Kitabı oxu: «Английская жена»

Şrift:

This edition is published by arrangement with Hardman and Swainson and The Van Lear Agency LLC

* * *

Моей матери Шарлотте Мэри (Мэй) Эдвард Чинн,
вечной ньюфаундлендке¹.

Огромный остров… его отвесные голые скалы, лишенные плодородной почвы, вырастают из самой глубины океана, точно гигантское каменное чудовище, когда-то принадлежавшее подводной тьме. Оно тянется к солнцу и ветрам прямо со дна океанской бездны. Человеческий глаз, привыкший к мягкости и изобилию, видит в его резких, четких очертаниях, вырубленных на фоне синего неба, нечто странное и такое жуткое, что почти прекрасное.
Роберт Трейлл Спенс Лоуэлл,
американский епископальный священник, педагог и миссионер

Часть первая

Глава 1

Ливерпуль, 5 февраля 1946 года

Серая громадная «Мавритания» в ливерпульском доке больше похожа на какой-то склад. Черный дым валит из двух больших труб. Элли покачивает Эммета, закутанного в толстое шерстяное одеяло и многочисленные одежки, которые она вязала всю зиму, сидя у камина. Воркует ему что-то прямо в ухо, похожее на маленькую ракушку. Малыш глядит на нее бесстрастными разноцветными глазами – синим и карим, – приподняв тонкие светлые бровки, готовые в любой момент нахмуриться, если вдруг что-то будет ему не по нраву.

Затяжной дождь наконец иссякает, и лайнер растворяется в надвигающихся клубах тумана и рокоте моря. По лицу Элли стекают капли.

– Нужен просто гигантский айсберг, чтобы потопить это корыто, – говорит Дотти, сестра Элли, и дует в рукавицы, чтобы согреть озябшие пальцы. – Вокруг Ньюфаундленда много айсбергов. Я читала в библиотеке.

– Спасибо, Дотти. Ты, как всегда, предрекаешь конец света.

Генри Берджесс, приподняв очки, прищуривается и смотрит на корабль.

– Не бойся, Элли Мэй. Я читал о «Мавритании». Этот лайнер еще с начала войны ходит в разные края по всем океанам. Он крепкий старичок.

Элли оглядывает пирс, заполненный тысячами молодых женщин, многие из них с младенцами на руках или малышами чуть постарше, с такими же, как у нее, опрокинутыми, испуганными лицами.

– Нас так много. – Она смотрит на отца. – Что мы все здесь делаем, папочка? – Прикусив губу, она смаргивает слезы. – Я совсем не помню, как выглядит Томас.

Генри поднимает руку в перчатке, словно желая погладить Элли, но медлит и сует ее в карман пальто.

– Не думаю, что он так уж сильно изменился.

– Я даже не знала об обмене пленными, пока не пришла эта телеграмма из Канады. Все еще не могу поверить, что он целых четыре месяца лежал в лондонском госпитале и был не в состоянии отправить мне весточку. А я даже не догадывалась!

– Ну хватит. Зато теперь, надо полагать, Томас здоров. Не ты ли говорила, что он опять начал выходить на рыбалку со своим отцом?

– Так он написал. Живет где-то на севере Ньюфаундленда, место называется Типпи-Тикл. Но я так и не нашла его на карте в нашей школьной библиотеке.

Дотти, кряхтя, перехватывает чемодан Элли другой рукой.

– Ты будешь там есть бананы и булки, а не черствый вултонский пирог, о который колено разбить можно. – Дотти надувает губки, накрашенные красной помадой, которую, как подозревает Элли, сестра стащила у нее. – Когда переберешься в Канаду, позабудешь о папочке так же, как позабыла о Джордже.

– Не говори ерунды. Вы моя семья. И я все никак не пойму, что случилось с той чудесной девочкой, какой ты была когда-то. Надеюсь, когда в следующий раз увижу тебя, ты повзрослеешь.

– Я уже повзрослела, Элли. Мне шестнадцать, я давно не маленькая. Спроси у Джорджа.

– Только это не совсем Канада, детка, – поправляет Дотти отец, – это Ньюфаундленд. Такой же британский доминион, как Канада или Австралия.

– Что значит «спроси у Джорджа»?

Оглушительно ревет корабельный гудок. Толпа устремляется вперед, точно огромная волна, и сбивает Элли с ног. Генри хватает ее за руку.

– Тебе пора, детка. – Он достает из кармана пальто билет и вкладывает его Элли в руку, затянутую перчаткой. – Я нанял носильщика, чтобы он отнес твой чемодан в каюту. Это первый класс, так что вам с Эмметом будет где уединиться.

Элли смотрит во все глаза на отца.

– Первый класс? Папочка! Не нужно было так тратиться, это же дорого!

– Это самая малость, которую я могу сделать для вас, детка. – Он щекочет пухлую щеку Эммета. – Береги себя, Элли Мэй, – неловко целует дочь, – и знай, что всегда можешь вернуться домой, если что. – Тут голос его срывается, и, кашлянув, отец добавляет: – Ладно, Дотти, нам лучше поспешить, пока опять дождь не зарядил. Говорят, из Исландии идет шторм, а нам еще домой возвращаться.

Дотти целует ребенка в щечку.

– Пока, сладкий. – Протягивает чемодан сестре. – До свидания, Элли.

– Так нельзя прощаться, Дотти. Я не знаю, когда мы с тобой снова увидимся.

Дотти смотрит на сестру.

– А что ты хочешь? Ты едешь в новую большую страну, где все легко и замечательно. Их же не бомбили. У них нет продовольственного кризиса. И тысячи их людей живы, не то что у нас, с нашими тысячами погибших. Думаю, ты вышла за Томаса, только чтобы сбежать отсюда подальше. Бросить нас с папочкой.

– Как ты можешь такое говорить, Дотти?! Я каждую ночь плакала, думая о том, что даже не представляю, когда мы снова увидимся. Я уезжаю от вас, из Нориджа, в полном отчаянии. Ты понимаешь? Это же мой дом. И я буду ужасно скучать по тебе и по папе.

– Если бы мы и правда были для тебя так важны, ты бы осталась. Ты говорила, что никуда не уедешь. Обещала! И обманула, Элли!

– Ну, ну, детка, ты же на самом деле так не думаешь. Элли твоя сестра, а кровь не водица, или как там говорят.

Дотти берет отца под руку.

– Идем, папочка. Тут так холодно. И я проголодалась. Возьмем рыбу с картошкой и поужинаем вдвоем, только ты и я. За углом есть неплохое местечко.

Элли с Эмметом и чемоданом еле добралась до своей каюты, в которой впритык стояли четыре двуспальные двухъярусные кровати. За дверью уже ждал ее багаж. Какая-то девица в дурно сшитом платье возлежала наверху.

– Вот дьявол. Ребенок? Он орать не будет?

Элли, посмотрев в свой билет, перевела взгляд на нее.

– Простите, я, кажется, ошиблась. У меня место в первом классе.

Девица расхохоталась:

– Это он и есть, солнышко. – И уселась, свесив покрытые темным кремом ноги с нарисованными карандашом швами, как на настоящих чулках. Слава богу, благодаря Томасу и американскому гарнизону у Элли не было недостатка в галантерее.

Она вздохнула, поставила свой чемодан возле койки у маленького иллюминатора и спросила:

– Здесь не занято?

– Располагайся. – Девица чиркнула спичкой. – Я Мона. Притащила свою задницу аж из Льюишема. Что б они все тут провалились. – Подожгла сигарету, затянулась, задула спичку и бросила ее на пол. – Направляюсь в Торонто. Там-то уж точно будет не хуже, чем в Льюишеме, его хотя б не бомбили. – Вновь затянувшись, она смотрела, как Элли кладет Эммета на кровать и постепенно освобождает его от одеяла, шерстяной шапочки и рукавичек. – А ты сама откуда? Куда едешь?

– На Ньюфаундленд.

– Твою ж мать. Слыхала я об этом местечке. Мой бывший парень был оттудова, пока я с Дэйвом не связалась.

– Кораблик, – говорит Эммет, серьезно глядя на Элли.

– Да, малыш, мы на кораблике. Будем спать на одной кроватке, пока не приплывем к папе, помнишь, я тебе рассказывала?

Элли наклонилась, поцеловала сына в пухлую щеку и, принюхавшись, поморщилась. Затем сняла пальто и фетровую шляпку с перьями, уложила их аккуратно на кровать и достала из чемодана подгузник.

– Осспади, дорогуша, что ты собираешься делать?

– Менять подгузник.

– Ну уж нет, избавь меня.

Мона спрыгнула с верхней койки и сунула ноги в ботинки.

В этот момент дверь снова распахнулась. На пороге стояла молодая рыжеволосая женщина в шерстяном пальто и вязаном снуде и в замешательстве оглядывала каюту. У нее на руках был младенец.

– Это точно первый класс?

– Что б ее, эту Нору, – пробормотала Мона, закатив глаза, и протиснулась наружу. – Сраный Дэйв, да я за эти пять дней тут рехнусь или сбегу обратно в Бриташку на военном корабле.

Пять дней спустя

Галифакс оказался серым и унылым. Скалистый берег и низкие деревянные домики, похожие на перевернутые ящики, засыпал снег. Вместе с остальными пассажирами Элли выбралась на палубу. Эммет вышагивал рядом, держась за ее руку.

Путешествие через Атлантику было просто ужасным. Корабль пробкой болтался на волнах, то вскидываясь вверх, то резко падая. Элли ничего не могла есть и так и пролежала бы в постели все пять дней, если бы миазмы рвоты и грязных подгузников не гнали ее на палубу, где можно было дышать свежим просоленным воздухом.

Гигантская «Мавритания» медленно вползала в гавань, и черная прибрежная линия постепенно превращалась в кричащую и машущую руками толпу. Элли прижала к себе Эммета. Где-то там, должно быть, стоит Томас. Они вначале проедут на поезде почти через всю Новую Шотландию, а потом сядут на паром до Ньюфаундленда. И там-то заживут своей семьей. Она выдержит это. И все будет хорошо.

Она взяла Эммета на руки и показала ему на деревянные домики, растянувшиеся вдоль гавани.

– Смотри, Эмми, вон там, видишь, берег. Там папа. Он нас встретит, а потом отвезет домой.

Мальчик, устремив на мать серьезный взгляд, только проговорил:

– Кораблик.

Сойдя по трапу, они увидели Томаса в темно-коричневом шерстяном пальто и фетровой шляпе-федоре. Он опирался на костыль, держа в руках мешок с апельсинами и улыбаясь, отчего вокруг его глаз разбегались морщинки. Худощавое лицо слева от глаза вдоль щеки пересекал шрам.

– Элли Мэй, – сказал Томас, наклонился к жене и поцеловал ее.

Она скользнула взглядом вниз, к отсутствующей правой ноге, и улыбнулась ему крепко стиснутыми губами. Этому совершенно незнакомому человеку. Своему мужу.

Глава 2

Нью-Йорк, 9 сентября 2011 года

Какое-то движение за окном привлекло внимание Софи. Ястреб, паря в сияющем оконном проеме, повернул голову и пристально посмотрел на нее желтым глазом. Его оранжево-красные хвостовые перья резко выделялись на фоне летнего голубого неба.

– Софи, так я могу попросить Джеки забронировать билеты на Ньюфаундленд? Ты же понимаешь, что от тебя нужно концерну?

Софи смотрела через огромный стол из итальянского стекла на Ричарда Нивена, архитектора, благодаря которому она перебралась из Лондона в Нью-Йорк десять лет назад. Взгляд его карих глаз был пронзителен, редкие седые волосы на бычьей голове коротко подстрижены. Выглядит как мерзотный старый хрен. Она представила его лет через двадцать: щеки повисли над квадратным подбородком, глаза слезятся под поникшими веками. К тому времени он будет похож не просто на старого хрена, а на настоящего стервятника. Превратится в свой тотем.

– Я понимаю, Ричард.

– Те фотографии, что ты сняла на побережье Ньюфаундленда десять лет назад. Концерн искал именно такую береговую линию. Богатые путешественники любят экзотические «эко», – он пальцами показал кавычки, – места. Особенно если они труднодоступны. Чтобы никакая шушера туда не добралась, по-настоящему эксклюзивные. Поэтому именно Ньюфаундленд так нужен концерну. Никто из них даже не слышал об этом месте.

– Но, Ричард, на самом деле эти фотографии не предназначались… Это были парадные снимки. Для местных… Не уверена, что концерн точно понимает, как там на самом деле. Да туристы и не поедут туда, Ричард, серьезно. Какое поле для гольфа? Там восемь месяцев в году зима, ничего не растет – только мох и чахлые деревца. Ты даже не представляешь. Это побережье – смертельная ловушка. Местные не просто так называют эти скалы Роковыми.

Нивен взмахнул рукой так, точно отгонял надоедливую муху.

– В Шотландии, например, играют в гольф. А ведь там солнца не видят столетиями. Меня в прошлом году, в июне, таскал по всему Сент-Эндрюсу какой-то телевизионщик в отвратительной куртке, так ему хотелось заполучить работу в отеле. У меня пальцы задубели от холода. И это в июне! У меня пар изо рта шел! Никакой Ньюфаундленд не сравнится с этим.

– Да, но там еще есть местные жители… Может, лучше вовлечь их в проект, чем просто скупить у них землю? Они это расценят как возможность трудоустройства. С тех пор как закрыли промысел трески, они почти все остались без работы. А ведь там много талантливых людей…

Ричард Нивен нахмурился.

– Дело в другом. Что это за название – Типпи-Тикл? Придется переименовать. Он подвинул очки на своем большом носу и посмотрел из-под них на Софи: – Все, что ты должна сделать, – это обезопасить недвижимость. У всего есть своя цена и у каждого – свой сундук с драгоценностями. Отелю же нужен квалифицированный опытный персонал, а не какая-то местная деревенщина. Заставь их продать землю – и станешь ведущим архитектором проекта. Я тебе обещаю.

Софи откинулась на спинку черного кожаного кресла.

– Ведущим архитектором?

– Именно.

Вот это поворот. Неважно, сколько наград она принесла за все время работы здесь, сколько статей написала в «Архитектурный дайджест», сколько всего провернула в качестве архитектора проектов, но ведущим архитектором в этой фирме так и не стала. Потому что этот пост занимают только большие мальчики. Такие как сам Ричард Нивен, как Тони Мейсон и Бакстер Т. Рэндалл. Этакий триумвират.

– Я не уверена, Ричард, – хмуро ответила она.

Густые черные брови Ричарда взлетели над очками.

– Не уверена?

– Я хочу, чтобы ты сделал меня партнером.

Брови затрепетали в полете, словно крылья птицы.

– Партнером? Не могу обещать этого. Для начала надо обсудить с другими партнерами. Это должно быть единогласное решение, так что… Ты же понимаешь.

«Еще как понимаю». Софи практически услышала звон, с которым ее макушка ударяется о стеклянный потолок.

– Ты главный партнер, у тебя контрольный пакет. Я уверена, ты сможешь повлиять на решение. – Она поднялась, поправляя пиджак костюма от «Армани». – Подумай о концерне, Ричард. Подумай о том, что взамен получит фирма. О том, что о ней будут писать в прессе. Имя Ричарда Нивена окажется в одном ряду с Ле Корбюзье и Фрэнком Ллойдом Райтом.

Ричард пристально посмотрел на нее. Его глаза были похожи на два зеленых в оранжевую крапинку стеклянных шарика.

– Хорошо. Тогда ты партнер. – После этих слов он нажал кнопку интеркома на столе. – Джеки, возьми Софи билет на ближайший рейс на Ньюфаундленд. – И, еще раз взглянув на Софи, добавил: – В экономкласс.

Глава 3

Где-то над Атлантикой, 11 сентября 2011 года

Софи оперлась на подлокотник и, прищурившись, посмотрела в заляпанный чьими-то пальцами иллюминатор. Небо в конце лета ярко-синее, с обрывками белых марлевых облаков, под которыми где-то далеко внизу проплывает чернильно-черная вода. На колени упал резкий луч послеполуденного солнца. Она опустила шторку и взглянула на часы. Три сорок пять. Можно было обойтись без всех этих утомительных перелетов вначале в Торонто, потом в Галифакс, кстати, самый унылый аэропорт в мире, где нет даже Starbucks. С тех пор как она вылетела из Ла-Гуардии в четыре утра, прошло уже восемь чертовых часов. Наверняка это была затея Ричарда – попросить Джеки найти самый замысловатый рейс с кучей пересадок.

Софи потерла виски. Самолет содрогался от возбужденных разговоров пассажиров, тех самых «людей из самолетов», которые летели на Ньюфаундленд на годовщину 9/11. Прошло уже десять лет с тех пор, как в результате теракта рухнули башни Всемирного торгового центра и тридцать восемь лайнеров, кружащих в небе над Америкой, приземлились в небольшом аэропорту острова. Она тоже была «человеком из самолета». Только сейчас ее интересовала не годовщина, ей вообще не до торжеств.

Во мраке ее мысленного взора проступило лицо. Она поморщилась. Неужели он по-прежнему живет в Типпи-Тикл? Нет, нет, нет, Софи, все давно кончено! Десять лет прошло. Живи уже своей жизнью, женщина. Она постаралась стереть, точно рисунок мелом на доске, всплывшее в памяти лицо.

Воткнув наушники в айпод, Софи включила плейлист для отдыха, откинулась на спинку кресла и зевнула. Ее тело отяжелело под пледом. Вот бы закутаться в одеяло, заблокировать телефон, отключить электронную почту, отменить все эти бесконечные встречи, встречи, встречи. В половине третьего утра она, пошатываясь, вся в поту, вошла в ванную и заметила, какое у нее серое лицо. Да еще эта чертова нью-йоркская влажность. И чертовы флуоресцентные лампы, надо запретить их. Они не должны испускать свой свет ни на одну женщину старше двадцати пяти, не говоря уже о сорокавосьмилетних.

Но тем не менее овчинка стоит выделки. Партнер знаменитого архитектора Ричарда Нивена. Все, к чему она когда-либо стремилась. Все, чего хотела для нее покойная мать Дотти. Успеха. Независимости. Свободы. Стать царем горы. Взобраться на верхушку социальной лестницы. Покорить Нью-Йорк. Нью-Йорк.

Она молодец. Она не поддается Ричарду. Не отступает. Именно этому учила ее мать. Дотти гордилась бы ею.

Софи потерла глаза. Так почему же она чувствует себя такой опустошенной… такой разбитой? Точно кусок моцареллы, который выловили из рассола и раскрошили на терке. Хоть бы раз она проснулась спокойно, без ощущения жути внутри, которое преследует ее уже несколько месяцев. Без ощущения пустоты, от которой сводит желудок…

Она с досадой тряхнула головой и закрыла глаза, в уши полился голос Адель: «Кто-то вроде тебя…» ² Она просто устала. Эта поездка точно кстати.

Десять лет прошло с тех пор, как после теракта рухнул мир, а она впервые ступила на Роковые скалы и застряла там на целых пять дней. Только сейчас она летела в эту глушь по собственному желанию. Ну, почти по собственному. Не стоило все же показывать Ричарду те снимки десятилетней давности из деревушки Типпи-Тикл: дом Элли и Флори; китов, выпускающих фонтаны возле самого берега; туристический магазин «Чайка», принадлежавший ее тетушке. Построенный в викторианском стиле на вершине скалы, он возвышался над всем поселком. На той самой скале концерн и хотел поставить свой отель.

Как отреагировала бы ее мать, если бы узнала, что кто-то собирается прибрать к рукам собственность Элли? Софи хмыкнула. Несложно догадаться.

Помни, что ты получишь взамен. Не позволяй никому мешать тебе реализовывать потенциал, особенно твоей тетке. Она пустила по ветру все, что ей отсыпал Господь. Сама вырыла себе могилу и теперь лежит в ней. Ты ей ничем не обязана. Она буквально слышала резкий британский выговор своей матери, вспарывавший томный и сладкий голос Адель. – Делай все, что в твоих силах, Софи. Рано просыпайся. Поздно ложись. Работай в выходные и праздники. Покажи всем, на что ты способна. Покажи им всем. Все, на что ты способна. Не давай никому встать у тебя на пути или увести тебя не туда. Не повторяй моих ошибок, Софи, и никогда не сожалей о том, что прошло мимо тебя.

О, она была хорошей ученицей. Упорно трудилась и теперь имела все, о чем когда-либо мечтала: партнерство в международной архитектурной фирме в Нью-Йорке, великолепную квартиру в Грамерси-парке, пенсионный план, дизайнерскую одежду, банковский счет. Никаких домашних растений, животных, сожителей или детей, которые отвлекали бы ее. Не стоит привязываться ни к одному живому существу. Все они рано или поздно уходят. Или умирают. Первым был ее отец, Джордж. Больше двадцати лет назад он умер от сердечного приступа прямо на работе, когда приехал с проверкой на шоколадную фабрику Макклинтонов. Затем Дотти. В двухтысячном. Рак легких. Никотин убивает каждого.

Но все нормально. Все в порядке. Ей никто не нужен.

Софи даже не подозревала о существовании тетушки Элли, пока однажды в конце семидесятых на Рождество не открыла конверт, адресованный семейству Пэрри. На открытке красовался мультяшный лось, весь в россыпи рождественских блесток и елочек. Красивым, уверенным почерком было написано: «Поздравляю всех вас с Рождеством. Ваша любящая сестра и тетя Элли». Софи переписала адрес в маленькую записную книжку в зеленом кожаном переплете, подаренную ей отцом на пятнадцатилетие, после чего сунула открытку под часы из красного дерева на черном мраморном камине в кучу других поздравлений от коллег отца, с шоколадной фабрики Макклинтонов, из Женского института и университетской клиники Норфолка и Нориджа. А на следующий день отца не стало.

Софи снова потрясла головой, чтобы прогнать другой образ, готовый опять проявиться на изнанке ее сомкнутых век. Она не должна впускать его в свои мысли. Не должна вспоминать его карие глаза, насмешливые и дразнящие. Мать была права. Мужчины только сбивают нас с толку, поэтому лучше держать их на расстоянии. Хотя бы тех, кто становится важным. Таких, как Сэм.

Может быть, потому ее мать и вышла замуж за Джорджа Пэрри, что он ничего не значил для нее. Она даже не особо скрывала это. Бедный папа был всего лишь средством для достижения ее цели – взобраться на вершину социальной лестницы Нориджа.

Джордж делал все, что мог, чтобы Дотти была счастлива. Вступил в элитный клуб. Втерся в доверие к хозяину крупнейшей шоколадной фабрики. Стал попечителем Нориджского филармонического оркестра. Скупал и продавал самые большие и дорогие дома в лучших районах города. Дослужился до управляющего директора той самой шоколадной фабрики. И еще, еще, еще. Но мать никогда не чувствовала себя счастливой. Софи выросла в Норидже, в красивом доме, полном невысказанных слов, откуда и сбежала в Лондон, едва ей исполнилось восемнадцать. С «Домами на природе» Фрэнка Ллойда Райта и альбомом для рисования под мышкой. Поступила в университет. И выдохнула. Будто сбросила теплое шерстяное пальто в жарко натопленной комнате. Она никогда не выйдет замуж. Никогда.

Софи открыла глаза и посмотрела на свои руки, подвигала пальцами так, как ее учили на курсах языка жестов: «Здравствуй, Бекка. Как дела?» Бекке сейчас, должно быть, лет восемнадцать. Софи и правда не понимала, что тогда побудило ее выучить язык жестов, ведь она не собиралась возвращаться на Ньюфаундленд. Обыкновенное любопытство и еще одна строчка в резюме. Скорее всего, Бекка и Сэм уже и не живут в Типпи-Тикл. Люди всегда двигаются вперед. Наверняка эти двое тоже куда-то продвинулись.

Софи ослабила ремень безопасности и потерла затекшую шею. Она собиралась почаще писать тетушке. Но после того, как отправила первые открытки, в спешке купленные в магазинчике Брауна между встречами с клиентами, время как будто ускользнуло от нее. Ежегодные рождественские поздравления от Элли, полные подробностей о жизни в Типпи-Тикл, валялись на ее столе так же, как когда-то валялись на каминной полке, и смотрели на Софи с упреком, но она так и не удосужилась ответить ни на одно из них.

Поначалу она часто думала о Сэме, и боль скручивала ее нутро. Он отправлял сообщения, на которые она не отвечала, но сердце ее трепетало от радости. Ей очень хотелось позвонить или хотя бы написать ему. Раз пять или шесть она замирала посреди кухни, перебирая номера в мобильном, но так и не позвонила Сэму. Не написала. Ей страшно хотелось услышать его голос, но она держалась. Наверняка он знал. Сам же и сказал ей об этом, когда они виделись в последний раз. Было больно. Особенно после… Нет. Она больше не позволит вырываться этой боли наружу.

Загорелая пенсионерка из Флориды, сидевшая в соседнем кресле, искоса взглянула на Софи, она кивнула и вынула из уха наушник. Черт бы побрал этого Сэма. Как ему удалось опять забраться в ее голову?

Софи выключила музыку и посмотрела в иллюминатор. Говорят, время лечит, но это неправда. Говорят, со временем затягиваются любые раны. Но стоит только коснуться, как они снова начинают кровоточить. Так что лучше спрятать их подальше. В голове всплывают слова Мадонны: «Я совсем ни о чем не жалею». Она совсем ни о чем не жалеет. Всего лишь раз, один безумный раз, когда она подумала, что хочет стать свободным художником и жить на севере Ньюфаундленда вместе со своим вдовым возлюбленным, его глухой дочерью и их нелепой собакой. Эта мысль чуть не сбила ее с пути, всегда прямого и ясного. Но потом Сэм отверг ее. И никакие телефонные сообщения, оставленные им в Нью-Йорке, не смогли стереть этот факт. Ведь, сделав такое один раз, человек всегда способен это повторить.

Нет, она совсем ни о чем не жалеет. Ее путь прямой и ясный, и она не собьется с этого пути. Особенно когда у нее есть все: она стала партнером в международной архитектурной фирме, а через несколько лет, когда Ричард уйдет на пенсию, будет управляющим директором. Отношения с Сэмом все усложнили бы. Так что некоторые вещи лучше оставить в прошлом.

Все, что ей нужно сделать, – это убедить Элли, Флори и других жителей деревни продать дома на береговой линии. Концерн собирается построить там ресторан и яхт-клуб для мультимиллионеров, приплывающих из Массачусетса и с Род-Айленда. Финансовые условия весьма щедрые. Так что уговорить местных наверняка будет несложно. Можно убеждать себя в этом и дальше, но от себя никуда не денешься. Поджилки дрожали, на лбу выступила испарина. Софи вытерла ее тыльной стороной ладони. Почему же везде так чертовски жарко?

Самолет накренился вправо. Софи подняла шторку иллюминатора. Яркое солнце прожигало синеву в западной части неба и постепенно съеживалось в пульсирующую белую точку. Она прислонилась лбом к теплому стеклу иллюминатора и закрыла глаза, желая одного: только бы его лицо больше не маячило перед глазами. Не надо было возвращаться сюда.

1.Ньюфаундленд – остров у северо-восточных берегов Северной Америки. Входит в состав Канады. Прим. ред.

2.Someone Like You – песня британской певицы Адель.