Kitabı oxu: «Исправитель. Книга 2. Операция «Ананас»»
1. Тёмные времена
Ну конечно. Кто же ещё, если не Зубатый. Я ведь думал, что он может захотеть принять участие в мероприятии. Очень уж ему хотелось получить триста пятьдесят тысяч советских рублей.
– Если что, – усмехнулся Зубатый, – я при исполнении.
– Серьёзно? – шёпотом спросил я. – В гражданке и с незарегистрированным стволом? Да ещё и в тысячах вёрст от Верхотомской области?
– Не советую, – прошептал он и покачал головой. – Они сделают своё дело, ясно? Заберут деньги и отвалят. Ты понял?
– В хранилище вещдоков, – криво усмехнулся я и поднял руку, направив пушку ему в лицо. – Вот, где окажутся эти денежки.
Он дёрнулся, но на спуск, естественно, не нажал. Теперь и я держал его на мушке. Он меня, а я его. Квентину Тарантино бы понравилось, я думаю. Если он выстрелит, то ограбление может сорваться. А он хотел бы, чтобы всё шло как запланировано.
– Если что, пойдёшь, как организатор ограбления, – прошептал Зубатый.
– Да ну, – прищурился я и резко ударил снизу по его руке с пистолетом.
И одновременно с этим, дёрнулся вперёд и с силой ткнул стволом ему в глаз. Зубатый не ожидал встретить моего зверя, оказался не готовым к такому и задохнулся от боли. Схватившись за глаз, он тихонько завыл.
– Вы, сука, кто такие?! – прохрипел возникший рядом стрелок с обрезом.
– А? – удивлённо воскликнул я, молниеносно поворачиваясь к нему и не размышляя даже доли секунды нажал на спуск.
В его лбу появилась маленькая чёрная дырочка, но он успел тоже нажать на спуск. Прогремел двойной выстрел. Сдвоенный. Я скакнул в сторону. Хлопать глазами и клювом было некогда. Боли не было, но и уверенности в том, что меня не задело тоже не было. Второй стрелок, мент, естественно понял, что всё пошло не по плану. Он выскочил из-за своего укрытия и начал палить.
Сука! Он сразу выстрелил в инкассатора. Того, что шёл с мешком. Инкассатор захрипел и начал валиться на землю. Медленно, будто погружаясь в густой кисель. Меня отделяло от него несколько шагов. Я рванул вперёд, превращаясь в ракету, в «кинжал», ну, и в карающую длань.
Мент наставил на меня пистолет и выстрелил. И я выстрелил. Он не попал. И я тоже не попал. Между нами оказалась «Волга». Он продолжил палить, посылая в мою сторону свинцовый град. Я вскрикнул и бросился на асфальт под прикрытие машины. Выстрелы стихли, а я, прокатившись, вскочил у передней части машины.
Он не ожидал, что я буду там и стоял ко мне боком. Реакция у него была хорошей, но успеть было невозможно. Бах! И в свете фонаря бьющего мне в глаза, его голова превратилась в хлопушку, выстрелившую мелкими конфетти.
Мент, тот что охранял универмаг и вышел вместе с инкассатором, рванул обратно в магаз, должно быть за своим оружием. Ждать, когда он вернётся не стоило. Только что на его глазах я захерачил двух чуваков в милицейской форме. Так что ничего хорошего его возвращение не сулило. Я подскочил к Зубатому. Он не двигался. Жив или нет было непонятно, но бочина у него была разворочена основательно. Я наклонился, вытащил из его руки ПМ и вложил свой ТТ. Дважды нажал на спуск, целя в небо. Потом сунул ему в карман его пушку. Налётчик с обрезом лежал в чёрной кровавой луже. Военный стонал рядом. Жесть картина. Но это было лучше, чем четыре неповинных жертвы ограбления, которые сегодня остались живыми. Правда, выживет ли инкассатор с мешком, было неизвестно.
Я прыгнул в «Москвич», повернул в замке отвёртку и нажал на газ. Номера на машине были предусмотрительно залеплены жёлтыми прошлогодними листьями. Неторопливо проехал по двору. Навстречу мне проскочила милицейская буханка. Это немного напрягло – слишком уж быстро они появились. Очень хотелось притопить, но не стоило устраивать гонку.
Далеко ехать на этой машине тоже не стоило. Но какое-то время у меня всё-таки в запасе имелось. Пока опросят свидетелей, пока опомнятся… Я полагал, что минут тридцать у меня было. Перед выездом на шоссе я остановился и очистил номерные знаки. Дорога заняла пятнадцать минут.
Дважды навстречу мне попадались машины с мигалками. Шухер, судя по всему получился знатный. Надеюсь и головоломка для милиции тоже будет приличная. Вон сколько жертв и хрен поймёшь, кто в кого стрелял. И кто уехал на «Москвиче» тоже непонятно, если здесь вроде всё сходится. Правда, чтобы понять, кто в кого стрелял нужно ещё экспертизу сделать. Ну и внешне я совсем не похож на Зубатого. Только вот думаю, если он отбросил коньки все будут заинтересованы не меня разыскивать, а закруглить это дело, повесив все выстрелы на тех, кто остался лежать во дворе.
Я заехал во двор к Жене и поставил машину туда, откуда взял. Захватить чехол для «Победы», я не успел, но москвичонок Алена Делона вернул в первозданном состоянии. На всякий случай протёр припасённой тряпкой все поверхности, забрал подготовленную заранее пачку газет, и вышел из машины. Захлопнул дверь и, повернув отвёртку в замке, завершил цикл. После этого стянул перчатки и дождевик, сунул их в тряпичную сумку-шоппер и зашагал к метро.
Нужно было сжечь всю сумку, а ещё обработать как следует ботинки и сдать в химчистку брюки. Да и самому бы в баньку сходить.
Я шёл и насвистывал. На душе было спокойно. И руки не дрожали, и сомнения не одолевали. Наоборот, чувство было такое, будто камень с души упал. Будто на моих глазах стая бесов вселилась в свиней и, бросившись в пучину, утонула в океане. Единственное, что меня расстраивало, это то что одного инкассатора всё-таки подстрелили.
Надо признать, план был дрянным, и вырулил я только на энтузиазме. А это значило, что для будущих подвигов мне нужно было усиливать ресурс. Мне нужны были связи, причём не на суконных комбинатах и швейных фабриках, а где-нибудь в силовых структурах. Одно предложение я недавно уже получил, но оно мне не нравилось. Ананьин, судя по всему, был настоящей акулой и мафиозником, а нужен был совсем другой…
– Саша!
Я резко обернулся.
– Привет! Ты откуда?
Это была Женя. Она так искренне радовалась встрече, что если бы не материальное подтверждение, в виде четыреста двенадцатого москвичонка, я бы мог засомневаться в существовании коварного Алена Делона, целовавшего и обнимавшего девчонку, которая вроде как намекала мне на любовь и преданность.
– А-а-а, Женя, – улыбнулся я в ответ. – Приветик.
– Ты ко мне приходил? – спросила она.
– К тебе? – я нахмурился. – А, ну да, к тебе.
– А у нас сегодня на кафедре мероприятие было, – улыбнулась она.
– Какое?
– Что?
– Ну, ты сказала, мероприятие было.
– А, ну да. Профессора на пенсию провожали. Завкафедрой.
– Сколько ему?
– Восемьдесят.
– О, прилично…
Разговор ни о чём.
– Ну что, пошли ко мне, раз встретились? – с улыбкой спросила она.
Я рассматривал её лицо. Красивое, немного вытянутое, с добрыми сияющими глазами, с прядками огненных волос, выбивающихся из-под беретки.
– Ты очень красивая, – кивнул я.
Она смутилась.
– Ты какой-то странный, – помотала она головой. – Пошли?
– К тебе? Нет, Жень, ты извини, но мне пора уже. В другой разик, ладно?
– Ты чего? Приехал в гости, а сам заходить не хочешь?
– Ну, я уж давно приехал, так что нужно возвращаться, а то бабушка волноваться будет. Ты ж её знаешь…
– Да, уж. Знаю. А в пакете у тебя что?
– Всякий шурум-бурум, отмахнулся я. – Ничего интересного.
– Жалко, – пожала она плечами. – жалко, что уходишь. А в Верхотомск свой ты когда уезжаешь?
– Не знаю пока. Тут вопросики ещё есть кое-какие по оборудованию. Так что не знаю. Будущее, не предопределено, да?
– Слушай, Сань, ну пошли, а? Чайку попьём, поболтаем. Ещё времени-то мало совсем.
– Жень, да о чём болтать-то? – поморщился я. – Пора мне.
– А чего приходил тогда? – изменилась она в лице.
Стала вдруг жалкой, несчастной, сникла на глазах.
– Да сам не знаю, – нахмурился я. – Ладно, пойдём. Попьём чайку.
Сумку с барахлом я поставил у порога и пошёл вслед за Женей. После дела наступал отходняк. И чего мне точно не хотелось – это тупых разговоров про любишь и не любишь, особенно после того, как я видел её с тем чуваком. Бабу мне надо было сейчас, а не розовые сопли. Но она так расстроилась, что я её пожалел. А теперь жалел, что поддался.
Квартира была однокомнатной. Комната казались небольшой, но высокие потолки давали ощущение пространства. Не то, что у нас с бабушкой.
– Ты не против, что на кухне? – спросила Женя, – А то таскать неохота.
– Не против, конечно. Я ведь ненадолго. Скоро пойду.
– Ну ты почему всё уйти пытаешься? Сиди, раз пришёл, когда тебя ещё заманишь?
На столе появилась вазочка с шоколадными конфетами, пряники, печенье и пузатый керамический чайник серого цвета с большими белыми горошинами. Обстановка была не новой, но уютной.
– Бабушка заждалась уже, – пожал я плечами.
– Это да, – вздохнула, погрустнев, Женя. – С бабушкой хорошо, её беречь надо. А у меня от бабушки только вот это и осталось.
Она снова вздохнула и провела рукой, как бы обводя «всё это». Понятно. Я кивнул.
– Помнишь, наш последний разговор? – спросил я.
– Да, – напряглась она, налила мне чай, поставила чайник и села, уставившись мне в глаза.
– Я думаю, ты была права, слишком долго длилась вся эта неопределённость.
Она нахмурилась.
– Поэтому, думаю, будет справедливо прямо казать, что ждать меня не надо. Не жди, Жень, живи полной жизнью без оглядки на меня.
– Почему? – едва слышно прошептала она.
Брови у неё взметнулись, складываясь в скорбный домик, а на глаза навернулись слёзы. Блин. Я нахмурился, пытаясь понять, что за хрень здесь творится.
– Как почему, Женя?
– Да, почему? – часто закивала она головой. – Мы же со школы… ну… Ты всегда… любил меня… Мы…
Она пожала плечами, развела руками, замотала головой и на лице её отразилось смятение.
– Мы же прекрасная пара. Ты отработаешь свои три года и вернёшься, я защищусь, жить нам есть где, сначала здесь можем, потом с бабушкой съедемся, она старенькая уже будет… что не так, Саша? Ты же сам хотел. Ты мне сколько раз говорил, что у нас идеальный брак будет. Раньше…
Дурак был, раз говорил так. Ничего идеального в принципе не бывает, а уж браков-то – тем более.
– В прошлый раз ты другое говорила, насколько я помню, – пожал я плечами.
– Саш, я устала ждать, когда ты уже скажешь. Те самые слова…
А почему же не сказал-то, действительно, если так всё хорошо и взаимность такая?
– Слушай, Жень, я тебя не понимаю, – пожал я плечами. – Я ведь несколько дней назад к тебе приходил уже. Вернее, хотел прийти. Ждал тебя у метро после работы.
– Когда? – удивилась она.
– Но, как выяснилось, не я один тебя ждал. Молодой автолюбитель с гвоздиками меня опередил.
– Колобок? – округлила она глаза. – Ты видел Колобка? А почему не подошёл?
– Странный вопрос, – усмехнулся я. – Ты от счастья светилась, в уста сахарные его лобызала. А мешать счастливым людям я не привык.
– Ну, Саш, ты чего, как маленький? Опять ты старую песню заводишь. Ну это же просто приятельская встреча была!
Честно говоря, в этот момент я почувствовал себя ревнивым дураком. Чисто приятельская встреча, как-никак, а я…
– Да? Приятельская? А куда вы пошли?
– Пошли? – она замялась.
– Да ладно, я знаю, куда. Домой к тебе.
– Ну и что! Ты же сейчас тоже здесь, но при этом ничего такого мы не делаем!
– Так у вас свет не горел, – брякнул я, не задумываясь, просто, как в небо пальцем.
– Ты что говоришь! – она резко покраснела. – Нет, Саша, всё ведь не так. Да он же… ну, ты сам знаешь… С Колобовым… Да разве с ним можно жизнь строить? Это же полный бред!
Колобов! Точно! Я вдруг ясно вспомнил фотографию, вложенную в альбом. Девятый «а» класс. Игорь Колобов. Я ещё подумал, такой тощий парень с такой круглой фамилией. Вот оно что. Это был мой одноклассник. Жени, кстати, на той фотке не было…
– А что с ним можно, если не жизнь строить?
– Ну-у-у… Да ничего, собственно… Поболтать или…
– Ладно, Жень, я пойду. Спасибо за угощение. Я вот видишь, в этот раз с пустыми руками. Ты уж прости.
– Саш, ну погоди ещё. Позвони бабушке, что задерживаешься, какие проблемы? Ты можешь… вообще не уходить…
Она снова покраснела. А на меня навалилась усталость. Я прямо почувствовал, что сейчас усну. И мне точно стало не до этих мутных разборок.
– Жень, я сегодня устал, правда. День был тяжёлый. Пойду. Потом созвонимся, хорошо?
Мы прошли в прихожую. Я обулся и накинул куртку.
– Постой-ка… – она прищурилась. – А это не ты случайно?!
– Ты про что сейчас?
– Это не ты у Колобка машину угнал?
Она смотрела на меня широко распахнутыми глазами. Блин! Ну надо же, какая, мисс Марпл вискалась. Это было неприятно. Залёт, можно сказать. И вообще, честно говоря, мысль взять именно эту машину была дурацкой. Но ничего не поделаешь, что сделано, то сделано. Наверное, гормоны молодые сыграли дурную службу.
– Что? – как бы удивлённо спросил я. – Машину угнал? Ты серьёзно?
– Саша…
Я покачал головой и засмеялся:
– Это, наверное, кара небесная.
Я подмигнул и вышел за дверь. Настроение вдруг поднялось. Правда, смешно стало. Я представил, как этот Колобок метался в поисках своей тачки и ухмыльнулся. Спустился по лестнице и медленно пошёл в сторону метро. Весна радовала, а в груди бурлило что-то ребяческое, давно забытое и от этого такое приятное. Универмаг и вся та кровавая баня стали казаться далёкими и произошедшими не со мной.
Я бросил в щель турникета пятачок и сим-сим послушно открылся, впуская меня в пахнущее горячим металлом подземелье. Я двинулся за толпой, встал на ребристую ступеньку эскалатора и совершенно бездумно смотрел на проезжающие мимо полукруглые чаши светильников. Они крепились на чёрных длинных ножках и должны были, по всей видимости, изображать факелы.
Впереди было много дел, сложных и простых, опасных и не очень опасных. Нужно было…
– Саня! – раздалось сзади и меня хлопнули по плечу. – Саня, Жаров!
Я обернулся.
– Привет! – радостно улыбнулся мне старший лейтенант милиции в шинели и шапке.
Ещё с зимней формы не перешли…
– Привет, – кивнул я и тоже изобразил улыбку.
– Ты чё! – поднял он брови. – Головой стукнулся? Это же я, Мур!
Константин Муромов, точно. Он тоже был на той фотке. Прям вечер встречи одноклассников.
– Здорово, Костян, – подмигнул я и вложил в улыбку максимум сердечности.
Блин, пожалуй, в том что я жил теперь в Верхотомске было много хорошего. Например, не приходилось ждать, что из-под земли вырастет какой-нибудь друг детства, а я его не узнаю. Надо, кстати, получше рассмотреть фотки. И из института тоже.
– Ты тоже от Женьки что ли?
– В смысле? – нахмурился я.
– Да, я тут пару дней назад Колобка встретил. Он от неё шёл. Вы же с ним и с ней, ну… вечный треугольник, да? Кто лишний выясняли. Махались всегда. Ну, из-за Женькой Летуновой из а-класса.
– Да, помню я, блин, – отмахнулся я.
Он расплылся в улыбке и пихнул меня локтем.
– А я живу здесь, с работы еду. Тебя заметил, когда поднимался.
Мур показал рукой на эскалатор, движущийся навстречу.
– Дай, думаю, догоню, сто лет ведь тебя не видел. Ты, говорят, по распределению в дыру какую-то угодил? А не надо было с профессором ссориться.
– Да, не такая уж и дыра, – пожал я плечами. – Люди хорошие. Коллектив, всё такое.
–Ну-ну, – заржал он. – А как здесь оказался?
– В командировку приехал.
Спустившись, мы сошли с эскалатора.
– А у Колобка, представь, Сань, машину угнали! Он предложение Женьке приехал делать, выходит, а машины-то и нет. Там милиция, все дела. Хохма. Кто только позарился на старьё его?
– Какая тачка-то?
– Да ты чё, не помнишь? Москвичонок батин. Забыл, как он его угнал у отца и нас катал? А потом в столб ещё въехал.
– Как такое забудешь…
– Он ведь снова у бати машину увёл, не сказал ничего. Как в тот раз. И опять невезуха. Угнали!
Костя счастливо захохотал.
– Слушай, но если честно, – оборвал он смех, – я вообще не понимаю, как Женька согласилась за него замуж идти.
Лицо у него было очень живым. То весёлое, то насмешливое, то встревоженное, как сейчас. Небольшие масляные глазки суетливо бегали, губы то растягивались, то сжимались в куриную задницу.
– А она согласилась? – спросил я.
– О! – подмигнул он и расплылся в улыбке. – О! Вижу, мужик, вижу, старая любовь не умерла! Да я шучу-шучу. Ну, сказал, что согласилась. Только он ведь бухает по-чёрному.
Мур вдруг стал серьёзным и, быстро посмотрев по сторонам, наклонился ко мне и перешёл на шёпот:
– Он, я слышал, наркотиками балуется. Так что не понимаю, как она согласиться могла. Наркоманы, ты знаешь вообще, – это же страшное дело. Из Америки эту дрянь нам завезли, а разные нестойкие товарищи… Ну, ладно…
– Может, завязал, вот и решил жениться.
– Не, я по глазам понял. Не завязал он. Но, говорит, любовь у них, ничего не попишешь…
Стало неприятно. Нафига ты тут нарисовался, Костя Муромов? Хорошо же было, так нет, пришёл и всё испортил.
– А ты сам-то как, Костян? – спросил я. – Не женился?
– Я что дурак? Раньше тридцати жениться вообще нельзя. На Западе, например, надо сначала на ноги встать, а потом уже о семье думать.
– Так, то на Западе, – протянул я. – Нам-то что до них? А на службе как?
– Ну, как, – расправил он плечи и выпятил грудь. – Сам видишь. Кликуха детская в люди вывела. Я ведь в МУРе теперь служу. Не зря Муром величали, да?
Он снова рассмеялся и взял меня за плечи.
– Сань, ты когда уезжаешь, вообще? Может ребят свиснем, пивка попьём? Я тут в место козырное провести могу. На праздники не останешься?
– Нет, Кость, завтра улетаю. Нужно на демонстрацию идти. Праздники праздниками, а обязанности, хоть и приятные, никто не отменял.
– Ну, да, это точно, – вздохнул он. – Слушай, а ты часто приезжаешь?
– Не очень, но бывает. Чаще проездом, в другие города.
– Слушай, ну когда в следующий раз появишься, ты позвони, ладно? Телефон помнишь ещё?
– Ага, – кивнул я. – Два-два, три-три, два-два, два-два…
Мур снова засмеялся.
– Совсем ты не меняешься, Жар. Какой был балбес, такой и остался. Ладно, бывай, рад был тебя видеть. И смотри, чтобы в следующий раз позвонил обязательно! Понял?
– Так точно, товарищ страшный лейтенант.
В Верхотомск я прилетел вечером тридцатого. Перчатки и прочие улики были сожжены, брюки выстираны, обувь вымыта и начищена. Бабушка расстроилась, что на день рождения я улетаю в свою ссылку и тому, что с Женей я решил завязать. Правда самой Жене я, кажется, мысль не донёс и высказался не вполне определённо и чётко.
Бабушка никак не могла взять в толк, почему я такой дурак и чурбан стоеросовый, но рассказывать ей про Колобка я не стал. Всё разрешилось и хорошо. Были и другие дела, по-настоящему важные и ответственные. Тем не менее, в сердце оставалась заноза. Маленькая, практически неощутимая, но неприятная и саднящая.
Летел я вместе с Зиной. Мы сидели в разных салонах, но в аэропорт приехали вместе. Она была радостной, почти что светилась. Эдуард одумался и снова вошёл с ней в контакт. Более того, он сообщил, что в те дни, что они не виделись, он чувствовал себя скверно и даже практически гадко. Он просил его простить и был прощён.
На радостях Ткачиха решила подвезти меня до дому на служебной «Волге», приехавшей её встречать.
– Жаров, завтра без опозданий! – потребовала она на прощание. – Демонстрация – дело серьёзное, ясно тебе? И чтобы никакого алкоголя!
– Ладно, Зинаида Михайловна, – усмехнулся я. – Договорились.
Машина с моей начальницей покатила дальше, а я вошёл во двор. Темно было, хоть глаз коли. Ни в одном из окон не горел свет. Авария, наверное… Подойдя к подъезду, я поискал ключи и толкнул дверь. Внутри было темно и прохладно. Я щёлкнул выключателем, но ничего, естественно, не произошло. Свет не включился.
Выругавшись про себя, я медленно стал подниматься по лестнице. Через окна попадал тусклый свет луны, но его явно не хватало. Глаза, в конце концов, кое-как привыкли к темноте, и я, запнувшись всего один раз, благополучно добрался до квартиры. В тёмные времена живём, товарищи…
Выбрал на связке нужный ключ и, протянув руку, попытался попасть в скважину. Попытался и не попал. Ключ ткнулся мимо дырочки и упёрся в дверь. И дверь… подалась. Она скрипнула и чуть приоткрылась.
В глубине коридора я услышал шаги, черноту разрезал луч фонаря, и приглушённый голос отчётливо произнёс ругательство.
2. Утро красит нежным светом
Гостей я не ждал. Особенно, тех, кто шастает по дому с фонариком в моё отсутствие. Так что ситуация мне явно не нравилась, просто абсолютно. Шаги приближались и луч сверкнул уже ближе ко мне.
– Какого хера! – пробормотал незнакомец.
Я тихо, совершенно неслышно сделал шаг в сторону и приготовился. Послышался глухой звук, будто чувак налетел на дверь.
– Сука! – прошипел он, с силой оттолкнул дверь и вышел на площадку.
Злодей, повернулся, в глаза мне ударил свет фонаря и в тот же самый миг ударил я сам. Бац! Локтем куда-то в район головы. Чтобы в любом случае зацепить ночного татя. Хрясь, коленом и ещё кулаком, основанием, как кувалдой по чему-то твёрдому и тупому, похожему на голову.
Звуки получились, как в китайском фильме – сочные, звучные и усиленные колодцем подъезда.
– Э-ы-ы-ы… – завыл мой противник и с грохотом рухнул на пол.
И в тот же миг, будто по волшебству, или, как если бы мы находились в голливудском блокбастере, причём, комедийном, скорее всего, вспыхнул свет. В подъезде, в квартире и во всём доме. У моих ног лежал поверженный тать и стонал, держась за повреждённый нос. Это был Вадим Андреевич Радько, хозяин квартиры.
– Жаров! Твою мать! Су-у-у-ка! Блеать!
Он выл и злобно вращал глазами, полными гнева, обиды и боли.
– Вадим Андреевич!
Я наклонился и протянул ему руку.
– Отвянь от меня! – по-детски воскликнул он.
– Вставайте, вставайте, – не сдавался я и приподнял его за плечи, помогая встать. – Я думал тут домушники шарят, а это вы. Простите. Но это было рискованно, конечно, очень даже рискованно. Разве ж можно так вламываться?
– Это моя квартира! – прохрипел он. – Прихожу, когда сочту нужным!
Послышался звук открываемого замка. Похоже, наше побоище привлекло внимание. Не дожидаясь, пока откроется соседская дверь, Радько, вскочил на ноги и скользнул в свою квартиру, увлекая за собой и меня.
– Скорее! – зло прошептал он. – Не хватало только, чтобы соседи увидели!
Мы зашли внутрь и я закрыл дверь.
– Что вы здесь делаете, Вадим Андреевич? – спросил я.
Он подошёл к зеркалу и попытался стереть ладонью кровь, сочащуюся из носа. От этого лицо его, вся нижняя половина, окрасилась в красно-коричневый цвет.
– Что я здесь делаю? – зло переспросил он. – Вообще-то, это моя квартира. Что хочу, то здесь и делаю! Моя! Ясно тебе?
– Не совсем, – пожал я плечами. – Я же у вас её снял. Заплатил за три месяца вперёд, как вы и хотели. И это, при всём уважении, конечно, означает, что вы сюда не суётесь, а если хотите проверить, как я тут веду себя, договариваетесь о визите заранее. Таковы условия сделки.
– Хуелки! – зло ответил Радько, отворачиваясь от зеркала. – Какой нахер сделки? Моя квартира, что хочу, то и делаю.
– Государственная, во-первых, – улыбнулся я.
– Всё, собирай свои монатки и выметайся.
– Не получится, – покачал я головой. – Не получится, Вадим Андреевич. Деньги заплачены, так что минимально два месяца ещё буду жить здесь.
– Не будешь.
– А чего так? – добродушно спросил я. – Хотите денежки вернуть? Придётся ещё и неустойку выплатить. В двойном размере.
– Чего?! – гневно воскликнул он. – Будешь мне морду бить и ещё, чтоб я тебе платил за это? Я милицию вызову.
– Это вряд ли. Нетрудовые доходы, как-никак. Действительно хотите в эти тяжбы погрузиться?
– Послушай… ситуация изменилась. Так что… всё, забирай вещи и вали. Боксёр, бляха, твою мать!
Вот же сучонок Кофман. Наверняка от него приказ пришёл, гнать меня поганой метлой.
– Нет, Вадим Андреевич, не получится.
– Хер с тобой, – зло мотнул он головой и с кончика носа сорвалась тяжёлая капля практически чёрного цвета. –Верну я тебе деньги за неиспользованные дни.
– Не пойдёт, – усмехнулся я. – Можете милицию вызвать. Но я тогда поведаю миру о том, как вы наживаетесь на государственной недвижимости. Думаю, квартиру у вас заберут. А вы как думаете?
– Сука! – мотнул он головой. – Шантажист.
– Ничего подобного, – развёл я руками. – Элементарная самозащита. Но вы можете сообщить своему куратору, что я выселился и всё уже в порядке.
– Какому, нахрен, куратору! Я лучше ментам скажу, что ты на меня напал и избил. К тому же все, так сказать, доказательства налицо.
– Ладно, Вадим Андреич, идите умойтесь и ступайте себе с миром. На этом закончим.
Крыть, на самом деле, было нечем, и деньги возвращать не хотелось. Поэтому он умылся, вытерся полотенцем и, бросив несколько «проклятий» в космос, удалился, зло сверкая глазами. А я включил телевизор, с минуту последил за выступлением Вьетнамского государственного ансамбля песни и танца «Тхонг Лонг», а потом пошёл на кухню. Поставил чайник и кастрюльку с водой, отварил магазинные пельмени из синей пачки и съел, бросив на них кусочек сливочного масла.
Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля.
Просыпается с рассветом вся советская земля…
Радио, едва сдерживавшее хоры и их солистов ликовало. Да здравствует Первое мая, день международной солидарности трудящихся! Ура!
Ура-а-а-а!
Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Ура, товарищи!
Ур-а-а-а!
Нет, демонстрация ещё не началась, но настроение было праздничным и приподнятым уже с самого утра. Пока я умывался, чистил зубы, варил кофе и жарил яичницу волны позитива и праздника обрушивались на меня из репродуктора.
Кипучая, могучая, никем непобедимая
Страна моя, земля моя, ты самая любимая…
А ещё, если верить паспорту, сегодня был день моего рождения. Так что не исключены были подарки, поздравления и нетрезвые улыбки, от которых недалеко и до плотских утех. Я это предвидел. Предвидел, но готов не был. Холодильник был практически пустым. Собственно, возможно, никто и не вспомнит…
Я принял душ, оделся и вышел из дому. Встреча была назначена у проходной. Там уже формировалась колонна. По цехам и отделам. Красные флажки, прикалываемые булавками к груди, палки с привязанными к ним разноцветными воздушными шарами, транспаранты «Миру – мир!», портреты вождей, приклеенные на фанерки и тоже прибитые к палкам – всё это было частью атмосферы, ритуалом, вызывающим душевный подъём и всё такое.
Но самым прекрасным было чистое ярко-синее небо, редкие перистые облачка и радостные лица участников демонстрации. У нас это были, в основном, девчата, парни терялись в рядах швей и закройщиц. В управлении мужчин было больше и здесь раздавались взрывы смеха, звучали анекдоты и инструкции начальства.
– Жаров, держи! – моя соседка и будущая исполняющая обязанности начальника отдела протянула мне палку с портретом Воротникова.
– Так, товарищи! – подошла и Ткачиха. – Пожалуйста, без легкомыслия! Чтобы никакого алкоголя. Кого поймаю, тот пойдёт на «доску почёта» с выговором и с занесением…
– В грудную клетку, – подсказал я.
– Вот именно, – не задумываясь кивнула Зина и народ рассмеялся.
– Так! – тут же рассвирепела она. – Прекратите! Мероприятие ответственное! Мы перед обкомом партии от лица всей отечественной лёгкой промышленности сейчас выступаем! Так что давайте, не посрамите. Становитесь в колонну. Кошкин, отдай ты эти шарики! Вон, Крючковой отдай. А сам возьми серп и молот.
Серп и молот брать никто не хотел, потому что композиция из металла была тяжёлой.
– Кошкин!
Он сделал скорбное лицо и под всеобщий смех принял почётную ношу.
Все эти смешки, прибаутки, а также строгости и обременения были частью традиции и без них праздник бы не казался праздником.
– Кошкин, не надорви кокошки! – смеялись дамы.
– Думай головой, бл*ть! – поучал Артёмыч, добровольно обходящий колонну. – Выше поднимай!
Был он уже подшофе и на общественных началах пытался придать расслабленной и шевелящейся массе форму римского легиона.
– Так! За головную машину не выходить! Там ВЭМЗ идёт!
Головная машина представляла собой старый ГАЗ-151, превращённый в агитпоезд с громоздкой инсталляцией вместо кузова.
– Да здравствует день международной солидарности трудящихся! – закричал кто-то впереди.
– Ура-а-а! – откликнулись трудящиеся.
Колонна медленно двинулась, выкатилась на Дзержинского, бодро проползла метров сто и остановилась, уперевшись в хвост колонны ВЭМЗа. Подбежала Настя. Румяная, весёлая, в лёгком плащике.
– Александр Петрович! – громко воскликнула она. – Вы вернулись из командировки?
– Частично, – улыбнулся я.
– Ну, хоть так. Поздравляю вас с праздником, а ещё поздравляю вас с днём рождения! Я желаю вам больших трудовых успехов, здоровья, долгих лет и счастья в личной жизни!
– Жаров! – закричали окружающие. – День рождения зажал!
Настя протянула мне руку и крепко пожала.
– Давайте отойдём на минуточку, – весело кивнула она. – Пойдёмте-пойдёмте! Да ничего, вместе с товарищем Воротниковым. Товарищи, я его сейчас верну! Это по профсоюзной линии.
Зины не было, она ушла вперёд, туда, где тусовались руководители предприятия. Мои коллеги заржали, прекрасно понимая, что это за линия такая, профсоюзная. Я пошёл за Настей и мы забежали во двор ближайшего дома и увидели на лавочке у подъезда товарищей по профкому. Без руководства, конечно и одних девушек.
– А, Жаров! Давай к нам. Вечно нам мужиков на себе тащить приходится, да девушки-красавицы?
Настроение было приподнятое, по рукам ходила бутылка «трёх семёрок», к которой все прикладывались по очереди. Я тоже приложился, раз уж такое дело. С улицы нёсся гомон толпы, становилось теплее и теплее. Не от вина, просто весна вступала в права, солнце светило жёстко, практически по-летнему.
Ещё не было ни травы, ни листвы, но природа уже приготовилась, и люди, чувствуя эту готовность мира к новому обновлению тоже были готовы к цветению, к любви и радости.
Наша колонна шествовала по площади Советов мимо трибуны с областным начальством.
– Да здравствует марксизм-ленинизм – вечно живое революционное интернациональное учение! Ура!
– Ура-а-а!!!
– Братский привет коммунистическим и рабочим партиям всего мира! Ура!
– Ура-а-а!!!
– Братский привет народам социалистических стран! Ура!
– Ура-а-а!!!
– Да здравствуют единство, сотрудничество и сплочённость стран социалистического содружества, их непоколебимая решимость укреплять и защищать завоевания социализма, мир на земле! Ура, товарищи!
– Ура-а-а!!!
– Братский привет рабочему классу капиталистических стран!
– Ура-а-а!!!
– Пусть крепнет союз мирового социализма, международного пролетариата и национально-освободительного движения!
Блин, да пусть крепнет, конечно, не вопрос вообще. К концу шествия все стали добрыми и против союза мирового пролетариата ни с какими движениями уже ничего не имели.
