Kitabı oxu: «Фарфоровая луна»
Посвящается Т.К. и К. Х., которые всегда заботились о своей младшей сестре
Европейцы, владея пониманием материи и человеческого духа, способны превратить темное беззвездное небо над полем боя в яркий утренний небосвод. Но если бы они пытались осмыслить божественный замысел через материю, то создали бы всемогущую цивилизацию.
Сунь Гань, школьный учитель, который увидел, как сигнальные ракеты озаряют ночное небо над нейтральной полосой
Перевод с английского
Татьяны Шавронской
© 2023 by Janie Chang. This edition published by arrangement with Taryn Fagerness Agency and Synopsis Literary Agency

© Джени Чан, 2024
© Татьяна Шавронская, перевод на русский язык, 2024
© Издание на русском языке, оформление. Строки
Глава 1
Суббота, 2 ноября 1918 года
Полин
«Но я вовсе не хочу выходить замуж», – подумала она.
Письмо выпало из рук и плавно приземлилось на пол кабинета. Аккуратный почерк дяди, изящно и сдержанно выведенные кистью иероглифы – все это шло вразрез с хаосом, который царил в душе Полин. Она не стала поднимать письмо и просто уставилась на него так, будто это был не несчастный листок бумаги, а дикий хищник, гремучая змея или ядовитый паук.
Судьба Полин теперь во власти дядиной Первой Жены1.
Первой Жены, которая даже видеть ее в своем доме никогда не хотела. Ее лицо искажала гримаса недовольства каждый раз, когда она смотрела на Полин. Дядя время от времени действительно порывался написать Первой Жене в Шанхай и попросить подыскать кого-то для племянницы, однако по рассеянности никогда не доводил начатое до конца. Но не в этот раз. В этот раз он вернулся в Китай на похороны своего отца и не забыл попросить Первую Жену нанять сваху для Полин, незаконнорожденной дочери его покойного брата.
Взгляд Полин упал на высокую вазу в углу, на сияющей поверхности которой была изображена хорошо известная ей легенда: госпожа Чанъэ2 сбегает от деспотичного мужа, прекрасные одежды развеваются на ветру, когда она возносится в ночное небо навстречу полной луне. Она поднимает правую руку, указывая направление. Фарфоровая женщина устремляется к фарфоровой луне.
Воздуха в легких катастрофически не хватало. Полин распахнула окно, совсем не обращая внимания на холодный ноябрьский ветер, который хлестал по лицу и сметал со стола бумаги. Она высунулась наружу настолько, насколько позволяла кованая решетка. Полин хотелось утонуть в неумолкающем шуме, доносящемся с Лиссабонской улицы. Водители грузовиков нетерпеливо жали на клаксоны, две женщины прогуливались и весело смеялись, следом шли их дети, о чем-то щебеча, словно воробьи. Уличные фонари, благодаря которым Париж получил прозвище Город света, ярко мерцали на фоне заходящего солнца. Полин наконец-то смогла вдохнуть полной грудью. Она ощутила аромат свежей выпечки: в бистро на углу готовили вечернее меню.
Полин отошла к креслу, провела кончиками пальцев по полированной поверхности стола, изготовленного из розового дерева. Она поставила дядины кисти для письма на лакированную подставку. Дождалась, когда сердцебиение успокоится. Затем собрала разлетевшиеся по кабинету бумаги и убрала их под мраморное пресс-папье.
Должен же быть способ избежать участи, о которой говорилось в дядином письме.
Ее приданое было скудным, как, собственно, и перспективы найти хорошего мужа. Полин могла стать второй женой вечно пропадающего на работе торговца и находиться под гнетом обиженной первой жены. Или ее сосватают пожилому вдовцу, которому нужна неоплачиваемая сиделка.
Но какую бы участь ей ни уготовила дядюшкина Первая Жена, хуже всего то, что придется вернуться в Китай и отказаться от всего, что ей так полюбилось. Ведь придется расстаться с Парижем, покинуть эту квартиру с французскими дверьми и высокими потолками, попрощаться с соседями по Лиссабонской улице. А также позабыть про «Пагоду», дядюшкин магазин, и весь его прекрасный антиквариат.
Полин поспешила на первый этаж и затем по коридору, который вел в заднюю часть «Пагоды». Теперь большую часть времени магазин был закрыт. Мало кто хотел покупать антиквариат в военное время. Оказавшись внутри, Полин огляделась, словно желая убедиться, что все на том же месте, где было утром.
В магазине не было ни единой вещи, к которой не прикоснулась рука Полин. Она чистила, полировала, оформляла витрины, составляя из предметов антиквариата заманчивые композиции. Полин остановилась у стола, сделанного из вяза. На нем она расставила статуэтки из слоновой кости между яркими фарфоровыми вазами. На другом столе узорчатая посуда с перегородчатой эмалью контрастировала с аскетичными селадоновыми чашами. После стольких лет, проведенных в дядином магазине, Полин могла с легкостью отличить нефритовый диск династии Хань от подделки, изготовленной несколько столетий назад. Она знала, сколько дядя заплатил за каждый предмет в «Пагоде» и как его оценить.
Если бы только Тео был здесь. Он приходился Полин двоюродным братом, и они были очень близки. Иностранцам было сложно выговорить его китайское имя – Дэн Таолин, поэтому парижские соседи вскоре начали называть его Тео. А она сама из Дэн Баолин превратилась в Полин Дэн. Дядя тоже выбрал себе французское имя, и на визитках «Пагоды» значилось: «Луи Дэн, владелец».
В двадцать три года Полин выполняла обязанности экономки, кухарки, бухгалтера и секретаря. Их семья была маленькой, но дружной и состояла из четырех человек: Полин, Тео, ее дяди и его любовницы. Если дядюшка Луи решил разрушить царящую в их доме гармонию, значит, случилось что-то из ряда вон выходящее.
Полин вытащила кусочек замши из нижнего ящика шкафа и вздохнула, увидев свое отражение в стеклянной дверце. Не будь она столь низкорослой и не кажись столь юной, дядя относился бы к ней как ко взрослой. Хотя не стоит отрицать, что небрежное отношение Полин к собственной внешности – это сугубо ее вина. С раннего детства она собирала волосы в косы и носила блузки с ажурными воротниками, из-за которых походила на школьницу. А с чертами лица она ничего не могла поделать. У Полин был маленький нос, по-детски пухлые губы, но при этом четко очерченная линия подбородка и решительный размах темных бровей. Полин сняла с полки нефритового коня и начала полировать его. В это время возможности и последствия сновали в ее голове, как костяшки на счетах.
Полин была важна для дяди Луи. Она избавляла его от дополнительных затрат на наемного работника. Если он отправит Полин обратно в Шанхай и выдаст замуж, кто будет выполнять всю работу в магазине?
Костяшки на счетах встали на место: ее заменит невеста Тео.
Иначе и быть не могло. Судя по всему, Луи или, скорее, его семья уже назначила дату свадьбы Тео. И в этот раз брату не выкрутиться.
Первая жена дяди организовала помолвку Тео много лет назад, когда все они еще жили в Шанхае. В то время со свадьбой никто не спешил, ведь жениху и невесте не исполнилось и пятнадцати. Семья девушки каждый год присылала дяде ее фотографию, которую он вставлял в серебряную рамку, заменяя предыдущую. Затем Луи вручал ее Тео. Сын послушно изучал фото в оттенках сепии, с которого на него смотрела будущая невеста. Черты ее лица были неприветливыми, а серьезные глаза строго глядели из-под коротко стриженной челки. Позы девушки менялись: она то сидела, то стояла. Однажды на фото она устроилась перед камерой, скрестив лодыжки. Ноги ее в искусно расшитых туфлях были выставлены вперед, показывая, что их никогда не бинтовали3.
– Я попросил твою мать выбрать невесту из более прогрессивной семьи, – сказал Луи, забрав у Тео фоторамку. – Девушка должна уметь носить европейские туфли и сапоги. Жить ей все-таки в Париже.
Когда Тео окончил лицей, Луи хотел забрать его в Шанхай, чтобы сыграть свадьбу.
Но как только Тео исполнилось восемнадцать, и день свадьбы стремительно приближался, он поступил в Сорбонну. И отказался жениться до окончания университета. Луи сразу же отправил телеграмму дедушке в Шанхай с просьбой отложить свадьбу, и тот согласился.
Во время последнего семестра Тео снова отказался жениться, на этот раз из-за войны, которая шла уже третий год. Союзникам требовалось как можно больше военной силы, и для этого в Англию и Францию завозили тысячи китайских рабочих. Тео слышал, что им как раз не хватало переводчиков.
– Китай соблюдает нейтралитет, – заявил Луи, – нет необходимости подвергать себя опасности.
– Я бы стал переводчиком, отец. Это не опасно.
– Твой долг перед семьей, – сказал Луи, – помогать мне с магазином. Жить там, где безопасно. Немцы не бомбили Париж уже больше года.
– Это не значит, что они сдались, – с досадой в голосе ответил Тео. – Половина моих однокурсников записалась в армию. Я должен что-то предпринять.
Едва окончив университет, Тео записался в Китайский трудовой корпус4 британской армии.
– Французский контракт рассчитан на пять лет, отец, – пояснил Тео, – а британский – только на три. Я выбрал краткосрочный вариант.
В тот день, когда Тео отправился на вокзал, Луи с ним не поехал. Они не разговаривали с тех пор, как в Шанхай была отправлена телеграмма с извинениями за очередную задержку свадьбы.
Полин разрешили проводить Тео, но только до конца Лиссабонской улицы. Она была страшно рассержена на брата, поэтому прощание оказалось неловким и формальным.
– Только не надо ругать меня в письмах, – сказал Тео, и в его глазах блеснула улыбка. – Знаю, ты расстроена, но, пожалуйста, не бойся. Едва увидев твои письма, я сразу же начну скучать по Парижу.
– Я злюсь не только на тебя, но и на Анри, – ответила Полин. – Это он надоумил тебя вступить в Китайский трудовой корпус.
– Не вини Анри, – сказал Тео, и его губы изогнулись в усмешке. – Поверь, я сам в состоянии принять плохое решение.
Его улыбка еще больше рассердила Полин, но в то же время она не смогла удержаться от смеха. Они с братом редко проявляли привязанность друг к другу посредством объятий и поцелуев, как это делали французы. Но в этот раз Полин коснулась ладонью щеки Тео, а он быстро ее обнял. Затем Тео подхватил чемодан и поспешил перейти дорогу. Каждый его торопливый шаг выражал желание как можно скорее добраться до Северного вокзала и сесть на поезд, идущий до Нуаель-сюр-Мер. Тео на мгновение обернулся, он что-то сказал, но Полин не услышала из-за грохота проезжающей мимо повозки. Тео напоследок сверкнул уверенной улыбкой и пошел дальше. В лучах утреннего летнего солнца, высокий и стройный, в костюме из синей саржи, такой красивый со своей сдвинутой набок шляпой-канотье.
Тео не было дома уже полтора года. Дедушка Дэн умер, а старший брат дяди Луи стал главой семьи. И он не собирался потакать прихотям племянника.
Полин вздохнула, напоследок потерла замшей нефритового коня и отложила его. Следом она взяла в руки нефритового кролика и стала полировать его округлые бока. Полин не сомневалась: как только закончится контракт Тео, дядя Луи сразу же отправит его на пароходе в Шанхай. Затем они привезут жену брата в Париж, чтобы она помогала с магазином.
А что касается Полин, если ее судьба сложится именно так, как было описано в письме дяди, то уже к весне она окажется в Шанхае, замужем за совершенно незнакомым человеком. Однако Полин беспокоил не только будущий муж. Если она не поладит со свекрами, то каждый день в их семье будет мучением. Особенно если не удастся родить сыновей. В этом Полин убедилась, еще живя в Шанхае.
– Я уже никогда не смогу привыкнуть к жизни в Китае, – однажды призналась Полин Дениз. – Женщинам в нашей семье строго запрещено разговаривать с мужчинами, которые не связаны с ними родством. А за стены дома вообще можно выходить только в храм помолиться или навестить родню.
– Не все семьи похожи на вашу, – приподняв бровь, ответила Дениз, французская любовница дяди.
В чем-то она была права. Семья Дэн отличалась исключительной старомодностью. Следовательно, когда речь заходила о браке, они предпочитали людей со схожим мировоззрением. Полин была более чем уверена, что Первая Жена дяди постарается подобрать ей крайне приверженного традициям мужа.
Полин просто не могла вернуться в Китай. Не могла, и все. Не после того, как она имела возможность свободно гулять по Парижу, самостоятельно закупаться на рынках и посещать музеи. Без чьего-либо присмотра Полин ходила в кафе, чтобы поболтать с Тео и его однокурсниками. По сравнению с жизнью в Париже, вступить в традиционный китайский брак – все равно что быть погребенной заживо.
Почему дядя этого не понимает? Ему вообще плевать на судьбу племянницы?
Дядя Луи не обязан заботиться о ее чувствах, напомнила себе Полин. Именно она должна подчиниться, потому что находилась в неоплатном долгу перед ним. После смерти ее родителей Луи забрал Полин в свой дом, хотя вполне мог отдать в приют. Пойти против его воли – значит проявить неуважение. Но, возможно, Полин все же удастся убедить дядю позволить ей остаться в Париже и продолжить работать в магазине.
Полин поставила нефритовых зверушек в витрину, затем поднялась по черной лестнице и, миновав их квартиру, направилась прямиком к Дениз. Луи совсем скоро должен был вернуться домой. Его корабль причалил в Марселе. Путешествие из Шанхая длилось целый месяц. Затем Луи предстояло сутки добираться на поезде до Парижа. В своем письме дядя сообщил, что Первая Жена и сваха к его возвращению пришлют телеграмму с известием о подходящей паре и подтверждением, что переговоры завершены и брачный контракт подписан.
Полин остановилась и тяжело опустилась на ступеньки.
Семья Дэн гордилась тем, что всегда выполняла свои обязательства. От этого зависела их репутация как торговцев. Нарушение договора казалось им чем-то немыслимым. Как только брачный контракт заключен, пути назад уже нет. Если Полин не подчинится, дядя потеряет лицо в глазах членов семьи, а также окажется в немилости у родственников ее потенциального мужа. Сплетни тут же дойдут до друзей и деловых партнеров семьи Дэн. Полин не могла так поступить с дядей. Луи имел возможность положить конец сватовству до того, как семьи окончательно договорятся между собой. Если бы она только могла убедить его передумать. Но Луи даже слушать ее мольбы не станет. Так или иначе, Полин всего лишь девушка, к тому же еще и незаконнорожденная.
Однако с Тео все обстояло иначе.
Подобно дедушке Дэну, Луи потакал всем капризам своего сына. Он относился к нему как к равному, ведь именно Тео в будущем унаследует «Пагоду». Если бы только Тео был здесь. Если бы только она знала, по какому адресу послать ему письмо. Раньше Тео писал каждый месяц. В последнем письме он упомянул, что его подразделение переезжает на новое место службы, и попросил Полин не писать до тех пор, пока она не получит от него весточку. Тео обещал дать о себе знать, как только окажется в новом лагере. Но прошло уже больше месяца, а вестей так и не было. Полин знала, что Тео поговорил бы с отцом от ее имени. Он бы обязательно это сделал.
Все, что Полин нужно сделать, – это отправиться на Западный фронт5 и найти Тео.
Камилль
Камилль выглянула из-за занавесок спальни. Напряжение в ее плечах не ослабло даже после того, как муж вышел за дверь. Утренний воздух разрезал лязг ржавых петель, когда Жан-Поль распахнул садовую калитку. Походка его была кривоватой – последствия пережитого в нищем детстве рахита и недоедания. Жан-Поль свернул на юг, откуда дорога вела в сторону деревни Нуаель-сюр-Мер. Облака заслонили горизонт, приглушив яркий солнечный свет, на мгновение Камилль могла различить лишь силуэт Жан-Поля. Брезентовый ранец за плечами делал его похожим на горбатое чудовище.
Полученное еще в начале войны легкое ранение и такая необходимая в военное время профессия железнодорожника позволила Жан-Полю избежать дальнейшей военной службы. Раньше он приезжал домой между сменами, но по мере того, как росло число жертв и все больше людей уходило на фронт, оставшиеся сотрудники железной дороги были вынуждены работать все дольше, иногда по семьдесят два часа подряд. Но даже такие смены были недостаточно длинными для Камилль.
Несколькими мгновениями позже на возвышении показалась небольшая повозка с осликом. Сосед фермер вез урожай капусты. Старика Фурнье было легко узнать: по его широкой фигуре, облаченной в рабочий комбинезон цвета индиго, и красной повозке – яркие пятна на фоне тускло-желтых и коричневых убранных полей. Будто ожившая картина Сезанна.
Повозка остановилась, и Жан-Поль забрался на нее, устроившись рядом с фермером. Фурнье направлялся на ярмарку в Сен-Валери-сюр-Сомм, что на другом берегу канала за Нуаелем. Жан-Поль выходил на вокзале Нуаель и отправлялся на очередную долгую смену на Северной железнодорожной станции. Камилль не знала, чем именно все это время занимался ее муж, да ей и не хотелось знать. Важно только то, что его не будет дома.
Камилль устало легла на кровать, дожидаясь, пока утихнет тошнота, все внутри перестанет дрожать, а тело поймет, что можно расслабиться, и дыхание придет в норму. Она повернулась к окну, чтобы не чувствовать запаха масла для волос Жан-Поля на подушке и кисловатый пот его тела на простынях. Камилль сменит постельное белье, как только вернется с работы. Если муж уезжал на ночь, то она могла спать одна на кровати, ее ноги скользили по чистым простыням с ароматом лаванды, а тело жаждало… нет. Камилль не будет думать о нем. Или о том, что ей самой пришлось сделать.
Стоя у зеркала, Камилль нанесла еще немного пудры на левую скулу. Со вчерашнего вечера синяк возле линии роста волос немного потускнел. Он не так сильно бросался в глаза, пока она находилась в помещении, вдали от яркого солнечного света. Камилль надела платок и вытянула прядь волос, чтобы та прикрыла пожелтевшую гематому.
На кухне она вскипятила воду и бросила в кружку несколько листочков сушеной мяты. Кофе, который тщательно отмеряли каждое утро, предназначался только для Жан-Поля. Камилль могла обойтись без кофе, но из всех выдаваемых по талонам продуктов ей особенно не хватало сахара. Позавтракав кусочком вчерашнего багета с сыром, Камилль собралась уходить. Она свернула чистый ситцевый халат и сунула его в сумку, намереваясь ехать в город.
Пока Камилль ехала на почту, солнце наконец-то вырвалось из оков облаков и залило янтарным сиянием горизонт за лесом Креси. На мгновение ей показалось, будто где-то рядом раздались пушечные выстрелы, но Камилль напомнила себе, что боевые действия в их регионе прекратились. Скорее всего, грохот исходил от грузовиков, перевозивших солдат на фронт. За годы войны слух Камилль настроился на реальные или воображаемые звуки артиллерийских залпов. К счастью, с тех пор, как в октябре бои под Камбре закончились, линия фронта неуклонно отодвигалась на восток, дальше от долины Соммы.
В газетах писали, что ситуация обернулась против Германии и ее союзников. Ходили слухи о мирных переговорах, сообщалось о гражданских волнениях в Германии, где правительство оказывало давление на кайзера6, чтобы он отрекся от престола. Ходили слухи о перемирии, но пока бои продолжались. Однако все говорили, что конец войны близок. Тогда армии демобилизуются, а солдаты вернутся с фронта.
И Камилль бросит работу на почте.
Светлеющее небо обещало ясный солнечный день – большая редкость в это время года. Идти пешком до Нуаеля чуть меньше часа. Но после работы Камилль хотела заехать в шато, вдруг там найдется швейная работа. Поэтому она взяла велосипед и прикрепила к нему маленький самодельный прицеп. Камилль медленно ехала по знакомым фермерским угодьям. Кустарник вдоль дороги был бурый и сырой, лишенный летней пышной листвы. Она проехала мимо шато, едва взглянув на него. С этим местом связано слишком много воспоминаний, и не все они приятные.
Спустя десять минут Камилль оказалась у забора, окружавшего лагерь Китайского трудового корпуса. Во дворе уже было многолюдно. От кухонь поднимался дым и пар, мужчины выстроились в очередь у столовой. Лагерь организовали больше года назад, но Камилль до сих пор не могла привыкнуть к уродливой ограде из колючей проволоки. Он больше напоминал тюрьму.
На почте Камилль надела ситцевый халат и принялась за работу. Она начала с разбора корреспонденции, которая поступила накануне. Сердце Камилль болезненно сжималось, когда в ее руки попадали почтовые листы7 французской армии. В дни и недели после битв при Росиньоле, Вердене и Сомме известия о трагедиях обрушивались на нее с каждым письмом. Разрушенные семьи, искалеченные жизни. Сегодня, слава богу, таких писем было всего два. Но этого все еще слишком много.
Взгляд Камилль задержался на открытке, адресованной Мари-Франс Фурнье, младшей дочери старика Фурнье, от ее кузины Терезы. Та оказалась смелее других, покинула Нуаель и устроилась работать на завод в Париже. Камилль знала, что Мари-Франс хотела последовать примеру кузины и самостоятельно зарабатывать, но ее оба брата ушли на фронт. И теперь только она и мать помогали обрабатывать поля.
Камилль прочла неаккуратный почерк:
Моя дорогая кузина, я провожу весь день, начиняя артиллерийские снаряды, а вечерами прогуливаюсь мимо магазинов, чьи витрины заполнены изысканными вещицами. Как же весело мы могли бы проводить время, если бы ты только приехала в Париж.
Скучаю и люблю, твоя Тереза
«Если бы ты только приехала в париж». Казалось, будто эти нацарапанные слова предназначались Камилль. Она мечтала вновь увидеть Париж. Получив работу на заводе, Камилль могла бы в выходные посещать все еще открытые музеи и галереи. Стоять перед картинами, которые изменили ее восприятие мира. Но, разумеется, это невозможно, ведь Камилль замужем. А Жан-Поль с презрением относился к женщинам, работающим на заводах.
– Ни одна уважающая себя женщина не оставит дом и мужа, – утверждал он. – На это горазды только представительницы низших слоев общества. Незамужние и готовые работать с грязными иностранцами. Шлюхи.
Однако когда почтовая служба начала принимать на работу женщин вместо ушедших на фронт мужчин, Жан-Поль не возражал, чтобы его жена устроилась туда. В городе эта работа почиталась, платили немного, но прилично. Камилль подозревала, что истинная причина согласия Жан-Поля заключалась в другом. Служба на почте давала мужу шанс завязать дружбу с семьей Дюмон, начальником почты и его женой, которые были видными жителями Нуаеля.
До того как Северная железнодорожная станция стала настолько загруженной, Жан-Поль любил заходить на почту после закрытия якобы для того, чтобы проводить ее домой. На самом же деле, пока она убиралась в подсобном помещении, Жан-Поль беседовал с месье Дюмоном о войне, ценах на продуктах и зачастую о беспорядках, вызванных появлением иностранцев в их маленьком городке. Здесь находились британские, канадские и австралийские солдаты. А также китайские рабочие. Жан-Поль в принципе не любил иностранцев, даже беженцев из соседней Бельгии, а китайцев и подавно. Он ворчал на газетные фотографии бригад, прибывших в Марсель из Индокитая, на рассказы о британских войсках и индийских сикхах8, марширующих через Францию на фронт. Но все же они были солдатами.
– Одно дело – привозить солдат из наших колоний, чтобы они помогали воевать. Плевать, даже если это коротышки-азиаты, – заявил Жан-Поль. – Но эти китайцы за нас воевать не станут. Копают да таскают. Больше от них толку никакого.
– Рытье окопов, загрузка топлива для танков и транспорта, ремонт дорог и железнодорожных путей после воздушных атак. У войны много граней, Жан-Поль, – сказал месье Дюмон. – Наполеон был блестящим тактиком, потому что понимал принципы материально-технического снабжения армий. Он мог бы управлять современной почтовой системой.
Месье Дюмону нравилось ссылаться на почтовую службу как на образец эффективности.
Он продолжил бубнить, напоминая всем, кто его слушал, о том, что использование китайской рабочей силы на войне освободило больше французов и англичан для ведения боевых действий. Никто бы не стал привозить рабочих издалека, да еще и за такие деньги, если бы в этом не было огромной необходимости. Иностранцы занимались разгрузкой и погрузкой в доках и на складах снабжения, вспахивали и засеивали поля, чтобы фермеры выращивали хлеб, работали на заводах вооружения, чтобы у танков и орудий не кончались боеприпасы.
И хотя Жан-Поль недолюбливал китайцев, он был не прочь заработать на них. Узнав, что иностранные рабочие охотно покупают европейскую одежду, он обшарил шкаф в спальне покойного отца Камилль, а в день зарплаты отправился в лагерь с мешком, набитым вещами.
– Они заплатили именно столько, сколько я попросил, тупые узкоглазые, – хвастался Жан-Поль. – Так хотели это старое тряпье, что даже не торговались.
Спустя несколько дней Камилль увидела высокого китайца, прогуливающегося по главной улице города Нуаеля и поправлявшего лацканы знакомого ей жилета. Но все ее раздражение испарилось, когда Камилль заметила, как бережно мужчина прикасается к парчовой ткани и латунным пуговицам. Его лицо выражало гордость и восторг. Жан-Поль лишь пожал плечами, когда Камилль указала на мужчину в жилете, который муж продал без ее ведома.
– Как дети малые, – с презрением бросил Жан-Поль. – Наряжаются в нашу одежду, но даже не знают, как правильно ее носить. Он напялил жилет поверх этой дурацкой туники.
– Но ведь это ты продал ему жилет, – тихо сказала Камилль и вздрогнула, когда пальцы Жан-Поля сжали ее руку. Но он ослабил хватку и слегка поклонился проходящей мимо пожилой паре: мэру месье Этьену Гурлину и мадам Гурлин.
Камилль покачала головой, вспоминая об этом.
Она закончила сортировать почту, разложив ее по четырем сумкам, а затем оставила их у задней двери, чтобы Эмиль забрал. Поверх Камилль положила сушеную морковку – небольшое угощение для ослика, который тянул почтовую тележку Эмиля.
«Нет, – подумала она, – Жан-Поль без стыда брал деньги у китайцев».
Но он убьет ее, если узнает, что Камилль влюблена в одного из них.