Kitabı oxu: «Вынужденный квест»

Глава 1

Я просто не мог поверить в то, что она так со мной поступила. Зная обо всех моих планах на эти новогодние каникулы, она взяла и разрушила их жестоко, вероломно, одним махом. Как может мать, любящая своего сына, сделать такое?

– Макс, ну не дуйся, – приветливо улыбнулась предательница с переднего сиденья.

Мы ехали уже целый час, но так и не выехали из Москвы из-за обычных вечерних пробок. Город в окне нашего седана ощетинился блеском фонарей и разноцветьем огоньков, но сегодня меня это всё только раздражало.

– Там даже интернета нет, мам! – Грубо ответил я матери и покосился на отца, с серьёзным видом крутящего руль.

– Как раз отдохнёшь от интернета, скоро совсем с ума сойдёшь с этими своими игрульками, – сурово буркнул он, бросив на меня свой фирменный взгляд в зеркало заднего вида.

Папа хоть и был программистом, моих увлечений компьютерными играми не разделял. Хотя, что может быть интереснее, чем строить новые города из блоков, проходить жуткие препятствия в подземельях или со всей скорости гнать на мотоцикле по району? В реальной жизни такого никогда не провернёшь: то нельзя, это нельзя, никакого тебе веселья. А вот в играх ты вообще можешь всё, что угодно, и быть кем угодно…

– Бабушка противная и меня реально ненавидит, – сказал я последнее, что пришло в голову, лишь бы посильнее разозлить родителей.

Я уже понял, что назад пути нет, и в этот раз мама с папой настроены решительно. Они собрали мне с собой «тот самый» огромный чемодан для путешествий, а это значит, что я на все десять дней остаюсь у бабки Оли в глухой деревне в Мордовии.

При мысли о бабке я непроизвольно вздрогнул. Вообще, обычно мы ездим к ней летом на пару дней, проведать, привезти из Москвы «гостинцы» – так мама называет вещи с Садовода, которыми снабжает свою мать. Продукты бабушка категорически не принимает, ведь в Москве всё «пластиковое, как солядол». О бабке нужно знать три главные вещи: она смешно окает и якает, готовит противную гречневую кашу и просто ненавидит детей. Я не помню ни разу, чтобы мы с ней нормально поговорили – она вечно поучает, а если с ней не соглашаешься – злится. Было бы логичнее, если бы она была мамой моего отца, ведь он тоже строгий и его невозможно развеселить, но как такая бабушка воспитала именно мою маму – загадка.

Мама у меня добрая, её легко разжалобить, рассказав какую-нибудь выдуманную историю. Когда она смотрит свои любимые турецкие сериалы с Серкан Болатом, то часто вскрикивает от возмущения или тихонько плачет, думая, что никто не видит. И вот мне очень интересно, как же она могла пойти на такое – отправить меня к бабке на все каникулы? Сто процентов это папина идея.

– Макс, не говори ерунды, бабушка Оля очень тебя любит, – ответила мама и погрозила мне пальцем, – помнишь, какие подарки она тебе присылает на день рождения?

– Ага, такое не забудешь.

Из последних даров бабки больше всего мне запомнился свитер, связанный из какой-то непонятной шерсти. Три часа носки – и я весь покрылся здоровенными пупырами и стал чесаться, как шелудивый пёс со двора. Даже в школе это заметили и начали надо мной смеяться, называя чесотошным – шестиклассники могут быть очень жестокими. Больше экспериментов с чудо-свитером я не проводил, запихнув его в глубь шкафа, а мама про него благополучно забыла, и Слава Богу.

Мы, наконец, выехали из города, и моему взгляду предстало огромное поле, заваленное снегом. Оно умиротворяюще поблёскивало в свете фар проезжающих мимо машин, меня постепенно разморило от тепла нашей печки и тихого мерного голоса матери, рассказывающего отцу очередную историю с работы, и я почувствовал, как проваливаюсь в мягкий сон.

Глава 2

– Похоже, придётся немного подзадержаться, – присвистнул отец, когда я вылез из машины прямо в здоровенный сугроб.

В ботинки тут же набился снег, заставив меня сморщится от тупой ноющей боли. Добро пожаловать, блин! Бабка что, совсем из дома не выходит? А может она…того?

Я вздрогнул от отвращения к себе поняв, что на какую-то долю секунды очень захотел, чтобы она «того», и мы с родителями поехали бы назад, в цивилизацию с вай-фаем, компьютером и доставкой пиццы, но тут же одёрнул себя. Нет, так нельзя, бабка, конечно, не сахар, но пусть живёт подольше.

Деревня Пелька¹ раскинулась на несколько длинных улиц в разные стороны. Выглянуло морозное яркое солнце, пригревая саманные и бревенчатые домишки, покосившиеся заборы и следы животных, затейливыми зигзагами проходящие почти по всем тропинкам. Вдруг я услышал громкий звук, от которого шерсть на руках встала дыбом.

– Разве петухи кричат зимой? – Повернулся папа к маме, с усердием протаптывая нам дорогу к бабкиному крыльцу.

– Конечно кричат, – улыбнулась мама, – только реже.

Я взял с заднего сиденья рюкзак и обречённо пошёл по отцовским следам. Мама, между тем, как-то расцвела, заулыбалась, расправила плечи и разрумянилась.

– Эх, хорошо дома! – Она потрепала меня по щеке и вдруг поцеловала прямо в шапку, – Максимка, не дуйся, на природе просто чудесно, тебе понравится!

– Ну конечно, – пробубнил я, всё ещё недовольный тем, что происходит.

– Вааай, идемевсь²! – Толстая, обитая каким-то тряпьём дверь расхлебянилась и из дома вместе с паром вывалилась бабушка Оля в чёрном цветастом халате и косынке, залихватски заправленной за уши, – чаво орёт с утра пораньше! Марина, дочка, приехала! Вааай, а я думаю, чего петух разорался! Давайте, быстрее заходите, всё тепло выстудится! Максимка, как вырос, нуцок³! Заходи давай, Марк уже тут, шашки разложил.

Вселенная для меня схлопнулась до маленьких сеней, в которых папа и мама возбуждённо болтали, скидывая верхнюю одежду и обстукивая обувь, забившуюся снегом. Для меня существовало только два слова: МАРК ЗДЕСЬ.

В этой жизни я искренне и неистово ненавидел только две вещи: уроки русского языка и своего двоюродного брата Марка Ларькина. Сложно себе представить более мерзкого персонажа – длинный, прыщавый, с торчащими в разные стороны каштановыми волосами Марк был на целый год старше, на десять сантиметров выше меня, да ещё и, к тому же, круглый отличник, о чём родители не забывали напоминать мне каждый раз, когда я приносил двойку или тройку. Значит они, зная, как я его терпеть не могу, сплавили меня на каникулы сюда, прямо в логово врага? Вернее, двух врагов…

– О, Максимка приехал, – ощерился Марк, когда из сеней я прошёл в сильно протопленную допотопной белённой печкой и пропахшую кислыми щами бабкину кухню, – а я вот раньше приехал, мы на Мазде.

Ну конечно, один раз Марк Ларькин ничем не похвалился и у него отвалился хвост.

– А мы и не торопились, – осклабился я в ответ, всем видом показывая, как я не рад его видеть, и, тем более, слышать, – привет.

– А Лена уже уехали? – Спросила мать у бабушки, торопливо взгромождавшей на плиту древний, как винда у Марка на компьютере, чайник в крупный красный цветок.

– Они почти сразу уехали, дочь, дёла какие-то у них, – проворчала бабушка, – конечно, дёла, до матери вот никому никаких дел нет.

– Пойду почищу снег, – резво схватил лопату папа, – может, что в магазине нужно, мам Оль?

– Ничаво не надо, Виталь, а снег да, почисть, а то до туалета не дойдёшь…

Я громко застонал и возвёл глаза к небесам. В этом Богом забытом месте нет даже тёплого унитаза, а я про свой вай-фай…

Глава 3

Родители не стали долго рассиживать: сославшись на важные дела в городе они оперативно собрались, снабдили бабку ценными указаниями на мой счёт, мама поцеловала меня в лоб и велела вести себя хорошо (прямо перед ухохатывающимся Марком, ну зачем она меня вечно позорит?), и вот я уже услышал, как наш седан, бодро взрыхлив деревенский снег, понёсся в сторону цивилизации, оставив меня в Пельке.

Я осторожно отодвинул штору, не менянную со времён создания компьютерного кода, и уставился в напрочь замёрзшее окно. Не видно ни-че-го, только ветвистые узоры по белоснежному блестящему полотну. В квартире теперь такого днём с огнём не сыщешь – двойные стеклопакеты так не промерзают, а максимум покрываются капельками, да и то, если они некачественные.

– Держи, – бабка протянула мне десятирублёвую монету.

Я долгим взглядом посмотрел на неё, силясь понять, чего бабушка от меня хочет. В магазин идти что ли? Да на такие деньги сейчас, наверное, и коробок спичек не купишь!

– Положи на печку, а как нагреется – поднеси к стеклу, будет тебе глазок, – покачала головой бабушка и усмехнулась, – ничего не смыслите вы в этой жизни, москвичи, всему вас учить надо.

Марк, что-то тщательно расписывавший в ежедневник, довольно хрюкнул.

Я погрел монетку на печи, потом взял её, перебрасывая из ладони в ладонь, как горячую картошку, и изо всех сил прижал к стеклу. Вокруг неё образовалась проталинка и капельки воды потекли по стеклу вниз, оставляя бороздки. Отняв монетку от стекла, я увидел, что в окне реально образовался глазок, через который я тут же узрел какую-то чудную старуху в огроменной белой шубе и пушистой шапке, уверенно шурующей к нашему дому.

– Баб Оль, там… – Невнятно пробормотал я, тыкая пальцем в глазок, но не успел договорить.

Дверь широко раскрылась и внутрь элегантно вкатилась та самая старуха.

– О, Пантелеевна, здравствуй! А я думаю, где тебя черти носят!

Бабка разулыбалась своим почти беззубым ртом, и встала с деревянного стула навстречу гостье.

Тем временем загадочная Пантелеевна привычным жестом повесила шубу на крючок, скинула со скрюченных ног угги и осталась в бежевом платье и белой пушистой шапке.

– Здхравствуй, Ольо патя⁴! Да я смотрю в окно – к тебе машины одна за другой едут, думаю, не преставилась ли подружка дней моих суровых, – улыбнулась в ответ белоснежной вставной челюстью Пантелеевна, нагло уселась за стол возле окна, схватила из тарелки печенье и жадно зажевала его.

– Ты знаешь, я человек воспитанный, только после тебя, – осклабилась бабушка, – постой хоть чаю плесну, как с голодного краю…

Марк снова хрюкнул со своего дивана, и старушки одновременно повернули на него голову.

– А это у тебя что за скубенты? – Поинтересовалась Пантелеевна, разглядывая нас, как насекомых из учебника по биологии, и бабка хлопнула себя по коленке.

– Вай, дырява голова, это нуцки мои, Ленкин Марк да Маринкин Максимка, на каникулы приехали. А это баба Вера Пантелеевна, соседка, – обратилась бабушка к нам, – наша местная модница.

– Очень приятно, – разулыбался Марк своей фирменной льстивой улыбкой, но Пантелеевну это не пробрало, в отличие от семиклассниц тринадцатой школы, и поэтому я сразу проникся к этой умеющей зреть в корень мудрой женщине мощной симпатией.

– На каникулы? – вскинула жирно обведенные чем-то брови баба Вера, – это с чего бы?

– Дёла какие-то, – бабушка поставила перед подругой дымящуюся кружку с цикорием, и та громко и с удовольствием отхлебнула из неё.

– Совсем эти москвичи обнаглели, уже и на Новый год детей ссылают, это надо! А вот в наше время…

Дальше последовал монолог о том, как испортилась современная молодёжь, а уж наше поколение так вообще хуже некуда, только и сидят в своих телефонах, и я перестал слушать. Взяв свой чемодан, я тихо вышел из кухни и поплёлся в сторону спальни, которую выделили конкретно мне.

Солнце яростно пробивалось через пыльную кружевную тюль. Ласковыми зайчиками оно перескакивало с деревянного скрипящего пола на резной коричневый шифоньер, с шифоньера на куцый красный палас на полу, с паласа на кровать, застеленную бархатным пледом с оленями, с кровати на взбитые, чудным способом сложенные подушки, покрытые прозрачной тканью, с подушек на коричневый ковёр на стене. Всё это богатство на следующие десять дней принадлежит мне и только мне.

Я сел на кровать и почувствовал, как с натужным скрипом прогнулись подо мной пружины. Всё в бабкином доме было странным, чужим и непривычным, и я в ужасе представил, как буду здесь спать целых десять ночей. Честно, я был готов начать ставить крестики в календаре, поскорее бы прошли эти дни.

Я вытащил телефон, попробовал подключиться к мобильному интернету, но всё было тщетно – на верхней строке мигала, то появляясь, то пропадая, издевательская буква Н. Да у нас, блин, в школьном туалете лучше ловит!

Мне до сих пор было непонятно, почему родители решили отправить меня в Пельку. В прошлом году мы ходили есть мороженое в ГУМ, потом катались на катке, смотрели салют и ели оливье под «Иронию судьбы», которую мама просто обожала. В позапрошлом году ходили в огромный торговый центр, где мы с другом разнесли половину детской комнаты, пока родители вместе со своими друзьями манерно ели роллы. И только в этом году я должен сидеть здесь, да ещё и с Марком.

Будто бы услышав мои мысли, двоюродный брат нагло зашёл в спальню и сел напротив меня в продавленное кресло, застеленное тёмно-зелёным пледом.

– Как дела? – Спросил он, так и не выпуская ежедневник из рук.

– Да нормально, – пространно ответил я, – сам как?

– Вообще отлично. Только на той неделе приехал с соревнований по каратэ, у меня зелёный пояс, между прочим.

– Поздравляю.

– А ты чем занимаешься? Так и играешь в свои игрульки в компе, как первоклашка?

– Да ты в моих «игрульках» в первую секунду рипнешься, никакое каратэ не поможет, – обиженно засопел я.

– Ну конечно, в игры играть любой дурак умеет, а вот единоборства – это для реальных пацанов!

Марк вскочил с кресла и встал в стойку, отчего я громко расхохотался. Он был похож на цаплю, которой прихватило спину.

– Чего смешного?

Он начал угрожающе двигаться ко мне, но тут в комнату зашла бабка

– Так, молодёжь, мы тут с Пантелеевной посовещались и решили сводить в вас в наш музей. Нечаво просто так штаны просиживать, хоть чаво-то новое про свою родину узнаете, тем более сегодня там день открытых двёрей.

– Музеееей… – Протянул Марк.

– Музей-музей, – поддакнула из-за бабкиной спины её подруга, – очень интересное место, между прочим, там столько стильных экспонатов…

Я вздохнул. Меньше всего на свете мне сейчас хотелось идти в деревенский музей, но делать было нечего. Мы уныло оделись и вышли на морозную деревенскую улицу.

– Ну и кафтан у тебя, Алексевна, – захихикала баба Вера, когда бабушка надела на себя какую-то странную куртку синего цвета.

– Чай Маринка привезла. С Москвы! – Бабушка подняла указательный палец вверх и одобрительно засмеялась, – не отставайте, нуцки, музей на другой улице, айдате, надо сходить, пока открыт.

Я натянул варежки покрепче и пошёл вслед за бабушками, которые оживлённо болтали.

Честно сказать, было в Пельке что-то такое, от чего мне стало как-то уютно внутри. То ли от чистого деревенского воздуха, то ли от вида домов, вдоль которых мы шли, то ли от запаха бань и чего-то копчёного мне вдруг стало очень хорошо на душе. Домики были очень ухоженными, кирпичные чередовались с деревянными со старинной резьбой, а некоторые были из самана – глины с сеном. Мне всегда было интересно, как можно жить в таком доме? Мама говорила, что в старые времена в саман добавлялся даже навоз! Отапливались они печкой, как у бабки, и внутри всегда было очень тепло. На улице Карла Маркса, которая была центральной в деревне, сгрудились несколько зданий: продуктовый магазин «Надежда», облезлая школа из белого, местами побитого кирпича, и сельсовет, над которым гордо реял мордовский флаг. Мама когда-то рассказывала, что белый цвет на нём символизирует мир, добро и любовь, тёмно-синий – землю, напоенную водой, свободу и величие, а розетка посередине – это символ солнца.

– Ну и кринжово тут, – выпустил струю морозного пара Марк.

Бабки одновременно остановились и уставились на брата, а я начал предвкушать бой. Давайте, родимые, покажите ему настоящий файтинг!

– Чаво? – Вскинула брови бабка, – это чаво ещё значит?

Марк смешался и принялся переминаться с ноги на ногу, явно не собиравшийся вступать в ссору с бабушкой, у которой ему предстоит жить ещё десять дней.

– Ну, кринжово, это, типа, красиво, только по-молодёжному.

– Ладно, хорош болтать, музей за сельсоветом, айдати, смотрите, сколько народу там сегодня.

Народу и вправду было много: прямо у деревянного здания музея курили двое каких-то мужиков, странный дед с рюкзаком прохаживался туда-сюда, что-то нашёптывая себе под нос, из самого музея вышла какая-то молодая женщина с длиннющей русой косой через плечо и в белом пуховике, поздоровалась с одним из мужиков, быстро спрятала лицо в шарф и посеменила в сторону домов.

– Стервятники, слетелись на бесплатное, – скривила накрашенные розовой перламутровой помадой губы Пантелеевна и обстучала ноги прямо у входа.

– Ну так и мы с тобой бёсплатно пришли, – глубокомысленно выдала бабка.

– Это другое, Алексевна! – Отмахнулась баба Вера, – у нас скубенты из Москвы, им надо!

Мы вошли внутрь. С правой стороны у прилавка со всякими мордовскими поделками сидела женщина за тридцать и выдавала всем заходящим бахилы.

– Елена Петровна, здравствуй, – обратилась к ней бабка, – я тут нуцков привёла, посмотреть, чего здесь есть, а то москвичи совсем родную землю не знают!

Женщина посмотрела на нас внимательными чёрными глазками и протянула пару бахил. Марк сразу же уселся на свободную скамейку и принялся натягивать голубые пакеты на свои здоровенные, как у орка, ножищи, а я встал в нерешительности, раздумывая куда бы притулиться.

– Чего, блин, встал на дороге?

Я почувствовал лёгкий толчок в плечо и в недоумении уставился на пухлого паренька, агрессивно двигавшего челюстью. Он был моим ровесником, но очень уступал в росте и превосходил вширь. За его спиной стояла одетая в комбинезон девочка лет одиннадцати, всё её лицо было усыпано веснушками, в цвет рыжим волосам.

– А чего это на дороге? Здесь место для переобувания! – Я решил пойти в наступление, ведь падать в грязь лицом перед девчонкой совсем не хотелось.

– Чего, умный такой, да? – Он подошёл ко мне ближе, – откуда приехал, Саранский что ли?

– Петь, перестань, – дёрнула его за руку девочка, – пойдём домой, мама просила за хлебом зайти.

Тот ещё секунду смотрел на меня с лютой ненавистью, а потом отвернулся и пошёл вслед за девочкой, которая, видимо, была его сестрой.

– Местные, – сказал Марк, когда мы пошли вслед за бабушками по выставочным залам, – в деревнях они всегда такие дикие.

– Ясное дело, если жить без интернета и компьютера, а в туалет ходить на улицу – можно и совсем одичать, – ответил я.

Выставка не вызвала во мне никаких особых эмоций: национальные мордовские костюмы, которые приводили в экстаз Веру Пантелеевну, меня совсем не трогали, как и зал со старыми дырявыми казанками и монетами, в зале с выставкой прядильных конструкций мы с Марком только посмеялись над манекенами детей, а картины мордовских художников, которые были реально крутыми, мы разглядывали с деланным равнодушием.

– Ну ничаво, сейчас будет самое интересное, – пообещала бабка, когда мы вошли в последний зал.

– Охренеть! – Не выдержал эмоций я, и тут же получил от бабушки жирную затрещину.

В середине маленького зала, выкрашенного в белые оттенки, стояла высокая витрина, освещённая с двух сторон, а в глубине её блестел огромный золотой кубок, усеянный розовыми, красными и зелёными драгоценными камнями.

– Да, красиво. Интересно, сколько стоит, – присвистнул Марк, что-то чёркая в ежедневник, который каким-то Макаром умудрился протащить с собой даже в музей.

– Сколько стоит, сколько стоит, он бесценный, парень, – ответил брату проходивший рядом мужчина лет тридцати, один из тех, что недавно потягивал сигаретку у входа, – это кубок времён татаро-монгольского нашествия. Вы, шкеты, знали о том, как инязор⁵ Пургаз воевал с игом? Мы, эрзяне, жиль вдоль лесов, и сопротивлялись нашествию изо всех сил. Не было у мордвы ни особого оружия, ни доспехов, но было желание бороться за свою родину до последней капли крови…

Я заворожённо слушал вспотевшего и раскрасневшегося мужика, буквально представляя себе этот бой перед глазами. Наверное, это было как в моей любимой сетевой игре с орками и эльфами: мордва, как эльфы, бились с противными орками-врагами, пытавшимися прорваться через оборону и уничтожить наши поселения…

– Эрзянский край идеально подходил для партизанских боёв: овраги, лес, да болота, куда монгольской коннице пройти. Так и оставили супостаты эрзян в покое, не пришлось платить дань. А кубок этот, поговаривают, принадлежал самому главному прихвостню Батыя, сложившему голову в эрзянских лесах…

– Ну ни фига себе! – Пробормотал Марк, и тоже выхватил от бабушки затрещину.

– Вот вам и не интересно, – философски заключила Пантелеевна, – видите, сколько всего прошло мимо вас, москвичи. Ничему вас родители не учат, знай себе сплавляют к бабушкам на все каникулы – и дело с концом.

Не обращая внимания на эту пустую болтовню, я не отрываясь смотрел на кубок в витрине, а в моём воображении разворачивались мощные бои.

– Пойдём, нуцок, – ткнула меня под бок бабка, – нагляделся уже.

Я послушно пошёл вслед за своими, всё ещё фантазируя про эрзянских воинов, храбро защищавших свою родину. Сколько же лет этому кубку…

– Спасибо, Елена Петровна, ничаво нам не надо, – отмахнулась бабушка от гардеробщицы, предложившей купить что-то из мордовских сувениров, – может зайдём ишшо перед уездом, тогда возьмём.

На улице успело стемнеть, зажглись редкие фонари, с трудом освещая испещрённые следами тропинки, пошёл жидкий снежок. Один день в Пельке почти закончился.