Твоя жизнь в моих руках

– А где же ещё? – взгляд сначала цепляется за его профиль, а затем до меня доходит, что он остался в одних боксерах.

Резко отворачиваюсь с широко распахнутыми глазами, не зная, куда деться. Куда смотреть. И, главное, как не смотреть на него.

Где его обучали манерам? В публичном доме?

– Ложись спать, Ромашка, – так же бросает брюки на кресло, после чего закрывает за собой дверь ванной комнаты.

Одно точно понимаю, пока он не захочет, я от него не избавлюсь. Мысль о том, что я буду ждать его, сложив руки на постели, когда он выйдет из душа, прожгла мне мозг. Торопливо сняла верхнюю одежду и, отыскав в дорожной сумке, принесённой сюда вместе со мной, пижаму, натянула. Трусики менять не рискнула, опасаясь встретить его с голым задом.

Забралась под одеяло с головой. Будто оно способно защитить от злого монстра, прокравшегося в мою жизнь и мысли.

Зажмурилась, когда дверь ванной комнаты распахнулась. Стараясь не думать, в каком виде он вышел из ванной комнаты. С каплями ли воды на плечах.

Порылся в своей дорожной сумке.

Погасил свет. Матрас под его тяжестью просел. А когда он оказался под одеялом, поняла, что оно слишком узкое для нас двоих. А я в него слишком глубоко закуталась. Но Лев будто и не планировал перетягивать свою часть на меня. Хотя ночью в номере было довольно холодно.

Лежала, думая, что не усну. Но стоило закрыть глаза, как вырубилась.

Рано утром, сразу после восхода солнца, что-то меня разбудило. Не сразу сообразила, где нахожусь. Разлепила веки, поняв, что утыкаюсь носом в чужое плечо. Дыхание стало тяжелее. Облизала сухие губы и немного отползла. Будто побоявшись, что, если поднимусь, он тут же засечёт, что я проснулась.

Но долго лежать не смогла. Приподнялась и села, упираясь рукой в постель. Утреннее солнце пробивалось сквозь задёрнутые шторы, давая мне возможность изучить мужчину рядом.

Спал. Крепко спал. Я научилась в детском доме различать обман даже в мелочах. Ресницы не дрожали. Сон глубокий.

На нём домашние брюки. Опасения, что он лёг без трусов, не оправдались. Фух. А то был бы конченым извращенцем в моих глазах.

Пояс брюк опущен низко, давая возможность полюбоваться плоским животом с дорожкой волос, идущей от пупка вниз. Вниз, впрочем, я старалась не смотреть.

Жар почему-то охватил щёки. Я буквально пылала. Понимала, что делаю нечто запретное. Неправильное. Но остановиться не могла.

На его груди выбита татуировка. И мне показалось, что в символах спрятано чьё-то имя. Но рассмотреть с безопасного расстояния никак не получалось.

Он спал. Это точно. Дыхание не изменилось.

Я ведь ничем не рискую. Только посмотрю поближе.

Уткнулась рукой рядом с его плечом, обжигая холодные костяшки о горячую кожу. Облизнула губы и вдруг увидела, что мои длинные волосы кончиками касаются его пресса. Мгновение тупо смотрела, прикидывая, мог ли он от этого проснуться.

А в следующую секунду он, ворочаясь как медведь в берлоге, перекатился на живот, подмяв меня под себя. С такой же лёгкостью, как лавина сносит хлипкий деревянный домик на своём пути.

От его близости все волоски на теле поднялись. Замерла, не понимая, проснулся ли. Играет со мной или всё ещё крепко спит?

Попробовала выбраться из-под дяди. Но он такой тяжёлый, что моё копошение под ним не дало результата.

Его дыхание щекотало щеку, пока лицом я вжималась в матрас. Ужас. Стоило представить в голове, как мы выглядим со стороны, как стало ещё жарче.

– Лев, – пискнула я, поняв, что сама не выберусь.

– Ммм? – прозвучало как-то вопросительно. Как рык голодного зверя.

Глава 7

Неужели он не понимает, кто под ним?

Хотелось бы думать, что это просто очередной эротический сон. Очень порочный. Неправильный. Один из тех, что мучили меня последнее время. Выматывая к утру.

Замер, будто планируя в такой позе продолжить спать. Давая возможность почувствовать его тяжесть. И жёсткость в определённых местах. Ко мне никогда так близко не находился мужчина. Меня одновременно одолевали смущение и любопытство. Томление разворачивалось внизу живота, желание плавилось на медленном огне. Забирая остатки воли и разума.

– Отпусти, – попросила пересохшим ртом, едва ворочая языком. По телу бежали мурашки, и я не понимала, мне сейчас холодно или жарко от охватившего озноба.

Толкнулся в меня бёдрами, попадая вставшим членом мне между ягодиц. Стоит ему спустить мои пижамные штанишки, как он одним плавным движением лишит меня невинности. Эта мысль ужалила ядовитой медузой.

Я дёрнулась, со всей имевшейся у меня силой ударяя локтем в бок расслабленного, сонного Питона. Лев прорычал, сильнее прижимая меня к себе, будто рефлекторно пытаясь задушить угрозу. Да так, что мне стало нечем дышать, когда его рука сжала мои рёбра.

– Какого хуя ты лежишь подо мной, Вера? – раздаётся злой голос дяди у самого уха. Так близко, что даже кажется, будто его губы обжигают ушную раковину.

Сжимаюсь вся, понимая, что сама к нему полезла. Что мешало лежать спокойно на своей половине кровати? Как бы мне хотелось обвинить его в моём любопытстве. Но правда такова, что это я с собой не совладала, а не он.

– Не знаю, я спала, – вру, хрипя, ощущая, что ещё немного, и задохнусь, – ты мне сейчас рёбра сломаешь.

Лев недовольно отпускает меня, разжимая железные объятия, перекатываясь на свою половину кровати. Он так сверлит взглядом, что мне приходится почти против воли поднять к нему глаза. Лёжа на подушке, дядя похож на гору мышц. Рельефных, выделяющихся под загорелой кожей.

От его внимания хочется спрятаться под землю, потому что кажется, будто он читает меня и отлично распознаёт ложь. И каждую мою лживую мысль.

А ещё я точно знаю, что у него стояк. И лишь благодаря нечеловеческим усилиям мои глаза не опускаются ниже, дабы удостовериться в том, что габариты члена, не так давно впечатывающегося в мою задницу, действительно такие впечатляющие, как показалось.

– Раз ты меня разбудила, собирайся. Пора выезжать, – хриплым ото сна голосом отдаёт приказ. И я тут же скатываюсь с кровати, лишь бы оказаться от него подальше.

Трусливо, конечно. Но он меня пугает до чёртиков. Хотя я себя пугаю не меньше. Потому что испытываю какую-то нездоровую тягу к нему, до смерти надеясь, что он соврал о том, что приходится мне дядей.

Лев ушёл в ванную комнату. И я догадывалась о том, чем он там занят. У самой между ног влажно и горячо. Хотелось опустить пальчики в пижамные штаны и поласкать себя. Но точно не тогда, когда Питон за стенкой.

Вышел бритый, пахнущий свежестью и гелем для душа. Прокралась мимо него, чтобы привести себя в порядок. Из зеркала на меня смотрела помятая дивчина. Да уж, наверное, не таких девиц он привык видеть по утрам.

Я почему-то думала, что после моей пламенной речи Лев выдворит мою сестрицу. Но нет. Она и дальше следовала за нами хвостом. Не понимаю, почему Лев держит её рядом. Меня это расстраивало, но поделать я ничего не могла.

Правда, по прибытии в аэропорт наши пути разошлись. Лев дал ей крупную сумму на самолёт, заявив, что в нашем нет мест. И выдворил ее из салона. После чего автомобиль последовал дальше.

В голове не укладывалось, как могу куда-либо полететь без паспорта на руках. От которого остались одни угольки на месте дома. Но такие вещи, как закон, Питона, очевидно, волновали меньше всего.

Машина припарковалась недалеко от небольшого самолёта. Частный джет, как узнаю я позднее. И в нём точно нашлось бы место для Лиды. Но, должно быть, лишней компании дядя не хотел.

Стюард забрал наши вещи и проводил на борт.

Я никогда не летала на самолёте, поэтому испытывала чувство, похожее на то, что возникает у ребёнка, впервые оказавшегося в парке развлечений. И вот-вот я прокачусь на довольно жутком аттракционе.

Сев в широкое кресло, с замершим где-то в почках сердцем наблюдала за тем, как под самолётом движется дорога. А затем резким толчком мы поднимаемся ввысь.

Желая поделиться восторгом, взглянула на Питона. И тут же провалилась в тёмный колодец, в который вдруг превратились его глаза. Он так пристально за мной наблюдал, что мне сделалось не по себе.

Знать бы, о чём он думает. Что его гложет.

Слова застряли где-то в горле, и я забыла, что хотела ему сказать.

– Вера, – начал он, и я вспомнила, что он планировал именно здесь мне всё рассказать.

Но не была уверена, что хочу знать историю, которую он желает мне скормить.

– Твоего отца звали Пётр Багров. Он умер не так давно и оставил завещание, согласно которому ты являешься его главной наследницей.

Я смотрела на Льва, с трудом понимая произносимые им пафосные слова. Какое завещание? Какая наследница? Что за чушь?

Должно быть, эмоции отразились на моем лице, потому что он продолжил:

– Чтобы ты понимала, твой отец был очень богатым человеком. А ещё у него имеются жена и дети, которые совсем не рады новой родственнице. И им всем будет легче жить, если ты вдруг умрёшь.

В голове не укладывалось, как подобное возможно.

Наверное, будь на моём месте другой человек, он сразу бы обрадовался наследству. И плевать на угрозу жизни. Моя жизнь мало чего стоила, в принципе. Кому придёт в голову устранять детдомовку, зарабатывающую тем, что моет полы да чистит рыбу?

Копейки.

Если бы меня убили где-то в переулке, полиция даже не стала бы расследовать причины смерти. Потому что никто бы не ринулся интересоваться моей судьбой. Пропала и пропала. Заметили бы на работе. И всё.

Но я подумала совсем о другом. Не о деньгах и тех благах, что могут передо мной открыться.

Я вспомнила своё голодное детство, полное одиночества и страха. Такого жуткого, такого всепоглощающего, что до сих пор не ощущала себя в безопасности. Старые заношенные вещи. Общие игрушки. Общие воспитательницы. Ничего своего.

И мысль о том, что собственный отец меня бросил, учитывая, что ему ничего не стоило устроить мне лучшую жизнь, ранила острее ножа. А следом меня охватила горькая, жгучая ненависть. Не знала, куда её деть. И как с ней справиться. Но мне жутко хотелось причинить отцу боль. Как жаль, что он уже мёртв.

– А тебе какое дело до меня? – сжимаю со всей силы кулачки, ощущая, как сводит мышцы от натуги.

– Я родной брат твоего отца, и он просил меня позаботиться о тебе. Сейчас твоя жизнь в моих руках. Если не будешь меня слушаться, тебя убьют.

Глава 8

Питон ранее уже говорил, что приходится мне дядей. Но его слова я почему-то воспринимала как насмешку.

Не верила.

Да и как я могла бы доверять человеку, которого впервые увидела в гостиничном номере? После ночи, оставшейся для меня загадкой. Будто её кто-то ластиком стёр, убирая всё, что вызывало бы во мне стыд.

Сейчас его слова звучали иначе. Серьёзными. Он смотрел так, будто хотел донести, что детские игры закончились. Мы переходим к новому раунду. И от меня зависит, продержусь или умру.

Но всё во мне противилось мысли, что нас с Питом связывают кровные узы. Это настолько неправильно и неестественно, что я ощутила подкатывающую к горлу тошноту.

– Тебе нехорошо? – смотрит хмуро, протягивая леденец. Дрожащими пальцами выхватила его с раскрытой ладони и бросила в рот.

Должно быть, я вся зелёная. Вот здорово будет, если я избавлюсь от завтрака на его брюки.

– С чего ты решил, что я имею какое-то отношение к этому Петру? – сидела не шевелясь в кресле, обхватив колени руками. Перекатывая на языке леденец, снявший острый приступ.

Могла ли моя мать привлечь внимание богатого человека? Или девятнадцать лет назад он не был особо избирательным?

– Так считал мой брат. Но, пока ты пряталась от меня в деревне, я отдал на сравнение ваши с Петром волосы. Как ты понимаешь, без этого я не мог обойтись, – произнёс, кивая в сторону белого конверта, лежащего на столике между нами. Ничем не примечательный документ, который развернул мою жизнь на сто восемьдесят градусов.

Не хотелось представлять, как Питон отрезает мне локон, пока я спала. Но эта картинка всё равно всплыла в сознании.

Вот почему он не спешил найти меня. Ждал результатов генетического теста. И наверняка отлично знал, в каком направлении я сбежала.

Если бы результат пришёл отрицательный, я бы Льва больше не увидела?

Надо же, от этой догадки вдруг стало ещё горше.

А то, что он сидит напротив, лучше любых бумаг подтверждало, что я дочь его брата. И всё же взяла в руки конверт.

Цифры, цифры, цифры. Сухие медицинские термины, подтверждающие, что я не просто брошенный ребенок. Меня бросил богатый папаша. Готова биться об заклад, что месячное содержание любовницы ему вставало дороже, чем на меня потратило государство за всю мою жизнь.

Ненависть обжигала изнутри. Ядрёная. Жгучая. Окрашенная в чёрно-красные цвета. Как выглядели мои руки после работы на заводе в перчатках, от которых прела и трескалась кожа. Как выглядели мои сны, полные кошмаров, сотканных из воспоминаний.

Отвернулась, уставившись в иллюминатор. Не хотелось бы, чтобы Лев понял, как глубоко я их всех презираю.

– И почему он вдруг вспомнил обо мне спустя столько лет?

Понимая, что из себя представляла моя мамаша, она наверняка сообщила Петру о том, что он станет папой, сразу после моего рождения. Чтобы не выслушивать его предложения избавиться от плода.

Поставила на кон все карты и проиграла. Вот она, должно быть, удивилась, когда мой папочка её бортанул.

Странно только, что не подала на алименты. Ведь могла бы.

Молчание затянулось, вынуждая меня взглянуть на собеседника.

– Может, его замучила совесть, – ответил, делая глоток горячего напитка, что принесла ему симпатичная стюардесса.

– Сомневаюсь, что у таких, как вы, она имеется, – заметила, кусая от досады губы.

Хотелось находиться от Питона как можно дальше.

Не видеть его и никогда не знать. Потому что, несмотря на возникшую злость, меня продолжало тянуть к нему. Отчаянно хотелось забраться к нему на колени. Уткнуться носом в шею и ждать, когда он меня пожалеет.

Только, боюсь, наши планы несколько расходятся. И с этой мыслью я уснула, свернувшись калачиком на кресле. А проснулась на кровати.

Оказывается, здесь была ещё одна комната.

Питон лежал рядом, закинув руки за голову, и смотрел в потолок. Рубашка натянулась, очерчивая рельефные мышцы.

Не желая выдавать себя, рассматривала его из-под ресниц. Как смотрят на хищника в зоопарке. Нас разделяли прутья клетки, а я всё равно ощущала исходящую от него опасность.

Я выросла в детском доме, и из тех, с кем меня связывала общая кровь, у меня были только мать и сестра. И сейчас я совсем не понимала, должна ли испытывать к Питону родственные чувства. Поскребла внутри себя, пытаясь их отыскать. Но ничего подобного не нашлось даже в самых дальних уголках.

Почему же природа не включила защитный механизм, чтобы дать отпор зародившимся во мне чувствам к нему?

Приземлились спустя час. Нас встретила глубокая ночь, но столица горела тысячью огней.

Я смотрела в окно автомобиля, пока мы проезжали яркие улицы. Витрины, вывески, красивые здания. Широкие дороги. И гуляющих, словно среди бела дня, людей. Весёлых, модных.

Должно быть, Питон видел во мне деревенскую простушку, потому что я, припав к запотевшему от моего дыхания стеклу, с восторгом рассматривала и изучала новый для себя мир. В то же время ощущая исходящее от него раздражение, пока он вёл автомобиль.

– Ты будешь жить в доме своей прабабки. Веди себя прилично. Тебе больше не нужно торговать телом. Деньги у тебя будут на всё что пожелаешь. Поэтому, будь добра, не раздвигай ноги перед первым встречным.

Слова по щелчку пальцев привели меня в бешенство. Будто он переключил во мне что-то, запуская незнакомую мне Веру. Не тихую, не робкую. Другую. Такую, которая просыпалась лишь рядом с ним.

Повернулась к нему, ощущая, как горячий воздух толчками покидает лёгкие.

Не находись он за рулём, отвесила бы пощёчину. Но расставаться с жизнью, учитывая быструю езду, вовсе не входило в мои планы.

Хотелось задеть его. Причинить боль, подобно той, что я испытывала от его несправедливых слов.

Признаться, что я девственница? Нет. Это звучало бы как наивная, детская попытка оправдаться. И перед кем? Родственником человека, по вине которого моя жизнь стала чёрной клоакой?

Да и не поверил бы он мне. Бросил бы очередную усмешку, растаптывая мои глупые надежды.

– Знаешь, дядя, – села к нему вполоборота, закинув ногу на ногу, – у меня просто высокое либидо. И мне нужно иногда спускать пар. Так что извини. Если захочу раздвинуть ноги, ты будешь последним человеком, у которого я спрошу разрешение.

Его лицо на секунду закостенело. Замерло в новой эмоции. А затем он так ударил по тормозам, что, если бы не ремень безопасности, я вылетела бы в окно.

***

Визг шин ударил по натянутым нервам, пробуждая страх. Заставляя вжаться в кресло и впиться пальцами в ручку. Сердце колотилось с бешеной скоростью. Порываясь выпрыгнуть из грудной клетки.

Ошарашенно перевела взгляд с обочины, подсвеченной фарами, на Питона.

Несколько мгновений он продолжал сидеть прямо, уставившись в лобовое окно. Обхватывая кожу руля побелевшими костяшками. Сжал чуть сильнее, так, что мне показалось, натянутая кожа вот-вот лопнет. И отпустил.

Посмотрел на меня, кладя руку на моё плечо. Длинные пальцы переместились к шее, поглаживая. Вызывая странные ощущения.

Чуть сильнее сожмёт и задушит.

Осклабился, демонстрируя крепкие белые зубы. Подтверждая, что он может загрызть меня ими при некотором желании. А подобное желание у него сейчас имелось, судя по ледяным глазам. Холодным. Жёстким. Беспощадным.

– Вера, – улыбнулся, произнося моё имя обманчиво нежно, перекатывая его на языке, словно лаская, – ты будешь жить, если я этого захочу. Ты будешь делать, что я скажу. Ты будешь дышать и есть, когда я позволю. И трахаться ты будешь, если я… разрешу.

И в отличие от тона, в его словах не было ни мягкости, ни человечности. Смотрел на меня гнетущей, пугающей бездной своих серых глаз, затягивающих, словно воронка урагана, несущегося на меня на полном ходу.

Уверена, любой мужик на моём месте уже бы обделался от страха.

Сжала зубы со всей силы, слушая эту речь. Тяжело вздохнула, трясясь от гнева.

– Иначе что? – подалась к нему чуть ближе, движимая необъяснимым притяжением. Вопреки тому, что боюсь его. Вопреки тому, что знаю и чувствую – его угрозы не пустой звук. И даже вопреки собственной трусости.

– Если повезёт – я тебя накажу. Если не повезёт, тебя убьют. Ты под прицелом с того момента, как умер мой брат и его завещание огласили. Если хочешь выжить, будь хорошей девочкой.

Желание против доводов разума горячим, огненным шаром ухнуло вниз живота. Распространяясь дальше. Делая меня готовой. Влажной. Только от того, как произнёс одно-единственное слово – накажу.

Может, я и не соврала ему, и у меня действительно высокое либидо? Только почему я раньше в себе ничего подобного не замечала?

Не доверяя самой себе, я жалась в дверь. Лишь бы находиться подальше от него.

Свела ноги, ощущая пульсацию клитора. О боже. Я больна. Неизлечимо. Это не нормально. Не здорово. Желать собственного дядю.

– Какого рожна ты вместе с папашей появился в моей жизни? – сжимая кулачки, сложила руки на груди, упрямо смотря вперёд. – Разве я этого просила? У меня дерьмовая жизнь, но ей ничего не угрожало.

Машина зарычала. Как её хозяин недавно. И тронулась.

– Сомнительное утверждение, Ромашка. Слушайся меня, и всё будет в порядке. И поверь, куда лучше, чем прежде.

Лев не договорил, но я буквально слышала его мысли. Всё, что он думает о моей квартирке. О том месте, где я учусь. И уж хуже всего его мнение о том, как я зарабатываю себе на жизнь.

Наверняка он считает, что поднял меня со дна. Забывая, что я там оказалась по вине его брата.

И чем больше я развивала эту мысль, тем сильнее мне хотелось пойти против него. Любым способом. Уж наверняка какой-нибудь да найдётся.

Лишь бы не становиться марионеткой в его руках.

Вскоре автомобиль притормозил у высоких, глухих ворот. Нахмурилась, наблюдая за тем, как они расходятся в стороны. Судя по всему, хозяин этих мест любит приватность. Особняк расположен почти в лесу. Вдали от соседей.

Не сумев справиться с эмоциями, рассматривала огромный дом, поражающий воображение. В тех местах, где я жила, даже у самых богатых людей не имелось таких дворцов.

При этом не громоздкий и безвкусный. Из тех, что я успела заценить по пути. А современный. С большими окнами. Наверняка с оранжереей. Светлыми комнатами. Высокими потолками. Очень дорого и запредельно богато.

И чем дольше я смотрела, тем сильнее пекло внутри. Разжигая огонь обиды и ненависти.

К тем, кто меня оставил гнить в нищете.

Сжала зубы, выдыхая через них воздух, будто корчась от ожога.

Питон бросил на меня мимолётный взгляд, но ничего не сказал. Машина плавно заехала на парковку вглубь дома. И я поняла, что моросящий дождик для таких людей тоже не проблема. Их задницы всегда в тепле и комфорте.

– Пойдём. Познакомлю тебя с ещё одной родственницей, – произнёс Питон с какой-то странной интонацией.

Дверь из гаража вела прямо в особняк. Иного слова, как роскошный, я и подобрать не смогла. Шла, рассматривая чужое богатство и понимая, что совсем не соответствую этому месту. Не подхожу ему.

И судя по взгляду женщины, что нас встречала. Она солидарна со мной.

Называть её бабушкой язык не поворачивался. Ухоженная женщина неопределённого возраста. Худая. Невысокая. Хрупкая. С красиво уложенными густыми волосами. Интересно, настоящие или парик?

При виде меня одна её бровь приподнялась. Морщинки на лбу сложились тонкой гармошкой. Женщина перевела взгляд на моего сопровождающего, ожидая объяснений. А меня заставляя почувствовать себя ещё более неуютно.

– Знакомься, бабушка. Это Вера, твоя правнучка.

Готова биться об заклад. Бабка в курсе, кем я ей прихожусь. Однако по её лицу этого не скажешь. Смотрит на меня как на грязь. Изучая снизу доверху.

Поёжилась под её взглядом. Понимая, отчего Лев вызывает мороз по коже. Это у них семейное.

– Что ж, юная леди. Значит, ты моя внучка. Меня зовут Маргарита Фёдоровна.

Пожала плечами. Желания что-либо отвечать в себе не обнаружила.

– Через три недели нужно будет познакомить её с местным бомондом. Заодно и с мачехой. – Лев подтолкнул меня, положив руку мне на поясницу. Тут же почувствовала неловкость и дрожь. И желая отстраниться от него, последовала вслед за бабкой.

Она привела нас в гостиную комнату с накрытым столом. Как в лучших домах Лондо́на.

Лев отодвинул для меня стул, заставляя ощутить ещё бо́льшую неловкость. Потому что я совершенно не имела понятия, как себя нужно вести. А количество приборов на столе просто пугало.

Под зорким взглядом бабки рухнула на стул и сжала пальцами стол, сминая идеальную скатерть. Такую белую, что в глазах рябило.

– Да уж, – медленно произнесла Маргарита Фёдоровна, глядя на меня, – откуда ты её привёз? Она что, в бродячем цирке всё это время обитала? – обратилась она к внуку. Намеренно игнорируя моё присутствие. Будто меня и нет за столом.

– Марго, – Лев как-то странно произнес её имя. Строго. Предупреждая.

Не знаю, какой чёрт дёрнул меня так себя повести. Но, раз она уже считает меня цирковой обезьянкой, к чему её разочаровывать?

Потянулась к нарезанному хлебу. Свежему. Только из печи. Среди других яств именно он привлекал моё внимание и возбуждал аппетит.

Отодвинула стул и, закинув ноги на стол, продемонстрировала хозяевам особняка грязные подошвы.

– Конечно среди обезьян, бабуль. – Запихнула горячий хлеб себе в рот, жуя и продолжая говорить: – Думаешь, в детском доме учат, как обращаться с вилкой для сыра?

***

– Скажи-ка, дядя, ведь недаром ты меня сюда приволок, – толкаю речь, а у самой поджилки трясутся. Понимаю, что перехожу черту, но не в силах остановиться. Нельзя спрыгнуть с поезда, мчащегося на полном ходу. – Только, кажется, ты не учёл один момент. Мне на хрен не сдался этот ваш дом и наследство.

По лицу Льва не понять, в ярости он или в унынии. Разрезает стейк, что ему принесла симпатичная девушка. Хорошо осведомленная об его вкусах. Может, и мне бы такой же достался, веди я себя прилично. По их меркам. До которых не дотягиваю.

Наблюдаю за тем, как кусок мяса с красными, кровавыми прожилками оказывается в его рту. Как Лев жует, явно наслаждаясь вкусом и текстурой еды. Отчего сама ощущаю голод. И хлеб уже не кажется таким вкусным.

– Ноги. Убрала. Со стола, – всё, что он произносит. – Ещё одно ругательное слово, и по губам получишь.

А я ведь была уверена, что мяч на моей стороне. Ощущала своё неоспоримое преимущество. Ну чем он может крыть? У него в руках нет козырей, потому что я не хочу здесь находиться. Меня воротит от кислой физиономии женщины, что смотрит на меня так, будто я ещё не эволюционировала до её уровня.

Ведьма! Где инквизиция, когда её так не хватает?

Но от тона его голоса вся скукоживаюсь. Хочется исполнить приказ. Но тушеваться стыдно. Сжимаю кулачки, упрямо складывая руки на груди.

Отрывает взгляд от тарелки, гипнотизируя серыми глазами.

– Тебе не интересно, где твоя сестрёнка? – спрашивает, возвращаясь к еде. Явно ожидая, когда моя мозговая активность восстановится.

Хмурюсь. К своему стыду, я про неё ни разу не вспомнила. Хотя мы давно в Москве. А при ней ведь была только сумочка с паспортом да губной помадой.

Ощущая себя некомфортно, всё же опускаю ноги.

И начинаю догадываться, почему он взял её с нами.

Сердце колотится быстро. На этот раз не из-за своей детской дерзости. А от страха. В какой момент я посчитала, что передо мной человек? Кажется, он чудовище.

– Где она? – Во рту пересохло. Но взять стакан с их стола не позволяет гордость.

В мыслях могла насылать на голову сестры казни египетские. Но на деле вовсе не хотела бы, чтобы она попала в беду. Тем более по моей вине.

Я и без того успела испортить ей жизнь…

– Какая часть сестры тебе нравится больше всего, Ромашка? – Лев отправляет очередной кусок мяса в рот, а я с трудом соображаю, о чём он. – За каждый твой просчёт буду посылать тебе по кусочку. Как думаешь, переживёт она без мизинца?

Перевожу взгляд на Марго. Она будто и не слушает нас. Спокойно, как ни в чём не бывало ест свой суп. Жаль только, пальчик не оттопырив.

Пока я осознаю, что попала в дом монстра. Мозг кипит от бешенства.

А я не в состоянии оценить, способен ли Лев исполнить угрозу. Достаточно ли он беспощаден? Судя по реакции бабки – достаточно. Слишком обыденным ей кажется наш разговор. Сколько раз так она сидела за столом, пока её внуки обсуждали, как будут разделывать жертву, чтобы закопать на заднем дворе?

Хочется встать и убежать. Да некуда.

Из высоких окон светит толстая, круглая луна. Могла бы выть, взвыла бы от собственной наивности.

Вот же дурёха. И вновь я совершила ошибку. Ко мне проявили видимость заботы. А я растаяла. Спрятала иголки, обнажая уязвимое нутро. А в это время Питон обвил моё тело. И так медленно сдавливал, что я и не заметила, как кости начали трещать.

Вычерпать бы из себя ложкой эту больную тягу к нему. Но я совершенно не отдаю отчёта своим эмоциям. Они существуют в отрыве от разума.

Сильнее вдавливаю ногти в ладони, уставившись в одну точку.

Выберусь. Я обязательно выберусь из этого дома. И избавлюсь от Питона.

– Марго, надо будет определить её в университет, – забывая обо мне, обращается к бабке.

Смотрит на меня оценивающе. Приподнимая бровь.

– Раз уж Пётр нагулял её, моя внучка должна учиться в лучшем заведении страны, – чопорно заключает Марго. Пока я офигеваю от этих двоих.

– МГУ, МГИМО, где там сейчас учатся богатые бездельники?

– МГУ. Если умеет писать и читать, то журфак.

Питон кивает, соглашаясь. И я понимаю, что моего мнения никто даже спрашивать не собирается.

– Вы серьёзно?

Оба обращают на меня внимание, будто и забыли о моём существовании.

– Журфак МГУ? Вы сумасшедшие. Просто отбитые.

Ложка бабки звонко ударяется о тарелку. Я бы вздрогнула. Но и не к такому привыкла.

Боже, у этой женщины ни один мускул не дрогнул, когда Лев грозился расчленить мою сестру. Но стоило брани сорваться с моих уст, как она тут же вышла из себя? Нет, они определённо все больные!

Лев молча поднялся, стаскивая меня со стула. Ухватилась за его руку, осознавая, что мои ноги волочатся по полу. Даже не поняла, как ему удалось с такой лёгкостью поднять меня в воздух. Почти выворачивая плечо из сустава. Взвизгнула, ощущая напряжение и боль.

И только после этого Питон отпустил меня.

– Мне некогда с тобой возиться, Ромашка. Либо ты делаешь, как я велю. Либо сдохнешь вместе с сестрой. Что тебе непонятно? – бросил меня в стену и тут же пригвоздил своим телом. Вдавил пальцы мне в щеки так, что губы сложились кривой буквой «о».

Сглотнула слюну, ощущая, что он ярости. Вот так, разогнался от нуля до ста, а я даже не заметила, в какой момент у него полетели тормоза.

Чокнутый.

Моя прежняя жизнь начинает казаться раем. Островком спокойствия и благополучия. Может, бедная и голодная, но хотя бы понятная. Её правила мне знакомы. А вот что сулит мне новая – неизвестно.

Но самое паршивое, в мозг закрадывается страх. Что сломаюсь. Что он меня сломает. Если превращусь в его марионеточную куклу. Ведь явно хочет использовать меня для каких-то своих целей. А не для моего блага. А что потом? Выбросит на мусорку? Наверняка.

Впервые за всю сознательную жизнь чувствую, как подкатывают слёзы. Болезненным комом рвутся из груди. Глаза наполняются влагой. Я смотрю на него, ощущая их блеск в уголках.

Хмурится. Поджимает губы. И выглядит каким-то растерянным.

Судорожно вздыхаю, борясь с наплывом чувств. Ещё чуть-чуть, и потрескаюсь, как стекло после удара. Долго держалась. Не осыпалась. Но кажется, сил всё меньше и меньше.

– Ромашка, не вздумай реветь, – выдыхает. А я ощущаю, как первая за последние двенадцать лет слеза скатывается по щеке.

Плакать в детском доме бесполезно. Ушло время, чтобы я это поняла.