Kitabı oxu: «Сотворение жизни. Поиск своего пути», səhifə 3

3. Познание жизни

Летом 1999 года я вёл занятия на тему осознанности жизни в Образовательном центре им. К.Г. Юнга. Как говорил Сократ, познавать жизнь необходимо, в противном случае человек недостоин её проживать. Но почему? Не проще ли сидеть тихонько в земле, как неразумный овощ, и не стремиться наружу или переходить от лужайки к лужайке, как тупое жвачное животное?

К сожалению, ни у кого из нас нет такой возможности. Судьба уже лишила нас этого выбора, и мы плывём в открытом море, не имея гавани позади и точки назначения впереди. Сократ говорил о том, что жизнь, которую удалось познать, расширяет диапазон нашего ви́дения и возможного выбора, то есть становится гораздо более полной, интересной. А я, в свою очередь, хочу добавить, что не знаю способов этого добиться, не прибегая к психотерапии. Это лучший из известных мне методов исследовать свою жизнь, поэтому каждый человек заслуживает однажды стать участником психотерапевтического процесса – и не потому, что к этому его привела какая-то серьёзная проблема или патология, хотя и они могут сыграть роль полезной прелюдии перед встречей с душой, – а потому, что хочет почувствовать, что живёт наполненно, полноценно. Кьеркегор напоминает: «Когда шкипер ведёт шхуну, он обычно выбирает курс заранее, но военный корабль получает приказы только в море».¹⁹

Существует множество литературных произведений интроспективных авторов – от Блаженного Августина до Вирджинии Вульф, – но в этой главе мне хочется остановиться на «Мыслях» Блеза Паскаля, «Уолдене» Генри Дэвида Торо и «Дневниках» Сёрена Кьеркегора, поскольку каждое из них написано глубоко и в то же время доступно пониманию. Данные мыслители стремились познать самих себя с помощью тщательного самоанализа, и по мере того как каждый смог разложить собственный опыт и переживания, чтобы их изучить, данные труды приобрели универсальное значение и на протяжении десятилетий продолжают служить другим людям на их пути к осознанию жизни.

В каком-то смысле им было легче исследовать жизнь. Спустя века мы сталкиваемся с гораздо большими трудностями на этом пути, хотя бы потому, что меньше доверяем рационализму в суждениях. Для каждого из этих мыслителей рационализм был защитой от тиранов и фанатизма, но мы уже видели, каких чудовищ он способен породить и уже делал это. Также теперь нам гораздо больше известно о бессознательном: не только то, что оно существует, динамично развивается и влияет на всё, что мы делаем, но и то, что его скрытое от взглядов пространство так же бесконечно велико, как и космическое. Наши более чувствительные предки интуитивно ощущали эту реальность. Так, например, их мудрость говорит устами Гамлета, который замечает, что мог бы быть заключён в скорлупу грецкого ореха и всё равно считать себя королём бесконечного пространства, если бы его не мучили дурные сны.²⁰ Но о динамике бессознательного мы знаем гораздо больше, чем предки: мы знаем о силе проекций, вытеснении, сублимации, переносе, идентификации, об автономных комплексах, Тени и, прежде всего, о предательской готовности Эго быть обманутым, верить в то, во что ему удобно верить. Мы знаем, что из комплекса можно создать целое королевство, а из бессознательного порыва – мировоззрение.

Да, сегодня быть осознанным сложнее, потому что мы гораздо больше осведомлены о природе воздействий на сознание, которые вызывают его искажения. Именно поэтому психотерапия прилагает много усилий, чтобы найти источники информации, которые не будут зависеть от Эго и в то же время смогут скорректировать и заполнить лакуны, которые неминуемо образуются при работе с ним, – соматические симптомы, поведенческие паттерны и сны.

Трактуя постулаты индийской мифологии, Роберто Калассо отмечает:

Особенность разума в том, что он не знает, существует ли на самом деле или нет. Но до разума ничего нет, и только после него появляется всё остальное… даже до того, как будет установлено, существует он или же нет. Самость, А́тман – так его называют. И в представлении разума этот абсолют обладает постоянством и целостностью.²¹

Мозг – это орган, а разум, или психика, – эпифеномен, с которым сознание можно связать лишь отдалённо, потому что мы всё ещё не знаем, что это такое. Действительно ли мы существуем, потому что мыслим, как полагали сторонники картезианства? Принять такое суждение за постулат очень сложно в нынешних обстоятельствах, потому что человек может находиться во власти иллюзий, может страдать каким-то расстройством мышления или органическим нарушением мозга, которое препятствует связыванию различных сигналов воедино. И что же тогда получается? Я думаю, что я мыслю, но могу ошибаться?

То, что Калассо называет Самостью, согласуется с юнговским представлением об одноименном понятии: это нечто, что по сути своей таинственно, непознаваемо, но выражает себя автономно и чьи эффекты иногда могут быть осознаны. Идея Самости – это просто полезная фикция (от лат. facere – делать), или выдумка, не имеющая метафизической реальности. Более того, она может быть познана конечным, ограниченным сознанием не больше, чем то, что подразумевается под словом «Бог». Но Самость – полезная выдумка, потому что она позволяет нам различать закономерности, повторения, постоянство, которые со временем мы определяем с помощью других понятий, таких как характер, темперамент и даже типология. То, что регулирует химические процессы в организме, создаёт драматургию сновидений, выражает цель через симптоматику и время от времени проявляется как сознание, – очевидно, происходит от упорядоченной реальности, превосходящей понимание, от сверхразмерной реальности, называемой Самостью. Более того, именно очевидная интенциональность этой Самости объясняет нашу способность к символическому мышлению и пониманию его смысла.

Безусловно, Паскаль, Торо, Кьеркегор и другие мыслители интуитивно чувствовали присутствие этой энергии, которую мы называем Самостью. Хотя вряд ли они могли учитывать то, что мы обязаны принимать во внимание, – роль бурлящего бессознательного и психодинамические процессы, которые наделяют подлинное сознание больше надеждами, чем реальностью. Торо так выражает свои ощущения от интуитивной встречи с многообразной психикой:

Как и большинство людей, я обнаружил в себе и до сих пор обнаруживаю инстинктивное стремление, направленное к высшей, или, как её ещё называют, духовной жизни, которое существует во мне одномоментно со стремлением к дикости, бунтарству. Я почитаю обе эти свои стороны. Люблю дикость не меньше, чем добро.²²

Он также чувствовал за видимым миром другой, наполненный более глубокими, земными силами, милями, пройденными «по самому глубокому снегу ради встречи с каким-нибудь буком, или пожелтевшей берёзой, или старыми знакомыми – соснами».²³ В то же время самое пространное и самое развёрнутое повествование во всём «Уолдене» находится в первой главе под названием «Экономика». Даже пребывая в деревенской среде, Торо ощущал огромную силу зарождающегося духа времени, способную вывести человека из гармонии с природой и с самим собой. Он видел, как люди, обладая вещами, позволяют им брать над ними, хозяевами, верх, и, глядя на соседей, держащихся за свои дома и участки, представлял на их месте души, которые вынуждены тащить на плечах, куда бы ни пошли, амбары, полные хлама, от которого так тяжело избавиться. Он видел, как люди становятся машинами, которые должны поддерживать в надлежащем состоянии машины, которые сами же изобрели, чтобы больше отдыхать, и как большинство вынужденно проживает жизнь в тихом отчаянии. Торо заметил, что люди беспрестанно стараются улучшать свои жилища, но не душевные качества тех, кто в них живёт. Совершенствуют системы связи, но всё меньше общаются друг с другом. Как нашей жизнью управляют причуды, безумие и мода, так что то, что носит «главная обезьяна Франции», скоро появится в местных магазинах.

Тем временем Кьеркегор борется за gnothi seauton, как написано в храме Аполлона в Дельфах:

Прежде чем познать что-либо ещё, человек должен научиться познавать самого себя (gnothi seauton). Только когда человек внутренне понял себя, а затем увидел, какой путь ему предстоит пройти, его жизнь обретает покой и смысл. Только тогда он освобождается от этого надоедливого и рокового попутчика – той жизненной иронии, которая появляется в сфере познания и требует, чтобы истинное познание начиналось с незнания.²⁴

В XVI веке Паскаль берётся за проблему идентичности, знания и известного:

И если кто-то любит меня за мои рассуждения или воспоминания, следует ли из этого, что он любит меня? Меня самого? Нет, ибо я могу потерять эти качества, не теряя себя. Где же тогда это «я», если его нет ни в теле, ни в душе? И как любить тело или душу иначе, кроме как за эти качества, которые не создают меня, поскольку тленны и преходящи?²⁵

Несмотря на то что эти исследователи, занимавшиеся глубоким самопознанием, в целом верили в единую Самость, они также ощущали, насколько шатки их выводы. Ощущение зыбкой прочности бытия рождало страх, отголоски которого можно найти даже в самых дальних уголках западной культуры. Этот мотив мы улавливаем в словах Гамлета, в речах Просперо, в которых всё сущее, представляющееся нам фантасмагорией, тает без следа, исполнив свою роль, и мы – в том числе, поскольку созданы из того же вещества, что и наши сны. На Востоке глупые утверждения Эго выглядят смешными в свете идеи смерти и возрождения, существующей в индуизме, а в буддизме Самость рассматривается как препятствие на пути к освобождению от круговорота страданий. Она стремится к Ана́тману, который вышел за пределы мира желаний и сопутствующих им страданий. Но то, что Юнг подразумевал под Самостью, не так уж привязано к эго-психологии модернизма, как полагают некоторые. Взгляды Юнга не ограничиваются такими искусственными границами:

Самость – это родство; самость не существует за пределами отношений. Она имеет корни только тогда, когда отражается во множестве зеркал. Вы никогда не сможете подойти к ней, если построите хижину на вершине Эвереста и будете предаваться медитациям; вас будут посещать только ваши собственные призраки, а это не индивидуация: оставаясь наедине с собой, вы лишаетесь самости. Она заключена не в понимании того, что вы существуете, а в процессе создания – вы создаёте самость. Она проявляется в ваших поступках, а поступки всегда означают отношения.²⁶

Фактически, говоря о сверхмудрости, которую можно выразить через простую и понятную метафору «мудрость природы», Юнг утверждает множественность Самости, рассматривает её как действие, а не как бытие, и таким образом превращает из существительного в глагол – selving, то есть самоосуществление.

Парадоксальность Самости как глагола интуитивно смог передать поэт XIX века Джерард Мэнли Хопкинс:

 
Всяк смертный делает одно и то же:
Являя миру суть свою, кричит: «Я то, чем я являюсь»;
В себя проникнув мыслью, заклинает:
«Мои дела – то я: для этого и был рождён когда-то».²⁷
 

Самость – это то, ради чего мы пришли, а процесс её самоосуществления называется индивидуацией. И всё же другая сторона этого парадокса заключается в определении того, что движет осознанием самоосуществления, которое соматическими, аффективными или интеллектуальными способами вечно стремится к своему дальнейшему проявлению.

В поисках этой интуитивной сверхмудрости Запад больше всего полагался на мистиков, авторитеты, священные писания и разум. Паскаль, Торо и Кьеркегор считали, что именно с помощью разума они могут проложить себе путь сквозь заросли неопределённости. Однако для многих наших современников идея последовательной, упорядоченной и упорядочивающей Самости сама по себе является подозрительной. Как говорит юнгианский аналитик Пол Куглер:

Сегодня именно говорящий субъект, объявивший сто лет назад Бога мёртвым, ставит под сомнение само свое существование. Больше не предполагается, что он является источником языка и речи, существования и истины, автономии и свободы, единства и целостности, идентичности и индивидуальности. Сегодня декартовское «мыслю» уже не столь однозначно. Говорящий субъект оказывается не источником прямой речи, а скорее фрагментарной сущностью, порождённой актом говорения. Каждый раз, когда произносится местоимение первого лица, оно проецирует другую сущность, другую перспективу и идентичность. Оно позиционируется в другом месте.²⁸

Таким образом самоосуществляется мнимая, фиктивная Самость, рождённая тайной, которая отпечатывается и исчезает в бесчисленном множестве зеркал, всё сильнее отдаляясь от вечности. Тут вспоминается история о человеке, который пришёл к гуру, чтобы задать экзистенциальный вопрос: «На чём держится мир, на котором мы пытаемся устоять?» Гуру ответил: «Наша земля держится на спине великой морской черепахи». – «А на чём держится великая морская черепаха?» – спросил встревоженно человек. «На великой небесной черепахе». – «А она-то на чём?» Тут гуру, устав, прервал его взмахом руки: «Не волнуйся, эти черепахи уже давно потеряли равновесие и летят вниз».

Здесь нужно понять и запомнить не то, что мы должны осознавать наши вымыслы, а то, что должны научиться жить в уважении к таинству, принимая вымыслы как то, чем они и являются, – нашими вымыслами. Быть мужественными перед бездной возможностей – единственный способ чтить тайну. Возможно, никакой Самости не существует, но это не мешает считать её полезной фикцией, которая помогает найти архимедову точку опоры, позицию за пределами Эго, с которой можно подвергнуть сомнению все остальные точки. Создавать фикции сознательно – это здравомыслие и прагматизм; не прибегать при этом к сознанию, попадать под их власть – это безумие, которое свойственно буквализму, сциентизму, фундаментализму и большинству эго-психологий.

Паскаль, Торо и Кьеркегор верили, что истина достижима. Даже если сегодня мы перестали писать это слово с заглавной буквы и говорим только о наших собственных, личных истинах, они не обязательно были не правы. Если мореплаватель только предполагает, что где-то далеко существует неизвестный берег, но не может его физически или мысленно изучить и освоить, сделав своим, это не значит, что он должен навсегда остаться на суше. Через бури и штормы человека несёт вымысел, и это подтверждает его полезность как пригодного для путешествия судна.

4. Истории людей

Теперь я постараюсь спокойно посмотреть на себя и начать внутренне работать, ибо только так я смогу, как ребёнок в своём первом осознанном действии называет себя «я», назвать себя «я» в более глубоком смысле.

Сёрен Кьеркегор. Бумаги и дневники

Главная причина человеческих ошибок кроется в предрассудках, усвоенных в детстве.

Рене Декарт. Рассуждение о методе

Существует древняя еврейская легенда о том, что Яхве создал людей, потому что любил истории. Можно предположить, что мы, человечество, в любом случае стали бы источником множества разных историй, ведь наша психика излагает свои истины в повествовательной форме. Возможно также, что истории Яхве или Аллаха живут в нашей жизни, хотя нам кажется, что мы являемся их авторами. Тем не менее история – это повествование одной личности, и не только в том смысле, в каком о ней говорили Томас Карлейль и Ральф Уолдо Эмерсон, утверждавшие, что под историей понимается жизнеописание конкретного человека, или Наполеон, которому приписывается фраза «История – это ложь, с которой все согласны».

Каждый из нас проживает свою историю, динамичное повествование, единственное постоянство которого заключается в том, что мы каким-то образом появляемся в каждой из сцен. Хотя сюжетная линия может быть нам неизвестна, она существует и, разумеется, определяется генетическими, семейными и культурными предпосылками, существующими на момент рождения человека. Я не имею в виду некие прошлые жизни, в существование которых наверняка верит множество людей; моё мнение в этом вопросе неизменно – принцип, известный как «бритва Оккама», тут по-прежнему применим. Средневековый философ Уильям Оккам утверждал, что если возможно несколько объяснений, следует предпочесть наиболее простое из них, требующее как можно меньше дополнительных усилий для его прояснения. Короче говоря, существует множество других способов для осмысления биологических, социальных или психологических начал, определяющих поведение человека, и они гораздо проще, чем следование сложной структуре, построенной на вере в существование неких прошлых жизней.

Истории, которые мы проживаем, могут испытывать на себе влияние изменчивой судьбы, других людей, а иногда и последствий нашего сознательного выбора. Чем сильнее зашорено сознание, тем большее влияние оказывают на нас перипетии нашего собственного жизненного пути. Как заметил Юнг, то, что мы отрицаем внутри себя, придёт к нам в виде судьбы, это означает следующее: поскольку мы можем осознавать себя лишь частично, то бессознательно чаще всего предпринимаем шаги в направлении выбора, за который осудили бы, будь у нас такая возможность. Вот почему в жизни человека так часто появляются определённые паттерны, даже если он логически вынужден признать, что никто не заставлял его выбирать именно этого человека, этот путь или это поведение.

Хочется снова обратиться к мудрости классического воображения, которое интуитивно уловило этот парадокс. Боги приводят мир в движение, но право выбора остаётся за нами. Совокупность вариантов выбора, которые нам доступны, и их последствий, которые могут отразиться на последующих поколениях, и составляют историю нашей жизни. Как отметил Кьеркегор в отрывке, открывающем эту главу, прежде чем сказать «я» так же легко, как это звучит в речи ребёнка, мы должны совершить путешествие внутрь себя и познакомиться с тем, кого там встретим. Основательно, серьёзно, с толком. Поиск своей истории, исследование правил, по которым она разыгрывается, принятие того факта, что поверх неё может быть написана новая история, героями которой снова окажемся мы, – вот задача психотерапии или любого притязания на познание жизни.

Представьте себе женщину сорока восьми лет, которая пребывает в состоянии депрессии. Она чувствует себя безнадёжной и беспомощной. Двое детей и муж отнимают у неё все силы, из-за чего она чаще всего угрюма и обиженна. И вот ей снится, что она переживает родовые схватки, но большая чёрная масса блокирует её родовой канал и она не может родить. Большая чёрная масса, или massa confusa, – Юнг описывал это состояние в алхимических терминах, – это её депрессия, которая на начальной стадии преобразования должна стать nigredo. Так психика, блокируемая депрессией, стремится к новой жизни. Это её нынешняя история, но подлинная история связана с тем, что находится внутри чёрной массы, мешающей развитию личности.

Парадоксальность депрессии этой женщины заключается в том, что она представляет собой неопровержимое доказательство того, что психика недовольна её жизнью, её выбором. Симптоматика пропорциональна угнетению, от которого страдает женщина. Депрессия свидетельствует о динамическом характере психики, которая желает жизни, и её исцеление наступит только тогда, когда человек будет вынужден остановиться и спросить, почему и откуда появилась эта чёрная масса.

Другие терапевтические школы при работе с такой клиенткой попытались бы избавиться от чёрной массы с помощью лекарств, изменения поведения или когнитивного рефрейминга, и всё это, безусловно, полезные инструменты. Но ни один из них не учитывает, насколько депрессия настойчиво требует от человека изменить его жизнь. Даже если в данный конкретный момент в этом сложно убедиться, massa confusa может скрывать за туманом переживаний мощную волю к жизни.

Истинная история, таким образом, заключается не в том, что женщина чувствует себя застрявшей в домашней роли, а в том, что нечто внутри неё блокирует доступный выбор. Стоит нам узнать о её родителях, которые по поводу и без критиковали и были скупы на выражение эмоций, перед нами сразу появится девочка, которую постоянно обделяли жизненно важным, не разрешали быть такой, какой она является, что вынуждало её постоянно искать одобрения окружающих. Сама способность чего-то желать для себя в ней с самого начала была притуплена, что обнаруживается и во взрослом состоянии: для воли, которая всю жизнь была и остаётся подавлена, подорвана и направлена на служение другим, оказывается невозможным преодолеть рамки, законные или нет, предъявляемые уже её собственной семьёй.

Настоящая история – это то, что происходит в бессознательном, которое не подвластно времени. Там царят интериоризированные переживания детства, давящие тем сильнее, чем дольше остаются неосознанными. Поэтому можно поблагодарить депрессию как дар психики, которая желает, чтобы старые раны наконец были исцелены. Новая жизнь уже находится в родовом канале. Рождение блокируется чёрной массой, слепленной из проблем, которые стоят перед волей в настоящем, а также из разрешения и мужества противостоять тому, что когда-то было властным и всё ещё распространяет своё влияние на различные объекты жизни.

Благодарить депрессию как ангела, внимательного и несущего исцеление «вестника» кажется странным для современной культуры, которая патологизирует подобные проявления и стремится к их скорейшему устранению. Однако история женщины, которая лежит в основе её жизни, может возобновиться только тогда, когда она войдёт в чёрную массу и восстановит способности, которыми природа наделила людей, отправляя в это странное и захватывающее путешествие. Все силы женщины с самого детства были направлены на то, чтобы оставаться маленькой. Но призыв сдвинуться с места и воплотить свою историю в мире требует наконец вырасти, стать взрослее и сильнее, как и положено на пути взросления.

За несколько столетий до появления глубинной психологии Блез Паскаль задумывался о том, насколько зрелы его отношения с окружающими. Его мать умерла, когда ему было три года, и когда он вырос, он часто укорял свою сестру Жильберту за то, что она так ласкова со своими детьми и охотно принимает нежное отношение в ответ. Он писал:

Неправильно, если кто-то привязывается ко мне, даже если он делает это с радостью и по собственной воле. Я ввёл бы в заблуждение тех, в ком вызвал такое желание, ибо я не являюсь ничьей целью и не имею никаких средств для того, чтобы удовлетворить кого-либо в чувствах. Я виновен, если кто-то меня полюбил.²⁹

Внешняя история Паскаля – это история о гениальном математике, который основал теорию вероятностей. Об учёном, который внёс вклад в понимание давления воздуха и состояния вакуума, изобрёл вычислительную машину и блестяще защищал свою теологию. Его поиски Бога, его любовь к числам, страсть к открытию тайн мира природы способствовали развитию цивилизации. Его эрос был направлен на открытие, желание – на поиск, а страсть – на неуловимую определённость. Там, где жизнь, казалось, теряла свои очертания, их обретали числа. Там, где судьба проявляла жестокость и капризность, теория вероятностей и рациональное, упорядоченное познание Бога давали в руки инструмент, позволяющий контролировать. Ранняя потеря матери стала его судьбой, а компенсаторная мобилизация и реализация феноменального дара – его историей.

Из этого короткого воспоминания, приведённого выше, вытекает ещё одна история. В ней рассказывается о брошенном ребёнке, который считает себя недостойным. Бессознательное всегда функционирует логично, хотя и зачастую ошибочно. Раннюю потерю, с которой ребёнок столкнулся, он интерпретировал как адресованное ему безапелляционное феноменологическое заявление: этот мир зыбкий, неопределённый, непостоянный, а сам ты неполноценен, поэтому не сможешь завоевать и удержать его любовь. Такое убедительное прочтение своей судьбы, даже если оно неверно, ребёнок экстраполирует на всё, что его окружает, – на другие времена, события, людей. Такой ребёнок считает, что он не годится в качестве объекта привязанности и другие думают так же. Поэтому он выбирает отпугивать от себя окружающих и часто справляется с этим очень успешно.