Kitabı oxu: «Дикая природа»

Şrift:

Abby Geni

THE WILDLANDS

ТОО «Издательство «Фолиант», 2025

* * *

Посвящается моим родителям

Пролог

Я не слышала воя сирены. Не слышала, как поднявшийся ветер ломал сучья деревьев и швырял ветки на крышу нашего дома. Не слышала мычания коров в поле и тревожного ржания лошадей, нервно бивших копытами. Я спала. После обеда, в весенний субботний день, много лет назад.

К тому времени, когда сестра разбудила меня, небо уже приобрело зеленый оттенок. Это первое, на что я обратила внимание, сонно моргая и зевая. Дарлин сдернула с меня одеяло. Мне тогда было всего шесть лет, совсем еще малышка. Поэтому Дарлин перекинула меня, потную после сна, через плечо и бегом понесла по коридору. Подскакивая на ее спине, я глянула в окно и увидела, что небо Оклахомы окрасилось в необычный цвет. Цвет запотевшего нефрита. Горохового супа. Мха на камне.

Дарлин сгрузила меня на диван и снова помчалась наверх. С минуту я сидела, будто оглушенная. В доме и во дворе царила суматоха. Вся моя семья носилась туда-сюда – нескончаемый топот, несмолкающие голоса. Везде был включен свет. Лил дождь, но не такой, как обычно. То хлестал, заливая окно и дверь, то внезапно прекращался, и тогда наступала неестественная, жуткая тишина. Мимо, тряся животом, протрусил запыхавшийся отец. В руках у него была коробка, которая отзывалась клацаньем на каждый шаг, когда он неуклюже спускался по лестнице в подвал.

Я встала с дивана, прошла к окну, раздвинула занавески. В воздухе мельтешили бело-коричневые крапины – бумага, листья, мусор. Казалось, ветер подхватывал с земли что ни попадя и снова бросал, словно ребенок, выбирающий игрушку. Я пыталась осмыслить происходящее. С верхнего этажа доносились громкие пронзительные крики. Это горланили Такер и Джейн. Насколько я могла понять, они соглашались друг с другом, только уж больно сердито.

На оконном стекле оседали в мозаичном порядке дождевые капли. Я увидела, как большой дуб клонится, словно в молитве. Мимо окна промелькнула птица, задом наперед – клюв смотрит не в ту сторону, шея вытянута, все мышцы напряжены. Я едва не рассмеялась при виде такого зрелища. У птицы не получалось лететь вперед, она даже развернуться не могла в нужном направлении. Перья взъерошены, торчат под острыми углами, клюв раззявлен. Она безвольно трепыхалась на ветру, гнавшем ее куда-то, словно стремнина – палку.

Из подвала вылез папа. Его восковое лицо лоснилось от пота.

– Две минуты! – заорал он во все горло, взглянув на наручные часы. – Ни секундой больше!

Папа ринулся на улицу через черный ход, так сильно хлопнув дверью, что дом содрогнулся. Потом наступило безмолвие. Какое-то мгновение я не слышала ничего, кроме завывания ветра.

Я прижала ладонь к стеклу. Небо быстро темнело, словно в облака плеснули чернил. У забора громоздились беспорядочной кучей наши садовые стулья. Двор не был похож на тот, где я играла вчера. Его усеивали полиэтиленовые пакеты, обрывки грязной бумаги, чужой мусор. На траве валялись сучья. Мои игрушки исчезли: ни обруча, ни фрисби, ни теннисной ракетки. Переливчатая пелена дождя скрывала амбар и загон для коров.

Наша ферма занимала несколько акров. Прищурившись, я пыталась увидеть некий порядок в хаосе мусора и дождевых струй. Это было непросто, а тут еще деревья грозно, со стоном раскачивались, заслоняя обзор. Вдалеке жались к земле коровы – серебристые силуэты на мокрой траве. Это настораживало. О коровах я знала много, поскольку постоянно вертелась возле них, гладила мясистые шеи, слушала, как они жуют, отгоняя мух хвостами и следя за каждым моим движением. Я кормила их, поднося к мордам пучки травы на раскрытой ладони, чтобы они не покарябали ее своими большими зубами. Коровы обдавали мою руку горячим молочным дыханием, облизывали ее шершавыми, как наждак, языками. Они целыми днями паслись в поле, мычали, переговариваясь друг с другом. К земле коровы припадали только в случае какой-то беды – засухи, чрезмерной жары, надвигающейся бури.

Остальных животных я не видела. Лошади, наверное, находились в амбаре, где им ничто не угрожало. У нас их было три: старый серый конь, норовистая кобыла и игривый пони гнедой масти с бронзовым отливом. Обычно пони после обеда резвился в траве – высоко вскидывая передние ноги, выгибал стройное туловище в прыжке, словно мог бы преодолеть земное притяжение и улететь на крыльях ветра. Мой брат Такер имел особый подход к лошадям. Приближаясь к какой-нибудь из них, гладил ее бок, что-то нашептывал. Лошадь замирала, навострив уши, будто внимала каждому его слову, тыкалась в него мордой так, что их дыхание смешивалось.

Снова примчалась Дарлин. Она раскраснелась, челка ее растрепалась, вздымалась надо лбом, словно пар. Сестра забегала по гостиной, собирая фотографии нашей мамы. Их было штук пять, все в красивых рамках. На той, что занимала место на камине, мама стояла, освещенная солнцем, в поле с цветами. На фото с журнального столика мама сидела верхом на нашем сером жеребце и смеялась, нацелив палец на объектив. На снимке с приставного столика мама позировала в незнакомом мне лесу вместе с черной собакой, которую вживую я никогда не видела. Дарлин сгребла все фотографии в охапку. Я хотела кое о чем спросить у нее, но она уже выскочила из комнаты и бегом бросилась в подвал.

Я отвернулась к окну. Футах в тридцати передо мной внезапно промелькнул теленок – выскочил откуда-то из-за дерева и исчез в кустах. В стаде недавно родились несколько телят. Какой из них это был? А как там куры в своем тесном курятнике? И где нашел укрытие наш козлик – робкий, пугливый, с шерстью пушистой, как сладкая вата?

На мой затылок легла чья-то рука. Рядом стоял брат.

– Небо позеленело, – проронила я.

– Знаю.

– Коровы встревожены.

Такер опустился передо мной на корточки, и теперь его лицо находилось на уровне моих глаз. Ему было семнадцать. Жилистый, мускулистый, ловкий парень с волнистыми волосами, собранными на затылке в хвостик, он никогда не делал лишних движений.

– Ты понимаешь, что происходит? – спросил Такер, взяв меня за плечи.

– Нет.

– Помнишь укрытие от торнадо в подвале?

– Да.

– Сейчас мы пойдем туда, – сказал он.

Потом я услышала крик – панический жуткий вопль. Его донес к нам ветер. Мы с Такером оба посмотрели на улицу. Ужасающий страдальческий крик не прекращался. Я склонила набок голову, пытаясь определить источник этого звука.

– Лошади, – произнес Такер.

– Что?

– Они в амбаре. Я запер их там… – Он умолк на полуслове, нахмурившись. – Говорили же, что это обычная гроза. Про торнадо в новостях сообщили всего пару минут назад. Я сказал папе…

Его голос сорвался. Такер был бледен как полотно, лишь на каждой щеке проступало по одному ярко-розовому пятну в форме треугольника.

Душераздирающее ржание вдалеке не прекращалось. Я вдруг подумала, что истошный крик перепуганного животного неузнаваем. По нему невозможно определить ни род, ни вид, ни размеры существа, которое его издает. То ли женщина голосит, то ли птица верещит, то ли койот заходится воем.

Сзади нас послышалось шарканье. Появилась Джейн. Она спускалась по лестнице с перекинутой через плечо громоздкой набитой сумкой. Плотная, крепкая, со светлой косой, для своих одиннадцати лет она была слишком рослой. Обычно уравновешенная, собранная, сегодня она морщила лоб и руки ее заметно дрожали от напряжения. Даже волосы были растрепаны: золотистые пряди то и дело падали на лицо.

– Иди сюда. Помоги! – отрывисто бросила она брату.

Такер поспешил к ней на подмогу. Джейн оступилась и, наверное, кубарем пролетела бы оставшиеся ступеньки, но брат вовремя поймал ее под локоть. Вдвоем они неуклюже взяли за ручки тяжелую сумку и поволокли в подвал. Я услышала, как открылась дверь. Их голоса стали удаляться и вскоре стихли.

Я придвинулась ближе к окну. Зонтик на террасе раскачивался. В плохую погоду отец обычно складывал его и крепко завязывал. В ясные дни выцветший купол в красно-желтую полоску был раскрыт; стержень, на котором он держался, потемнел от времени, приобрел тусклый черный цвет. Сегодня папа забыл его сложить: должно быть, сильного ненастья никто не ожидал. Прямо на моих глазах зонтик начал крутиться, вращаться на одном месте, сверкая двухцветными полосами. Подставка под ним запрыгала, с лязгом ударяясь о пол террасы. Один раз подскочила, второй, и зонтик взмыл в небо, как НЛО. Я провожала его взглядом, раскрыв рот. Стояла, сцепив руки, таращилась и пыталась понять.

Что такое торнадо, я, конечно, знала. Я жила в Оклахоме и с малых лет слышала предупреждения о приближении разрушительных вихрей. Наш маленький городок Мерси находился в самом центре «аллеи торнадо»¹. Я помогала папе обустраивать бункер в подвале – носила туда консервы и батарейки. Выслушивала его лекции о надежном прочном укрытии: оно должно полностью находиться под землей и иметь крепкие бетонные стены не менее фута толщиной. Я принимала участие в учениях на случай торнадо: вместе с другими детьми сидела, скорчившись у стены, и ждала, когда учитель свистнет в свисток и сообщит, что воображаемая угроза миновала.

Но полученный опыт не подготовил меня к тому, что происходило сейчас. Поднялся рев. Мимо окна просвистела тряпка – может, чья-то рубашка, сорванная с бельевой веревки. В воздухе летали какие-то обрывки и обломки. Лошади затихли, или же их ржание потонуло в реве ветра.

Коровы в поле поднялись с земли и стали испуганно кружить по огороженному пастбищу; телята трусили позади них. Верные своей стадной природе, они бежали не за вожаком – такового среди них не было, – а все вместе, гуртом, подчиняясь инстинкту самосохранения. Ритмично двигая лопатками, задевая друг друга могучими боками, коровы неслись все быстрее и быстрее, прибавляя скорость на каждом витке. Спасения нигде не было, но они все равно бежали.

Облачный слой постепенно менял форму. Я увидела движение, извив. Один пушистый завиток отделился от остальных. Дымчатый палец выгнулся, вытянулся вниз. В углу неба что-то сверкнуло. Я подумала, что это наш зонтик издалека помахал нам на прощание. Мимо окна пролетела птица, на этот раз вверх тормашками. У самого горизонта шелковистые облака разверзлись, и в образовавшуюся дыру сверху на землю посыпался пепел. Серый столб. Танцующий столб.

Казалось, это какой-то магический трюк: торнадо словно заставил себя материализоваться из пустоты. Громкое завывание ветра, жалившее уши, зазвучало по-другому, обрело новый ритм, своеобразную пульсацию. Воронкообразное облако текло вниз, как вода, по некоему воздушному руслу, невидимому человеческому глазу. Тонкая струйка извивалась, меняла направление, медленно, но верно лилась на землю. Над горизонтом облако на мгновение зависло, прекратив движение.

Я так и не увидела, как оно коснулось земли. Чьи-то руки грубо оторвали меня от пола. Такер схватил меня в охапку, как футбольный мяч, и, не обращая внимания на мой крик, побежал вместе со мной к лестнице в подвал.

Все остальные тоже бежали один за другим, вся моя семья. Прижатая к плечу Такера, я увидела сзади Дарлин – глаза вытаращены, рот раскрыт в беззвучном крике. Джейн трусила с выражением солдатской решимости на лице. Одета она была странно: старые джинсы с пятном от краски на колене, рубашка шиворот-навыворот и лишь один носок. Только теперь я заметила, что волосы у нее мокрые. Возможно, она принимала душ, когда взвыла сирена, вот и натянула на себя то, что оказалось под рукой.

Мы быстро спускались по лестнице, летели, будто птицы. Я попыталась принять более удобное положение на руках у Такера, но это было бесполезно. Он держал меня, как в тисках. Я не могла издать ни звука. В подвале было темно, всюду плесень, паутина. Емкости для хранения разных материалов, старый нерабочий холодильник, мамин велосипед – покрытый пылью, со спущенными колесами, поскольку на нем давно никто не ездил. Половину пространства занимал папин верстак. На нем – ящик с инструментами, ножовка, незаконченные деревянные изделия: папа любил мастерить, но свои начинания редко доводил до ума. К стене была прислонена доска, усеянная погнутыми гвоздями. Недоделанный кукольный домик для Джейн стоял на верстаке всегда, сколько я помню. Комнаты разные по размеру, все сооружение кренится на одну сторону – вот-вот завалится. Джейн перестала играть в куклы как раз в то время, когда папа мастерил для нее этот домик.

Такер первым добрался до убежища. Дарлин наступала ему на пятки. Брат впихнул меня в бункер. Я обо что-то ударилась виском, из глаз посыпались искры. Было темно, но я поняла, что сижу на скамье. В голове звенело: должно быть, я ушиблась о полку, на которой стояли консервы. Все кричали. Дарлин пересчитывала нас по головам, громко называя имена.

– Такер, Джейн и Кора. Такер, Джейн и Кора, – снова и снова повторяла она, словно декламировала детский стишок.

Брат пытался найти выключатель, вслух комментируя свои движения:

– Налево… так… вот здесь…

Холодные руки Джейн крепко обхватили меня, будто это гарантировало ей безопасность.

Зажегся свет. Тусклые стены. Низкий потолок. Ряды коробок и бутылки воды. Такер закрыл дверь, и наступила тишина. Тут было тесно; полки отбрасывали густую тень. Стоя посередине помещения, Дарлин раскинула в стороны руки, потрогала каждого из нас, словно ей недостаточно было видеть, что мы здесь, рядом, а требовалось убедиться в этом путем физического контакта.

Отца среди нас не было.

Мы это сообразили лишь через несколько секунд. Я все еще оглядывала бункер: в углу – рюкзак Джейн, на полу – стопка маминых фото, на скамейке рядом со мной – мобильный телефон с зарядкой Такера. Пахло потом, духами и грозой, имевшей особенный, медно-мускусный запах.

– Где он? – спросила Дарлин.

– Я схожу за ним.

Такер взялся за дверную ручку. Дарлин среагировала так быстро, что я даже не успела ничего понять. В мгновение ока она оттолкнула брата от двери, а сама встала перед ней и сложила на груди руки.

– Отсюда никто не выйдет, – заявила она.

– Господи помилуй! – воскликнул Такер. – Папа же…

– Нет, – отрезала Дарлин. – Он сейчас придет. С минуты на минуту.

– А что, если…

– От нас теперь ничего не зависит, – перебила она и оскалилась, как дикая кошка.

Такер шагнул к ней. В ответ она прижалась спиной к двери, вдавившись ногами в пол, – шея напряжена, пальцы полускрючены. Словно приготовилась дать бой.

– Может, папа ранен, – тихо произнес Такер. – Может, ему нужна помощь.

– Может быть, – согласилась Дарлин.

– Ну, пожалуйста…

Подушечкой ладони она потерла уголок глаза, но с места не сдвинулась. Лампочка на потолке замигала. Джейн крепко обнимала меня, фактически посадив к себе на колени. Такер топтался в нерешительности посреди каморки. С лица брата не сходило вызывающее выражение, но, судя по его позе, он отказался от борьбы. В конце концов, Дарлин была самой старшей из нас. Такер беспомощно топнул ногой и, по-юношески порывистый, бухнулся на скамью.

Я пыталась представить, где сейчас папа. Может быть, он был в амбаре. Успокаивал лошадей. Или проверял, крепко ли заперт курятник. Или пытался остановить коров, пока те не загнали себя до изнеможения, как это было однажды, когда на огороженное пастбище пробрался койот. Я ждала, что папа вот-вот постучит в бункер. Думала, если зажмурюсь, затаю дыхание, услышу его стук. С минуты на минуту.

Над нами что-то сорвалось. Как будто сломалось что-то деревянное. Может быть, папа наверху переставляет мебель? Бряцанье, противный скрежет, словно по полу с трудом тащили что-то громоздкое и тяжелое. У меня возникло странное ощущение: казалось, я нахожусь близ железнодорожных путей, а мимо с ритмичным грохотом проносится поезд.

Через несколько минут я услышала дождь – тихое «кап-кап» над головой. На мгновение это умиротворяющее постукивание меня успокоило.

Это мое первое воспоминание. Тот день, та буря, природное бедствие, вызвавшее переполох, все то странное и ужасное, что произошло. Бункер, где мы спрятались. Руки Джейн в моих ладонях. В углу – мамины фотографии уже в разбитых рамках. Папы нет. Я изо всех сил пыталась представить его – брюшко, кривая улыбка, широкие плечи. Надеялась, что, если буду очень стараться, он неожиданно окажется рядом с нами. Дождь усиливался. Я не понимала, что это означает. Не знала, почему Такер опустил голову в ладони, а Дарлин обмякла, осела на пол. Мне не пришло в голову, что в подвале я не должна слышать шум дождя. Прижимаясь к Джейн, я слушала тихий перестук капель. Шестилетняя девочка, я все еще была полна надежд и не сознавала, что мы навсегда потеряли отца, дом, ферму и всю нашу живность.

Май

1

В то лето я исчезла. А началось все одним теплым весенним вечером. В ту пору мне было девять лет. Я лежала в постели, сон не шел. Рядом посапывала Джейн, своим дыханием щекоча мне плечо.

Почти три года миновало после того гибельного торнадо. В открытое окно дул слабый ветерок. Высоко в небе плыла луна. Я осторожно вылезла из-под одеяла и взяла свой фонарь. Осветила лучом комнату: ветхие занавески, пустая корзина, одежда на полу. Стол, заваленный бумагами, тарелка с крошками от сэндвича. Среди беспорядка комнаты мои мягкие игрушки были похожи на диких зверей, притаившихся в подлеске.

На цыпочках я прошла в соседнюю комнату, где в бегающем луче фонаря диван и телевизор выглядели по-другому – двухмерными, плоскими. Как будто это не мебель, а нарисованные предметы. На диване спала Дарлин – сумрачная тень, ворох одеял. Я замерла, прислушиваясь, пока она не издала тихий всхрап.

В трейлере у нас только одна спальня, которую занимали мы с Джейн. Вторая комната, открытой планировки, служила нам одновременно кухней и гостиной, где также можно было и спать. Тут всегда было чисто, все блестело и стоял запах моющих средств. Благодаря Дарлин. Своей комнаты у нее не было, а значит, она не имела возможности уединиться за закрытой дверью. Кровать ей заменял диван. Днем о том, что она здесь спит, и не догадаешься. Каждое утро Дарлин складывала одеяла и убирала их вместе с подушкой, словно стыдилась того, что не может обходиться без сна, и хотела скрыть эту «дурную привычку».

Я вышла из трейлера и вдохнула ночной воздух, напоенный ароматом цветочной пыльцы. На аспидном небе светила полная луна – размытый по краям небрежно очерченный диск. Стоял май. Лето еще только начиналось, а ветер уже был горячий, хоть и несильный. Я погасила фонарь, чтобы глаза привыкли к темноте. Трейлерный поселок в ночи мерцал всеми оттенками серого. Я двинулась по тропинке. До меня доносилось шуршание сверчков в траве, вспугнутых моими шагами.

Дарлин любила говорить, что мы живем в стационарном передвижном доме, хотя, на мой взгляд, это взаимоисключающие понятия. Но сестра считала, что «стационарный передвижной дом» звучит солиднее и красивее, чем «трейлер». Снаружи наше жилище выглядело как домик из настольной игры: идеальный прямоугольник из хлипкого материала. Вокруг – забор, доходивший мне до пояса. Все трейлеры в нашем ряду были более или менее одинаковыми, хотя обитатели многих добавили кое-какие отличительные штрихи: уличный очаг, китайские колокольчики, собака на цепи, табличка «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН».

Наш трейлер занимал место под номером 43, стоял на краю оврага с высохшим руслом на дне и зарослями куманики на склонах. Здесь мы жили с тех пор, как торнадо лишил нас крыши над головой и исковеркал наши души. Наш трейлер выделялся тем, что на нем лежал налет запустения. Кое-кто из соседей выращивал овощи в глиняных горшках, но у нас на это не хватало времени. Когда кто-то готовил сытный ужин, по поселку плыл пряный душистый аромат, но у нас на стряпню не оставалось сил. Трейлер номер 43 имел все признаки того, что его обитатели довольствуются малым.

Где-то вдалеке раздался вой койота – скорбный гортанный плач. Мне не полагалось гулять по ночам. Дарлин предпочитала жить по заведенному порядку, не признавала отступления от правил, что проявлялось как в ее собственном поведении, так и в отношении к нам с Джейн. В трейлере везде – над раковиной, у входной двери, в ванной – висели начерканные ее рукой записки. Вытирайте ноги. На ручку слива давить 15 секунд. Джейн, не трогай мою косметику.

Койот снова заголосил в надежде, что кто-то из сородичей отзовется. Его хриплый заунывный вой повис в воздухе, словно туман. Ему никто не отвечал. Дарлин, если б знала, где я, устроила бы мне разнос, а Джейн еще и отшлепала бы. Но мне было все равно. Не в первый раз я пускалась в ночное приключение – и наверняка не в последний.

Такер бы меня понял. На мгновение я застыла в темноте, тоскуя по брату. Это чувство было столь же привычно, как дыхание. Уже более двух лет я жила в женском царстве. И на собственном опыте усвоила, что на мужчин полагаться нельзя. Папа погиб во время торнадо. А несколько месяцев спустя сбежал Такер. Отец оставил нас не по своей вине, а вот брат собрал вещи и ушел по собственной воле. Но результат был один.

Об отце в памяти отложилось мало, зато Такера я помнила хорошо. Помнила, каким он был – неугомонный сгусток железных мускулов. Он валил меня на диван и принимался катать и вертеть, приветствуя после недолгих отлучек. Или, раскинув в стороны руки, кружил по гостиной трейлера номер 43, изображая торнадо, который разрушил наш дом. Целовал меня в лоб, когда я просыпалась от кошмара. Мой храбрый, пылкий, красивый брат… Его уход – невосполнимая утрата, и ничего тут не поделаешь. Проблема, не имеющая решения. Болезнь, от которой нет лекарства. Просто справляешься сама как можешь. Боль тупая, но щемящая, как безответный клич одинокого койота. Обычно мне удавалось мириться с ней, но, когда она становилась нестерпимой, я хватала фонарь и уходила в темноту.

Луна и ночной ветер – своего рода целебная мазь – действовали успокаивающе. Я шагала по тропинке с выключенным фонарем. Землю покрывало пыльное мерцание лунного сияния, и я вполне отчетливо видела, что находится у меня под ногами. Каждый мой шаг сопровождался шорохом – это кузнечики и жуки бросались врассыпную с моего пути. Они словно аплодировали мне, щелкая своими блестящими тельцами. Где-то ухнула сова – пугала добычу. Я миновала трейлеры номер 42 и 41. Наш трейлерный поселок именовался «Тенистые акры», но не оправдывал своего названия. На территории росли несколько деревьев, однако листва на всех была пожухлая. Трава тоже была желтой и чахлой. В засушливом климате Оклахомы растительность пышно не зеленеет. Даже сейчас, майской ночью, воздух был горячий, будто пар поднимался из закипающего чайника.

Я запрокинула голову, и ветер завихрился вокруг меня, перебирая пряди моих длинных волос. На природе я всегда чувствовала себя ближе к Такеру. Представляла, что он где-то рядом, по-прежнему здесь, со мной, просто ненадолго скрылся из виду. Может, за дерево спрятался. Или в овраге. И сидит там, посмеивается. Такер, до того как покинул нас, не раз водил меня на ночные прогулки. Дарлин ничего об этом не знала, а Джейн он никогда не приглашал. Ко мне Такер испытывал особую привязанность.

Первый раз это случилось, когда мы только-только поселились в трейлере номер 43. Четверо сирот. Растерянные и оглушенные горем. Подавленные, скучающие по родному дому. Однажды ночью, пока сестры спали, мы с Такером выскользнули на улицу. Я помню, как шла рядом с ним на цыпочках, держа его за руку, а у самой голова кружилась от нашей с ним лихости. Я чувствовала себя бодрой и живой как никогда. Помнится, Такер шепотом рассказывал мне про летучих мышей, пролетавших над нами, говорил, что у них есть сонар, а скелет особенный: удлиненные пальцы «рук» образуют крылья. Помню, как я сидела с братом под деревом, привалившись к его плечу, и смотрела на четкий профиль, освещенный луной. В нашей семье он теперь был единственным мужчиной.

Какой-то шум заставил меня резко повернуться. Я вытащила из кармана фонарь и стала светить вокруг себя. Заметила движение. Это скорпион застрял в скрученном опавшем листе и теперь в нем копошился. Наконец, выпутавшись, пополз ко мне. Я отскочила на несколько шагов, и скорпион, воинственно задрав хвост, скользнул мимо. Направив на него луч фонаря, я подумала: может, поймать паука? А что? Посажу в банку, отнесу в школу… Как-то скорпион укусил в ногу Джейн, и я не забыла, как она мучилась, лежа на диване: нога у нее распухла, и она постоянно рыгала в ведро, пока яд не вышел из организма.

Поблескивая панцирем в свете фонаря, скорпион уползал все дальше и дальше. Я следила за ним, пока он не исчез из виду.

И я снова осталась одна.

Двигаясь по краю оврага, я пошла на крик совы. Было что-то завораживающее в моем одиночестве, аж дух захватывало. Вокруг – темные трейлеры, а за стенами их спящие обитатели. Я направила луч фонаря на ближайший домишко – номер 24. Его стенку украшало изображение черепа со скрещенными костями, нанесенное краскораспылителем. Этот трейлер принадлежал Гранджерам, молодой паре. Дарлин терпеть их не могла. Мужчина был беззубый, весь в татуировках; женщина, хоть и с косичками, на вид настоящая наркоманка. В общем, типичная гопота. Моя сестра их поведение воспринимала как личное оскорбление.

Я снова погасила фонарь. На мгновение меня окутала кромешная тьма, не видно ни зги. Как будто я выключила весь мир, нажав на кнопку.

Такер… Во время второй нашей ночной прогулки мы далеко отошли от поселка, на несколько миль. Брат повел меня на какую-то ферму смотреть лошадей. В ту ночь на небе был лишь краешек луны – рыболовный крючок в ветвях деревьев. Мы с Такером наперегонки помчались из «Тенистых акров». Он легко скользил в ночи, почти не касаясь ногами земли. Мы добрались до дороги, и Такер повел меня по обочине, поросшей куманикой и остролистной травой. Машин почти не было. Изредка прогромыхает какой-нибудь грузовик, рассекая ночь своим тарахтением и светом фар. Мы шли, держась за руки, – за компанию, ну, и чтобы удержать друг друга от падения на неровной темной земле.

Брат рассказывал мне разные истории про животных на нашей ферме – про тех, что погибли во время торнадо. А у нас было девять коров. Жеребец, кобыла и пони. Шесть кур. Козленок Леденец. Брат любил всю нашу живность, ну и я, соответственно, тоже. Такер рассказывал о том, как ухаживал за лошадьми, как они подрагивали от удовольствия, когда он чистил и мыл их. Он рассказывал о том, как возился с коровами: они доверяли ему и следовали за ним всюду, куда б он их ни повел, покорно тащились за ним по прерии. Рассказывал и про кур: у них мучнистый запах, перья шелковистые и умные глаза-бусинки. Брат признался, что гибель фермы для него тяжелая потеря, будто его разорвали надвое. Без животных дом не дом.

Лошадей мы услышали до того, как увидели. Казалось, они резвятся в темноте, фырканьем и стуком копыт оглашая округу. Такер замер, словно его слух уловил музыку. Потом рассмеялся. Я обожала его смех. Мы подошли к ограждению. Брат поднял меня, помогая перебраться в загон, и затем перелез сам. Лошадей было три или четыре, все темной масти – подвижные тени на фоне теней. Они метнулись от нас, слились с ландшафтом, но потом подошли ближе и нервно заржали, вскидывая головы. В свете луны было видно, как сверкают их зубы. Постепенно любопытство животных возобладало над страхом, и они стали ходить вокруг нас. Воздух наполнился запахом землистого мускуса. Мое плечо задел хвост. Такер больше не смеялся, но все его существо, казалось, вибрировало от дикого восторга. Он стоял не шевелясь – ждал, когда лошади привыкнут к нам. И крепко, до боли, стискивал мою руку.

В загоне мы пробыли довольно долго. Лошади обнюхивали меня. Одна ткнулась мордой мне в шею, вторая пористым языком ерошила мои волосы. Грациозные животные отходили от нас и снова важной поступью приближались, словно исполняли танго. И все они прониклись любовью к Такеру. Вся четверка окружила его, тянула к нему темные головы, борясь за его прикосновение. Он гладил их гривы, что-то нашептывал им в уши. В темноте лошади казались невероятно огромными – горы на копытах, дыхание вулкана. Такер сказал, что украдет их. Сказал, что освободит их. Пообещал это им, пообещал мне.

Я не помню, как мы вернулись домой в ту ночь. Через какое-то время меня одолела сонливость, и я опустилась на траву у какого-то куста, где лошади не могли меня затоптать. Смотрела, как они галопируют на ветру, наблюдала, как загораются созвездия, а потом осознала, что моя голова лежит на плече у Такера, что он несет меня, убаюкивая своим ритмичным шагом.

2

Меня разбудил громкий стук в дверь. С минуту я лежала в растерянности, не понимая, где нахожусь. В занавесках запутался солнечный свет. Щека мокрая от слюны. Я не помнила, как вернулась в наш трейлер номер 43.

– Подъем! А то опоздаете, – крикнула Дарлин.

Не без труда я вытащила руку из-под Джейн и села в постели. Сестра не проснулась. Где-то на некотором удалении жужжала газонокосилка. Нос защекотали запахи свежесрезанной травы и сигарет.

Сегодня была третья годовщина торнадо. Вспомнив это, я громко застонала. Знала, чего ожидать. В школе будет организована панихида – показная скорбь, не имеющая ни малейшего отношения к моему личному неизбывному горю. Я слезла с кровати и принялась рыться в ворохе одежды на полу, ища что-нибудь относительно чистое. Натянула на себя какую-то футболку и почти сразу сняла, сообразив, что это футболка Джейн. Газонокосилка на улице зафыркала и заглохла. Наши соседи ругались – перекаркивались, как вороны. Издалека донесся плач младенца. Если хочешь знать, что происходит в трейлерном поселке, нужно просто найти время прислушаться. Я знала больше, чем следовало.

В кухне стоял густой аромат кофе. Я села за стол, и Дарлин поставила передо мной миску с мюсли. Иногда мне нравилось фантазировать, что мы находимся в вагоне поезда. Та же форма, тот же размер. Нетрудно было представить, что вот-вот раздастся свисток, колеса под нами придут в движение, и мы покатим куда-нибудь – туда, где лучше.

Дарлин потягивала кофе. Волосы она туго зачесала назад и собрала в хвостик. Сестра работает в супермаркете и сейчас была одета соответствующе – в бежевую униформу, источавшую слабый запах лука, хотя накануне Дарлин ее выстирала и выгладила. К униформе, которую она украсила маминой брошью, был прицеплен бейджик с ее именем. Лицо у Дарлин некрасивое, худое, но квадратные очки сглаживали угловатость ее скул.

– Сегодня после победа мы едем на кладбище, – предупредила она.

– Знаю.

– Я заеду за тобой в четыре. Ровно в четыре. Чтобы к этому времени была готова как штык.

1.«Аллея торнадо» (англ. Tornado Alley) – неофициальный термин, обозначающий совокупность территорий США, где чаще всего наблюдаются торнадо. Это область между Скалистыми горами и горной системой Аппалачи, охватывающая с юга на север территории штатов Техас, Оклахома, Канзас, Небраска, Южная Дакота и восточные районы Колорадо. – Здесь и далее прим. пер.