Kitabı oxu: «Сделано в Италии? Темная сторона моды»

Şrift:

Giuseppe Iorio

MADE IN ITALY? IL LATO OSCURO DELLA MODA BY GIUSEPPE IORIO

* * *

Моему сыну Джованни

Оборот сектора моды класса люкс в Италии составляет около 90 миллиардов евро в год.

Из них 20 миллиардов приходится на 10 крупных компаний: Moncler, Tod’s, Armani, Prada, Miroglio, Max Mara, Geox, Zegna, Dolce & Gabbana, Gucci, способных обеспечить рабочими местами более 200 тысяч итальянцев.

Однако, по оценкам экспертов, в них занято в общей сложности чуть менее 15 тысяч человек (!).

Доля кустарей, мастеров и квалифицированных рабочих в этих компаниях незначительна, а зачастую, как в случае с Moncler, равна нулю.

Цепочку поставок продукции, произведенной главным образом за рубежом (лишь малая ее часть изготовлена непосредственно в Италии), к тому же зачастую нелегально или с нарушением законов, невозможно проследить, а если учесть общий оборот люксовых брендов, то количество созданных рабочих мест может доходить до миллиона. А возможно и гораздо больше.

Перемещение за границы Италии сектора производства, основанного на рукотворном Made in Italy с добавленной стоимостью продукции, связанной с итальянскими традициями, наносит стране неисчислимый ущерб.

В непрофессиональной среде тема моды и Made in Italy часто считается несерьезной, но тем не менее урон, наносимый итальянской экономике, является прямым следствием выбора, сделанного так называемыми баронами моды.

Предисловие

Made in Italy? – это эссе-репортаж, раскрывающее, что стоит за индустрией одежды, и в частности за индустрией люксовых брендов. В нем прямо и без обиняков говорится о том, как крупным итальянским стилистам удается получать многомиллиардные прибыли, основанные почти исключительно на граничащей с рабством эксплуатации дешевой рабочей силы в менее развитых странах; а также о том, как они сами постепенно уничтожают ценность лейбла Made in Italy во всем мире.

Автор много лет проработал в компаниях и транснациональных корпорациях, имеющих дело с крупными именами в итальянской моде, и из первых рук знает обо всем, что скрывается за созданием дизайнерской одежды.

Стиль изложения – непосредственный, порой ироничный, но в большей степени горький. Повествование переносит читателя в самые отдаленные уголки Восточной Европы, куда в целях экономии на рабочей силе переместили свое производство все крупные итальянские производители одежды.

Автор рассказывает о Приднестровье, непризнанном на международном уровне государстве, где производят свои коллекции Armani, Prada, Moncler и многие другие.

Он приводит нас в бывшую тюрьму болгарского города Сопота, теперь – убогую текстильную фабрику, где компания Moncler шьет свои пуховики руками рабочих, которые трудятся в ужасных санитарных условиях по 10 часов в день за 150 евро в месяц.

Он раскрывает нам поистине рабовладельческие приемы некоторых итальянских предпринимателей, таких как владелец фабрики Sonoma, которые ввозят в Румынию бенгальцев и сингальцев без каких-либо документов с единственной целью получения грошовой рабочей силы, заставляя их жить буквально в нескольких метрах от швейных машин.

Он наглядно объясняет нам, что в большинстве моделей одежды итальянских дизайнеров нет абсолютно ничего Made in Italy, и приводит данные о низком качестве дизайнерской одежды, которая продается в бутиках за сотни, а иногда и тысячи евро.

В книге рассказывается о том, как на протяжении многих лет этот недобросовестный, эксплуататорский прагматизм привел к потере сотен тысяч рабочих мест и практически к полному уничтожению мелкого и среднего ремесленного производства в Италии.

В некоторых главах повествование носит более технический характер, поскольку посвящено деталям швейной промышленности, а в других представлен внимательный взгляд на главных героев и их профессии. Сплошь неоднозначные персонажи – от жуликоватого предпринимателя-рабовладельца до коррумпированного бренд-менеджера и знаменитого дизайнера, который делает вид, что ничего не знает о позорной стороне своего бизнеса. Каждая история раскрывает нам свое закулисье, о существовании которого многие даже не подозревают.

Короче говоря, этот текст – внимательный, критический и разочарованный взгляд на одежду Made in Italy и удар по касте доселе неприкасаемых итальянских модельеров.

Глава 1. Приднестровье

В поездке

Внедорожник, подпрыгивая, медленно наматывает километры по разбитой, залатанной до безобразия дороге. Ведущий машину Серджио не отрывает глаз от асфальта, стараясь объезжать многочисленные выбоины. Он хороший водитель и не выглядит уставшим, и я удивляюсь, как он отлично держится после пяти часов за рулем.

Время от времени я выглядываю в окно, за ним полумрак. На часах половина четвертого этого стылого февральского дня, и скоро темнота поглотит окружающее нас небытие. Дисплей на приборной панели показывает температуру на улице – 20 градусов ниже нуля.

Мы проезжаем через заброшенную деревню – несколько низких домиков, окруженных кучами грязного снега. На улице ни души. Перед глазами яркими пятнами проплывают огни домов. Я думаю о людях, которые здесь живут. За каждым из этих окон – семья, дети, те самые дети, каких я видел сотней километров раньше, возвращавшихся из школы, в деревне, неотличимо похожей на эту: такие же дома, такой же холод, такое же запустение.

Я понятия не имею, как называется это место, может быть, у него даже нет названия. Уже несколько часов я не видел ни одного дорожного знака, и это невероятно приятно – ехать вот так, без каких-либо ориентиров. На мгновение возникает странное ощущение, что это путешествие никогда не закончится, что дорога будет продолжаться вечно, а дома всегда будут выглядеть одинаково, как в игре зеркал.

– Где мы? – нарушая молчание, спрашиваю я Серджио.

– Все еще Молдова, – отвечает он.

Н-да, Молдова. Все еще она.

Я устал. Казалось бы, я уже должен был привыкнуть к таким путешествиям: каждую неделю я езжу в Румынию и Болгарию и обратно. За моими плечами 300 тысяч воздушных миль в год. На машинах, которые много хуже этого внедорожника, я исколесил половину Восточной Европы вдоль и поперек. Может быть, наступает момент, когда переключатель в мозгу щелкает и внутренний голос вопит: хватит!

Сегодня я ужасно устал, но не потому, что после пяти часов езды по обледенелой разбитой дороге моя спина приняла форму спинки сиденья. Нет. Я устал видеть это мрачное небо, темное от сопровождающей меня тоски, я устал видеть одно и то же слишком много лет, я устал молчать.

Но я молчу. Мы с Серджио уже исчерпали аргументы в бессмысленных спорах в первый час нашей поездки, и, если бы мы заговорили сейчас, мы бы говорили о вещах, которые нам не нравятся, ни ему, ни мне. Мы бы говорили о том, что мы видим, о нищете и убогости, мимо которых мы проезжаем, об этой стране, которой даже нет на карте, о несчастных людях, о контактах, которые мне предстоит завязать, и о руках, которые я должен пожимать, улыбаясь и закрывая глаза на все, что меня окружает.

Лучше уж помолчать. Лучше смотреть на вещи невидящими глазами, чтобы потом не держать ответ перед собственной совестью. До сих пор так и было. Теперь хватит.

У меня болит голова. Все как всегда: боль сжимает виски, воспламеняет мысли, раскаляет мозг.

Маленькие домики, бедные люди, и я здесь, поездка за поездкой, в поисках самых затерянных мест, в поисках очередной нищеты, с каждым разом все более глубокой. Хватит. Я хочу видеть эти вещи, хочу на этот раз смотреть убожеству и лишениям прямо в глаза, и, быть может, головная боль исчезнет.

Я думаю, что здесь, если с кем-то произойдет несчастный случай или кто-то серьезно заболеет – ему конец: в такие деревни врач не приедет, потому что даже не сможет окупить расходы на бензин. Поэтому здешние люди, если заболели, обходятся тем, что есть, или напиваются и ждут, пока болезнь сама пройдет… Если пройдет.

Я снова вижу старика, разгребающего снег на пороге пивзавода. Ему лет 70, пенсия – 20 евро в месяц, и он вынужден убирать снег, чтобы заработать на хлеб.

Я опять прохожу мимо дряхлых стариков, сидящих у дверей своих домов; мимо детей, играющих на улице; мимо женщин, выходящих с фабрик; мимо пьяниц, их много, они валяются на тротуаре или бредут, шатаясь, упившись самой плохой водкой в мире.

И молодежь – молодые мужчины, неподвижно уставившиеся в пространство, руки в карманах пиджаков, свисающая с губ сигарета; девушки, совсем юные, поджидающие клиента у дверей маленьких ресторанчиков, где часто бывают иностранцы. Люди, лишенные будущего.

Мысленно я слышу их разговоры. Их болтовню на незнакомом мне языке, но, мне кажется, я понимаю все, о чем они говорят. Что на улице, что в домах разговоры одни и те же, и всегда на одну и ту же тему: как выжить. Дети задают взрослым обычные вопросы, обычные для всех детей, которые хотят все знать, а взрослые отвечают им односложно, потому что развернутых ответов у них нет. Ответов, касающихся будущего, здесь не существует.

Меня вгоняет в уныние это ощущение пустоты. Меня злит осознание того, что они понятия не имеют, как все обстоит на самом деле.

Огни деревни за окном машины исчезают, мы оставляем их позади, и голоса стихают, а потом и вовсе пропадают. Наступила ночь, и в густой темноте, которую едва прорезает свет фар, я отвлекаюсь на другие мысли.

Я думаю о том, как далеко я сейчас от дома. Я думаю о том, что Серджио продолжает ехать вперед со скоростью 40 километров в час, быстрее ехать невозможно из-за выбоин и постоянного риска вылететь на обледеневшую часть дороги.

Если с машиной что-то случится и мы остановимся здесь, у нас будут большие проблемы, потому что за столько часов поездки мы видели на дороге лишь один легковой автомобиль и пару фур. Это место – самое бездонное нигде, без единого дорожного знака или простой вехи на обочине, указывающих на то, где мы находимся.

Неожиданно из темноты появляются два примитивных сооружения – справа и слева от дороги. В слабом желтом свете двух фонарей мы видим тянущуюся перед ними изгородь из колючей проволоки. Девушка в униформе и меховой шапке подходит к машине и вежливо просит нас предъявить паспорта. Она, внимательно рассматривая, листает их, затем просит нас пройти за ней в маленький домик-офис, тот, что справа.

Я дергаю Серджио за рукав и шепчу ему:

– Это что, таможня? Но мы же в Молдове!

Он качает головой и улыбается. Он говорит, чтобы я не волновался, все будет в порядке. Он хорошо знает эти места, поскольку живет здесь уже пять лет и у него, 42-летнего, здесь есть молдавская подружка, которой 19. Я интегрировался, говорит он и смеется. У него офис в центре города и нужные связи на таможне, что является обязательным условием для работы здесь. Он знаком с некоторыми политическими шишками и пользуется уважением и доверием владельцев текстильных фабрик – тех самых, ради которых я сегодня приехал из Италии с поручением установить контакты.

– Да-да, мы на границе, – говорит он. – Они должны нас зарегистрировать, выполнить все формальности… штампы, бумажки. Это займет пять, максимум десять минут.

Ладно. Это ничто по сравнению с теми 45 минутами, которые потребовались для пересечения границы между Румынией и Молдовой. Но здесь-то что за граница?

Девушка в форме дает добро, все в порядке, нас пропускают. Мы возвращаемся на дорогу. И пересекаем границу. Но, судя по всему, мы все еще в Молдове! Серджио, не переставая улыбаться, качает головой.

Нет. Это такая граница – официальная демаркационная линия, проведенная на востоке Молдовы на всех картах.

Хотя дорога стала лучше. Более обустроенной, чистой и ухоженной. Появились фонари, освещая ее через четкие интервалы. Изменился и пейзаж, он выглядит менее пустынным. Заснеженные деревья, несколько домов.

– Ты можешь мне объяснить, что это за место? – спрашиваю я Серджио.

– Приднестровье. Мы въехали в Приднестровье, территорию за рекой Днестр.

– И что это за страна такая? Это что, шутка?

То, что это не шутка, я понял метров через 200–300 после того странного пограничного пункта, где меня зарегистрировали.

Не шутка. Я понял это по тому, что на границе, которую мы сейчас пересекаем, стоят русские солдаты.

Мафия, оружие и Prada

Мы приехали в гостиницу. 100 долларов в день – месячная зарплата ее служащего. На парковке отеля несколько машин, в основном со швейцарскими номерами, диковинка. Да, здесь нет аэропортов… Проходя через ресторан, я слышу чей-то разговор. Я южанин и четко различаю акцент своей страны: это калабриец! Но что, черт возьми, делает человек из Калабрии за 3 тысячи километров от Джоя Тауро в таком месте? Турист? Боюсь, что ответ у меня уже есть. Я ужинаю в номере: мясо со спаржей и греческим салатом, и вскоре после этого падаю на кровать смертельно уставшим.

На следующее утро я открываю для себя город Тирасполь, столицу Приднестровья.

150 тысяч жителей, мало машин, несколько магазинов, здания в так называемом архитектурном стиле бывшего СССР, несколько высокоэтажных домов, может быть, даже без лифта; много одноэтажных, в хорошем состоянии (а мы в центре!); на площадях несколько монументальных статуй Ленина и изредка каменные Красные звезды.

На улицах много женщин за 50 в местной доперестроечной одежде, очень мало мужчин. В целом атмосфера запустения. Я дохожу до моста через Днестр и вынужден закрыть нос рукавом из-за вони, исходящей от медленно текущей мутной воды: десятилетия химических сбросов превратили ее в открытую канализацию.

Все Приднестровье – это полоса земли шириной в среднем 20–30 километров и длиной около 250 километров, расположенная между Молдовой и Украиной. Официально этого государства не существует, оно не признано ни одной международной организацией, и ни одна страна мира не желает признавать его. Тем не менее оно есть.

Шериф – название главной компании в этой маленькой стране. Она работает на территории Приднестровья со всеми возможными и невозможными международными ответвлениями. Управляет всеми законными предприятиями, включая несколько автосалонов, сеть супермаркетов, торгующих импортными продуктами питания, абсолютно всеми автозаправочными станциями, имеет телевизионную и телефонную компании, футбольный клуб и стадион.

Стадион – очень современное сооружение, единственное новое во всем городе, стоимостью 200 миллионов долларов, построенное для местной команды – тираспольского футбольного клуба Шериф.

Все местные компании прямо или косвенно связаны с компанией Шериф, оборот которой достигает четырех миллиардов долларов в год.

Если говорить коротко, то Приднестровье – это территория в центре Европы. Люди, часто посещающие эту страну, – богатые международные клиенты, которые приезжают сюда тратить и инвестировать.

Большой плюс этого места – налоговое бремя здесь составляет всего восемь процентов. Учитывая экономические выгоды для тех, кто здесь признается своим, можно смело заниматься бизнесом.

Мой краткий рассказ об этом райском уголке мира для того, чтобы вы представляли, куда меня заслал мой начальник. И еще одна маленькая отсылка перед тем, как перейти к главному. Она заключается в том, что здесь очень дешевая рабочая сила. В последнее время здесь бурно развивается обрабатывающая промышленность и проявляется большой интерес к производству одежды: в последние четыре-пять лет некоторые очень престижные бренды с маркой Made in Italy начали размещать здесь свои предприятия.

Здесь есть Armani, есть Prada, есть Moncler…

Ну а теперь я поясню, кто я такой и что я здесь делаю.

Меня зовут Джузеппе Иорио, я технический специалист швейной промышленности и работаю на люксовые бренды.

Я курирую развитие производства и в данный момент нахожусь в Тирасполе по поручению небольшой международной компании Ittierre, которая создает, производит и продает оборудование для Versace, Dolce & Gabbana, Ralph Lauren, Karl Lagerfeld, Tommy Hilfiger, Roberto Cavalli, John Galliano, Ferré, Costume National и, наконец, последней марки класса люкс, которую Ittierre недавно взяла на борт, подписав с ней договор, – Ermanno Scervino.

Ermanno Scervino – это дорогой и перспективный дом моды, принадлежащий двум пожилым флорентийским дизайнерам Эрманно Даэлли и Тони Шервино. Он расположен в прекрасном и спокойном регионе Кьянти, всего в нескольких километрах от Флоренции. Их слова, сказанные во время интервью и определяющие их творческое кредо, я помню очень хорошо:

– Мы находимся в контакте с природой, здесь живут зайцы и щебечут птицы. Здесь нам комфортно, мы работаем над нашими коллекциями и отдыхаем, что еще нужно для творчества?

Эти слова стоит помнить, читая то, что написано дальше.

Эти два маэстро моды решили создать коллекцию пуховиков, которая должна быть такой же красивой и изысканной, как и они сами. Мы приобрели у них лицензию, то есть подписали договор с флорентийским домом моды на управление, производство и продажу коллекции. Ittierre будет периодически выплачивать этой парочке роялти, к тому же авансом.

Была лишь одна проблема. Коммерческие структуры, те самые, которые должны сбывать эти артефакты, не очень хотят принимать идею о том, что предметом роскоши следует считать то, что сделано из материалов и с использованием трудозатрат, которые, по крайней мере, адекватны.

Я хорошо помню встречу в доме моды Ermanno Scervino. Там присутствовали все сотрудники компании, я попросил слова и, прокашлявшись, сказал:

– Мне кажется, что стоимость пошивочных работ несколько завышена…

На это Тони Шервино развел руками и ответил с элегантной улыбкой:

– Ребята!.. Ребята, шейте где хотите, лишь бы это стоило дешево.

Принцип номер один: минимум затрат – максимум коммерческого результата.

И вот некий директор моей фирмы, от которого я завишу, решил, что нужно сэкономить средства на производстве престижных пуховиков, а конкретно – на оплате труда. И вот я здесь. В богом забытом Приднестровье. В этом раю, имеющем мало общего с тихими холмами Кьянти, местом происхождения рассматриваемого продукта, который по вышеуказанным причинам, вполне вероятно, можно будет производить здесь.

В десять утра Серджио сопровождает меня на главную швейную фабрику Тирасполя и, следовательно, всего Приднестровья, Intercentre Lux.

Intercentre Lux буквально означает Центр роскоши. И на самом деле, набор услуг, предлагаемый им мошенникам Made in Italy, всеобъемлющ: от производства до дизайна моделей. Я не оговорился, потому что Джорджио (Armani), Миучча (Prada) и Ремо (Ruffini-Moncler) уже не довольствуются производством здесь продукции под своими марками, но и планируют создание и разработку дизайна на месте, ибо это удешевляет конечную стоимость изделия! Вот он – новый тренд творцов Made in Italy, а уж эти творцы – известные мастера зачинать тренды!

Серджио специализируется на контактах именно такого рода, его профессия – посредничество, в просторечии – сводничество, за комиссию от приднестровских предприятий. В основном он устанавливает контакты с предприятиями, производящими одежду в Италии, и по поручению заказчика ведет все дела: от поиска заказов и их размещения до пошива и сбыта продукции.

Эта фабрика производит в основном верхнюю одежду, и в нее вложен смешанный капитал, частично принадлежащий здешним мафиози, частично (надо же!) американским компаниям. Так бывает почти всегда: грязные деньги и чистый капитал сливаются в едином потоке инвестиций и в итоге уже нельзя отличить хороших парней от плохих. Главное, каждый получает свой кусок пирога.

Фабрика, на которую мы приехали, – красивое, современное шестиэтажное здание в самом центре города. На входе нас встречает вооруженный охранник и тут же, у следующей двери, еще один. Я уже воображаю себе характер владельца: должно быть, славный малый, любящий расставлять у каждого входа на свою швейную фабрику людей с автоматами!

За дверью нас уже ждет секретарша хозяина, которая быстро проводит нас в прекрасно оборудованную комнату, своего рода демонстрационный зал. В нем представлены все образцы продукции, выпущенной фабрикой за прошедший сезон.

Я сразу же получаю подтверждение тому, о чем Серджио рассказывал мне в телефонных разговорах, которые мы вели в течение нескольких предыдущих недель и в которых он подтвердил мне, что несколько очень известных домов моды доверяют этой фабрике производство своей продукции. На первый взгляд здесь не менее двух сотен изделий от Armani, Prada, Moncler: пиджаки, вечерние платья, куртки, пуховики. Каждая вещь – это лишь образец, который воспроизводится здесь в тысячах экземпляров. Объем продаж – несколько миллионов евро.

Затем секретарша устраивает для меня экскурсию по производственным помещениям фабрики. Здесь у дверей так же вооруженная охрана. Рабочие столы аккуратно выстроены в ряд, за швейными машинками – девушки в синих фартуках, работающие, мягко говоря, в бешеном темпе. Когда мы входим, ни одна из них не поднимает головы от работы.

Здесь нас встречает бригадирша, женщина лет 50: оранжевые волосы, складка постоянного недовольства посередине лба. Она приветствует нас коротким кивком головы, едва склоняя спину. Настоящая капо. Она одета в угольно-серые брюки и такой же пиджак.

Стрекот швейных машин мешает расслышать то, что переводит мне Серджио, но по жестам секретарши я понимаю, что она хочет показать мне другие отделы, и я говорю, что в этом нет необходимости. Я уже получил представление о высоком уровне организации труда на фабрике, когда у работниц нет возможности отойти от машинки, чтобы сходить в туалет.

В компании Intercentre Lux трудятся около 1200 человек, а ее владельцем является некий господин Дзернович. Фотографии, висящие на стенах его кабинета, где он запечатлен в компании бывшего сотрудника КГБ, весьма красноречивы.

Вскоре к нам присоединяется сын Дзерновича, Владислав, и приглашает нас в довольно просторную переговорную комнату. Это крепко сложенный парень с трех-, четырехдневной небритой щетиной, волосами ежиком и хищным взглядом. Мы садимся вокруг стола, на нем маленькие бутылочки воды, кофе… Начинаются переговоры.

Я не взял с собой образцов, но у меня есть подробные фотографии, которые я показываю ему на экране компьютера. Он внимательно разглядывает их, затем вскидывает густые брови – в его взгляде недоумение. Я не упускаю ни одного его жеста, я хорошо знаю русских и их манеру ведения переговоров: он будет долго ходить вокруг да около, прежде чем высказать свои соображения по поводу нашего будущего сотрудничества.

И действительно, Владислав неожиданно отрывается от созерцания моей фотовыставки, делает неопределенный взмах рукой, откидывается на спинку своего кожаного кресла и начинает зажигательную речь на русском языке: от рождения компании до ритмов ее работы, от описания производственных мощностей до перечисления зарубежных партнеров. Все это я уже знаю и уже имел возможность оценить. Серджио переводит. Я уверен, что Владислав неплохо знает итальянский, но он не из тех, кто стремится расположить к себе собеседников.

Пару раз я пытаюсь перевести разговор на более конкретные темы. И тут следует серия нет.

У них нет свободного пространства.

У них нет времени.

Дело не в цене, просто сейчас не то время.

Может быть, в следующем сезоне.

Может быть.

Я не перебиваю. Русские всегда так себя ведут, это их манера вести переговоры.

В самом деле, на третью или четвертую мою попытку подстроиться под него он медленно поднимается с кресла и с таким лицом, как будто собирается оказать мне самую большую услугу в моей жизни, произносит волшебное слово:

– Ну, хopoшo! Я согласен! Кое-что можно сделать.

Я должен прислать ему образцы, а о количестве поговорим позже.

Уверен, что и с количеством у Дзерновича проблем не будет. Intercentre Lux – хорошо отлаженный сборочный конвейер, а у работниц, которых я видел за швейными машинками, нет ни отпусков, ни страховок, ни перерывов, они работают по 10 часов без сверхурочных и получают зарплату 120, максимум 150 долларов в месяц. Какие проблемы могут быть у этого славного парня Дзерновича!

Наконец мы подошли к себестоимости продукции. Он говорит, что даст мне хорошую цену.

– Насколько хорошую? – спрашиваю я.

Он смотрит мне в глаза, колеблется с ответом, словно в этот момент делает в уме последний расчет, потом хлопает меня по руке и говорит:

– Двадцать.

Двадцать евро за штуку. То, что в Италии обошлось бы нам в 50 евро, а в Румынии – в 35, здесь мы можем произвести за 20.

Я бесстрастно смотрю на него, будто не слышал его слов. Тогда Владислав произносит, впервые за все время моего пребывания здесь по-итальянски:

– Да, в 20 евро за штуку можно уложиться.

20 евро! Меньше половины себестоимости в Италии. Это идеальная цена для тех, кто послал меня сюда. 20 евро за штуку – ниже этого опускаться некуда. И это самое главное для тех, кто рассчитывает получать большую прибыль. И никого из них не волнует, что рабочие, сидящие за машинками, не имеют никаких прав и получают мизерную зарплату. Чтобы сэкономить, они подписывают договор с Дзерновичем и ему подобными и уезжают.

Я согласно киваю и ищу глазами бумаги, которые надо подписать. Я не могу дождаться, когда выйду оттуда.

Вскоре после встречи на фабрике мы снова отправились в путь. Нам нужно попасть в Одессу, откуда у меня через несколько часов рейс в Италию.

Мы уже в машине, когда я соображаю, что девушка на ресепшене, та же самая, что была накануне, взяла с меня 100 долларов только за номер, забыв про ужин, то есть на 22 доллара меньше, чем полагалось. Я говорю об этом Серджио.

– Это их проблемы! – говорит он.

– И что они теперь будут делать? Приедут за мной в Италию из-за 22 долларов? – смеюсь я.

Мы возвращаемся в гостиницу. Руки девушки дрожат, когда она берет протянутые ей деньги. Возможно, от радости.

Между Одессой и Тирасполем чуть меньше 80 километров, а таможня всего в шести-семи километрах.

Перед тем как попасть туда, мы съезжаем на дорогу, параллельную нашей. Их разделяет несколько десятков метров грунтовой насыпи с ветхим железным забором, в котором полно больших проломов. Серджио говорит, что с той стороны дорога уже другой страны. Время от времени какая-нибудь фура или грузовик по ту сторону разрушенного забора встречается у пролома с другой фурой или грузовиком по эту сторону, и происходит обмен товарами.

– Самый крутой товар – оружие! – говорит Серджио.

– Никаких правил, – говорю я.

– Никаких правил и особых хлопот. Так здесь говорят. Мы в Восточной Тортуге. Новые пираты! – смеется Серджио.

Я продолжаю разглядывать границу, полную дыр, и чувствую, что у меня снова начинает болеть голова. Мне больше не хочется говорить. Скоро мы прибудем в Одессу, через некоторое время я буду дома с тяжелым грузом на душе.

До скорой встречи, Тирасполь и Приднестровье. Через месяц я снова вернусь сюда, чтобы наладить производство и довести до совершенства линию шикарнейших пуховиков.

В том, что все будет происходить очень быстро, я не сомневаюсь, судя по физиономиям Владислава Дзерновича и капо этого Центра роскоши с его рабочими, гробящими здоровье за 120 долларов в месяц. Да и эти 120 долларов они получают приднестровскими рублями! Банкнотами, которые имеют только локальную ценность.

Доллары, настоящие доллары, сотни тысяч долларов, миллионы долларов. И, не в последнюю очередь, евро… Миллионы евро. Их зарабатывают дизайнеры. Наши креативные дизайнеры Мade in Italy. В данном случае – в Made nel Buco del Culo dell’Europa dell’Est – произведенного в заднице Восточной Европы! Легко снижать себестоимость за счет несчастных людей. Мы же на Тортуге, не так ли? Никаких правил и особых хлопот.