая – разрушить все, что можно разрушить, а Сашко?» Он слушал, улыбался, а сам рассматривал ее, сидящую напротив, рассматривал откровенно любуясь – вот этим обгорелым, с небольшой горбинкой носом, потрескавшимися припухшими губами, черными дугами бровей, гибкими плечами.

«Эй, ты здесь? Саша! – она приподняла брови, а зелено-голубые в крапинку глаза ее смеялись. – И чем ты девушку напоил? Я же уже пьяная!» – «Та ни, шо ты таке говоршь – напоил! – оторвался он от созерцания, засмеялся. – Это всего лишь водка анисовая со льдом и фруктами… Значит, отказалась ты ехать с Фарковскими?» – «Знаешь, – вскинулась она. –Я бы, может и согласилась. Но я подумала – а як же там останется Сашко, совсем один, посреди Регины и Алексея?» Он протянул руку через стол, коснулся ее узкой сильной руки: «Спасибо». – «Ну, не за что! Да и Алексея мне немного жалко – он все это готовил, старался, хоть и по-своему…» – «Так-так! – он слегка похлопал по ее руке своей. – Значит, и меня и Алексея тебе жалко, да? А кого жальче?» – «Та ты шо! – она аккуратно вытянула свою руку, сжала ладонями горячее лицо. – Ты не представляешь, как меня Регина каждый вечер за Алексея сватает, мол Алешенька и такой, и сякой, и хозяйственный, и холостой! А мне оно надо? Он, по-моему, боится нашего брата, велосипеды предпочитает. Да и молодой он больно, ему тридцать четыре, а мне – тридцать девять». Она заметила удивление на его лице, расхохоталась: «Что, не похоже?» – «Совсем не похоже, – кивнул он. – Я думал, тебе года тридцать три максимум» – «Эх, ну и шо, вот, говорит этот сибирский медведик девушке? – всплеснула она руками. – Тридцать три! Да кто так говорит комплименты, а? Не научился за долгую семейную жизнь? Еще скажи: «Возраст Христа. Пора на крест».

Принесли ледяной сок, пирожные, которые тоже оказались частично с мороженым, и она отобрала его зеленый чай: «Замерзла я тут. Все у них «айс». – «Ну, выйдем на улицу – согреемся».

Они пили попеременке чай, ковыряли пирожное, когда она, подняв глаза, вдруг сказала ему совершенно серьезно: «Знаешь, я ведь почти десять лет в монастыре провела». У него гулко ухнуло куда-то вниз сердце. Она засмеялась невесело, глядя на него: «Чего изменился в лице? Да, была молодая, бегала в церковь, очень мне там нравилось. Так было там как-то… чисто, что ли? Светло от этого на душе было. Вот и получилось так, что один священник стал мне говорить о постриге. Ну, а я что? Слушала-слушала, ездила в разные монастыри… Видел бы ты, как там люди живут! Как они встают утром на заре – и в резиновых сапогах на босу ногу – по хозяйству. А я приехала, такая городская девочка, хлопаю глазами. Мне одна послушница и говорит: «Уезжала бы ты отсюда, девонька!» Подошла, обняла так, и сказала… – она помолчала, опустив глаза. Потом вскинула, встретилась с его взглядом. – Насмотрелась я всякого. И монахов всяких повидала, и священников. От одного даже сбежала как-то. Ехала с ним в одну обитель, на машине ехали. Вот он и пристал ко мне. Говорит: хочу тебя, не могу, сил нет терпеть. Еле как уговорила я его до дома какого доехать, чтоб помыться там, ну, понимаешь… Пока он с домом договаривался, я и сбежала. Как была, через лес по дороге, на станцию, а оттуда – в город на электричке. Проревела всю дорогу, как дура… – она усмехнулась. – Рассказывала потом одной послушнице, пожилой, а она говорит: ну что ж, бывает такое, искушение, не было бы греха на тебе. Слышишь? Это она девчонке говорила!»

Он медленно и осторожно накрыл ее руку своей. Она дернулась, но руку не убрала. Невидяще глядя в стол сказала: «Я потом читала рассказ какой-то, там про девушку, которую подвозили в грузовике, под брезентом. Там же сидел и священник, рыбу, селедку, кажется везли в этой машине, ну и ели ее прям там. Доставали из бочки руками и ели. А потом он руки обтер и к девушке к этой полез. Я как вспомню этого своего, так сразу чувствую теперь запах селедки…»

Он открыл рот, чтобы что-то сказать, потом понял – ничего не надо говорить. Подозвал официанта, рассчитался, они вышли.

Жара спала, был уже вечер. Они шли молча по обочине, потом она ткнула его в бок: «Споить хотел, а?» Он засмеялся: «Споишь тут одним коктейлем, ага!» – «Да мне сейчас и этого хватило. Наговорила тут тебе…» – «Ничего, – он приобнял ее за плечи. –Я же у тебя тут за… механика. Вот. Так что –говори»

Она спросила его о Жанне д`Арк, что он думает о ней, поспорили о голосах, о призвании и политике, и он, поглядывая на нее сбоку, вдруг вспомнил – как будто это было сто лет назад, а ведь было-то только вчера утром! – как она стояла в базилике Рождества напротив святого Георгия, в шлеме, с опущенным взглядом и закушенной губой, дева-воительница Богомила, бывшая монашка… И сердце его вдруг словно сжала чья-то рука, и он снова обнял ее за плечи, они дальше шли молча, не глядя друг на друга, но чувствуя друг друга очень остро…

Они пришли вовремя – затевался ужин, Регина начала покрикивать на него и на Богомилу, он отшутился, собрался «поискать чехол», как они стали называть теперь выходы в туалет, но, по причине светлого еще времени, ушел за дорогу, в пустынный каньон, а оттуда, сделав дело, решил подняться на склон. Поднялся, глянул на море – и застыл соляным столпом. Море лежало огромной свинчаткой, тяжелое, гладкое, очень синее… На другой стороне, в Иордании, загорались огни по берегу, словно елка. Он смотрел и думал о Богомиле. Тридцать девять лет, из них почти десять – в монастыре. Восемнадцать – не в счет, детство, школа. И что? Десяток лет всего живет человек в этом мире? Как у нее, интересно, с родителями сложилось, живы ли? Тряхнул головой, пошел вниз, к пляжу. По пути подобрал пару пористых камушков («Будто скелеты камней»)

Пришел он вовремя, чтобы услышать главное. Все, что она думала о них, об Алексее и его организации этого похода, и о Регине с ее доставаниями, он, видимо, пропустил, но атмосфера была – только спичку поднеси, все было понятно и без слов. Но то слово, что она бросила Регине напоследок, от которого та дернулась, как от пощечины, он услышал: «Да ты… провинциалка!» Регина закивала, отошла, бормоча: «Ну да, столичных штучек набрали, подавай им тут комфорт, куда нам, провинциалкам…»

Ели молча. Потом Богомила молча же полезла в свою палатку укладываться.

После ужина он подошел к Регине: «Думаю, тебе лучше будет переночевать у меня в палатке, переселяйся?» Она кивнула, все еще клокоча внутри, полезла за спальником и ковриком, подошла к его палатке: «А как же Алексей?» – «А шо – Алексей? – тот мрачно сунулся в его палатку, выдернул свои вещи, уложил возле камня. –Я и тут посплю».