Kitabı oxu: «Текила с кровью»

Глава 1

Смерть – лучший пиар-менеджер

С пыльно-голубой обложки на меня смотрит темноволосая девушка в венке из листьев и мелких белых цветов. Левый уголок ее губ едва заметно искажен, и кажется, что она сейчас засмеется. Нет, скорее заплачет. Моя любимая обложка, лучшая из всех, что были у моих книг. От художника, чьими работами я вдохновлялась во время написания этой истории… Что же ты наделала? Что же мы наделали?

Девушка продолжает вглядываться мне в душу прозрачно-голубыми глазами. Она не понимает, как так могло получиться.

Я тоже не понимаю.

Светлая сказка про поиск своего места в мире и великую любовь. Почему сейчас на этой обложке не стирающиеся пятна крови? Почему ее обрез тоже пропитан кровью, и так сильно, что намертво слиплись страницы? Красные разводы напоминают то ли волны реки, то ли облетевшие ветви деревьев – сразу и не определишь. Красиво и загадочно, сейчас такое любят.

“Красиво?!” – Я резко откладываю книгу и поднимаю глаза.

Олег Максимович смотрит на меня с сочувствием, кивает, потом наклоняется, не спуская с меня внимательного взгляда, берет книгу со стола и тянется к сейфу. Далеко, не дотянуться. Он еще какое-то время с подозрением косится на меня, потом встает, огибает стул и открывает металлический шкафчик в углу комнаты.

– Остальные показать?

Я пожимаю плечами, мол, мне все равно, потом спохватываюсь, что мой жест может быть истолкован неправильно, облизываю губы, но так и не нахожусь, что ему ответить. Что изменится, если я не увижу еще две книги с кровавым обрезом? Возможно, меня будет глодать любопытство, хотя какое там, не до любопытства сейчас.

Что изменится, если я их увижу?

Закрываю глаза и представляю нежную обложку с осенними листьями, по которым вместе с лаковой дождинкой, так алмазно поблескивающей, если чуть наклонить книгу на солнце, стекает красная капля.

Может быть, я сойду с ума. Тогда мне не придется верить в реальность происходящего. Правда, и книги писать я тогда, наверное, тоже не смогу.

Решительно мотаю головой. Потом снова спохватываюсь, смотрю на Олега Максимовича, на сейф, на свои руки. Маникюр на них такой же красный, как кровь на обложке. Кровь с золотыми блестками.

“Лучше бы сделала “Императрицу”. Она и блестит лучше, и кровь не напоминает”, – проносится в голове дикая мысль.

Быстро разворачиваю руки ладонями к себе, но ногти слишком длинные – с этой стороны тоже видно, что они красные.

– Ольга Александровна.

“Нет, я же выбирала цвет так, чтобы он не напоминал кровь. Вон тот другой – да, прям сильно, а этот совсем нет, он светлее, тон другой”.

– Ольга Александровна!

“А если на солнце, то вообще не похож. Да и не бывает кровь с блестками”.

– Оль…

Вздрагиваю, когда на мои руки ложится тень с солнечными бликами, поднимаю глаза. Олег Максимович уже не у сейфа, он протягивает мне стакан воды. Молча киваю, беру стакан и делаю большой глоток. Ледяная вода шокирует, сковывает горло, на глазах выступаю слезы. Но зато мысли наконец оставляют в покое неудачный маникюр и возвращаются к “здесь и сейчас”.

Допрос у Олега Максимовича был уже третьим за последние пару дней. Собственно, это был даже не допрос, а разговор следователя с коллегой, которая уже несколько раз помогала ему раскрывать непростые дела. Нет, не так. Не то чтобы я прям специально кому-то помогала, судебному эксперту так нельзя, просто выполняла свою работу: проводила независимые экспертизы. И результаты этих экспертиз оказывались полезны подполковнику Олегу Максимовичу Князеву.

Четыре года назад я, окончательно выгорев и разочаровавшись в людях, оставила экспертную деятельность, перебросив всю работу на плечи своей студентки Настеньки. Но совсем уйти из экспертизы не удалось: я продолжала курировать Настеньку, преподавать лингвистическую экспертизу в универе и время от времени все равно ковыряла тексты по просьбе постоянных клиентов, в том числе и для Следственного комитета области, которым и руководил подполковник Князев.

Когда ему на стол положили результаты двух моих допросов, он позвонил мне, извинился за действия подчиненных и вежливо попросил подъехать к нему. И только тогда я поняла, как связаны все те люди, фотографии которых мне показывали до этого, и в чем, собственно дело.

А дело было настолько пугающее и неожиданное, что я впала в ступор и какое-то время разглядывала свою книгу с кровавыми пятнами на обложке, а потом – свои вовсе не кровавого, но красного цвета ногти.

– Полегчало?

Я неуверенно передернула плечами. Отчего тут могло полегчать? Какой-то псих убивает людей и вкладывает им в руки мои книги. Князев серьезно думал, что мне полегчает, когда я это узнаю?

– Оль, я понимаю, что все это неприятно, – Олег Максимович уже вернулся на свой скрипучий старый стул. – Но постарайся сейчас абстрагироваться. Ты мне нужна как эксперт.

– Спасибо, что не как подозреваемый, – вырывается у меня нервный смешок.

– Твое алиби мы проверили, – серьезно кивает Князев. – К тому же, моя дочь была на тех твоих выступлениях. И в баре. Ну, афтепати, или как вы это называете.

Да, после той презентации, которую мне организовал муж в культурном центре, мы действительно пошли с друзьями в бар. Никого левого там не было и быть не могло – это маленький ролевой бар, что называется, “для своих”. И в тот вечер нас там было пятеро: мы с мужем, Клык, Зураб и Птица. Нет, конечно, еще пара барменов, но из девушек точно были только я и Птица.

– Птица, Птица, – улыбается моим мыслям Князь.

Интересно, что Птицу я знаю уже лет пятнадцать – с первого курса, когда меня затянуло ролево-танцевальное сообщество. И около десяти лет знаю Олега Максимовича. Кто бы мог подумать, что она его дочь? Как ее зовут-то хоть? Кажется, Катя. Значит, Екатерина Олеговна. Все-таки ролевое сообщество чудное – можно двадцать лет знать человека, вместе бегать в занавесках по лесам, лупить друг друга текстолитовыми мечами, танцевать на балах и вечеринках и так и не узнать его настоящее имя и род занятий. Я знала что Лом – мент, а Кол – из наркоконтроля, но Птица…

– На, взгляни. – Олег Максимович открывает белую картонную папку с завязками, листает, наконец вытряхивает из мультифоры и протягивает мне три запаянных в полиэтилен чека.

Три тонкие глянцевые листочка ложатся передо мной на стол и притягивают взгляд. Нет, это не чеки. Бумага для карманного принтера – на прошлый день рождения приятельница из писательских кругов подарила мне маленький, сантиметров десять в длину, принтер для телефона и рулончик бумаги, напоминающей чековую ленту. А еще я пару раз ловила с такими листочками студентов на экзамене.

– Знаешь, что это? – Князев смотрит на меня все еще с беспокойством, но я уже взяла себя в руки: передо мной текст, который нужно прочитать и проанализировать, это успокаивает.

Я осторожно рассматриваю первый листок.

“Ты сказал, посредственная книга, не достойная внимания. Ты не прав. Это твоя жизнь посредственная. Не достойная внимания”.

Стиль рубленый, нет союзов. Парцелляция… Слишком мало слов, чтобы сказать, что-то определенное. Беру следующий.

“Тебе не понравился язык. Слишком сложный, сказал ты. Нет. Это мир слишком сложный для тебя. Прощай”.

Снова парцелляция и бессоюзие. И еще прямая речь оформлена неправильно. Но так мало текста! Беру третий листок, но и на нем три полусмазанные строчки. Все та же парцелляция, то же отсутствие союзов и короткие предложения. Отлично – три идентификационных признака из пары сотен необходимых для установления авторства у нас есть! Но этого не просто мало – этого ничтожно мало. Кроме того, тот, кто писал эти тексты, мог нарочно изменить свой стиль – на таком объеме ты можешь изменить текст до неузнаваемости, и никто не догадается. Но вот это “Мир слишком сложный для тебя”… Что-то скребется и вертится в голове, когда я читаю эту фразу. Что это? Цитата? Откуда?

– Я могу воспользоваться телефоном? Мне интернет надо, – спрашиваю у Князева и вздрагиваю от собственного по-будничному делового тона.

Проклятье! Три трупа с моими книгами в руках и загадочными записками, а я думаю о том, чтобы найти в интернете какую-то дурацкую фразу! Три мертвых невинных человека! Из-за моих книг!

Князев что-то говорит, даже смеется, но мир вдруг сжимается в острие стрелы и протыкает меня липким ужасом. Сердце подскакивает к горлу, сбивая дыхание, страх сдавливает плечи и царапает спину. Олег Максимович что-то спрашивает, трогает меня за руку, но от этого паника только усиливается. Кажется, я кричу – нет, вою и бросаюсь к батарее, сжимаюсь в углу, сино-сильно вдавливаясь спиной в трубу. Перед глазами – маленькое серое пятно с ржавчиной по контуру. Хватаюсь взглядом за эту ржавчину, изо всех сил стараюсь не отвернуться, хотя страшно до одури. Постепенно начинаю чувствовать боль на руках, потом пятно ржавчины исчезает, меня снова обхватывает за плечи кошмар, к которому нельзя поворачиваться спиной. Но развернуться и прижать спину к спасительной стене я не могу, тело словно связано, и ужас начинает рвать спину. Больно. Но не спине – плечам. Цепляюсь за эту боль и захлопываю рот. Кажется, прокусила губу. Хорошо – кусаю сильнее, держусь за боль и вспоминаю про дыхание по квадрату.

Перед глазами ножка стула. Кончик стрелы теряет остроту и расширяется – мир растекается вокруг ножки и снова начинает звучать и пахнуть. Воняет старым, давно не мыты ковром – пыль, сигареты и грязные носки. Страх прячет щупальца и нехотя уползает до поры, но пошевелиться я все еще не могу, поэтому сглатываю сопли, слезы и, кажется, кровь и утыкаюсь лицом в ковер.

– Оль?

Телу становится свободнее, ковер переползает с лица на затылок, а в глаза бьет свет. Смаргиваю слезы и пытаюсь сесть, но Олег Максимович не дает. Смотрит внимательно и настороженно, потом все-таки отстраняется. Сажусь и прижимаюсь спиной к батарее. Горячо, больно – поднимаюсь и возвращаюсь на стул, беру все еще стоящий на столе стакан воды, пью мелкими глотками.

Давно меня так не накрывало. А я уже начала верить, что справилась с паническими атаками, когда завязала с экспертизой. Ха, наивная…

В ноздри заползает шершавый запах дыма. Олег Максимович протягивает мне пачку сигарет.

– Куришь?

Смотрю на надорванную бумажную крышку. Очень хочется взять сигарету и попробовать, но вряд ли это поможет, поэтому качаю головой и возвращаюсь к стакану с водой:

– Спасибо. Пока нет.

Олег Максимович усмехается, убирает пачку и уходит к окну. Папка с материалами дела лежит на дальнем столе – не дотянуться. Не то чтобы мне нужно до нее дотягиваться, просто слабо удивляюсь, что Князев успел в этой суматохе позаботиться о материалах дела. Опыт.

– И часто тебя так?

Наваливается слабость, как всегда, после сильного приступа. Часто? Да уже пару лет не накатывало, а до этого бывало, да.

Отрицательно качаю головой, с трудом размыкаю губы:

– Редко. Но случается.

Князев кивает, тушит сигарету в хрустальной, еще советской пепельнице, смотрит на мое отражение в окне.

– Ты поэтому из экспертизы ушла?

Молча киваю. И поэтому тоже. Да много всего навалилось тогда: нервный срыв, панические атаки, усталость от постоянных дедлайнов и напряжения, первый класс сына, писательство, которое требовало все больше времени. Все это проносится в голове серым хороводом, но сил ухватить за хвост хоть одну из мыслей нет. Ставлю стакан на стол и замираю, наблюдая за тем, как ползет по граненой стенке капля крови, лениво трогаю языком губу. Прокусила.

Олег Максимович курит новую сигарету, отвернувшись к окну. Молчит. Да и что тут скажешь?

Что-то отвлекает меня, какой-то шум за дверью. Но Олег Максимович не реагирует – значит, не к нам.

Однако шум приближается, врезается в дверь смазанным стуком, распахивает ее, и я невольно отворачиваюсь. Только не он!

– На каком основании допрос ведется без адвоката? – Он быстро обходит меня, охватывает взглядом и мою прокушенную губу, и исцарапанные руки, на которых уже наливаются красным длинные полосы синяков. – Телесные повреждения? – Бесцеремонно убирает мои руки от лица и синими прищуренными линзами вглядывается в мои глаза. – Доведение до нервного срыва? Так, Олег Максимович, если ты сейчас же не дашь мне поговорить с моей доверительницей, то можешь писать заявление о выходе на пенсию.

Олег Максимович не поворачивается, молча затягивается. Я снимаю с себя его руки – сбрасываю резко и брезгливо, как паутину – и встаю. Он смотрит на меня прямо и нагло, выхватывает и как я покачиваюсь от слабости, и как нервно облизываю кровь с губ, и как тянусь за кирпичного цвета пальто, чтобы спрятать в него исцарапанные руки. Останавливаю себя, удивленно приподнимаю бровь и спрашиваю спину Олега Максимовича:

– Андрей Сергеевич тоже работает по этому делу?

Князев пожимает плечами:

– Нет.

Его голос звучит ровно – он никогда не ведется на громкое появление Змеева, в отличие от меня.

– В таком случае зачем он на нашем совещании?

– Я еще раз спрашиваю, на каком основании допрос ведется без адвоката? – Андрей еще хорохорится, но его напористость дает трещину, Змеев понимает, что взять нахрапом не получилось.

– Олег Максимович, вы кого-то допрашиваете?

Князев снова затягивается и с прежним равнодушием пожимает плечами:

– Нет.

Я оглядываю кабинет – кроме меня, Князева и ворвавшегося Змеева, здесь никого нет – и поднимаю глаза на адвоката:

– Я тоже никого не допрашиваю. Так на каком основании вы, Андрей Сергеевич, прерываете наше совещание?

Андрей смотрит на меня сверху вниз, чуть улыбается – явно задумал какую-нибудь колкость. Но Олег Максимович уже нажимает на невидимую кнопку на столе, и в дверях возникают двое в форме.

– Жду тебя внизу, – нагло бросает мне Змеев и с невинной улыбкой кивает Князеву: – Рад был увидеться, Олег Максимович.

Он протискивается между ребятами в форме и, громко топая длинноносыми, всегда безупречно начищенными туфлями, уходит в ремонтную пыль коридора.

– Сука… – медленно выдыхает Князев, расплющивая окурок пятками ладоней. – Еще Змеева нам не хватало.

Согласно киваю и наконец набрасываю пальто. Замерший в дверях парнишка с военной выправкой замечает мои исцарапанные руки, глаза его испуганно расширяются.

– Кошка, – виновато улыбаюсь ему.

Губы парнишки дергаются в неуверенной улыбке. Слышал ли он, что тут происходило несколько минут назад?

– Ладно, Оль, давай прервемся на чай, – Князев звенит ключами, оттесняет от двери испуганного парнишку. – Потом, если силы будут, обсудим эти бумажки с моими девочками.

– Давайте сразу, пока мысль не улетела, – продолжаю улыбаться парнишке. Тот смущается, опускает глаза, дожидается кивка Князева и торопливо выходит.

– Тоже твой фанат, – тихо усмехается в его сторону Олег Максимович. – Весь отдел на твои книги подсадил. Подписан на тебя в соцсетях. – Князев подхватывает папку с документами и наконец закрывает дверь. – Его первого проверили.

Я едва не выпускаю из рук сумку. Змеев и связанная с ним суета окунули меня в подзабытые рабочие будни. И я снова стала судебным экспертом, который сейчас выпьет чаю и вернется к исследованию текстов. Но фраза Князева вернула меня в суровую реальность, где я писатель, чьи книги находят в руках убитых. Тот улавливает перемену моего настроения и кивает в сторону холла:

– Пойдем, позовем девочек на чай.

Но на полпути к комнате отдыха нас нагоняет помощник Князева, и Олег Максимович, извинившись и сказав, что вряд ли мне стоит его ждать, убегает куда-то наверх. К лучшему. Сейчас мне нужно побыть одной и прийти в себя.

– Быстро вы закончили. А позвала бы меня сразу, закончили бы еще быстрее.

Солнце высвечивает острые мраморно-белые скулы с тонкой сетью сосудов. В дневном свете за голубыми линзами просвечивает краснота. Змеев отступает в тень, но улыбается с видом победителя.

Глава 2

– Ольга Теккило… – Холеный ноготь Змеева стучит по бело-голубой обложке, Андрей нарочно ставит ударение в моей фамилии на второй слог. – Должен признать, получается у тебя достойно. Даже в этом жанре.

– Благодарю, – выдавливаю из себя улыбку и пытаюсь пройти мимо, но Андрей встает прямо передо мной.

– Так по какому поводу тебя допрашивал Князев?

– Извините, Андрей Сергеевич, я спешу. По вопросам экспертизы обращайтесь к Анастасии Викторовне. – Смотрю на часы. Под ними все ярче проступает красная полоса царапины.

Андрей тоже ее видит:

– Я искал тебя. Нужна экспертиза протоколов и явки с повинной, – он продолжает смотреть на мои руки. – Дозвониться я не смог, поэтому заехал в офис и встретил там Анастасию Викторовну. Всю в слезах. – Змеев поднимает на меня голубые линзы, щурится на солнце, глаза его слезятся, это выглядит так неестественно. – Она очень к тебе привязана и переживает, что тебя уже третий раз уволокли на допрос в СК.

Эх, Настенька… Ни к чему Змееву видеть ваши слезы. И знать о моих писательских делах тоже ни к чему. А уж тем более про то, о чем рассказал мне Князев.

– Я был вчера на похоронах одного интересного человека, – отводя взгляд и отступая на шаг, совершенно будничным тоном продолжает Змеев. – Ты наверняка слышала о нем, книжный блогер ЛисТающий Лис. Был моим доверителем в прошлом году по делу о клевете. Острый на язык, взлетел на хайпе – разносил в пух и прах книги современных писателей, иногда их грязное белье полоскал. – Андрей выжидающе смотрит на меня, но я только пожимаю плечами, хотя знаю, куда клонит этот змей.

Лис был последним из тех, кого нашли с моей книгой в руках и запиской.

– Со мной поделились интересными фотками. – Он достает телефон, снимает блокировку и разворачивает ко мне экран. В глаза бросаются яркие блики, за ними – измазанные в крови руки, сжимающие книгу с бело-голубой обложкой и тисненым серебрянной фольгой именем “Ольга Теккило”. Рука против воли тянется к экрану, но Змеев быстро прячет телефон и подходит вплотную:

– Так что, может, мы все же поговорим?

Он снова улыбается с видом победителя, щурит искусственно-голубые глаза, поглаживает пальцами обложку книги. Шагает на солнце, и красная радужка едва заметно просвечивает сквозь линзы – специально? Первые линзы он подбирал так, чтобы не просвечивало ничего…

Мне было четырнадца, Змееву – шестнадцать. Высок, мускулист и абсолютно бесцветен. И глаза с красной радужкой. Меня его внешность притянула сразу, как Андрей появился в нашем дворе. Но, как ни удивительно, только меня. Подростки порой странные люди. Они делают себе цветные пряди, пирсинг, татуировки, высветляют волосы добела, чтобы подчеркнуть и выделить свою непохожесть на других. И это привлекает их друг в друге. Но стоит им встретить кого-то действительно непохожего, уникального от природы – и его объявляют уродом и изгоем.

Именно это и произошло с Андреем Змеевым – его окрестили Крысой и с позором изгнали с наших посиделок.

– Иди, пока не заметил никто, – буркнул он, когда я принесла ему оставленную в спешке кепку.

Но я не ушла. Я разглядывала его красноватые глаза и тонкую сетку сосудов под белой кожей и удивлялась его прозвищу. На крысу Андрей был не похож.

А уже через неделю я учила его красить брови и ресницы и почти за руку притащила к маме в оптику – подбирать цветные линзы. Волосы Андрей тоже покрасил, в черный. Белокожий, он стал еще больше смахивать на вампира. Тогда мы с ним прочитали про крем-бронзатор. Но попробовать не успели – вернулась из командировки мать Андрея, Оксана Анатольевна. Спросила, кто его надоумил сменить имидж. Я скрываться не стала, рассказала все: и про то, что его во дворе не приняли, и про то, что в цветных линзах ему не так больно днем выходить на улицу. Мать долго смотрел на меня, слушала внимательно – было жутко страшно, что она запретит нам с Андреем общаться. Не запретила, но с бронзатором просила не экспериментировать, кожа чувствительная.

Впрочем, ребятам во дворе хватило и того, что мы уже сделали. Когда Андрей вышел вечером в новой косухе, зачесал пятерней набок длинную черную челку, его даже не сразу узнали.

– Крыса, ты что ли?

Андрей улыбнулся победно, приспустил черные очки и посмотрел на приземистого заводилу всех наших дворовых игр Влада сверху вниз.

– Я не Крыса, я Змей.

Через два месяца Змей пропал. Не вышел вечером гулять, а когда я решила зайти за ним в квартиру, которую они снимали с матерью, мне открыли новые жильцы и сказали, что Оксана с сыном вчера съехали. Телефонов у нас тогда не было, и мы потерялись.

Снова Змеев ворвался в мою жизнь девять лет назад. По телефону фамилия показалась смутно знакомой, но не вспомнилась. А когда он застыл в дверях офиса с кожаным портфелем, зачесал на бок длинную темно-русую челку и снял очки, я его узнала. Андрей тоже меня узнал – и улыбка его из самодовольной стала победной.

Адвокат Андрей Сергеевич Змеев с отличием окончил Московскую юридическую академию, сдал экзамен на адвоката и какое-то время вполне успешно вел частную практику в столице. Потом они отчего-то разошлись во взглядах с партнером, и Змеев решил вернуться в родной город.

– Шумно слишком в этой вашей столице, Оль, – с усмешкой говорил он.

Я не верила. Шум было второе имя Змеева. Все суды он выигрывал шумом, нахрапом. Он вообще брался только за шумные и скандальные дела, на них и вырос и заработал себе репутацию.

Девять из десяти дел, по которым я делала для его доверителей экспертизы, Андрей выиграл. Десятое было безнадежно. И стало причиной прекращения наших деловых и приятельских отношений.

– Ольга… – постукивания по обложке становятся все более нервными, Андрей надевает солнцезащитные очки и делает еще шаг в тень. Это шанс отвязаться.

Проскальзываю мимо, почти бегом выворачива из подворотни и вливаюсь в людской поток. Теперь не догонет. Не станет хватать женщину за руку на глазах у всех…

***

В кабинете Андрея все белое, даже огромный фикус между окном и диваном. Признаться, сперва я подумала, что он искусственный, но теперь понимаю – живой. Абсолютно белый. Альбинос.

– А где Апостол?

Когда-то у стены, под грамотами, дипломами и благодарностями стоял большой террариум с белым удавом.

– В отпуске, – Андрей говорит спокойно, по-деловому, как будто утром не врывался в кабинет к Князеву с громом и молниями, а потом не подкарауливал меня у крыльца. – Чай? Кофе? Что покрепче? – Он подмигивает Князеву.

– Чай, Оль? – Олег Максимович виновато смотрит на меня.

Я молчу. Час назад Князев позвонил мне, сказал, что заедет за мной, надо поговорить. И привез сюда.

Конечно, я предполагала, что Змеев, не получив желаемого от меня, пойдет с этой фотографией к Олегу Максимовичу. Но никак не ожидала, что они так быстро найдут общий язык.

– Оль, нам правда не помешает в этом деле такой помощник как Андрей Сергеевич. – Тон у Олега Максимовича все еще извиняющийся, но в глазах уже горит решимость.

Я пожимаю плечами, обхватываю ладонями белую чашку. Красное на белом бьет в глаза. Сегодня я не успела сходить на маникюр. Ставлю чашку обратно, резко выдыхаю.

– Мне нужен адвокат?

Андрей быстро подается вперед, выкладывает на стол несколько снимков:

– Тебе – нет. Но мне нужно громкое дело, которое я помогу раскрыть. А им, – он кивает на Князева, – нужно раскрыть это громкое дело.

Какое громкое дело?! О чем он говорит?! В провинциальном городке какой-то придурок вложил в руки убитым первые попавшиеся книги. По глупому стечению обстоятельств это оказались мои книги, с грехом пополам издающегося, но не то чтобы хоть сколько-нибудь известного писателя из холодной снежной Сибири.

“Пока издающегося”, – мрачно поправляю я себя, вспоминая отчеты о продажах моих книг и тираж в жалкие полторы тысячи экземпляров, который дали моей новой книге. Такие тиражи сейчас не предлагают даже совсем ноунеймам, а писателю с тремя изданными книгами вообще стыдно называть. Но бумага дорожает, цены на книги растут каждые полгода, а славянское фэнтези, казавшееся три года назад синонимом бестселлера, набило людям оскомину. И от стартового тиража в пять тысяч экземпляров у первой же книги мы пришли к позорным полутора тысячам, хотя и язык мой, и сюжеты за это время только окрепли. Пора было переключаться на другие сеттинги и другие сюжеты, и цифра тиража красноречиво это показывала.

– О каком громком деле ты говоришь? О книгах в руках несчастных знаем Олег Максимович, ты и я.

– А фотографии сами себя сделали, – Андрей кивает на снимки, но я стараюсь не смотреть на них. Там много красного, белые бескровные пальцы и голубая обложка с девушкой, с немым укором взирающей на происходящее. – Эти фото сделал друг, который и нашел Лиса. Он тоже блогер, Ян Книжник, наверняка ты слышала о нем.

Я снова пожимаю плечами. Слышала, да, кажется, даже подписана на него, но не то чтобы как-то особенно активно его читала. Андрей же продолжает:

– Конечно, его уже допросили, он дал подписку о неразглашении. Но я-то сумел их добыть. Где гарантия, что никто другой не сможет или что у этого блогера не сдадут нервы, и он не пожелает излить кому-нибудь душу? Книжное сообщество маленькое, Текила. А уж в нашем городе… – Андрей разводит руками. – Что знает один блогер, то знают все.

Больше всего хочется уйти в свежую рукопись. Недавно я нащупала один любопытный сюжет, и теперь в любую свободную минуту меня тянет вернуться к нему. Тянет и сейчас, но Змеев и Князев смотрят выжидающе.

– Что вы от меня-то хотите? Подписку о неразглашении я уже дала. Да я бы и без нее не стала никому об этом болтать – зачем мне этот скандал?

Олег Максимович резко сгребает фотографии в папку:

– Ладно, не нагнетай. Я уже говорил, что ты по этому делу свидетель, от этого никуда не деться. Но я ожидаю более деятельной помощи, понимаешь?

Понимаю. Прекрасно понимаю: Князев бы с удовольствием привлек меня в качестве эксперта по этому делу и заставил изучать измазанные кровью записки. Автороведческая экспертиза коротких текстов – мой конек. Что уж, я бы сама с удовольствием привлеклась и изучила. Формально нельзя, делать экспертизу будут эксперты СК: Надя и Ирина. А я буду неофициально их консультировать. И искать в своих записях ту дурацкую фразу.

– Все, что смогу. – Я киваю.

Олег Максимович улыбается, но я понимаю, что это не то, чего он от меня на самом деле хотел. О моем активном содействии мы уже говорили у него в кабинете. Для этого не было нужды тащить меня сюда.

– Я посовещался с начальством, и мы решили, что Андрей Сергеевич может оказаться нам полезен в этом деле. – Князев перестает улыбаться. – Мы оформим его как твоего адвоката. Это формальность, Оль, не более.

Андрей тоже не улыбается. Оба смотрят на меня. Ждут. Чего тут ждать? Они без меня все прекрасно решили, мне остается только кивать, как китайскому болванчику.

– От меня что потребуется? – Снова наваливается слабость, слова выдавливаются с трудом, как из тюбика.

– Только не мешать ему делать его работу, – тихо произносит Олег Максимович. – Все остальное – на нас.

Чувствую себя действительно болванчиком. Змеев – последний человек, с которым я хотела бы работать. Да, он лучший адвокат в городе. Да, мы с ним работали много лет – половину всей моей экспертной деятельности. Но то, что он сделал, аннулирует все его достоинства. Это было крайне непрофессионально.

“А может это ты ведешь себя непрофессионально, Оля? – спрашиваю себя отворачиваясь к окну. – Может хватит уже дуться, как маленькая девочка? Все ошибаются и нервничают. Ничего страшного он ведь не сделал. А слова… Что слова? Болтать не мешки ворочать, кажется так?”

Летний зной заползает в зал суда сквозь неровный строй жалюзи, но меня пробират холод от его взгляда. Змеев смотрит спокойно и жестоко. Говорит тихо, но в каждом жесте сквозит желание растерзать меня. Нет, не растерзать, а заставить переписать экспертизу. Одно слово, нужно убрать одно слово, чтобы он выиграл это дело, чтобы престарелый олигарх вышел из-за решетки, за которой его полное холеное лицо так нелепо смотрится. Змеев знает про это слово, про то, что оно решит исход дела. Судья тоже знает. Даже усталый престарелый олигарх, похоже, тоже понимает это. Если сейчас, в суде, я признаю, что слово “вероятно” в экспертизе можно опустить, и подпишусь под категоричным выводом, Змеев улыбнется и олигарх с облегчением выдохнет.

Взгляды всего зала застыли на моих губах, и я ловлю себя на том, что думаю о не очень удачном выборе помады, а не о том, что должна им ответить. Лучше бы их действительно беспокоила моя помада… Сдерживаюсь, чтобы не облизать губы, откашливаюсь, тщательно собираю слова в единственно верную конструкцию. В конце концов, это не моя блажь, такова природа исследуемого объекта, и с этим ничего не поделаешь.

– В данном случае категоричный вывод невозможен.

Прокурор кивает, что-то шепчет маленькой, похожей на Редисочку из Чиполлино, судье. Та делает какую-то пометку, спрашивает, есть ли у сторон вопросы к эксперту. Змеев улыбается нехорошо. Конечно, он не станет говорить в суде все, что уже высказал мне позавчера. И кричать здесь он тоже не будет. Но улыбка мне не нравится.

Судья отпускает меня, но нехорошее чувство еще долго скребется внутри. Как оказалось – ненапрасно. Через месяц я узнаю, что Змеев настаивал на привлечении эксперта к уголовной ответственности за дачу заведомо ложного заключения. Даже выкопал какое-то весьма поверхностное мое знакомство со стороной обвинения.

Не получилось. Но меня эта выходка не на шутку задела. Что за ребячество?! Я еще до начала экспертизы сказала ему, что категоричных выводов получить не удастся, но Змеев отмахнулся и сказал, что вывернется. Не вывернулся. И орал на меня, когда получил экспертизу, так, что программисты из соседнего офиса едва полицию не вызвали. И это он меня пытался обвинить в необъективности и предвзятости?..

Я поворачиваюсь всем телом и смотрю на Андрея в упор. Он спокоен и уверен в своей непогрешимости. Хороший адвокат, любого клиента к себе расположит. И эксперта. Но не меня.

– Ну так я прощен? – Змеев выдерживает мой взгляд без видимых усилий, вопрос его звучит насмешкой

– Нет.

Он разводит руками, кивает Князеву:

– Значит, буду зарабатывать прощением потом и кровью. Теккило теперь птица важная, писатель. С ней лучше не ссориться, а то в следующей книге появится злодей-альбинос, которого зверски убьют в конце.

Князев смеется, но получается натянуто. Хочу пошутить, что Змеев подал мне отличную идею, но, вспомнив, из-за чего мы здесь собрались, стираю улыбку и отворачиваюсь от обоих. Пусть делают, что хотят. Это их работа, не моя.