Kitabı oxu: «Мэри Мари»

© Перевод. И. Нечаева, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

* * *

Моей подруге

Элизабет С. Боуэн

Предисловие, в котором кое-что объясняется

Отец зовет меня Мэри. Мама зовет меня Мари. Все остальные зовут меня Мэри Мари. Моя фамилия – Андерсон. Мне тринадцать лет, и я – сущее противоречие и всегда иду против течения. По крайней мере, Сара говорит, что я такая. (Сара – моя старая нянька.) Она говорит, что где-то читала, что дети непохожих друг на друга людей всегда представляют собой противоречие и идут против течения. Мои отец и мама совсем друг на друга не похожи, а я – дети, то есть их ребенок. Вот такая я. А теперь я стану еще противоречивее, потому что половину времени буду жить с мамой, а другую половину – с отцом. Мама уедет жить в Бостон, а отец останется здесь. Развод, сами понимаете.

Я ужасно волнуюсь из-за этого. Ни у кого из знакомых девочек в семье не бывало разводов, а мне всегда нравилось быть не такой, как все. Кроме того, это должно быть ужасно интересно, гораздо интереснее, чем просто жить вместе с отцом и мамой в одном доме – особенно если он чем-то похож на мой дом, где живут мои отец и мама!

Вот почему я решила написать об этом книгу – это будет самая настоящая книга, только мне придется называть ее дневником из-за отца, сами понимаете. Представляете, как будет здорово, когда мне не придется думать, что скажет отец? Конечно же, я не буду этого делать в те шесть месяцев, что буду жить с мамой в Бостоне. Но боже мой! Мне также предстоит прожить шесть месяцев с ним, но я справлюсь. Возможно, мне даже понравится. Во всяком случае, все будет по-другому. А это уже кое-что.

Ну а насчет того, чтобы написать книгу. Как я уже начала говорить, он не позволил бы мне. Я знаю, что не позволил бы. Он говорит, что романы – это пустая трата времени, если не абсолютное зло. Но вот дневник… О, он обожает дневники! Он сам ведет и сказал, что для меня будет полезно и поучительно записывать погоду и список дел на день. Приучит меня к дисциплине. Погода и список дел, представляете! Прекрасное чтение! Вот например:

«Утром светило солнце. Я встала, позавтракала, пошла в школу, вернулась домой, пообедала, час играла у Кэрри Хейвуд, час играла на пианино, еще час делала уроки. Поговорила с мамой в ее комнате о закате и снеге на деревьях. Съела свой ужин. Отец в библиотеке объяснил мне, как не быть легкомысленной и несерьезной. (Он имел в виду, «как твоя мать», только не сказал этого вслух. Необязательно говорить некоторые вещи прямо и открыто, сами понимаете.) Потом я пошла спать».

* * *

Представляете себе такой роман?! Такого я писать не стану. Но я буду называть его дневником. Да, я буду называть его дневником, пока не придет время его напечатать. Тогда я дам ему настоящее имя – роман.

И я скажу издателю, что оставляю ему возможность проследить за правописанием и поставить все эти утомительные запятые, точки и вопросительные знаки, из-за которых все поднимают столько шума. Если я пишу сюжет, нельзя ожидать, что я буду утруждать себя постоянными проверками, как пишутся слова, или постоянно суетиться, расставляя маленькие глупые точки и тире.

Как будто кому-нибудь, кто заинтересовался сюжетом, есть до этого дело! Сюжет – это главное!

Я люблю рассказы. Я придумала много рассказов для девочек – коротеньких, конечно, не таких длинных, как этот роман. Это так захватывающе – жить в сюжете, а не читать его. Правда, при этом нельзя заглянуть в конец и посмотреть, что будет дальше. Это мне не нравится. Хотя, может быть, это еще более захватывающе – не знать, что ждет впереди.

Мне больше всего нравятся истории про любовь. У отца в библиотеке много книг, очень много, и я прочитала целую кучу, даже старые глупые истории и биографии. Мне приходилось читать их, когда больше было нечего. Но вот любовных романов у него мало. У мамы, правда, есть несколько, и они чудесные, есть еще несколько сборников стихов на маленькой полке в ее комнате. Но я их все прочитала давным-давно.

Поэтому я так взволнована из-за этой новой истории – той, в которой я живу. Конечно, это будет история любви. Моя история любви начнется через два или три года, когда я вырасту, а пока я жду, можно рассказать историю отца и мамы.

Няня Сара сказала, что, когда ты разводишься, снова становишься свободным, как и до свадьбы, и что иногда разведенные женятся снова. Это сразу же заставило меня задуматься: а что, если отец или мама либо они оба снова женятся? И я смогу все это увидеть – и ухаживания, и остальное!

Разве это не будет настоящий роман? Как по мне – да!

И только подумайте, как бы мне завидовали все девочки, которые просто живут обычной жизнью, где отцы и матери уже женаты и живут вместе и ничего интересного не предвидится. Если разобраться, не так уж много девочек получают шанс, который выпал мне.

Вот почему я решила написать об этом книгу. Я знаю, что еще молода: мне всего тринадцать. Но я чувствую себя ужасно старой, а вы знаете, что женщине столько лет, на сколько она себя чувствует. Кроме того, няня Сара говорит, что я очень взрослая для своего возраста и что это неудивительно, ведь я прожила такую жизнь.

Может, это и так. Ведь, конечно, жизнь с отцом и матерью, которые готовятся развестись, – это совсем не то, что родители, которые живут долго и счастливо. Няня Сара говорит, что это позор и несчастье и что всегда при этом страдают дети. Но я не страдаю – ни капельки. Я даже получаю удовольствие. Это так волнующе.

Конечно, если бы я потеряла одного из них, все было бы по-другому. Но этого не случится, потому что шесть месяцев я буду жить с мамой, а потом с отцом.

Так что у меня по-прежнему есть они оба. И на самом деле, если разобраться, я бы и сама хотела, чтобы они жили отдельно. По отдельности они хорошие. Вроде этого… как он называется… зейдлицкого порошка¹, или как-то так. В общем, это такой порошок, который вы размешиваете в двух стаканах и который выглядит как вода, пока вы не сольете оба стакана вместе. А потом, господи! Он начинает шипеть и плескаться. Так вот, так и случилось с отцом и мамой. Я знаю, что будет гораздо легче, если их разделить.

Пока что я могу быть шесть месяцев Мэри, потом шесть месяцев – Мари и не пытаться быть ими обеими сразу, с перерывами всего в пять минут.

И я думаю, что буду любить и отца, и маму сильнее. Конечно, я люблю маму, и я знаю, что просто обожала бы отца, если бы он позволил мне – он такой высокий, красивый и роскошный – на публике. Все девочки просто без ума от него. И я тоже. Только дома… Ну, это так трудно – всегда быть Мэри. Понимаете, он назвал меня Мэри…

Но я не должна рассказывать об этом здесь. Это уже часть истории, а я пока пишу только предисловие. Я собираюсь начать завтра – сам роман, первую главу. Но я не должна говорить «глава». В дневниках нет глав, а это ведь дневник. Я не должна забывать, что это дневник. Но я могу написать главу, потому что потом это будет роман – когда он перестанет быть дневником.

Глава I, в которой описывается мое рождение

Солнце медленно садилось на западе, и последние золотистые лучи озаряли мрачную старую комнату.

Так нужно было бы начать роман, и мне хотелось это сделать, но я не могу. Ведь начинать нужно с моего рождения, а няня Сара говорит, что никакого солнца тогда не было. Стояла ночь, и даже звезд не было. Она точно помнит про звезды, потому что отец ушел в обсерваторию и его нельзя было беспокоить. (Мы никогда не беспокоим отца, когда он там, сами понимаете.) И поэтому он до самого утра не знал, что у него родилась дочь, пока не вышел к завтраку. Он и к нему опоздал, потому что задержался, записывая что-то про какое-то зазвездие, о котором выяснил ночью.

Он всегда обнаруживает что-то важное об этих старых звездах именно тогда, когда мы хотим, чтобы он обратил внимание на что-то другое. А, совсем забыла: я знаю, что надо говорить «созвездие», а не «зазвездие», но в детстве я говорила так. Мама сказала, что это хорошее название для них, потому что ей они всю жизнь зазвездили. Правда, потом сразу же сказала, что ничего такого не имела в виду и чтобы я все забыла. Мама постоянно так делает.

Так вот, как я уже говорила, отец узнал, что у него родилась дочь, только после завтрака. (Мы никогда не рассказываем ему ничего, что может его нервировать, перед едой.) А тут ему сказала няня.

Я спросила, что он ответил, и няня рассмеялась и забавно пожала плечами.

– Что же он ответил? – переспросила она. – Он нахмурился, очень сильно удивился и буркнул: «Ну и ну, черт возьми! Да, конечно».

Потом отец зашел ко мне.

Я, конечно, не знаю, что он обо мне подумал, но, судя по тому, что говорит няня, я ему не очень понравилась. Конечно, я была очень-очень маленькая, и я в жизни не видела ни одного младенца, который был бы хорош собой или выглядел бы так, как будто имеет какую-то ценность. Так что, наверное, его нельзя было винить.

Няня говорит, что он посмотрел на меня, снова пробормотал: «Черт возьми!» – и казался очень заинтересованным, пока меня не начали совать ему в руки. Тогда он вскинул обе руки, отступил и воскликнул: «Ну уж нет!» Он выразил надежду, что мама чувствует себя хорошо, а затем со всей доступной ему скоростью вышел из комнаты. Няня говорит, что на этом все и закончилось и он еще какое-то время не обращал на меня внимания.

Его гораздо больше интересовала новая звезда, чем новая дочь. Мы обе появились в одну ночь, и звезда была куда важнее меня. Таков мой отец. И это одна из тех вещей, которые, как мне кажется, сильно беспокоят маму. Я слышала, как однажды она сказала отцу, что не понимает, зачем так суетиться из-за одной-двух звезд, если их на небе целая тысяча. И я тоже не понимаю.

Но отец только застонал, покачал головой, воздел руки и выглядел уставшим. И ничего не сказал. Он часто так делает. Но этого вполне достаточно. Этого достаточно, чтобы почувствовать себя маленькой, никчемной и незначительной, как будто ты зеленая гусеничка, ползущая по земле. Вы когда-нибудь чувствовали себя зеленой гусеничкой? Это не слишком приятно.

А теперь об имени. Конечно, они должны были обсудить, как меня назвать, и няня говорит, что они много спорили, но никак не могли прийти к согласию. Няня говорит, что тогда впервые стало ясно, насколько по-разному они мыслят.

Мать хотела назвать меня Виолой, в честь своей матери, а отец – Эбигейл Джейн, в честь своей; и ни один из них не хотел уступать другому. Мама в те дни болела, нервничала и много плакала. Она постоянно говорила, что если кто-то воображает, что сможет назвать ее дорогую малышку ужасным именем Эбигейл Джейн, то он сильно ошибается; что она никогда не даст на это своего согласия. Никогда. А отец в своей холодной, строгой манере отвечал: «Хорошо, но и я не дам согласия на то, чтобы мою дочь назвали нелепым именем Виола. Ребенок – человеческое существо, а не скрипка в оркестре!»

И так продолжалось, говорила няня, пока все окончательно не сошли с ума. Потом кто-то предложил имя Мэри. И отец сказал, что очень хорошо, они могут называть меня Мэри; а мама сказала, что, конечно, она согласна на Мэри, только пусть произносится Мари. Так и порешили. Отец назвал меня Мэри, а мама – Мари. И сразу же все остальные стали называть меня Мэри Мари. И с тех пор так и повелось.

Конечно, если задуматься, это странно и забавно, хотя, естественно, я об этом никогда не задумывалась, а просто росла с этим именем, пока вдруг мне не пришло в голову, что ни у одной другой девочки нет двух имен – одно для отца и другое для матери. Тогда я стала замечать и другие странности. Другие родители не жили в разных комнатах в противоположных концах дома. Казалось, что они любят друг друга, разговаривают, у них есть общие шутки, смеются и смотрят друг на друга горящими глазами. У большинства из моих подруг так и было.

И если один хотел пойти на прогулку или вечеринку либо поиграть в какую-нибудь игру, то другой не принимал усталый и скучающий вид и не говорил: «Как тебе угодно». Я никогда не видела, чтобы отцы и матери других девочек поступали подобным образом; а я видела довольно много семей, потому что часто бываю в гостях у других девочек. Понимаете, я не часто сижу дома, только если меня вынуждают. У нас нет круглого стола с красной скатертью и лампой, вокруг которого могли бы играть дети, за которым мог бы читать отец и рукодельничать мама. В домах, где есть такие столы, куда веселее.

Няня говорит, что моим родителям вовсе не стоило жениться. Однажды я услышала, как она сказала это нашей Бриджет. При первой же возможности я спросила, что она имела в виду.

– Ох, ты все слышала? – сказала она, быстро оглянувшись, как она всегда делает, когда говорит о родителях. – Вот уж верно, даже у стен уши есть.

У стен! Как будто я ничего не понимаю. Я же не ребенок, чтобы скрывать от меня все важное. Я сообщила ей об этом очень вежливо, но твердо и с достоинством. Я заставила ее рассказать мне, что она имела в виду и много чего еще. Понимаете, я тогда только решила написать книгу, поэтому мне хотелось узнать все. О книге я ей, конечно, не говорила. Я знаю слишком много, чтобы раскрывать секреты няне Саре! Но я открыто продемонстрировала волнение и интерес. Увидев, с какой радостью я слушаю, она рассказала очень много. Кажется, ей самой понравилось.

Понимаете, няня уже жила в доме, когда мама приехала сюда невестой, так что она все знает. Когда-то давно она нянчила моего отца, а потом осталась ухаживать за его матерью, бабушкой Андерсон, которая долгое время болела и умерла только после моего рождения.

Потом она заботилась обо мне. Так что няня Сара всегда жила в нашей семье, почти всю свою жизнь. Сейчас ей ужасно много лет – почти шестьдесят.

Сначала я узнала, как они поженились (я про маму с папой). Няня говорит, что не понимает, как им это удалось, ведь они такие разные!

Вышло так.

Отец приехал в Бостон на большую конференцию, где собрались астрономы со всего мира и устраивались всякие банкеты и приемы, куда приходили прекрасные дамы в красивых вечерних платьях, среди них и оказалась мама. («Ее отец тоже был астрономом», – пояснила няня.) Конференция продлилась четыре дня, и няня сказала, что за это время отец часто говорил с мамой. Как бы то ни было, потом его пригласили к ним домой, и он остался еще на четыре дня. А потом бабушка Андерсон получила телеграмму о том, что сын собирается жениться на мисс Мэдж Десмонд, поэтому просит прислать ему кое-какие вещи, потому что он отправляется в свадебное путешествие и привезет свою жену домой примерно через месяц.

Вот так внезапно это произошло! Все очень удивились! Няня говорит, что гром среди ясного неба не так бы сильно их поразил. Отцу в то время было почти тридцать лет, и он никогда не интересовался девушками и не уделял им ни малейшего внимания. Поэтому все решили, что он безнадежный холостяк и никогда не женится. Он уже тогда много времени уделял своим звездам и начал приобретать известность, потому что открыл комету. Отец был профессором в нашем колледже, где ректором был дедушка, который умер за несколько месяцев до этого, и няня сказала, что, возможно, это одна из причин, почему отец попал в «матримониальные сети». (Это ее слова, не мои. Разве же моя мама похожа на сеть? Но няня никогда ее не любила.) Папа просто боготворил своего отца, они много времени проводили вместе – бабушка часто болела, – поэтому, когда дед умер, мой отец остался совсем один, и это одна из причин, почему домашние так хотели, чтобы он поехал на конференцию в Бостон. Они думали, что это отвлечет его от разных мыслей, сказала няня, но никогда не думали о том, что отец найдет там жену!

Няня говорит, неудивительно, что он женился так быстро. Ведь если мой отец что-нибудь хочет, то получает это, причем незамедлительно. Он никогда не желает ждать ни минуты. Поэтому, когда он нашел девушку, которая ему понравилась, то сразу взял ее в жены. Раньше он просто не встречал девушек, которые могли ему понравиться. Теперь отец нашел такую, и няне ничего не оставалось делать, кроме как готовиться к встрече с ней.

На свадьбу никто не приехал. Бабушка Андерсон болела, так что, конечно, не могла поехать, дедушка умер, так что, конечно, тоже не мог поехать, у отца не было много братьев и сестер, только тетя Джейн из Сент-Пола, но она была так зла, что не захотела приехать. Так что никто не видел невесту, пока отец не привез ее домой.

Няня сказала, что они гадали и гадали, какая женщина сумела его пленить. (Я сказала ей, что не хочу, чтобы она говорила о моей маме как об охотнике, но няня только усмехнулась и сказала, что в некоторых случаях это бывает именно так.) Подумать только!

Весь город переполошился, и няня Сара слышала очень много сплетен. Некоторые считали, что невеста тоже астроном. Кто-то говорил, что она очень богата и, возможно, знаменита. Все до единого утверждали, что она должна быть очень знающей, удивительно мудрой и интеллектуальной; говорили, что она, вероятно, высокая, носит очки и ей лет тридцать, не меньше.

Но никто и близко не предполагал, какой она была на самом деле.

Няня Сара сказала, что никогда не забудет тот вечер и то, как все были потрясены, увидев мою маму – маленькую стройную восемнадцатилетнюю девушку со светлыми вьющимися волосами и смеющимися глазами. (Это уж точно. Я обожаю мамины глаза, они искрятся и переливаются, особенно когда мы вместе гуляем по лесу.) Няня сказала, что мама была так взволнована в день своего приезда, смеялась, танцевала и радостно вскрикивала. (Вот это я не могу себе представить. Сейчас мама двигается очень тихо и быстро устает.) Но тогда она не уставала, сказала няня. Ни капельки.

– А как вел себя отец? – спросила я. – Разве он не был недоволен, возмущен, шокирован и все такое?

Няня пожала плечами и подняла брови – так она делает, когда чувствует себя умнее всех. Затем она сказала:

– Как себя вел? А как себя ведет любой старый дурень… Прошу прощения, мисс Мэри Мари, я не хотела тебя обидеть… Как ведет себя мужчина, который купился на симпатичное личико и которого девчонка-болтушка лишила всякого разума? Он был словно околдован. Если не водил ее куда-то, то ходил за ней по дому, как собака, почти не отрывал от нее глаз, а если и смотрел на нас, то в его взгляде читалось: «Ну разве она не очаровательна?»

– Мой отец? – задохнулась я. (Видите ли, я просто не могла поверить своим ушам. И вы бы тоже не поверили, если бы знали отца.) – Я никогда не видела, чтобы он так себя вел!

– Это уж точно, – рассмеялась няня Сара, пожав плечами, – и никто больше не видел.

– И сколько времени это продлилось?

– Месяц, недель шесть. Потом наступил сентябрь, начались занятия в колледже, и твоему отцу пришлось вернуться к преподаванию. Тогда все изменилось.

– Прямо тогда? Ты все видела?

Няня Сара снова пожала плечами.

– Ох, сколько же вопросов ты задаешь, деточка, – вздохнула она.

Но она не сердилась, потому что не так она себя ведет, когда я спрашиваю, почему она может вынуть у себя зубы и снять с головы большую часть волос, а я нет. (Как будто я не знаю! За кого она меня принимает – за ребенка?) Она даже не выглядела недовольной: няня Сара любит поговорить. (Как будто я этого тоже не знаю!) Она просто бросила быстрый взгляд через плечо и довольно откинулась на спинку стула. Я поняла, что сейчас услышу всю историю и во всем разберусь. Я собираюсь пересказать ее своими словами, насколько ее запомнила. С учетом грамматических ошибок и всего такого. Только, пожалуйста, не забывайте, что это не мои ошибки, а нянины. Я думаю, что мне лучше начать новую главу. Эта уже вышла длиной в ярд. Как писатели понимают, когда начинать и заканчивать главы? Кажется, написать книгу… то есть вести дневник, будет нелегко. Но мне нравится! И это настоящая история, а не выдуманная, какие я рассказываю девочкам в школе.