Kitabı oxu: «Пыльца сладкого перца. Рассказы, стихи»

Составитель, корректура, верстка, автор обложки Елена Владимировна Сомова

© Елена Сомова, 2024

ISBN 978-5-0062-8420-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

2024 г

Автобиографическая справка

Сомова Елена Владимировна – Лауреат литературной премии «Российский писатель» по итогам 2023 года в номинации «Критика».

Елена Владимировна Сомова (род. 2 августа 1966, Горький) – российский писатель, поэт.

Окончила филфак ННГУ им. Лобачевского. Вошла в Лонг-лист премии Искандера – 2020 – в номинации Поэзия за книгу «Восстание Боттичелли», лонг-лист премии Искандера—2024 в номинации «Дерево». Детская и подростковая литература за книгу рассказов и сказок «Честное волшебное».

Дипломы последних лет:

Финалиста конкурса «Есть только музыка одна» -2021,

«Гранатовый браслет» -2022 (номинация проза),

3-е место в Международном русскоязычном поэтическом конкурсе «Дуэнде Лоркиано» – 2023 в рамках большого многосекционного и мультиязычного конкурса «Парнас» в г. Каникатти (Сицилия).

Публикации:

«Российский писатель» 2023 г, «Невский альманах» No2 (136) /2024, «Литературный Иерусалим» No37, «Молодая гвардия» №4 /2024, «Новая Немига литературная» №6 2023 г, «Тerantella» – стихи, эссе и стихи памяти Бахыта Кенжеева, «Поэтоград» №17 (274) 2017, «45 параллель», литературная гостиная на «Маяке», стихи опубликованы в конкурсном списке «Эмигрантская лира» -2024 г, «Клад» (АРТ – Роса), в альманахе «Линия фронта» -2020 (Москва, очерк «Фашистский концлагерь Любек» – шорт-лист одноименного конкурса), «Сетевая словесность», на портале «Текстура» – сказки, «45 параллель», «Поэтоград» No17 (274) 2017 г, «Клаузура», «Русский Глобус» (США), на портале «Топос», в сборниках женской прозы – 2021 и 2022 г, в сборнике памяти поэта Ольги Бешенковской «И надломиться над строкой» (эссе и стихи памяти поэта) – издательство Gesamtherstellung Edita Gelsen e.V. (Германия, 2016 г.). Автор многих книг. Живет в России, в Нижнем Новгороде.

Большое событие в жизни поэта Елены Сомовой – участие в международном совещании европейских писателей и поэтов в 1997 году в Хорватии на острове Крк при содействии Института Открытое Общество.

Ниточка и яйца Фаберже

…И когда я стану тоненькой ниточкой, ты ловко скрутишь меня на указательный палец, и я стану кольцом на твоем пальце…

Ловко и безнадежно ему позволено было всё, особенно, чего нельзя, и всё назло родителям, нагло воюющим за моё счастье со мной же самой.

Зимы сменялись веснами, а родители боролись и теряли меня каждый день, надеясь на свою победу.

Как можно надеяться, воюя, ведь если ты вынуждена воевать, значит, не дается тебе победа сама, и ты ее отнимаешь силой?

Значит, не разумом ты берёшь, и то, чего добиваешься, ты еще не достойна. А позже придет заслуженное, но ты его не узнаешь, потому что глаза твои нальются свинцом победных лавров раньше, чем ты ощутишь добытую тобой победу.

Ты будешь спать, а она будет владеть тобой, твоя победа. И ты станешь счастлива, когда ее оковы падут в борьбе твоей за свою свободу от всего и всех.

И тогда пройдет последний дождь в твоей жизни, а когда вдруг с неба станут падать мелкие капли, то это будет снисхождение до тебя солнечных капель, охлажденных, чтобы не обжечь твою кожу, по которой скользят сейчас его губы.

Ключевая вода бежит по плечам и спине, стекает по лбу и губам, когда на мгновение они отрываются от поверхности желаемых прикосновений.

Смешно, как сейчас, может быть, родители строят иллюзии моего счастья, а я уже счастлива!.. Они думают, что счастье в накопительстве барахла, холодильников, тумб, ходят в банк откладывать «яйца Фаберже» – да, я так называю каждое их вкладывание от зарплаты на мое будущее. Смешно!..

Велика гора любви и страсти, и мы поднимаемся по ней вместе неотступно вверх: нацепляются кольца детской пирамидки, пищит глупая уточка своим бочком с дыркой, и где – то в воде плещется градусник для измерения температуры этой воды, чтоб не обжечь младенца. Он будет, он обязательно здоровая девочка или крепкий мальчик, достойные обожания.

И когда вы узнаете об их существовании, на вас хлынут великодушие и восторг. И весь мир окажется у ваших ног. Тот, кто был бездушен, внезапно проявит эмоции в виде маленьких невесомых для вас знаков внимания. Странно тяжело бывает неудовлетворенным жизнью людям оказать свое расположение на субъектов, владеющих предметом их мечтаний.

– Ниточка – ниточка, не рвись!..

Ниточка мечтаний связывает сейчас тебя с миром, и то, что иллюзорно, становится значимым, будто разглядываешь через лупу себя изнутри души.

И когда пепел иллюзий остынет на ваших плечах, когда опавшие с деревьев яблоки надо будет срочно убирать, чтобы их не тронула тьма, вы ринетесь в бой за сладкий сок этих яблок, чуть с кислинкой, но все же – сладкий. А как они будут волшебно падать! Их движение, согласно закону притяжения, волшебно, и напоминает игру на клавишных: сверху и с прицелом вниз для мгновенного извлечения звука.

Яблоки будут лежать ровной горой на кровати вместо вас. Тогда придет мысль сказать родителям, что вам негде спать, потому что урожай яблок занял ваше место в садовом домике. Вот тогда и понадобятся «яйца Фаберже», над которыми вы смеялись. Шутка ли: спать стоя и охранять яблочный сон урожая!

На подоконниках сидя, спать неудобно, но если яблоки убрать, то на полу от холода они просто погибнут: покроются синяками и трупными пятнами, как мертвые люди.

Осенняя прохлада идет неотступно. Смотри внимательно на движение облаков в его глазах: не уплывают ли они в точку возврата памяти. Этого не должно случиться, но на всякий случай, это средство от остуды, бабки ёжки, в отношениях. Яблоки, конечно, поддержат своей алостью и свежестью ваше чувство, как святые. Помнишь, дедушка был рад собирать урожай вместе с тобой, вы вместе складывали такие же яблоки пятнадцать лет назад, и он готов был целовать каждое яблоко, как бабушку. Но бабушка сильно тосковала по своему сыну, который уехал на Север, и умерла от этой тоски. Ты скажи своему сыну, когда он родится, чтобы не покидал тебя.

Облака уплыли в его глазах и сменились выражением ненадобности речи.

Он ушел бы, если бы не эти яблоки. Нить чувства плетется от них, вы же вместе их ждали, эти яблоки, видели, как наливаются их румяные бока, называли их именами детей из будущего. И теперь поднося яблоко к губам, загадай желание, и попроси, чтобы твой принц загадал желание тоже, иначе он лишится королевства твоей любви. А зачем тебе принц, лишенный королевства! И теперь юмор будет держать полог света над вами. Шути и властвуй, радуйся жизни и миру!

Амортизация

Сущность, которая едет верхом и при этом совершает поступательные движения торсом вперед-и-назад, подталкивая к ответной амортизации отражателя ее материальной фантазии, способна быть только вассалом и восседать на шее уважаемого ею предмета бытия, обезличенного и бесчеловечно используемого.

Сущность воспринимает объект объеда, как насекомое. Вот вы вошли в гипермаркет, и она мгновенно выпускает свои хищные щупальца прямо в твой карман, зондирует его глубже, выцарапывая до пылинки тебя через твой карманишко, тщательно напихиваемый тобою перед встречей с сущностью.

Выходя из дверей маркета, ты ощущаешь свою пустотелость, некую фарфоровость с воздухом ее неуёмных просьб внутри. Жалуясь на недомогание, она проявляет тем самым свой интерес к тебе лично, уже не к твоему карману, но тебе кажется, что ты насыщен ее просьбами на десять лет вперед, и ответных импульсов добра, тепла, и мягкого пушистого листопада над вашей постелью не возникает в твоей душе.

Слышишь: в душе, не в теле.

Она пронзила лазером своих приветственных лучей потребителя золотые тайники твоего дыхания над ней и вместе с тем задела высшую точку твоей вершины, где ты счетоводом набирал плашки за плашкой для своих соперников по бизнесу, конкурентоспособных кротов. Она ослепила белизной своих очертаний в вечернем свете, будто предновогоднем, в ауре фашиствующих фонарей над внутренней радугой чувств.

Наутро оказывается, радуга стала мазутом в луже, величественное ложе, где богиня ожидала варваров, – всего лишь кучей листвы под сенью дружных муз дворников, карета – тыквой, но вот наряд остался. Ее наряд, новый, которым ты ее одарил, точнее, она себя одарила им, выцарапывая из тебя лучи счастья. У тебя от ее похлопываний и поглаживаний, выцеживаний, словно поменялись местами голова и другое почтенное место, сидя на котором ты зарабатывал эти лучи счастья перед лицом вечности. Получилось, что вечность – это она. Она, перед которой встают на колени и, воздевая руки, молятся и кланяются, повторяя полушепотом мантры, молитвы и все волшебные слова, которые она не ценит, а запросто вешает их тебе на уши в качестве опорных висючек для остервенения щупалечных лазеров.

Едет… чувствуешь? И двигает торсом на твоей виртуальной шее, чтоб ты двигался к ее мечте живее. Плёточку ей дать, так ты и поскачешь конём в аллюре! Какая ж… стер… Дама сердца! Червовая лапочка.

Идёте подпиливать ногти (когти) в лазерный салон. Там ты пьешь последнюю чашку кофе в твоей жизни, чашка с полведра. Долго пилит когти, долго верещат они друг другу с пилильщицей ее интересов. Та еще игриво поглядывает на тебя. Ты решаешься еще на ведро кофе, – это все-таки лучше, чем коробочный сок с привкусом гнилья, – и подумываешь прекратить игру взглядов. Поворачиваешься в анфас и тупо пялишься в фотообои салона. Тебе легче. Еще легче становится через час, когда твои мурзокогти, выдолбив овал на экологичном дереве столика, останавливаются и замирают на прерванной ноте. Перед тобой ложатся прекрасные руки, так обворожительно ограбившее тебя… с картинами Климта на каждом ногте. Климт писал богатейших дам своего столетия. Ты начинаешь чувствовать, что влияние тех дам распространяется на тебя.

Целуешь каждый ноготь по отдельности и платишь этим за каждый ноготь, за каждую картину Климта. Меценат художника. Киса твоя со всей художественной галереей напирает на воздух в ходьбе всем передним телом, а заднее, в шелках и при меховой обертке, покачивает тебя, как ноябрьский лист на ветру. Ты мысленно ложишься на пол и ползешь за ней, целуя каждое прикосновение ее стопы на мраморных плитках пола.

В арочке между стопой и каблуком завелись гномы, они артистически дразнят тебя и машут платками твоей физиономии, внедрившейся в их корневой мир.

Она ступает на каждую плитку по отдельности, затем пересекает экватор зала и входит в лифт. Там ты распрямляешь свои чресла в мягком кресле, но ненадолго. Лифт останавливается, когти в Климте ложатся под воротник твоей рубашки и обжигают холодом. Ты ежишься, и оказываешься перед зеркалом. Откуда зеркало? А, это открылся лифт, и зеркало на соседней стене.

– Оно увеличительное, что ли? – спрашиваешь ты неизвестно кого, потому что твоя маленькая Мышка не отвечает обычно при выходе из лифта, совсем по-мышиному боясь зацепиться каблуком за что- нибудь и сломать свою белоснежную ногу, которую неделю назад ты обмазывал кремом для загара.

– На загаре гипс не смотрится! – воскликнет она.

И будет права, потребует стразами выложить коленочку. Выложишь вместе с языком на ее верное плечо. В гипсе она необычайно верна тебе. Гипс со стразами на колене – неоспоримая теорема верности и чести.

Городок детства

В этом детском городке я ищу взглядом ушедший блик счастья. Здесь осталось дыхание моего внука, маленького шалопая, он мог легко адаптироваться в любой ситуации, и однажды потерявшись в Меге, играл корзинами, наводя лего-порядок. Мы всегда заходили в лего-бутик, внук выбирал нужную ему коробку с мелкими пластмассовыми частями, и дома с удовольствием собирал свой город. У нас было множество таких чудесных мини-городов. Это был наш мир.

Однажды явилась его мать и разрушила весь наш мир, а цветные пятнышки лего собрала с пола и унесла продать. Люди с радостью купили все комплекты лего для своих детей. К моему удивлению, внук равнодушно отнесся к своей потере. Для меня он стал самой большой в мире утратой, разбитыми надеждами на счастье, такое цветное и маленькое, оно валялось в углу, и некому было его собрать и положить в коробку всю эту радость и восторг детства.

Мне стало трудно выбираться одной, а внук вырос, и вместе с его ростом оказалась неуместна сентиментальность. Надо было держаться. Я пишу в прошедшем времени, хотя именно сейчас меня жгут слезы по сладкому детсадовскому внуку и его прекрасным находкам в творчестве.

Пятилетним летом просыпаясь утром, мы вставали, завтракали и договаривались, еще лежа в постели после сна, куда поедем сегодня. Весело собравшись, мы ехали длинным, но логичным путем, и если выходили на Рождественской, то гуляли вдоль реки, находили наших друзей Фигаревых, мастеров – умельцев, продающих на Рождественке свои нехитрые изделия из дерева и ткани. На Рождественке был красивый фонтан с цветными фонариками в воде. Мы очень любили этот фонтан. Утром там жило эхо. Я обнаружила эхо на Рождественке у фонтана, когда приехала, однажды рано утром, еще до рождения внука, на работу, а времени еще было мало для открытия редакции, и ноги сами привели меня к фонтану. Прекрасные чистые водяные столбики сверкали на солнце и дарили счастье. Я достала свой сотовый телефон и набрала номер своего друга. Художники и все творческие люди в основном, неадекватные люди, и большие вруны. Вот с художником накануне вечером мы договорились, что я утром приеду и зайду к нему до работы. И пожалуйста: он еще дома, а не в мастерской, и приедет только к обеду. Ну как можно верить художнику!..

Свежий утренний бриз от фонтанных струй овевал меня прохладой и напоил самым сладким счастьем. Когда я разговаривала, эхо взяло меня в свой плен и не отпускало еще полчаса, до начала рабочего дня, когда пришли журналисты, расселись все у компьютеров, пришла секретарша и рекламные агенты. Как без рекламных агентов в частной редакции! Зашуршали свитки почти греческих манускриптов, – это полосы вернулись от редактора, и люди пустились в путешествие по газетным полосам, которые после окажутся на столах читателей и подписчиков.

Тогда я еще не мечтала о внуке, но в моих мечтах жил маленький добрый мальчик, нуждающийся во мне, поэтому когда мой внук родился у моей дочери, я приняла его за старого знакомого. Мы встретились, как родня. И теперь я ищу следы этого чудесного мальчика во времени. От попыток моей души наградить еще чем – нибудь моего роднульку (он и сам говорил, что он мой роднулька), я насочиняла сказок. Эти сказки живут образами, не досказанными моему маленькому мальчику, от которого веяло ароматом счастья, и шел такой заряд позитива, что я была благодарна внуку за его рождение и за то, что он так вымахал с момента его внутриутробной жизни на фото во время узи. Его можно взять на руки и порадоваться ему.

А теперь пятнадцатилетний капитан моих мечтаний снимает кино с ребятами, это задание по живописи, а я тоскую по нему, и даже чуть не купила набор лего. Для кого? Для своего малыша… тогда этот набор надо отправить какой-то дедоморозовской почтой в десять лет назад. Там мы гуляем по набережным нашего города, мы с внуком счастливы и любим наш прекрасный город с его длинными мостами. Когда мы ехали по Канавинскому мосту, мой пятилетний внук заправски, как настоящий экскурсовод, объявлял всем пассажирам, что мы проезжаем напротив храма Александра Невского. Мы ехали тогда из Художественного музея, где рисовали и ходили на экскурсии, не пренебрегали художественными занятиями в Арсенале кремля, там всегда таинственная атмосфера давала тот трепет крыльев, сопутствующий появлению вдохновения.

Мальчик вырос… Так быстро это произошло… Я не успела заснять на фото, – никакой сверхчувствительной пленки нет, ее, такой, не бывает, чтобы запечатлеть и остановить мгновение. Но я помню, как мы бывали в планетарии, по пути покупали ягоды и доходили до планетария совсем счастливыми. Директор планетария, Зинаида Павловна Ситкова, добрейший человек, даже выходила встречать нас, и мы, намыв ягоды и поев их, все в клубничном аромате, приходили смотреть фильмы о космосе.

Это был наш прекрасный космос, и любовь к жизни окутывала наш союз.

Но пришли осенние ветра, Первое в жизни – сентября – внука, первые бои за право самовыражения. Горькая обида жжет мое сердце, оттого что многое губит серость и косность. Не бывает чуда совсем рядом, его разбивают зависть, серость, глупость и черствость, это я почувствовала в библиотеке рядом с домом. Говорить о людях я люблю только хорошее, но описывать стенку ледяного бездушия не хочется. Мерзость имеет одно надежное место для хранения: помойка. И пусть остается там.

А мы будем витать в наших мечтах, будем назло всем врагам чувствовать мир порами кожи и нашими сердцами, будем чувствовать мир там, где свобода и радость, где нам не указывают, где расположиться и где нельзя, там занято навсегда. Там нет свободы, клети рабства придумали сами люди, заключенные в свои уютные клетки, шурша волокнами материализованной и порушенной ими совести, потерявшей единство и целостность.

– А что она выступает?! Здесь мы храним и прячем от всех свои настоящие лица. Мы – прячем и жжем рисунки детей, мы – уроды бесчеловечного времени, выскобленного из брошенной на ржавом берегу ракушки.

– А я храню рисунки моего ребенка, внука. Они дороги мне. Я люблю их рассматривать и поправлять стершиеся линии.

Линии стирает время, моя рука поправляет их, краски возвращают свежесть запечатленным моментам, а неизгладимое отвращение и ужас от вида порушенных замков добра никогда не станет приютом для окоченевшей в их клетях души.

Моя душа там, где мой внук делал первые удачные рисунки, где он радовался миру, дарил доброту своего сердца и любил наших друзей, людей, которые нам радовались и открыто улыбались нам при встречах.