Kitabı oxu: «Не убивай меня больше»

Şrift:

* * *

Екатерине Островской в детективных романах удается одинаково живо и колоритно описывать и европейское Средиземноморье, и дождливый Питер, и узбекскую пустыню – а это признак большого мастерства писателя, не ограниченного условностями и опасением ошибиться. У Островской виртуозно получается придумывать невероятные, выдающиеся, фантастические истории, в которые точно можно поверить благодаря деталям, когда-то верно замеченным и мастерски вживленным в текст.

Но Екатерина Островская не просто выдумывает и записывает детективные истории. Она обладает редкой способностью создавать на страницах своих книг целые миры – завораживающие, таинственные, манящие, но будто бы чуточку ненастоящие. И эта невсамделишность идет произведениям только на пользу… А еще все книги Островской нравятся мне потому, что всю полноту власти над собственными выдуманными мирами Екатерина использует для восстановления справедливости наяву.

Из романа в роман Островская доходчивым и простым языком через захватывающее приключение доказывает нам, что порядочность, отвага, честность и любовь всегда победят ненависть, подлость, злобу и алчность. Но победа легкой не будет – за нее придется побороться! Героям Островской – самым обыкновенным, зачастую невзрачным, на первый взгляд ничем не примечательным людям – приходится сражаться за свою жизнь, преследовать опасного преступника, а потом героически, зачастую на краю гибели, давать последний бой в логове врага без видимых шансов на успех и… брать верх, одерживая полную победу. «И в этой пытке многократной рождается клинок булатный»: закаляется характер, простые люди становятся сильными, бесстрашными и по-настоящему мужественными героями.

Татьяна Устинова

Глава первая

Следовало бы, конечно, начать издалека, как любят делать признанные рассказчики, но если вспоминать с самого начала эту историю, то можно и вовсе запутаться и не разобраться толком, что к чему, а в этом и без того запутанном и страшном повествовании важно все – каждая мелочь. Но чтобы уж не лезть в самые дебри, начнем с того, что в одном невзрачном провинциальном городке, в ресторанчике, находящемся почти в самом центре этой невзрачности, за столиком у окна с видом на купола местного собора друг против дружки расположились две дамы. Именно дамы, потому что одна из них была, без сомнений, столичная штучка, а вторая, наоборот, казалась интеллигентной и даже милой в своей провинциальности, несмотря на устаревшее ныне мелирование, украшавшее ее не самую пышную прическу. Именно мелирование и выдавало в ней местную жительницу.

– Это заведение, кафе «Не горюй!», местные жители называли просто «Негорюшка» и посещали не то чтобы с большим удовольствием, но в большинстве своем приходили сюда по необходимости. Днем это было действительно кафе, в которое заскакивали пообедать работники окрестных предприятий и расположенного неподалеку офисного центра. Кормили здесь днем достаточно сытно и относительно других заведений – недорого. Зато вечером играла музыка, и можно было танцевать, хотя места для этого было не так уж и много. Однако всегда находились желающие поддержать свою партнершу в медленном танце.

– Да-а, – протянула со скрытым восторгом местная мелированная дама, – разве я могла подумать когда-нибудь, что ты, Ларочка, вернешься к нам!

– Да я и не возвращаюсь, – отмахнулась столичная штучка, – я здесь вообще чужая: я у вас здесь была всего-то раза два или три на школьных каникулах разве что. Это вы с мамой к нам в Москву постоянно мотались. Тетя Нина с моей мамой по магазинам бегали, а меня с тобой оставляли, как старшую. – Лариса рассмеялась. – Надо же: когда-то я была старше тебя и мне тебя доверяли. Кто бы сейчас, глядя на нас, мог такое подумать!

– Мы с тобой на «Щелкунчика» ходили и в Третьяковку, – напомнила ее родственница.

Лариса молча кивнула и вздохнула. После чего посмотрела за окно на сияющее чистотой небо и вздохнула еще раз.

– Да уж… Да я и сама, как ты понимаешь, не думала, не гадала. А так получилось… Кто же к вам по доброй воле в такую глушь стремится… Просто залетела отдохнуть от своих забот, немного развеяться. Навалилось все сразу: проблема за проблемой. Кто ж знал, что муж после двадцати лет брака таким подлецом окажется. Даже не двадцать, а почти двадцать два года мы с ним были, если до свадьбы совместно прожитые полтора года считать. А теперь он себе молоденькую нашел – аспирантку свою. Зачем ему вообще преподавание – он ведь советник министра экономики? Просто на девочек потянуло. Ну ладно, ушел и ушел: хорошо, что квартиру с ним делить не стали: нам оставил. Но с дочкой мы все-таки разъехались. Мы с Юлей нашу квартиру разделили: ей «однушку» в центре, а я в Ховрино в «трешку» переехала… А ведь та квартира, на Кутузовском, которую ты наверняка помнишь, мне от моих родителей досталась.

– Я твоего папу Ивана Васильевича очень боялась: он так строго смотрел, что можно было под землю провалиться.

– Он был очень добрым. Просто взгляд у него пронзительный. У моей Юльки такой же взгляд, поэтому не может себе найти никого… Это странно даже: глаза другие, а взгляд такой же…

– Как дочка ваш развод пережила?

– А ей-то что! Она и сама хороша оказалась! Заявила, что отец сбежал от меня, а не от нее, поэтому она с ним и с его новой женой общается. А что я им такого сделала? Что плохого Владику сделала? Даже наоборот: это мой отец его из грязи вытащил. А он меня на какую-то худосочную аспирантку променял и в Ховрино отправил. Но меня так просто… Короче, я ховринскую «трешку» продала… И на время решила сюда перебраться, чтобы отдохнуть душой на вашей природе, а заодно подумать о будущем: ведь в сорок пять лет жизнь не заканчивается. Осмотрелась я тут и вдруг решила, а почему бы в твой бизнес не вложиться?.. Не стала ничего считать и пересчитывать: внезапно решила, как ты понимаешь. Ресторанчик у тебя неплохой. Хотя, если честно, я привыкла немножко к другим заведениям – более крутым… Но ты ведь расширяться решила…

– Решила, – согласилась хозяйка ресторанчика, – за стеной как раз помещение освободилось – там раньше армянская обувная мастерская была. А я подумала, что там можно сделать танцпол и сцену – то есть эстраду установить. И тогда это будет не ресторан, а клуб. А их у нас в городе всего два, да и то какие это клубы! «Уют» – так вообще забегаловка – по слухам, там наркотой торгуют. Есть еще «Веселая креветка».

– Как? – не поняла Лариса. – Креветка?

– Ну да, – кивнула ее родственница, – Саркисян так назвал клуб в честь своей невесты. Но это он считал, что она – невеста. У нас тут есть такая Сидорова – так она мулатка. Ее мама училась в Смоленске и залетела там от эфиопа. Родила здесь, и когда ее отец, которого и так уже трясло от того, что дочь не замужем и беременна, увидел внучку, то вообще рассвирепел. Потом его убедили, что эфиопы – православные, и Пушкин тоже эфиоп, и вообще получается, что девочка не мулатка, а креолка. Но дедушка все равно смотался в Смоленск, нашел того эфиопа и предложил ему жениться на своей дочери. Эфиоп отказался, за что был избит, вместе со своими соплеменниками, которые в этот момент отмечали в его комнате день независимости России. Дедушку потом хотели посадить, но делать этого не стали, а только погнали из органов – он же был полицейским. То есть тогда еще милиционером – участковым инспектором.

– А при чем тут креветка?

– Короче, девочка-мулатка, которую все считали креолкой, выросла. Кстати, она не особенно темненькая была – как молочная шоколадка разве что. У нас некоторые бабы в летнем ажиотаже загорают на югах вообще до черноты… И вот лет десять назад, когда я была еще редактором районной газеты, решила выпустить календарь к Новому году с фотографиями местных красавиц, чтобы денег подзаработать. Девушки должны были быть в итальянском белье. У нас ведь тут фабрика работает. «Белиссимо» называется. По всей стране идут продажи.

– Что-о? – удивилась столичная штучка. – У вас производят это белье?

– А ты разве не знала?

– Я вообще-то ношу «Обад». Это французская фирма. Она находится во Франции. Слышала про такую?

– Слышала. В районной администрации есть секретарша, которая всем говорит, что у нее трусики «Обад», но они такие дорогие, что приходится ходить без трусов, потому что жалко их снашивать…

– Это шутка такая? – не поняла Лариса.

– Нет. Просто секретарша – дура. Но мы о нашей креолке говорили. Календарь немного спонсировала фабрика итальянского белья, и, когда тираж появился, его раскупили сразу. У нас городок – пятьдесят тысяч населения всего, включая грудных младенцев. Хотя нет: пятьдесят тысяч, это раньше было, а потом, в девяностые, многие за счастьем в столицы рванули. Но, несмотря на все происки демографии, тридцатитысячный тираж разлетелся за две недели. Потом я еще сделала допечатку в сто тысяч. И сразу второй тираж почти весь уехал в Москву, а оттуда уже по всей стране разошелся: в доме каждого труженика наш календарь висел, включая чукотских оленеводов. И у нас здесь везде он красовался, в каждом служебном кабинете городской администрации, в магазинах и парикмахерских, в цехах и в мужских раздевалках кирпичного завода, в кабинах водителей рейсовых автобусов и на станциях авторемонта. Девочки, которые снялись для календаря, вмиг стали звездами. Они потом ко мне за премией приходили. Я им и денег дала, и каждой подарила по золотой цепочке с кулончиком в виде знака зодиака того месяца, который каждая представляла. И в самом деле, красота получилась неописуемая: американский «Плейбой» просто отдыхает. Мулатка Ирочка Сидорова была «Мисс Август». И в нее влюбился местный предприниматель Саркисян, который держал привокзальный рынок, станцию технического обслуживания автомобилей и обувную мастерскую за стеной моего будущего ресторанчика. В журнале, помимо того, что ее назвали «Мисс Август», про нее было написано, что Ира – «Прекрасная креолка». Там были еще «Снежная королева» – январь, еще «Мартовский котенок» – Глаша Щукина, которая покрасила волосы в голубой цвет… Но Саркисян полюбил именно креолку. И решил на ней жениться, начал ухаживать вовсю. Он даже открыл ночной клуб, но зарегистрировал название как «Веселая креветка». Потому что вследствие плохого знания русского языка спутал креолку с креветкой.

– Ха-ха-ха, – рассмеялась Лариса, – у вас не город, а целая страна чудес! Ну, и как – женился ваш армянин на мулатке, то есть на креветке?

Местная жительница вздохнула и посмотрела в сторону.

– Нет, не женился. На Ирочку напали; изнасиловали или нет – неизвестно, скорее всего, вероятно, это произошло. Но дедушка, используя свои старые ментовские связи, видимо, попросил об этом не сообщать. А еще ее резанули по горлу ножом. Ирочке удалось выползти на дорогу… На ее счастье, мимо проезжал директор нашего Дома культуры с тогдашней своей женой. А жена у него врач: она-то и оказала первую помощь. У Иришки была повреждена трахея, и она могла умереть очень быстро… Потом ее увезли в Москву на лечение, и она уже не вернулась.

– Это было у вас в городе?

– На окраине. Там два микрорайона, и между ними маленькая рощица, которую все называют «Овраг». Даже остановка автобусов так называется – Овраг. С одной стороны дороги микрорайон Кирпичники, а с другой стороны Челночный рынок… Ирочка возвращалась к себе от подруги, с которой они собирались отправиться на областной конкурс красавиц… Это как раз была Глаша Щукина – тот самый «котенок» из календаря. Она потом тоже не поехала на конкурс красоты в знак солидарности. И во всех автобусах висели потом фотографии Сидоровой, на которых было написано: «Держись, Иришка, мы с тобой!» Горожане собрали деньги ей на операцию, но дедушка отказался их принять. Сказал, что в городе есть больные дети: пусть им отдадут на лечение.

– Нашли того, кто это сделал?

Директор ресторанчика молча покачала головой.

– Полицейская собака след взяла, а потом потеряла. Менты сказали, что нападавший уехал на мотоцикле, который тут же в овраге был спрятан. Да там овраг-то – название одно: ложбинка небольшая. Я иногда думаю, что ее этот гад караулил специально, потому что она в календарике была самой яркой – стройная фигурка цвета шоколада, как в песне. А может, я во всем виновата, потому что, не будь моего календаря, не было бы этого ужасного нападения. И того, что потом было…

– А что потом было?

Светлана Петровна молча махнула рукой.

– Ты на том календаре много хоть заработала? – спросила ее сестра.

– Сумасшедшие для себя деньги. Да и по меркам нашего города – огромные. На них, кстати, я купила бывшую столовку и превратила ее в ресторан. Вон у меня за стойкой Валя работает: она тоже из того календарика. Она была «Мисс Сентябрь» – «Звездная ночь». На ней было темно-синее белье со звездочками. На это и потянулись к нам первые посетители, чтобы только посмотреть на нее и познакомиться. Классный был календарик, шикарные девчонки: молодые, веселые, бесшабашные. Одна из них все-таки поехала на областной конкурс: заняла там второе место, но получила приз зрительских симпатий и специальный приз от прессы, как перспективная фотомодель. А первой красавицей там стала любовница главного спонсора конкурса. Она потом поехала в Москву на конкурс «Российская красавица», но там не дошла даже до финала. Сейчас ее бывший спонсор скрывается в Англии, потому что здесь его ищут за хищение бюджетных средств. Он почти два миллиарда рублей украл. Но что сейчас об этом…

– Какой у вас замечательный город! – восхитилась Лариса. – Многие… да, пожалуй, никто не знает, что есть такой городишко – Глинск! А здесь, как выясняется, если воруют, то миллиардами!

– Это не у нас: это вице-губернатор из областного бюджета воровал, но он тоже родом из Глинска, когда-то жил на Еленовской улице, от моего дома пять минут пехом.

– Что ж ты такого мужика упустила! – улыбнулась ее родственница. – Сейчас бы сидела в Лондоне или в Шотландии в собственном замке.

– Да мне и здесь хорошо, – рассмеялась Светлана, посмотрела в окно и замерла.

Потом вдруг резко отвернулась, словно внезапно увидела то, на что смотреть ни в коем случае нельзя.

В зал вошел молодой человек в темных очках, в джинсах и спортивной куртке. Джинсы были изрядно протертыми, да и куртка далеко не новой. Молодой человек кинул быстрый взгляд на пустой зал и остановился у стойки. После чего снял очки. Взглянув на него, буфетчица Валентина остолбенела. Так же вдруг стали неподвижны выглянувшая из подсобки посудомойка и скучающий в дальнем углу зала официант Федя, вентилятор под потолком перестал стрекотать, и две пролетающие по своим делам мухи свалились замертво.

Московская гостья удивилась наступившей вдруг тишине, наклонилась над столом и спросила негромко:

– Что случилась? Кто это?

Но ее кузина прижала палец к губам, призывая к молчанию. Незнакомец наклонился над стойкой и что-то произнес негромко.

Буфетчица быстро кивнула, тихо ответила, потом покачала головой, после чего пожала плечами, снова кивнула и произнесла уже громче – так, что за столиком, за которым сидела хозяйка заведения, ее услышали.

– Не знаю: давно ее не видела. Она сюда не заходит и вообще – Милка давно в другом городе живет.

Парень подумал, но ничего не сказал, обернулся, бросил взгляд на хозяйку и быстро вышел.

– Кто это был? – удивилась Лариса.

– Не важно, – махнула рукой ее двоюродная сестра.

– Как это не важно, а вдруг это рэкетир местный, которому вы тут все платите! А я в твое дело хочу вложить полсотни тысяч евро. С чего вдруг мне ему платить? Я единственное свое жилье в Москве продала, а теперь…

– Успокойся. Нет у нас рэкетиров, нет никаких бандитов. С ними тут давно менты разобрались. Это был просто человек… То есть не совсем простой… Это был Леша Снегирев. Именно его обвинили в нападении на девушек… Никто тут в это не верил, но у суда нашлись неопровержимые доказательства, и его осудили на пожизненный срок, но потом адвокат подал апелляцию, и ему заменили на двадцать пять лет по совокупности преступлений. А теперь вот и семи лет не прошло, а он вернулся.

– На каких девушек? – шепотом переспросила московская гостья. – Разве были еще нападения?

– Были, – тихо подтвердила местная жительница и оглянулась.

– Ужас какой! – прошептала столичная гостья. – Что у вас за город! А я-то, дура, решила отсидеться в тихом местечке, укрыться от своих невзгод, да еще деньги вложить в твой бизнес… Завтра же уеду.

– Завтра мы получим документы на перерегистрацию моего предприятия, которое теперь у нас в равных долях, – напомнил Светлана.

– Все равно, у вас тут преступники разгуливают и запросто заходят в приличные заведения. Ведь этот мужик насиловал и резал. Ведь так?

– Так сказали на суде, но настоящих доказательств его причастности к нападениям не было. Но у него в гараже обнаружили орудие преступления и окровавленное платье, в которое была одета жертва. Я же тогда руководила газетой, и мне менты сливали всю информацию, которую можно было публиковать: фоторобот и описание подозреваемого, предупреждение для женщин и девушек не появляться в темное время суток без сопровождения, а лучше вообще не выходить из дома. Всякую тому подобную ерунду я публиковала в своей газете, усиливая панику в городе… Конечно, я и сама проявляла активность и просила обращаться в газету всех, кто хоть что-то знает. Ко мне люди шли толпами, чтобы выложить какую-то информацию, но на самом деле никто ничего не знал. Детей гулять не выпускали, в школу и обратно сопровождали. Девочки постарше ходили только толпами и с мальчиками. Я над своей Ленкой тряслась, потому что не могла контролировать каждый ее шаг… Короче, жуть, что здесь творилось.

В зал начали заходить посетители.

– В офисном центре обед начался, сейчас тут не продохнуть будет, – объяснила директор ресторанчика. – Потом договорим, а пока можешь сама убедиться, какая у меня проходимость – в будние дни эти люди хороший дневной оборот делают… Да вечером тоже народу хватает. А когда у нас танцпол появится, тут вообще центровое место будет… Давай-ка лучше в мой кабинет перейдем, а то сейчас начнут подходить знакомые с разговорами, не отбиться будет – меня тут каждый знает.

Они перешли в небольшой кабинетик, в который с трудом втиснулись рабочий стол, стул и два кресла. Разместились там и продолжили разговор.

– Нет у нас рэкитиров, – вспомнила Светлана Петровна, – и организованной преступности тоже нет. Были локтевские – банда Кости Локтева, очень недолго: их отсюда выбросили полицейские и жители, которые объединились… А сам Локтев был главным свидетелем на процессе Леши Снегирева. Но толком он ничего не показал – сообщил только, что его «кавасаки», который проходил в деле как главная улика находился далеко, чему есть многочисленные свидетели. К тому же подсудимый Снегирев, по показаниям главного свидетеля, неоднократно публично заявлял о том, что всех девочек из календаря он поимеет. Естественно, что дружки Локтева подтвердили эти слова. А вот у Лешки не было алиби ни на один эпизод нападения на девушек. И вообще он не мог произнести ни одного убедительного довода в свою защиту. Утверждал, что во время последнего нападения был дома. Его мама на суде под присягой подтвердила это. А сама она была в нашем музее, где готовила экспозицию по истории семьи Глинских. А в другой раз на даче у подруги. Самого Лешу видели в разных местах, что подтвердили свидетели. Да и орудие преступления, нож в его гараже нашли. И мотоцикл у него имелся.

– Откуда ты все знаешь? – удивилась Лариса.

– Я – самый информированный в Глинске человек, – объяснила Светлана Петровна, – и даже не потому, что я была главным редактором районной газеты. Просто я умела общаться с людьми, доверительно с ними беседовать, со всеми ладила, и со мной делились любой информацией. Меня весь город знал. Газета прежде называлась «Глинский рабочий» и была, как водилось в прежние времена, органом парткома, профкома и комсомольской организации кирпичного завода. Завод назывался по старинке кирпичным, хотя на нем еще в советские времена выпускались не только кирпичи, но и железобетонные конструкции – там был огромный цех этих изделий, едва ли не больше остального завода… Я училась в Петербурге на заочном журфака и работала как раз в заводской газете, но денег там почти не платили; коллектив редакции разбежался. Осталась одна я и за редактора, и за ответственного секретаря, и за фотографа, и за всех корреспондентов. Это было на втором курсе, когда знаний и опыта у меня почти не было. Но я старалась. И тут у завода появился новый собственник Николай Захарович Локтев – местный олигарх. Он меня вызвал и сообщил, что газета ему нужна как собаке пятая нога, но он договорился, что передаст ее на баланс районной администрации. А меня он просит остаться редактором и даже будет платить мне лично, если я буду продолжать писать о его заводе как о современном предприятии, лидере строительной индустрии региона. Так я стала работать и на него, и на городскую администрацию. Больше, разумеется, на Николая Захаровича. Но денег все равно не хватало, работала одна я, а муж мой… Да и не было у меня нормального мужа. Уехал на Север за большим рублем, обещал нас с дочкой вызвать, но ни длинных рублей, ни вызовов мы не увидели. Алименты и те не платил. Мама помогала как могла, но у нее пенсия и вовсе копеечная была…

– Я все это уже слышала, – призналась кузина, – ты лучше про убийства девочек расскажи. Ведь убийца зашел сегодня в наш ресторан как к себе домой, и никто ему ничего не сказал. Ты что, с ним хорошо знакома была?

– С его мамой. Не то что дружила, но общалась с ней тесно. Она была в школе завучем и преподавала историю. И вела в моей газете постоянную рубрику, где рассказывала о прошлом нашего города, об истории каждого старинного здания и о людях, которые там жили. Очень интересные были материалы. Гонорарного фонда у меня не было, но она работала не за деньги, а за идею, как и в школе. Тогда ведь учителя совсем крохи получали, и многие из них ненавидели и свою работу, и школу, и всех своих учеников. У того же Леши Снегирева была классная руководительница, которая гнобила всех. Был у них в классе Ваня Жуков, который часто опаздывал, и каждый раз она спрашивала его: «Опять письмо дедушке отправлял? Не забыл написать „На деревню Константину Макаровичу“?» А дети злые и каждый раз хохотали. Кроме Леши Снегирева и третьего их друга – Васи Колобова. Над Колобовым она не издевалась, потому что у того папа был заместитель начальника РУВД по следствию, а потом и вовсе стал начальником районного управления. Вот Снегиреву доставалось, потому что злобной училке было плевать, кто у Лешки мама. Училка не ученику, а себе пыталась доказать, что она не тварь, а право имеет – хамить сыну завуча.

– Как-то ты уж очень издалека начала.

– Это очень важно, потому что, когда Лешу Снегирева стали подозревать в серийных убийствах, делом начал заниматься его друг Ваня Колобов, который к тому времени уже был в нашем РУВД старшим следователем, а его папа перебрался в областное управление на генеральскую должность. Но Ваню Колобка тут же отстранили от следствия: из Москвы примчалась бригада, потому что подобных случаев по стране оказалось достаточно много. Тогда тоже, как и сейчас, было лето, и вот на берегу лесного озера нашли труп истерзанной девушки. Хотя нет, тогда была весна, потому что возле озера находился летний лагерь, в который дети еще не въехали, а в корпусах шел ремонт. И вот один из рабочих обнаружил тело. А поскольку рабочие были мигрантами, то взяли их всех и на цугундер, как говорил наш дедушка, которого ты не помнишь. Начали узбеков трясти, но те ни в какую. А случай оказался уж очень похож на тот, что был за несколько лет перед тем в том самом овраге… Убитая девушка наша местная, из мастерской росписи изразцов после обжига, и кто-то видел, как она садилась на мотоцикл к парню в кожаной куртке и в мотоциклетном шлеме. А у нас половина мужиков – байкеры. Не у всех, конечно, «кавасаки» имеется, но «иж-планета» или «ява» почти у каждого. Хотя свидетель показал, что байк был, скорее всего, импортный. После убийства девушки из мастерской росписи весь город стоял на ушах, и тут вдруг еще новый случай. – Светлана вздохнула и продолжила: – И ведь напали не просто на какую-то там поскакушку с кирпичного завода, а на хорошую девочку. Ей было тогда пятнадцать, но выглядела лет на тринадцать – ножки тоненькие, как прутики, и голосок совсем уж детский. Нашли ее на карьере. У нас тут помимо упомянутого лесного озера старый карьер имеется, из которого с древних времен глину добывали. Кирпичи из нее делали. У нас тут хорошая кембрийская глина – совсем не жирная, без примесей, без включения известняков, из нее самые лучшие кирпичи получаются. Изразцы у нас всегда делали – едва ли не лучшие в России. За долгие годы выкопали такую яму, что получилось огромное озеро, очень глубокое… А вокруг теперь сосновый лес. И рыбы там много…

– Ты себя слышишь? – перебила ее сестра. – Я с тобой про кошмарные убийства, а ты про кирпичи и про какую-то рыбу.

– Так это я к тому, чтобы ты поняла, как тут все взаимосвязано.

– Да я давно уже поняла, что попала в фильм ужасов. Ты рассказывай давай.

– Так вот: девочку обнаружил рыболов. Уже стемнело, вечерняя зорька ушла, а вместе с ней и клев. Рыболов возвращался на своей «ниве» и увидел ее, то есть не увидел даже, а услышал, как она хрипит. Испугался сначала, хотел убежать, но все же пошел посмотреть и обнаружил девочку с перерезанным горлом. Схватил на руки, отнес в машину и в «скорую» позвонил.

– Так она жива осталась?

– Выжила, но у нее тоже повреждена трахея. Ее пытались опросить, но она молчит. То есть не молчит, а хрипит и в истерику впадает. Врачи определили, что она немного тронулась умом. Так что нельзя следователям с ней говорить на темы, которые вызывают у нее страшные воспоминания. Да и родители потом запретили ее допрашивать, потому что она начинала биться в истерике от воспоминания о пережитом ужасе. А семья у нее уважаемая: мама – начальник планового отдела на кирпичном заводе, отец в городской администрации – заместитель главы. Занимается земельными вопросами. То есть он не отец, а отчим, но такой заботливый – родных таких поискать надо. Когда отчим узнал, что с Настенькой случилось, чуть с ума не сошел: метался от ее постели в больнице до ГУВД, ко мне прибегал в редакцию: требовал поднять общественность. А потом еще и сюжет появился на центральном канале про глинского маньяка, на счету которого предположительно два десятка убитых девушек. А это неправда. Но все равно – такое тут началось! Тут же нашлись люди, которые утверждали, что лично видели, как девушек, на которых были совершены нападения, увозили на японском мотоцикле «кавасаки». Хотя во время допросов они не могли на картинках отличить «кавасаки» от «хонды» или «харлея». Но все равно менты посчитали, что это был «кавасаки». А таких в городе всего два: один у Кости Локтева, а второй у Леши Снегирева. Снегиреву вертолетчики подарили: он в Сирии отличился, прорвался со своей группой к сбитому летчику и спас его, когда уже тот решил себя подорвать гранатой, чтобы в плен не попасть. Вот за это все летчики эскадрильи скинулись и подогнали ему японский байк. А Локтеву папа подарил: я ведь говорила, что его отец – олигарх местный.

– И главарь преступного сообщества.

– Главарь как раз Костя. Сколотил из своих дружков-прихлебал бригаду. Оделись одинаково, чтобы было как в кино, и начали вымогать у предпринимателей деньги. Менты знали об этом, но не хотели ссориться с его отцом, у которого они с ладошки кормились. У нас тогда начальником ГУВД был полковник Тонкорунов, которого весь город называл Тупорыловым… Но это так, к слову… А Николай Захарович Локтев – мужик хороший, только вот сына своего избаловал в детстве, потому что он у него единственный, да и с женой у Николая Захаровича были проблемы. Но это к слову. Как бы то ни было, Костя Локтев оказался ни при чем, доказал, что ни он сам, ни его японский мотоцикл не причастны к убийствам. Он в тот день и в ту ночь находился вообще в другом городе и мотоциклом своим не пользовался. Правда, и Снегирев показал, что тоже не пользовался своим… Но люди-то видели его на мотоцикле. К тому, что у Снегирева с Локтевым были плохие отношения. Когда этот злосчастный календарик с девушками появился, не Лешка, а именно Локтев публично объявил, что перетрахает всех девчонок с января по декабрь. Снегирев, узнав об этом, с ним встретился, и была драка между ними… Леше очень нравилась Милана Шахова – «Мисс Май» – «Майская роза». Она в календаре демонстрировала белье розового цвета. Снегирев с Шаховой учились в одном классе, и у них был роман.

– Так Локтев сдержал свое обещание?

– Так никто не знает наверняка, но с некоторыми девочками он встречался. Говорили про Глашу Щукину, которая демонстрировала голубое белье и покрасила волосы в лазоревый цвет, с Коробкиной я сама их видела. Коробкина – это которая «Снежная королева». Говорили и про «Прекрасную креолку». Но после того, что с ней произошло, говорить перестали. Но это все сплетни были. А на Миле Шаховой он впоследствии женился. И до сих пор они вместе… А Снегирев в военном училище тогда был, прибыл на короткое время в отпуск на каникулы и уехал обратно. Только с Локтевым подрался и нос ему свернул. Если тебя эти интимные подробности интересует, можешь у моей буфетчицы Вали спросить, она там была «Звездной ночью» – в смысле «Мисс Сентябрь». Сейчас она, естественно, прибавила в весе, но тогда была одной из лучших в календаре. Спроси, поинтересуйся ненавязчиво, влезь в душу, может, она и скажет тебе то, чего я не знаю.

– А как ты это представляешь? Я подойду и спрошу: как ты тогда с Костей Локтевым, переспала или нет?

– Все равно с каким-нибудь подходцем поинтересуйся: ей сейчас терять нечего, и за свое место она держится. И потом, она – девушка откровенная, а я и не спрашивала, потому что и без того знаю, что от Локтева никто просто так не уходил. Только ты не сейчас, а в конце дня. Она у меня два через два работает. Завтра у нее выходной. Предложи ей чашечку кофе с рюмочкой ликера «Бейлис» – она его обожает. Ничего другого не пьет вовсе. Только смотри, чтобы рюмочку – не больше, а то…

В сумочке Светланы Петровны раздался сигнал мобильного телефона. Она достала аппарат и взглянула на экранчик. И тут же объяснила новой партнерше: