Письмо счастья

Глава 1
Деревня Ласточки

Автобус уже скрылся за лесом, а Тоня и Маша всё стояли у обочины дороги. Вокруг было тихо-тихо, только ясный спокойный воздух над полем, казалось, дрожал и слегка звенел. Хорошо, как же хорошо было солнечным днём самой ранней осени!

Далеко было видно вокруг. Только слева обзор загораживал пожелтевший лес с тёмными соснами, а впереди – ух! туда-туда-туда вдаль, перепаханные поля, широкие луга, снова лес, за ним высокие песчаные холмы и речка. Её, конечно, не разглядеть: но именно там, где речка весело выныривает из леса и бежит вдоль холмов через луга, и стоит милая деревня Ласточки. Туда, в Ласточки, и должны были попасть Тоня с Машей.

Они всегда высаживались из автобуса здесь, пару километров не доезжая до села, где была остановка, сходили с трассы и через поле, луга, лес и перелески шли в свою деревню. Примерно пять километров – вот сколько нужно было отшагать сейчас девочкам.

Видно, с тех пор, как поле вспахали, никто не ходил от трассы к Ласточкам этим путём. Если бы девочки это знали, они не шли бы по пахоте, а высадились из автобуса на остановке в селе Беклемищево. И уже оттуда, из Беклемищева, отправились бы в свои Ласточки, дорогой более длинной, зато удобной – по ней даже машины до самых Ласточек ездили. Но раз уж вышли здесь, надо теперь идти, никуда не денешься.

– Ну что, Маша, будем прокладывать новую тропинку. Иди за мной, – сказала старшая сестра Тоня, отпустила Машину руку, поправила рюкзак и зашагала по пахоте.

Шестилетняя Маша отправилась вслед за ней. Ох и тяжело оказалось идти по земляным пластам! Одно радовало: дождь прошел давно, так что земля была сухая. А так бы на ноги налипло уже столько, что и не поднять!

– Ничего, Машуня, – на ходу утешала сестру Тоня, – скоро поле кончится, выйдем на лужок – и возле леса сядем пообедать!

– Давай, – пыхтя, согласилась Маша, – и грибов в лесу поищем?

– Поищем-поищем! – подтвердила Тоня, не сбавляя шага.

Пашня через некоторое время закончилась – и идти стало так легко, что казалось, будто ноги вообще земли не касаются. Девочки прибавили шагу – тем более, что у леса их ждал отдых.

Уставший за лето луг тихо потрескивал под ногами сухими былинками. Скоро девочки нашли старую нахоженную тропку и по ней дошли до опушки. И пока солнце ещё не спряталось за деревьями, присели на бугорок, разложили еду на салфетке и принялись обедать.

Какой же он вкусный – простой чёрный хлеб, если есть его вот так, сидя у края леса! А ещё если откусывать то от сочного помидора, то от сваренного вкрутую яичка, шлёпать на язык кружочки колбасы и запивать это обыкновенной водой из бутылки! Даже печенье из пачки и обычные карамельки казались девчонкам необыкновенными.

– Ну, что, пойдём дальше? – спросила у сестры Тоня. Машу клонило в сон. Она даже про грибы забыла. Но спать было нельзя – ведь прошли они ещё только треть пути. – Давай, Машер, поднимайся. На-ка тебе скорлупу, иди, под ёлочкой разбросай.

– Чтобы лучше росла? Удобрение? – оживилась Маша, хрустнула скорлупками и принялась крошить их под маленькими деревьями. – Ну, расти, ёлка, расти, берёзка…

Тому, кто любит лес, в лесу не страшно. Наоборот – всё понятно, привычно и легко.

Тропинка уверенно вела между деревьями, не разделялась на несколько, так что ошибиться и уйти неизвестно куда было нельзя. По этой тропинке и шли девочки – Маша впереди, а за ней, меньше, чем на расстоянии вытянутой руки, – Тоня. Таким образом младшая сестра была у неё всегда под контролем.

Тоня никогда не боялась леса. Ведь сколько себя помнит, она каждое лето проводила в Ласточках. А деревня была просто окружена лесами. Огромный Алпашевский лес, которым они сейчас шли, тянулся далеко-далеко на запад. Там, за много километров, стояло у другого края этого леса большое село Алпашево, до которого с этого края мало кто доходил, если решал пробираться напрямки, то есть лесом. Да и у людей из Ласточек и Беклемищева редко бывали дела в этом самом Алпашеве – ведь оно находилось уже в другой области. Вот каким большим был лес – высокий, суровый, смешанного типа. А уж сколько всего водилось там! И дичь, и грибы-ягоды разных видов. Райское место для тех, кто поймёт и полюбит его характер. Но неприятное и опасное – для тех, кому всё это неинтересно. И, к сожалению, больше никак по-другому.

Через поле и луга к юго-востоку стоял другой – весёлый березовый лесок под названием Чибуны. Земляника, подберёзовики и подосиновики – вот за что ценили его.

А через речку от Ласточек раскинулся Посконский лес – тоже очень обширный. По его краю росли дубы, а внутри – среди осин, берёз и зарослей орешника, изобилие лекарственных трав. В зависимости от удачного или неудачного лета Посконский лес давал большой урожай орехов, а ещё грибов опят, которые выскакивали на замшелых осиновых пнях, упавших трухлявых берёзовых стволах – иногда столько, что грибному охотнику уже не во что было их собирать. Так что приходилось снимать с себя одёжку за одёжкой, наполнять опятами и с азартной жадностью продолжать ползать от пенька к пеньку.

Лес переходил в большое болото – и там тоже было раздолье. Болото не пугало, надо было только знать его привычки, и тогда оно станет таким другом, что надёжней не сыщешь: утаит, если надо спрятаться, накормит, раскинув по буграм и кочкам ягодные скатерти-самобранки, напоит, обнаружив среди болотной жижи островок с бьющим чистым родником, и, отпугивая топями и трясинами, выведет в безопасное место.

Обо всём этом думала Тоня, на ходу вглядываясь в лесные заросли и замечая милые сердцу знакомые места: огромный муравейник с засохшей ёлкой посередине, пень, похожий на столик в кафе, бугор, изрытый лисами, причудливо изогнувшуюся над тропинкой березу. Нечасто удавалось попасть в эти края вот так, в начале сентября – и увидеть, как в лесу наступает осень.

Вот среди древесных стволов показался просвет – и вскоре Тоня и Маша вышли из леса на весёлый холмистый луг. Под холмами петляла река, а деревня Ласточки – да вон она! Кажется, близко, – а топать до неё луговой тропой чуть ли не километр.

Дедушкин дом стоял на отшибе – с самого края деревни, что раскинулась по ровному холму над рекой. Остальные дома держались более кучно, а дедушкин один, точно дозорный.

Девочки ехали сюда не в гости, не на каникулы (да и какие каникулы в первом месяце учебного года?). Они должны были теперь здесь жить. Узнав о том, что у них случилось, дедушка по телефону сказал Тоне и Маше немедленно приезжать к нему. Вот они приехали, уже почти пришли…

И не знали того, что их милый дедушка Семён Прокофьевич умер три дня назад. А сегодня, именно сегодня его отвезли на кладбище в рощу за холмом.

Умер дедушка в дороге. Внучки всё не ехали, и он, взволнованный и испуганный неизвестностью, отправился в Москву. Так быстро шёл он дождливым днём через луг, через лес, так переживал, что не выдержало старое сердце, остановилось. Подобрали Семёна Прокофьевича прохожие люди, принесли домой. Попытались сообщить в Москву единственной дочке и внучкам, что обычно жили у него каждое лето, да телеграмма почему-то вернулась: не получил её никто, хотя отправили эту телеграмму по хорошо известному адресу. Много раз останавливались в квартире у Татьяны и её девочек односельчане Семёна Прокофьевича, когда приезжали в Москву, так что адрес был записан у многих. А вот поди ж ты…

Соседи схоронили одинокого старика на кладбище возле его жены. Так что дома у дедушки застали Тоня и Маша печальных старушек, нескольких мужчин и тётеньку, которая лихо натирала полотенцем свежевымытую посуду. Казалось, никто даже не обратил на испуганных девочек внимания. Все сидели за столом, что-то ели, даже молча выпивали.

– Антонина! Машенька! – всплеснула руками маленькая старушка, которая случайно повернула голову на стук захлопнувшейся двери и девочек заметила.

Все тоже увидели Тоню и Машу, выскочили из-за стола и, сбиваясь на слёзы и вздохи, рассказали девочкам о том, что случилось.

Так Тоня поняла, что теперь они, считай, одни на белом свете. Нет, конечно, не одни – у них ведь есть мама, родная мама, которой было сейчас очень плохо. И помочь ей девочки могли только одним – тем, что хорошо, спокойно и достойно станут теперь жить здесь, в деревне. Писать маме письма, звонить и рассказывать о своем житье-бытье.

Баба Валя и баба Феня – та, что первая их заметила, сообщили, что из дедушкиного имущества никто ничего не утащил, не прикарманил: потому что и они не позволили, да и сами люди на деревне честные. Хоть и уважала Тоня этих милых бабулек, а не стала вдаваться в подробности и рассказывать, почему именно они переехали жить из Москвы сюда, в Ласточки. Помощи, решила Тоня, она и так попросит у них, если что. А жалеть… Да не надо их с Машей жалеть!

Она уложила уставшую и наплакавшуюся сестричку спать – и Маша уснула, не замечая, как шумно расходились те, кто приходил помянуть дедушку, как гремели посудой оставшиеся помощники. Когда с уборкой было закончено, а бабушки ушли, Тоня уселась за стол в кухне. И тоже заплакала. Как они будут тут одни – без дорогого славного дедушки? Который так любил свой дом, огород, лес и луга, который ждал своих единственных родных людей. И не дождался…

А им с Машей жить надо. Даже задавать себе вопроса – как жить-то? Тоня не могла. Просто права не имела. И жить они будут! В деревне пропасть нельзя. Нужно только тщательно исследовать всё хозяйство, понять, какими возможностями, продовольственными и хозяйственными запасами они обладают – и готовиться к зиме.

Чтобы как-то отвлечься, Антонина хотела было начать исследование, но не успела.

Кто-то поскрёбся в дверь – тихо так поскрёбся, деликатно.

– Кузя! – догадавшись, кто это, воскликнула Тоня и бросилась к двери.

Это был пёс Кузя – хороший, мохнатый, верный. Почему он не встретил девчонок, хотя обычно чувствовал их, едва они на шоссе из автобуса выскакивали, объяснялось сейчас просто: Кузя плакал. Забился куда-то и плакал, малыш, тосковал по дедушке… Тоня схватила со стола тряпку и вытерла собачонку его густые горькие слёзки, которые залили ему всю шерстяную мордочку.

– Не плачь, Кузенька, не плачь! – приговаривала Тоня, обнимая скулящего друга. – Мы с Машей к тебе приехали. Пойдём-ка, покажи, где дедушка.

Умник Кузя понимал, кажется, всё. Выскочив на улицу, он, то и дело оглядываясь на Тоню, побежал вдоль домов за деревню. Там, в рощице на бугре за высоким холмом, было старое кладбище. Кузя уселся у самой свежей могилы – той, вырытой возле давней могилки, с памятника на которой смотрела молодая красивая бабушка. Пёс не выл – он просто смотрел на подсыхающую землю, перемешанную с песком, вздыхал и иногда оборачивался на Тоню.

Девочка положила на дедушкину могилу маленький букет жёлтых осенних цветов, второй отнесла на могилу бабушки, села на оставленную кем-то табуретку – и сидела долго, до самой темноты. Она думала обо всём, что случилось с их семьёй, о том, что ждёт их, – и мысли были светлые, ясные и простые. Наверно, казалось Тоне, это её далекие родственники здесь, на кладбище, каким-то образом разговаривают с ней, успокаивают, дают поверить в собственные силы. Такими хорошими были её бабушка, которую она почти не помнила, но о которой дедушка Семён мог рассказывать часами, сам дедуля, все те другие, которых Тоня никогда не видела, но которые тоже жили в Ласточках и были похоронены на этом кладбище, что нельзя было поверить в то, что они с Машей – несчастные одинокие дети. С ними был мир, именно тот, о котором можно было сказать «всем миром». И все эти люди смотрели сейчас на неё – и могли читать в Тонином сердце, слышать все помыслы и угадывать движения души. Ничего не скроешь – поэтому надо жить просто и честно, как жили эти деревенские люди, которым хотелось Тоне поклониться и пообещать, что она тоже постарается.

Так что, когда она бежала домой, – туда, где, может быть, вдруг проснулась и беспокоится Маша, в голове у неё было хорошо и ясно.

Глава 2
Хозяйство

Первым делом Тоня посчитала и спрятала деньги, которые они привезли из Москвы. Их было мало – но уж сколько было. Жить предстояло только на них. Нужно будет платить за свет и покупать еду. Но не всю же – ведь что-то можно было употреблять и из домашнего запаса.

Тоня начала инспекцию. В дедушкиных закромах обнаружилось много разной крупы, мешок муки и почти полный куль сахарного песка. Отыскав фонарь, девочка забралась в погреб. Ого, сколько банок с вареньем оказалось там! И клубничное, и черничное, и земляничное. Даже яблочное и грушевое – дедушка сам научился варенье варить, и оно с каждым сезоном получалось у него всё вкуснее и вкуснее. Ну, с вареньем они точно не пропадут!

Рядом с вареньем обнаружился бак солёных огурцов. Его деревянная крышка была придавлена большим камнем. Тоня даже сдвигать его не стала, чтобы заглянуть. Она и так знала: в этом баке всегда солят огурцы. Значит, тоже имеется хороший запас.

Два деревянных бочонка поменьше были с грибами. Грибы стояли и в банках – немного, всего несколько поллитровок. Тоня очень любила солёные грибы, поэтому прихватила одну банку с собой.

Зарытая в песок, хранилась в ящике морковка. А ещё небольшая кучка свёклы и редьки, даже несколько крупных реп – вот сколько всего дедушка запас на зиму.

В деревянном ларе обнаружилась картошка – много. Тоня представила, как старый дедушка копал и собирал её, таскал полные вёдра, наклонялся, высыпал картошку сначала в кучу, а потом перетаскивал в погреб. Снова подступили слёзы. Но Тоня не дала себе заплакать – ведь она должна быть сильной девочкой, не лить слёз по погребам…

Скомандовав себе взять себя в руки, Тоня по лестнице выбралась наверх. Закрыла дверцу в полу, выключила фонарь и убрала его в карман. Погреб был вырыт «на дворе» – то есть в хозяйственной части дома, пристроенной, как почти во всех деревенских домах, за жилой. Прошла за перегородку, посмотрела, как там куры – все ли на месте? Куры спали на жёрдочках, склонив головки и трогательно прижавшись друг к другу.

Тоня заперла так называемую «чёрную» дверь, что вела со «двора» на улицу, вошла в сенцы, оттуда на терраску. Проверила тамошнюю дверь – закрыта. Осторожно открыла её, вышла на улицу.

Было совсем темно. Тут же выбрался из будки Кузя, подбежал к Тоне, фукнул носом ей в коленки.

– Иди спать, Кузенька, – погладила его Тоня. – Иди, малыш. Но карауль, ладно? Как что услышишь – сразу гавкай!

Зачем Кузе гавкать, если возникнет опасность, она не знала. Но так как-то, вроде, спокойнее ей казалось. Ещё раз прислушавшись к тихой ночи, Тоня вернулась в дом.

Свернувшись калачом, спала под тремя одеялами Машенька. Замёрзла. Ведь в доме было холодно – печь-то топили давно. Наскоро умывшись, Тоня погасила свет и тоже бросилась на диван, к сестре под одеяла.

Первый раз в жизни они сегодня спали здесь, в деревне, совсем одни. Больше не возился и не сопел на печке дедушка, который забирался туда спать и зимой, и летом. И мамы не было на высокой кровати за занавесочкой. Если вдруг что-то случится – не поможет ведь никто. Пока это на деревне услышат, да сообразят, что к чему, да прибегут. И кто прибежит-то – бабки старые?

Страшно? Страшно.

Одиноко? Одиноко…

«Не нагнетать, только не нагнетать упаднических мыслей!» – такую команду дала себе девочка. И старательно принялась думать о чём-нибудь отвлечённом.

Про отвлечённое не думалось – зато Тоня вспомнила про дедушкино охотничье ружьё, что стояло в шкафу. Управляться с ним девочка умела – и даже набивать патроны: насыпать пороха, дроби, заталкивать пыжи она научилась, когда помогала дедушке. Когда-то он ходил на охоту, но последние годы перестал. Ружьё просто так в шкафу за одеждой и стояло. Дед Семён только проверял, чистил его – и ставил на место. Вот бы сейчас посмотреть – как, что там с этим ружьём? В каком оно состоянии, способно ли выстрелить, если в этом, не дай Бог, возникнет необходимость? Но для этого же надо выбираться из-под одеяла, шлёпать по ледяному полу, лезть в шкаф… Сил у Тони на это не было. Завтра! Она проверит ружьё завтра! Ничего не случится плохого этой ночью, никакой злодей не подберётся к одинокому домику на холме. Почему-то Тоня, засыпая, была в этом уверена.

Так оно и случилось. Ночь прошла спокойно.

Проснулись девочки рано. Осенняя ночь выстудила дом, так что даже под одеялом стало холодно.

– Не будем на диване спать. Тут, под окнами, не очень-то тепло, – решила Тоня. – Здесь только летом хорошо. Переберёмся на мамину кровать, ближе к печке.

– Ага. – согласилась Маша и снова зарылась в одеяла.

А Тоне нельзя было больше спать. Ведь кто, если не она, займётся хозяйством? Нужно было срочно бежать за дровами и растапливать печку. Тоня оделась, вышла на двор.

Куры! Их же надо накормить и выпустить! Конечно, нужно это было сделать пораньше – они же ни свет, ни заря просыпаются!

А куры нетерпеливо пыхтели и громко топтались у самой двери, точно стадо маленьких слонов. Правда-правда – настолько сильно им не терпелось попасть на улицу. Тоня бросилась к бочке с зерном, зачерпнула ковшик, насыпала пшеницы курам в их узкое деревянное корытце для корма. Те принялись клевать, вмиг смели свой завтрак – и ринулись в распахнутую Тоней дверь. Засуетились там, на улице, заквохтали, бросились по своим важным делам.

А Тоня отправилась в дровяной сарай, что был пристроен к бане, набрала поленьев, сколько смогла унести, оттащила их в дом. Вернулась и закрыла дверь, в которой для кур, если они захотят зайти на двор, чтобы снести в гнезде яичко или просто отдохнуть, в самом низу была вырезана специальная лазейка.

Сама Тоня печь никогда раньше не топила, только смотрела, как это делают взрослые. Одно она знала хорошо – главное, не закрыть раньше времени дымовую заслонку, чтобы не пошёл угарный газ, который от не до конца прогоревших угольков будет вынужден улетучиться не в трубу, а через дверцу топки в дом. Но до момента закрывания заслонки было ещё далеко, а пока девочка эту заслонку, наоборот, для создания тяги, открыла, еле до неё дотянувшись – ведь заслонка была расположена довольно высоко – на трубе. Уложила сухие дровишки в печку, впихнула между ними газету и зажгла её. Газета принялась гореть, но дрова всё сопротивлялись. Так что пришлось скомкать ещё одну газету, разорвать картонную коробку и тоже засунуть её в печку. Но поленья всё равно не слушались – пока Тоня не догадалась сбегать к канистре с керосином и не облить их. Запылали дрова, а через некоторое время пламя загудело – значит, скоро и печка начнёт нагреваться.

Захлопнув дверцу, Тоня бросилась к электрической плитке, включила её в розетку. Отыскала самую большую кастрюлю, насыпала в неё гречневой крупы, которую страсть как не хотелось мыть – полоскать руки в ледяной воде. Но помыть все же пришлось – не есть же грязную кашу? Тут же Тоня заметила, что вода в алюминиевой фляге, что стояла в сенцах, закончилась. Значит, и на колодец придётся идти. Но это после – а в рукомойнике воды, чтобы Машуньке умыться, вполне хватит.

Тоня спустилась в погреб за огурцами и вареньем, нашла в холодильнике большой кусок сала, отрезала от него тонкий лепесток, порубила узкими полосками и вместе с остатками колбасы разложила на тарелке. Заварила чай, вытащила хлеб, помешала кашу, заглянула в печку. Ну что ж – не так всё и плохо. Жизнь, можно сказать, налаживалась.

Тоня посмотрела на мобильный телефон, что лежал на буфете. Нет, никто не звонил, сообщений не прислал. Но ничего, потому что надо думать только о хорошем. Девочка уселась на стул, прислушалась. Ей показалось, что сейчас откроется дверь – и войдёт дедушка. «А ну-ка завтракать, девчонки!» – весело крикнет он. Дедушка всегда говорил громко, даже кричал – потому что слышал плохо. И от этого казалось, что у него всегда хорошее бодрое настроение…

Но нет – не войдёт больше дедушка в кухню. «Пусть земля тебе будет пухом, дедушка ты наш хороший!» – мысленно пожелала Тоня, так же про себя пожелала доброго утра маме в Москву, и отправилась будить сестрёнку.

– Машер, поднимайся, уже девять утра! – затормошила она малышку. – Одевайся, будем кашу есть!

Уставшая за вчерашний день Маша и так спала уже больше двенадцати часов, могла бы, конечно, ещё – но Тоня стянула с неё одеяла, и она сразу замёрзла.

– Холодно! – пискнула Маша.

– Печка топится, скоро тепло будет! Скорее, умываться и за стол! – и Тоня подсела к сестре с ворохом одежды. – Давай-ка одеваться. Так, колготки, штаны, майку… Не вертись. Чуешь, кашей уже пахнет?

– Да… А Кузе тоже кашки дадим?

– Кузе? Обязательно. Одевайся дальше сама, а я на кухню.

После завтрака Тоня взяла два ведра, кликнула Кузю, который наелся гречневой каши и с довольным видом грелся на ступеньках крыльца, и отправилась под горку к колодцу. Маша, размахивая бидоном, мчалась позади. Кузя нагнал их, радостно обгавкал, обогнал – и поджидал уже девочек внизу.

Да, тащить два полных ведра в гору – это было совсем не то, что включить воду в городской квартире! Тоня и так налила вёдра не до краёв, а пришлось три раза остановиться, чтобы отдохнуть. И Маша с бидоном устала.

Но всё когда-нибудь кончается. И вот вода перелита из вёдер и бидончика во флягу.

– Маш, пойдём владения осматривать! – предложила Тоня.

И девочки вышли в сад. Яблоки – антоновки и анисовки, ещё висели на ветках. Их выросло в этом году совсем мало, но сорвать их нужно было обязательно.

– Сейчас и займёмся, – кивнула Тоня. – Но пока пойдём дальше.

На ветках всё ещё висела черноплодная рябина. Тоня знала, что дедушка всегда её сушил, и потом она появлялась в составе компотов из сухофруктов. «И мы насушим, что ж добро-то будет пропадать!» – решила она. Та же мысль пришла к ней и по поводу калины, которая своими яркими ягодами семафорила им из обсадки. Желание всё пустить в дело не оставляло её.

В конце картофельного поля жизнерадостно желтели цветы высоченных топинамбуров.

– Выкопать бы надо, – окончательно сжилась с ролью хозяйки Тоня. – Они вкусные. Напомни мне, Маш.

– Ага! – охотно согласилась Маша.

– Ну, а теперь в огород!

Кузя, переполошив кур, первым помчался к огороду.

Там было чисто. Всю сухую ботву дедушка отнёс в кучу, где она гнила, превращаясь в удобрение. Некоторые грядки даже перекопал под зиму. А вот капуста ещё стояла – с дальнего конца огорода отсвечивали из лопухов большие бело-зелёные кочаны.

– А капусту дедушка в погребе подвешивал! – вспомнила Маша. – Прямо в сетках! Помнишь, они иногда до лета так висели – и ничего им не было!

Тоня помнила. И решила повторить эту операцию.

– Вот тогда мы сначала с тобой капустой и займёмся! – скомандовала она. – Ну, Маш, выдёргивай её из земли, а я пойду сетки искать.

Маша подскочила к самому большому кочану и принялась тянуть его, как дедка репку. И, конечно же, кочан ей не поддавался. Кузя не хотел быть Жучкой-внучкой – и не помогал ей. Так что сопела и пыхтела Маша, пока сестра не появилась.

А не приходила Тоня долго – потому что вспомнила про печку. Которая успела прогореть. Давно погасли в ней все угольки, жар вслед за дымом покидал её. Так что получилось так, что закрыла девочка заслонку уже поздно. Правда, большая русская печь уже нагрела дом, но…

«Ничего, в следующий раз лучше получится». – успокоила себя Тоня, которая любила во всём добиваться выдающихся результатов.

Взмахнула сетками, в которых собиралась подвешивать кочаны капусты, – и выбежала на улицу. После операции «капуста» нужно было заниматься обедом. Да, ещё посуда с завтрака немытая осталась. Курам надо корма задать. И ружьё Тоня вчера собиралась проверить. А рябина? А яблоки? В общем, де-е-ел… Да просто полно было всяких дел теперь.

Так началась самостоятельная жизнь Тони и Маши Федотовых.