Kitabı oxu: «Эксперимент S»

Şrift:

Каждого из нас тянет на безумные поступки. Любой, кто стоит у края высокого здания, наверняка испытывал слабое, болезненное желание прыгнуть вниз. И любой, кто хоть раз подносил к голове заряженный пистолет… К чему это я? Даже самый уравновешенный человек держится за свой здравый смысл с помощью смазанной веревки. Я и правда в это верю. Рациональность встроена в человеческую природу весьма условно.
Стивен Кинг

Jeremy Bates

THE SLEEP EXPERIMENT

Издательство Иностранка^®

Пролог

Через несколько минут после того, как присяжные оправдали его по всем пунктам обвинений, выдвинутых против него в ходе тянувшегося почти месяц судебного процесса, доктор Рой Уоллис в сопровождении адвокатов вышел из зала суда в Сан-Франциско. У входа в строгое здание на Брайант-стрит, отодвинутые на почтительное расстояние с помощью полицейской ленты, собрались сотни шумных демонстрантов. Многие держали самодельные плакаты с грозными предупреждениями о конце времени: «Нас ждут НЕБЕСА!», «Грядет Судный день!» и «ПОКАЙТЕСЬ сейчас, ибо КОНЕЦ близок!».

Доктор Уоллис остановился перед строем телевизионных камер – его ждала спонтанная поздравительная пресс-конференция.

Когда толпа журналистов и репортеров утихла, он сказал в два десятка торчавших перед ним микрофонов:

– Уолт Уитмен писал: «Страх перед адом для меня ничтожен». Но то был Уолт Уитмен, он мог писать все, что ему заблагорассудится. – Уоллис погладил бороду, упиваясь осознанием того, что весь мир слушает его затаив дыхание, и продолжил: – Полагаю, что Уолт, скорее всего, никогда не верил в существование ада, отсюда такое пренебрежение. – Он покачал пальцем, словно порицая отца свободного стиха. – Но я, милые мои друзья, теперь знаю, что ад существует, и позвольте сказать вам: он пугает меня так, что мама не горюй.

Воцарилась гробовая тишина, только щелкали затворы фотоаппаратов.

И его тут же засыпали вопросами.

Последний день занятий

Шесть месяцев назад

– Почему мы спим? – доктор Рой Уоллис оглядел затемненную аудиторию факультета здравоохранения, образования и психологии Калифорнийского университета в Беркли. Вверх веером расходилась многоярусная галерея, заполненная полутысячей студентов, в основном погруженных в полумрак. – Казалось бы, глупый вопрос, так? Сон – это сон. Неотъемлемая часть нашей жизни. Сон, еда, вода. Большая тройка, без которой не обойтись. Тем не менее если польза от еды и воды вполне очевидна, то реальная польза от сна всегда была окутана завесой тайны.

Правой рукой он нажал на кнопку презентационного пульта и слегка повернулся – убедиться, что вывел на экран у себя за спиной нужный слайд. Он изображал спящего человека, над головой которого было несколько вопросительных знаков.

– Правда, – продолжал доктор Уоллис, – заключается в том, что никто толком не знает, почему мы спим, хотя эта тема интересует людей уже более двух тысячелетий. Еще индийские мудрецы бились над тем, чтобы постичь состояния сна и бодрствования. Древние египтяне строили храмы богине Исиде, где ее почитатели вместе со жрецами изучали ранние формы гипноза и занимались толкованием сновидений. У греков и римлян были боги сна, такие как Гипнос, Сомнус и Морфей. Китайский философ Лао-цзы сравнивал сон со смертью. По словам Уильяма Шекспира, сон – это «сестра милосердия природы», потому что помогает человеку восстановить силы. Но если говорить о научных объяснениях, точные механизмы сна так и оставались загадкой вплоть до середины двадцатого столетия. Тогда исследователи обнаружили, что в выращенных в лабораториях нейронных сетях чередуются стадии активности и пассивности, напоминающие бодрствование и сон, то есть сон возникает естественным образом, когда одни нейроны взаимодействуют с другими. Это, кстати, объясняет, почему состояние сна свойственно даже простейшим организмам.

Доктор Уоллис щелчком вывел на экран следующее изображение. На черном фоне появилась фотография червя, похожего на инопланетянина.

– Симпатичный, правда? Это Caenorhabditis elegans – крошечный червячок, у него всего триста два нейрона. Но даже у него наблюдаются циклические спокойные, вялые периоды, которые можно назвать сном. Конечно, это не сон в нашем понимании, но лишь потому, что мозг у нас крупнее и сложнее, он требует более глубоких нейронных сетей. Большее число нейронов, которые соединяются с другими нейронами, подразумевает более долгий период бездействия, например семь или восемь часов еженощной отключки.

Уоллис прошелся по сцене, погладил бороду.

– Тем не менее, даже если теория о том, что нашими стадиями бодрствования и сна управляют нейроны, верна, она все равно не объясняет, почему мы спим или что именно происходит во время сна. А происходит многое, друзья мои. Наше тело не просто отключается, когда нападает дрема. С одной стороны, кажется, что наш мозг использует этот период бездействия, чтобы, так сказать, выбросить мусор. Ведь мозг – огромный потребитель энергии, а значит, химические отходы, которые возникают в процессе естественной жизнедеятельности клеток, должны когда-то выводиться из организма. Более того, похоже, мозг использует это время простоя, чтобы организовать и разложить по полочкам собранную за день информацию, а также объединить краткосрочные воспоминания с долгосрочными. Это объясняет, почему при бессоннице у нас возникают проблемы со вниманием, нам сложнее решать задачи, вызывать некоторые воспоминания, даже элементарно владеть собой. Словно сбит фокус.

Доктор Уоллис вгляделся в темную пелену перед собой. Несколько студентов-фантомов, едва различимых в первых рядах, не сводили с него глаз.

– При этом надо иметь в виду, что человеческий мозг – невероятно сложный и сильный орган. У него более чем достаточно вычислительных мощностей, чтобы «прибраться», пока мы бодрствуем. Так зачем же отключать на ночь все тело и оставлять нас беззащитными, как младенцев? Может быть, во время сна происходит что-то еще, о чем мы не знаем? Может быть. – Он пожал плечами. – А может, и нет.

Щелчок. На проекционном экране появилась унылая сцена эпохи неолита: кучка одетых в звериные шкуры доисторических людей сгрудилась у входа в пещеру, а заходящее солнце заливало багрянцем вечернее небо. Каждый из дюжих крепышей сжимает в руке каменное оружие. Большие глаза смотрят устало и настороженно, эти люди знают: ночь полна опасностей.

– Вполне логично, что наши бедные предки, жившие в каменном веке, искали пропитание днем, когда они лучше видят, а ночью, когда на охоту выходили хищники, люди прятались. Но… что вы делаете, когда прячетесь? Если кто-то из вас играл в прятки с каким-нибудь туповатым другом или братом, вы знаете – прятаться быстро надоедает, ведь вы ничем не заняты. Представьте, что вы прячетесь в одном и том же месте от заката до рассвета. Каждую ночь. Триста шестьдесят пять дней в году. Это хуже, чем слушать закольцованную запись спора Фрэн Дрешер и Гилберта Годдфрида¹. И, чтобы убить время, а попутно сберечь энергию, их тела отключались, пока не приходило время вставать и снова добывать пищу. Такой подход применим не только к людям, но и к любой форме жизни на этой планете. Что там, машины – и те «спят», не потому, конечно, что умирают от скуки, а для экономии энергии.

Доктор Уоллис походил туда-сюда, погладил бороду, снова походил.

– Возвращаясь к моему первому вопросу: почему мы спим… Хотите знать мое мнение? Ответ до безобразия прозаический. Мы спим, мои юные друзья, чтобы убить время и сберечь энергию. А вся прочая чепуха, о которой я говорил, начинающаяся, когда гаснет свет, – вымывание отработанных химических веществ, сортировка усвоенного и отложившегося в памяти, – это все вторично и происходит во время сна просто потому, что это удобное время, а вовсе не потому, что сон необходим.

Щелчок. С экрана исчезли доисторические люди, их заменил сияющий город из стекла и металла. Доктор Уоллис показал на картинку.

– Это Лондон, Англия. Ничего общего с девственными равнинами и лесами древней Евразии, согласны? Не надо прятаться в пещере от львов и медведей. С пищей проблем тоже нет. Идешь себе в супермаркет, ходишь между рядами полок и набираешь все, что душа пожелает, а запасы пополняются каждый день. Бояться хищников нашим современникам не надо, экономить энергию тоже. Большинство жителей планеты эти базовые потребности удовлетворило и пошло дальше. Поэтому, мои любознательные друзья, позвольте мне поставить вопрос иначе. – Он выдержал многозначительную паузу, подыграв жившему в нем шоумену. – Нужен ли человеку сон в наш просвещенный век?

* * *

– Не буду ходить вокруг да около, – продолжил доктор Уоллис. – Мой ответ прост. Нет, не думаю, что людям нужен сон. Я думаю, что человечество спит исключительно по привычке.

По аудитории прокатился ропот и неуверенные смешки.

Уоллис выждал несколько секунд, потом поднял руки, призывая к тишине.

Волна утихла.

Уоллис нажал кнопку на пульте. Новая картинка: бизнесмен в костюме и галстуке сидит за столом в захламленном офисе. Глаза налиты кровью, на лице усталость. Рядом с клавиатурой дымится чашка кофе.

– Знаю, о чем вы подумали. Если нам не нужен сон, почему после ночных бдений мы выглядим, как это парень? Отвечу. Пока вы где-то веселитесь, ваше тело накапливает то, что биологи называют давлением сна. Да-да, именно так они это называют: давление сна. А что это такое, спросите вы. Представьте, эти самые биологи не знают. Они просто дали название чему-то, чего сами пока не понимают. Вспомните о темной материи. Мы знаем, что она существует, но не знаем почему. Так вот… давление сна, – повторил он, словно пробуя слово на вкус. – Давление сна. Похоже на загадку из книги Толкиена, не кажется? Что накапливается, когда мы бодрствуем, и рассеивается, когда спим? Что представляет собой этот метафорический табель времени, запертый в какой-то камере мозга и стирающийся каждую ночь? Представьте: а что, если мы получим к нему доступ? А если сможем его перепрограммировать? – Он улыбнулся. – И даже, мои прекрасные друзья, сможем его удалить? Да, удалить давление сна. Удалить навсегда усталость и сон – эту колоссальную трату времени, когда мы каждую ночь падаем без сознания, этот эволюционный анахронизм, не имеющий никакого практического смысла для современного человека. Представьте, будь у вас еще семь или восемь часов каждый день, сколько еще селфи вы могли бы выложить в интернет?

Некоторые захихикали, но не многие. Воздух в аудитории искрился от предвкушения.

Доктор Уоллис поднялся на кафедру в центре сцены. Провел пальцами по лацканам сшитого на заказ пиджака. Убедившись, что все взоры аудитории устремлены на него, он заговорил:

– Друзья мои, давайте поговорим о том, что произошло в январе шестьдесят четвертого года. Школьник из Сан-Диего по имени Рэнди Гарднер провел без сна одиннадцать дней, то есть двести шестьдесят четыре часа. Самое интересное, что к концу одиннадцати дней он вовсе не превратился в натыкающегося на стены зомби. Напротив, помимо многих других удивительных подвигов, он смог обставить в пинбол исследователя, проводившего эксперимент. А еще он прекрасно справился с пресс-конференцией, на которой говорил четко и внятно. В общем, был в прекрасной форме.

– А сколько потом продрых? – раздался в темноте мужской голос.

– Спасибо за наводящий вопрос, – сказал Уоллис. – Долго ли он спал после одиннадцати дней? Не так долго, как можно было бы ожидать. Всего четырнадцать часов – вдвое больше, чем средний человек спит сегодня. Проснулся он вовсе не вялым, наоборот – свеженький как огурчик. Сейчас этот школьник уже пожилой человек. Насколько я знаю, он жив и по сей день, и никаких долгосрочных физических или психологических побочных эффектов не последовало.

Повисла тишина – но не от скуки, как часто бывает в лекционных залах академических институтов. Скорее тишина была натянута, как скрипичные струны, по которым вот-вот с оглушительным откровением ударит смычок.

Доктор Уоллис и не думал разочаровывать свою аудиторию.

– Итак, Рэнди Гарднер бодрствовал одиннадцать дней, что, конечно, поражает воображение, но этот эксперимент меркнет по сравнению с другими случаями, когда люди бросили вызов сну. Во время Первой мировой войны венгерский солдат по имени Пауль Керн был ранен в голову. Оправившись от ранения лобной доли, он потерял способность спать или даже впадать в сонливость. Врачи говорили, что долго он не протянет, но Пауль прожил без сна еще сорок лет и умер своей смертью в пятьдесят пятом. Совсем недавно, в две тысячи шестом, через несколько месяцев после начала работы в новой лаборатории, некто Джон Алан Джордан пролил себе на кожу промышленное моющее средство, и оно проникло в спинномозговую жидкость. Вскоре после этого он перестал спать и с тех пор не может сомкнуть глаз. Столь же редкая бессонница развилась и у Эла Херпина, хотя и по неизвестным причинам. Когда медики осмотрели его дом, то не нашли ни кровати, ни другой мебели для сна, лишь кресло-качалку, в котором, по словам Херпина, он читает газету, когда хочет отдохнуть. По сей день он совершенно здоров и, судя по всему, никак не страдает от своего удивительного состояния. Есть и другие случаи: Инес Фернандес не спит десятилетиями, хотя консультировалась у десятков врачей и принимала тысячи разных наркотических и седативных препаратов. Вьетнамец Тхай Нгек, который не спит с тех пор, как переболел лихорадкой в семьдесят третьем. И так далее. Самое удивительное, что в каждом случае эти люди остаются в добром здравии. Инес Фернандес до сих пор жива и бодра. Это можно сказать и о Тхае Нгеке, он может похвастаться тем, что каждый день приносит домой два стофунтовых мешка риса, покрывая расстояние в две мили.

Доктор Уоллис взял стакан с водой и сделал глоток. Теплая вода успокоила горло.

Поставив стакан на место, он сказал:

– Называйте этих людей причудами эволюции, если хотите. Называйте как угодно, если это поможет вам принять их необыкновенные истории. Но один вывод напрашивается сам собой: человек может жить без сна. Мы спим, потому что спали всегда. Потому что в нас есть эта загадочная штука, называемая давлением сна… давление сна, которое, вполне возможно, в будущем мы сумеем изолировать и свести на нет…

Вдалеке раздался мелодичный перезвон шестидесяти одного колокола карильона в башне Сатер. Уоллис взглянул на часы: занятие закончилось. Студенты начали собирать вещи и потянулись к дверям.

– Всем успешных экзаменов! – воскликнул он над общим гулом. И шутливо добавил: – Не засиживайтесь допоздна за зубрежкой!

* * *

Закончив убирать бумаги с кафедры в кожаную сумку, доктор Рой Уоллис обнаружил, что в аудитории он не один. В первом ряду кресел сидела девушка. Миндалевидные глаза, высокие скулы, выступающая челюсть, прямые и блестящие черные волосы – классическая азиатская красота. Карие глаза сверкнули, когда их взгляды встретились. Она улыбнулась, на щеках появились ямочки.

Легонько хлопнула в ладоши.

– Отличная лекция, профессор, – сказала она. – Мне очень понравилось.

Девушка встала и по ступенькам поднялась на сцену. Одета мило, эдакая девчонка-сорванец: вольготная клетчатая рубашка, свободный синий джинсовый комбинезон, манжеты закатаны, дымчато-голубые кроссовки. Она остановилась по другую сторону кафедры.

– Но мне кажется, вы кое-что упустили.

Доктор Уоллис застегнул молнию на сумке.

– Вот как? – спросил он.

Пенни Пак была одной из самых способных его студенток. Она также была одной из двух исследователей, которых он выбрал для участия в эксперименте по изучению сна через десять дней. Она была из малообеспеченной семьи в Южной Корее и получала полную академическую стипендию. Прожив в Штатах всего три года, девушка на удивление бегло говорила по-английски, хотя оставался заметный акцент, особенно произношение «р» и «л» – их она постоянно путала.

– Насчет хищников, – сказала Пенни. – По-вашему, доисторическим людям надо было прятаться от хищников по ночам и спали наши предки, просто чтобы скоротать время.

– Так я и сказал, Пенни. Рад, что вы внимательно слушали.

– Давайте без снисходительности, профессор. Сами знаете, что я всегда вас слушаю. Но я говорила… ладно, нашим предкам приходилось прятаться по ночам. А как же хищники? Те, что находятся на вершине пищевой цепочки? Они просто охотятся. И прятаться им не нужно. Им незачем коротать время и, по вашей теории, не нужно спать. Но они спят. Поэтому ваша теория хромает. Охотились бы все время – и никогда бы не голодали.

– Отличный вопрос, Пенни, – похвалил ее доктор Уоллис, под впечатлением от гибкости ее ума. – Хищники действительно испытывают давление сна. Но почему? Думаю, по той же причине, что их жертвы. Им скучно.

– Скучно?

– Их эволюция двигалась в одном направлении: охота. Но охотиться круглые сутки каждый день, мягко говоря, надоест. Сон позволяет отвлечься от этого монотонного занятия. Это позволяет им… сохранять рассудок, наверное, можно так сказать. Так или иначе, – добавил он, указывая Пенни в сторону выхода, и зашагал рядом с ней, – возможно, эксперимент со сном как-то прольет долгожданный свет на эту тему?

– Я так рада участвовать в эксперименте. Только о нем и думаю.

– Я тоже, Пенни. Я тоже.

Она протиснулась через одну из двойных дверей. Уоллис выключил свет на сцене, окинул прощальным ностальгическим взглядом пустой зал – теперь он вернется сюда лишь в начале нового осеннего семестра в сентябре.

– Профессор? – Пенни придержала ему дверь.

– Иду, – сказал он, и они пошли рядом.

День 1

Понедельник, 28 мая 2018 года

Прямо тебе город-призрак, подумал доктор Рой Уоллис, стоя у окна своего кабинета и глядя на Шаттак-авеню. Пивная и тайский ресторан на другой стороне улицы, где обычно толпились профессора и студенты, были закрыты. На улице – никого. Конечно, какие-то люди на кампусе еще оставались, например изучающие язык иностранцы и мигранты, но в основном это был… город-призрак. Еще недавно здесь бродили шумные толпы студентов, заражая все вокруг буйной энергией, олицетворявшей новое поколение молодых американцев. А сейчас почти тринадцать сотен акров земли были непривычно и в то же время прекрасно спокойными, и Уоллис увидел кампус почти таким же, как много лет назад, когда был стажером-преподавателем с горящими глазами.

Солнце затянули облака, и Уоллис поймал свое отражение в оконном стекле. Аккуратно зачесанные назад волосы, длинная ухоженная борода – с кем его только не сравнивали! С дровосеком, цирковым шпрехшталмейстером, сексуальным Авраамом Линкольном. Последним сравнением его удостоила аспирантка. Признаться, поклонниц среди студенток у него хватало. Он был этим и смущен, и польщен, ведь недавно ему исполнился сорок один. Но он вовсе не пытался строить из себя «своего в доску» профессора, с модной стрижкой и бородой. Просто они ему шли. Какое-то время он носил волосы средней длины и оставлял на лице легкую щетину, в которой ему виделась некая изысканность, но в итоге отдал предпочтение бороде – густой, солидной, подчеркивавшей его, скажем так, мужское начало. Короче, пять лет назад он отпустил бороду, которую тщательно холил, регулярно посещая барбершоп, каждый день ублажал ее и смазывал, и желания вернуться к щетине уже не испытывал.

Уоллис отвернулся от окна. У всех штатных профессоров были свои кабинеты, которые они оформляли по своему усмотрению. Поскольку теперь он заведовал кафедрой психологии, его кабинет был еще и просторным. Он попросил перекрасить белые стены в голубой цвет, хотя, в принципе, такие новшества не приветствовались, а серый ковер три года назад заменил на черный с высоким ворсом. Вся мебель была с кампуса, но он принес из дома абстрактную акриловую картину, а также акварель, изображавшую сосредоточенного Зигмунда Фрейда с сигарой, и еще кое-какие мелочи. Одним из коллег понравилось его желание оживить рабочее место; некоторые даже так вдохновились, что тоже украсили кабинеты собственными светильниками и ковриками. Другие воздержались от комментариев, а то и открыто заявили, что это вульгарно и не вяжется с наукой. Уоллису было все равно, кто что думает. Главное, что ему самому было уютно, радовало глаз и помогало работать.

Доктор Уоллис подошел к мини-холодильнику и достал бутылку воды. Подумал, не взять ли пиво из хранившейся там упаковки, но решил, что для этого рановато. На стене над холодильником в рамочках висели дипломы: о высшем медицинском образовании из Университета Аризоны и о докторской степени с отличием из Калифорнийского университета. Здесь же было несколько наград за исследования циркадных ритмов и нарколепсии, а также две фотографии. На первой Уоллис с покойным великим отцом сомнологии, доктором Уильямом Дементом. На второй – вместе с коллегой на глубине ста пятидесяти футов под землей в Мамонтовой пещере, штат Кентукки, где они провели две недели, регистрируя время бодрствования и температуру тела без регулирующего влияния солнечного света и распорядка дня…

Стук в дверь застал его врасплох. Уоллис нахмурился. Занятия и экзамены закончились еще неделю назад. Кто вообще мог знать, что он у себя в кабинете?

Он открыл дверь.

– Пенни? – удивился он. На ней были тяжелые очки в черной оправе, ненадежно сидевшие на носу-пуговке. Свободный фиолетовый свитер ниспадал почти до колен, перекрывая шорты. Длинные волосы заплетены в косу, свисавшую через плечо. – Разве мы не договорились встретиться в Толман-холле?

– Да-да, – сказала она, и на щеках под очками появились ямочки. – Но я приехала раньше, вот и решила, что можем пройтись туда вместе… Мне больше всего нравится эта. Такая смешная.

Она указала на одну из приклеенных к двери карикатур на тему психологии. Картинка изображала Златовласку, которая лежит на кушетке психиатра и говорит ему: «Алиса в Стране чудес, Дороти где-то за радугой, а я попала в хижину с медведями».

– По сравнению с Рапунцель ей еще повезло.

– Это девочка с длинными волосами?

Он кивнул.

– Мне нравятся ваши волосы. Кажется, раньше вы их так не носили?

– Когда убираю их назад и открываю лицо, голова кажется слишком большой. У многих корейцев непропорционально большие головы, знали об этом?

– Нет, не знал.

– В любом случае в корейском обществе одна коса означает одинокую даму. – Она подняла левую руку и пошевелила безымянным пальцем. – Мой случай. Вот и решила заплести косу на удачу.

– Что ж, желаю удачи, – сказал он. – Одну секунду, я сейчас.

Он подхватил пиджак, взял со стола сумку, закрыл за ними кабинет. Они спустились по лестнице в вестибюль и вышли через главные двери. День был душным, но пасмурным, темные тучи вдали грозили дождем.

Пенни Пак улыбалась.

– Помните, профессор, с какой цитаты вы в этом году начали свой курс «Сны и сновидения»? – спросила она.

Он задумался.

– Нет, сразу не приходит в голову.

– Каждый день делай одно дело, которое тебя пугает, – с гордостью процитировала она.

Он кивнул.

– Точно, Элеонора Рузвельт. Думаете сделать татуировку?

Пенни рассмеялась.

– Нет! Я думала о нашем эксперименте.

– Ага, – сказал он.

– Вам совсем не страшно, профессор?

– Мне нечего бояться, Пенни.

– Даже ни капельки не нервничаете?

Уоллис на секунду задумался. Пожал плечами.

– Разве что самую капельку.

* * *

Полной уверенности в том, что ситуация с Пенни Пак войдет в русло, у доктора Роя Уоллиса не было.

В прошлом месяце Уоллис сделал общее объявление: нужны два студента для участия в трехнедельном эксперименте со сном во время летних каникул. Поступило десять заявок. В ходе первого тура неофициальных собеседований он умолчал о деталях эксперимента, объяснив лишь: отобранные будут работать по восемь часов в день, по вахтовому графику, чтобы обеспечить круглосуточное дежурство. У половины студентов желание участвовать в таком эксперименте сразу пропало, и они тут же сняли свои кандидатуры. Осталось пятеро, и им Уоллис подробно объяснил, что именно от них потребуется: наблюдать за действиями двух испытуемых, которые будут под воздействием стимулирующего газа, и все подробно записывать. На этом этапе отказались еще двое. Среди троих оставшихся оказалась Пенни Пак, другой иностранный студент из Индии по имени Гуру Рампал и член факультетской команды по гребле Тревор Аптон. Тревор был парень толковый, целеустремленный и общительный, и в первую очередь Уоллис отобрал бы его, но в прошлом семестре у того хромала посещаемость. Два необходимых качества, которые Уоллис требовал от своих помощников, – это пунктуальность и надежность. В итоге выбор пал на Пенни Пак и Гуру Рампала.

Доктор Уоллис был уверен, что эти двое прекрасно справятся с задачей, не сомневался он в этом и сейчас. Но проблема с Пенни Пак заключалась в том, что она явно с ним кокетничала. За последние два года она несколько раз заходила к нему в кабинет в рабочее время, всегда демонстрируя прекрасное, отчасти ядовитое чувство юмора, порой даже поддразнивая доктора Уоллиса, но его это никак не заботило. Однако три недели назад кое-что изменилось. Выбрав Пенни и Гуру ассистентами, он пригласил их в пивную через дорогу от корпуса психологии – угостить пиццей и пивом. Гуру, как выяснилось, не ест пиццу и не пьет алкоголь, и заявил, что ему вполне хватит стакана кока-колы. Пенни, со своей стороны, почти целиком выдула кувшин довольно крепкого пива, заказанного Уоллисом.

Есть два типа любителей выпить. Одни прекрасно держатся, и трудно определить, пьяны они или нет. У других сразу видно, что они под мухой. Пенни определенно относилась ко второй категории. Поначалу ее комплименты были просто лестными: «Вы единственный среди профессоров, который умеет хорошо одеваться!» и «Знаю, звучит странно, но вы же наверняка занимаетесь фитнесом? Занимаетесь?». Но затем последовали намеки более тонкого свойства. В конце концов Уоллис отлучился под предлогом того, что ему нужно в туалет, а вернувшись, сел по другую сторону стола от Пенни. Пассы Пенни не ускользнули от внимания Гуру, и следующие двадцать минут он сидел глупо улыбаясь. Наконец Уоллис, не обращая внимания на призывы Пенни заказать еще один кувшин пива, попросил принести счет.

С тех пор Уоллис несколько раз общался с Пенни по телефону и по электронной почте по поводу эксперимента, но лично они виделись только в последний день занятий, когда после его лекции она осталась в аудитории.

Тогда она казалась прежней Пенни Пак, как и сейчас, но Уоллис уже видел, что скрывается под этой маской, и знал: она к нему неравнодушна. Поэтому на душе у него было как-то неспокойно.

Уоллис ничего не имел против романов между преподавателями и студентами, при условии что последние достигли совершеннолетия. Несмотря на неодобрение некоторых представителей академических кругов, такие отношения в большинстве университетов не считались чем-то незаконным и не запрещались. Собственно говоря, Уоллис и сейчас периодически встречался с одной своей бывшей студенткой.

Нет, ухаживания Пенни беспокоили его по другой причине: вдруг это отрицательно повлияет на эксперимент? Эксперимент S – так Уоллис решил его назвать. Ведь следующие три недели они с девушкой будут работать бок о бок, и важно, чтобы ее внимание было сосредоточено на эксперименте, а не на нем.

Посмотрим, как пойдет дело, решил Уоллис. В конце концов, что такого случилось в пивной? Да, она перебрала, слегка повеселилась. Но не более того.

* * *

Сказать, что Пенни Пак была неравнодушна к доктору Уоллису, значило не сказать ничего. Она была влюблена в него по уши. Разве можно ее за это винить? Он сексуален, в форме, следит за модой. Мало того, он ее профессор, что делало ее увлечение еще более пикантным.

Если бы ее спросили, Пенни, вероятно, сказала бы: это любовь с первого взгляда. На занятиях она часто садилась в первый ряд, чтобы не отвлекала возня качков, обкуренных и «крутых девчонок». Там она и сидела в первый день занятий по психологии у доктора Уоллиса. Все пятьдесят минут не сводила с него глаз, всякий раз одаривая его приятной улыбкой, когда их взгляды ненадолго встречались.

Позже, на той же неделе, она зашла к нему в кабинет с вопросом насчет домашнего задания. Пенни помнила, как нервничала, оставшись с ним наедине, что ей, экстравертной и к тому же хорошенькой, было совсем не свойственно. С ранних лет она знала, что может легко завязать отношения с любым мальчиком из своего класса – достаточно его выделить и проявить каплю интереса. К шестнадцати годам у нее было, наверное, около двух десятков парней, большинство из которых через пару недель ей надоедали. Ни к одному из них она попросту не испытывала влечения.

А вот мужчины постарше ее привлекали.

О причинах своего фетиша она узнала годом раньше, по иронии судьбы как раз от доктора Уоллиса. В своем курсе по психологии развития он объяснил: когда финансовый и социальный статус уже не имеет значения, интерес молодой женщины к зрелому мужчине часто объясняется ее отношениями с отцом в период полового созревания. По мнению доктора Уоллиса, если отец не может справиться с растущей сексуальностью дочери, потому что чувствует себя неловко и неуютно, то начинает ее избегать, а когда это невозможно, высмеивает ее за макияж или распутные наряды. Не имея возможности завоевать его благосклонное внимание на этом важном этапе взросления, она вынуждена искать это внимание в другом месте.

Действительно, этот сценарий как нельзя лучше описывал непростые отношения Пенни Пак с ее отцом. К тому же в ее случае в подростковые годы единственными взрослыми помимо родителей, которых она хорошо знала, были учителя – отсюда и объяснение того, что произошло в выпускном классе.

Однажды вечером после уроков Пенни задержалась в библиотеке, чтобы подготовиться к предстоящему зачету. По дороге к выходу, проходя мимо кабинета биологии, она увидела своего учителя, мистера Чо, который сидел за столом и что-то писал. Уже почти год он снился ей в эротических снах, а за неделю до этого она познакомилась на школьном празднике с его женой и сразу ей позавидовала. Старая мымра, явно старше мистера Чо, но вся из себя такая подтянутая, с идеально уложенными волосами, выкрашенными в каштановый цвет, большими кукольными глазами (может, двойная пластика век?), туфлями на двухдюймовых каблуках и новехонькой сумочкой «Луи Виттон». Идеальная маленькая домохозяйка, у которой только и дел, что ходить по магазинам, наводить порядок в доме и готовить мужу еду.

После той встречи Пенни не раз посещали фантазии: вот бы украсть мистера Чо у этой женщины! И в тот вечер, собираясь выйти из школы, она спонтанно и безрассудно вошла в его класс, якобы спросить о предстоящем экзамене, а сама при этом выставляла напоказ свою сексуальность, к восемнадцати годам ставшую для нее второй натурой. Скрестив ноги, она увидела, что мистер Чо пожирает глазами открывшиеся под короткой клетчатой юбкой бедра, и отважилась сказать, как бы между делом: «Часам к семи я буду в Итэвоне. Там есть клевый маленький бар, “Железнодорожный клуб”. Если будете поблизости, может, пересечемся и выпьем вместе?»

1
Американские актеры, славящиеся нарочито резкими, неприятными голосами.

[Закрыть]