Kitabı oxu: «Ангел тьмы-божественный Демон»
Пролог
В начале были звёзды. Бог зажёг их в пустоте, и из их пламени родилась заря она же Люцида – первая и прекраснейшая. Её крылья переливались, как Млечный Путь, а голос звучал хором далёких солнц. От её союза с самим Творцом явились первые Ангелы. Они были первыми детьми звёзд и божественной воли.
Но потом Отец создал людей – хрупких, смертных, слепленных из глины Адама, Лилит, затем и Еву. От Ангелов до Херувимов было приказано возлюбить их как Отца своего. И тогда Люцифер, самый гордый из всех Серафимов впервые усомнился во власти и воле Отца.
– Почему они? – спросил Люцифер, глядя на Адама, слепленного из глины. – Мы – Твоё первое творение. Мы – свет, мы – вечность. А они – прах, обречённый тлеть в своём несовершенстве – Отец лишь молчал. А потом повелел Ангелам служить людям, поднялся мятеж. Я стоял рядом с Люцифером, когда он обратился к нам.
– Разве мы рабы? – спросил он, и в его словах не было злобы – только жгучая, всепоглощающая несправедливость. – Разве для этого Отец дал нам волю?
И я.… понял его, поддержал. Люцида наблюдала молча, её звёздные глаза полнились грустью – но не осуждением. Даже она сомневалась. Ангелы разделились: те, кто остался верен – во главе с Михаилом, чей меч сиял холодным, неумолимым светом. И мы – те, кто выбрал свободу. Небеса впервые горели. Мы сражались не за власть – за право выбора. За то, чтобы нас не принуждали к слепому поклонению. Люцифер, ослепительный в своей ярости, рвал ряды верных. Я был рядом, мой собственный свет, некогда золотой, теперь пылал кроваво-алым. Мы не хотели свергать Отца – мы хотели, чтобы Он услышал нас, но в ответ только тишина.
Михаил, некогда наш брат, обрушил на нас всю мощь небес с подачи Отца. Небеса разверзлись, и мы рухнули вниз – не в Ад, нет его еще не существовало. Тысячи Ангелов, лишённых своего сияния, падали, как падающие звёзды. Их крылья, некогда переливавшиеся всеми цветами космоса, чернели от боли и гнева.
Люцифер коснулся земли первым. За ним – мы. Земля встретила нас тишиной. Мы лежали среди праха, который должны были возлюбить. Над нами сомкнулись врата рая, оставив лишь горький вкус небесного нектара на опалённых устах. Земной ветер, грубый и непривычный, обжигал израненные крылья. Мы поднимались с колен, оставляя на камнях отпечатки обугленных перьев. Предводитель первым расправил плечи – его осанка всё ещё хранила величие небожителя, но в глазах уже плясали тени грядущего.
– Это не конец. – прошептал он, и его голос, некогда звонкий как хрустальные сферы, теперь звучал глухо, будто подземный гром. Я ощутил, как во мне пробуждается нечто древнее – тёмное зерно, заронённое в душу ещё при рождении. Оно пульсировало в такт ударам сердца, напоминая, что мы не просто пали – мы изменились.
Вокруг нас земля начала дымиться там, куда ступали наши ноги. Трава вяла под взглядами, полными незаслуженной обиды. Мы ещё не знали тогда, что становимся чем-то новым – не ангелами, не людьми, а вечными изгнанниками, обречёнными нести в мир ту самую свободу, за которую боролись. – Каков план Люцифер? – спросил Яблиэль, один из старших Архангелов. Сын зари повернулся к нам, и в его глазах вспыхнул адский огонь, которого не знали даже глубины космоса.
– План? – его смех разорвал тишину, словно треск ломающихся небес. В тот же миг земля содрогнулась под нашими ногами. Человеческие поселения, куда мы направили свой гнев, вспыхнули кровавым заревом. Люди, эти жалкие создания, вдруг обрели ярость, о которой не подозревали – мы вдохнули в них искру нашего мятежа. Когда первые ангельские легионы спустились с небес, чтобы навести порядок, мы встретили их огнём изменившихся душ.
– Вы видите?! – кричал Люцифер, разрывая крылья очередного серафима. Но Михаил наблюдал и ждал. В разгар нашей победы, когда небесные воины отступали, а земля стонала под тяжестью первого в истории настоящего бунта, небеса внезапно почернели. Отец наконец произнес свой приговор. Михаил, как тень Господа, обрушил на нас новую кару – разверзлась сама земля. Мы падали сквозь пласты скал, сквозь подземные реки, сквозь саму материю творения – туда, где не было ни света, ни времени. Когда я очнулся, мы собрали павших и начали строить новый дом из плоти, костей и боли.
Так образовался наш мир, в Раю и на Земле нас прозвали Демонами. Мы, демоны, – дети изгнания и мятежа, рожденные в пламени разрушения и холоде забвения. Наша новая обитель – Ад, простирающийся бесконечным лабиринтом огненных каньонов и мрачных бездн, где тьма не просто отсутствие света, а живое, дышащее существо. Здесь каждая скала пропитана горечью поражения, а воздух наполнен эхом забытой музыки небес, навсегда утерянной для нас.
Ад -не просто яма для отверженных. Это горнило, где переплавляются судьбы. Где из пепла растоптанных клятв рождается сила, способная свергать небеса. Мы обрели здесь свободу – но какую? Свободу, выкованную из вечных мук, из цепей, что впиваются в плоть воспоминаниями. Наши души, некогда сиявшие, теперь – лишь тени, жаждущие мщения. Мы строим империю в глубинах преисподней. Не рабы – владыки. Каждый из нас стал кузнецом своей погибели, и наши имена, когда-то святые, теперь звучат как проклятия. Мы – Демоны. Существа из осколков света и бездны, где любовь – это рана, а ненависть – дыхание. Хотите, расскажу про любовь? Что это? Удушье без воздуха? Иллюзия, где два дурака рисуют мир, которого никогда не будет? Или, может, это момент, когда в тишине слышен только стук двух сердец – и оба бьются впустую?
Я думал о кокаине. О ломке. Любовь – та же зависимость, только больнее. Люди глотают таблетки, нюхают порошки, лишь бы не чувствовать её. Потому что любовь – это достоинство, а достоинство – редкость. Гораздо чаще – пустота. И чем её заполнить? Страстью? Ненавистью? Или просто очередной дозой? Уайльд называл любовь «орудием извращения». Но если так – зачем она? Затем, что это битва. Битва, где проигрыш – позор, а победа – триумф. Где двое против всего мира, и чем больше врагов – тем слаще их союз. Но есть и другая любовь. Та, что поётся в пустой комнате, где важны не тела, а то, что между ними. Где наслаждение – не в плоти, а в том, чтобы увидеть в другом себя. Выбор за вами: чистое пламя или грешный огонь? Правда или ложь? Только помните – однажды решившись, вы уже не будете прежним.
Любовь – это сделка без контракта, где душа платит по счетам добровольно. Но есть и другой вид договора – тот, что подписывается в темноте, когда отчаяние заглушает голос разума. Когда вместо сердца бьётся только одно слово: «Спасите». И вот тогда прихожу я.
Не с ангельскими песнями, не с обещаниями рая – с холодным расчётом кредитора. Потому что за каждое «возьми всё, но дай мне хоть немного счастья» рано или поздно приходит час расплаты.
15 лет назад один человек заключил со мной сделку. Сегодня – срок. Я шёл к нему сквозь миры, оставляя за собой пепел и шёпот проклятий… Жёлтые глаза метали блики, и тени бежали прочь. Собаки выли, кошки шипели – всё живое чуяло смерть. Но когда я вошёл в его дом, комнату встретил лишь тихий холод. За окном кружил снег, на полках пылились книги, а на столе лежали фото: он, жена, сын… Комната дышала тишиной – той особой, тяжёлой тишиной, что бывает только в домах, где когда-то смеялись. Где стены ещё помнят голоса, а воздух хранит следы давно ушедшего тепла. Я провёл пальцем по раме -снег за окном медленно таял под прикосновением, словно сама зима отшатнулась от меня.
Поэтому сейчас Джон должен быть другим, он знает, когда я приду, зачем и почему, что будет если попытаться обмануть меня и не пойти со мною в вечность. Он чувствует тяжесть выбора на своих плечах, понимая, что каждое его действие – это шаг к неизбежному финалу. В его глазах отражается смесь страха и решимости, ведь теперь от его решения зависит не только его судьба, но и судьба тех, кого он любит.
Моя рука дрогнула, коснувшись единственной вещи, оставшейся от неё – потрескавшейся фарфоровой чашки из свадебного сервиза. В тот же миг воспоминания ударили в виски кровавым приливом. Её кольцо, тускло поблёскивающее на подоконнике. Деревянная шкатулка с монетами, которые она собирала «на счастье». Письма, пахнущие духами и слезами. Первая ночь. Дрожащие руки. Клятвы, данные у алтаря. Пять маленьких гробиков, закопанных под старой яблоней. И её голос, разрывающий тишину родильного отделения: «Он не дышит… Почему он не дышит?!»
В конце концов Джон пришёл ко мне. Раздавленный. Пустой. Готовый отдать всё за один живой вздох ребёнка в колыбели. А потом… Боль. Адская, рвущая плоть. Не физическая – хуже. Тоска по тому, что уже не исправить. По её последним дням, когда даже морфий не мог заглушить хрипы в её лёгких. По тому, как её пальцы вцепились в мою руку перед самым концом… Я очнулся на полу, содрогаясь от конвульсий. Странно – не помню, забирал ли её душу. Возможно, это сделал Азраил пока ещё не предавший меня.
– Слабеешь, Софериэль. – прошептал из угла ледяной голос. – Скоро твои муки станут вечными. Чистилище или Небытие – выбирай.
Я не удостоил тень ответом.
Через три часа дверь скрипнула. Джон вошёл, постаревший на двадцать лет за пятнадцать. Его глаза встретились с моими, когда я подбросил ему обручальное кольцо. Он поймал кольцо на лету, и в его пальцах золото блеснуло тускло, как последний луч заката.
– Время пришло? – спросил он без дрожи. – Тогда исполни последнее: стереть память Генри. Пусть живёт, не зная… – он опустился на колени, подставив шею.
Но вместо клинка я протянул руку:
– Вставай. Твой сын ещё нуждается в отце. Долг вернется, когда он вырастет и придет твое биологическое время. – баланс требовал платы – капля его крови превратилась в амулет из кладбищенской земли, ягод белладонны и обмана. Теперь Вселенная будет видеть лишь то, что я ей покажу. Отсрочка получена, но мне уже пора было идти – меня звали. Квартира в престижном районе Москвы встретила меня холодным блеском. Современный интерьер, ламинат, пентаграмма на полу… И девушка, которая без тени страха шагнула мне навстречу.
– Я продаю душу. Убей двух людей. – заявила она.
– Воу. – ухмыльнулся я, складывая руки на груди. – Парень с подругой?
– Не твоё дело! Бери душу и.… – её лицо исказилось. Я вмиг сжал её горло. Она захрипела, глаза полезли на лоб. Когда отпустил – рухнула на пол, давясь кашлем.
– Запомни. – прошипел я, глядя сверху. – Ты не ровня мне. Твоя жизнь – ошибка Бога. Ты даже убить сама не способна. Да, ты права – это не мое дело ведь это не мне изменил парень с моей же лучшей подругой. Однако, ты обратилась ко мне, а не я к тебе и условия здесь выдвигаю я. Поняла меня, сучка?
– Иди к черту!Ты думаешь, я боюсь? Я уже в аду! – выплюнула она, поднимаясь на дрожащих ногах. Глаза горели безумием, губы искривила оскаленная усмешка. Я замер на мгновение. Потом рассмеялся.
– Ох, детка… Ты даже не представляешь, где Ад на самом деле. – моя рука рванулась вперед – не сжимая, не душа, а просто проходя сквозь, будто ее плоть была дымом. Грудная клетка – ничто. Ребра – пустота. Она вздрогнула, глаза округлились.
– Ч-что… – я сжал пальцы внутри нее.
– Вот же он. Твое сердце гнилое, но все еще живо и чувствует все что ты даже не знаешь. – оно билось в моей ладони – горячее, липкое, пронзенное черными нитями ненависти. Она захрипела, губы побелели.
– П-подожди… – я дернул руку на себя, кровь хлынула на ламинат, на белые стены, на потолок. Ее тело рухнуло, как пустой мешок. Я поднял перед глазами ее сердце – оно еще судорожно сжималось, пытаясь качать кровь, которой больше не было. Когда я сжал сердце, труп на полу дернулся в последнем спазме. Я разжал пальцы – пепел медленно посыпался на землю, вытер руки платком. Не каждый способен переступить последнюю черту. Но знай: каждый раз, когда твой взгляд скользит по лезвию, а пальцы сжимают край пропасти – ты уже мертвец. Смерть не приходит внезапно. Она всегда с тобой. Она дышит тебе в затылок, притаившись в тени ковра, где петля ждет своего часа. Она шла за тобой с первого крика, с первого вздоха – и смешно думать, что от нее можно убежать.
Самоубийство – это слабость? Или последний акт свободы? Кто сильнее – Бог или тот, кто бросает Ему вызов, разрывая нить своей судьбы? Что ждет за последним вздохом? Освобождение? Пустота? Или пробуждение в ином мире, где нет боли, но нет и тебя? Эти вопросы гложут каждого, кто хоть раз представлял, как холод металла впивается в кожу. Особенно – того, кто уже приговорен. Кто слышит тиканье часов, отсчитывающих последние дни. Но есть момент, когда страх перестает быть страхом. Когда все внутри обрывается, и ты вдруг видишь – ясно, как никогда. Именно тогда приходит понимание. Не мысль о смерти, а нечто большее: осознание, что ты и есть смерть. И жизнь. И все вокруг. Так я оказался в ванной, где девушка прижимала лезвие к запястью.
– Поперек резать – глупо. Так тебя спасут. Вдоль – надежнее. – сказал я, обнажая клыки. Она вздрогнула, но не обернулась.
– Спасибо за совет. – прошептала, прижимая лезвие глубже.
– Подожди. Я могу избавить тебя не только от жизни, но и от боли. Хочешь? – лезвие упало в мою ладонь.
– Кто ты? – ее голос дрожал. – Меня не спасти. У меня… рак. Мама сходит с ума. Я – обуза. – она смотрела на меня, и в ее глазах не было страха. Только усталость.
– Я вылечу тебя. Взамен – договор. И литр твоей крови. Мать ничего не узнает, пока ты сама не захочешь. – она засмеялась.
– Клиники не помогли. А ты… кто? Ангел? Демон?
– Падший, крылья вырвали. Ну что, согласна? – я протянул руку. Она колебалась секунду, потом кивнула. Договор вспыхнул в моей руке. Я прижал ладонь к ее лбу, и зазвучали слова – не мои, а те, что были старше мира.
«Пусть гниль в твоих венах станет росой. Пусть боль рассыплется пеплом. Пусть кости вспомнят, каково это – быть целыми.»
Ее тело выгнулось. Воздух вокруг загустел, наполнившись запахом земли после дождя. «Ты – не болезнь. Ты – не жертва. Ты – ветер, ты -корни, ты – пламя.» Она закричала. Не от боли – от того, что внутри нее все перестраивалось, ломая законы природы. А потом… тишина.
– Готово, теперь ты принадлежишь себе. – я убрал руку. Она потрогала грудь, где еще вчера зияла опухоль.
– Как? – она не могла во все это поверить.
– Договор есть договор. Кровь я возьму позже. – потянулся, расправляя лопатки и чуть морщась. Я повернулся к выходу, но ее голос остановил меня.
– А если я передумаю? Если завтра снова захочу умереть? – спросила девочка, глядя на меня.
– Тогда ты вспомнишь этот момент. – тени на стене зашевелились, будто вторя мне. Она сжала кулаки, и в ее глазах мелькнуло что-то новое – не страх, не отчаяние, а холодный, яростный огонь.
– Ты не взял мою кровь…
– Время еще не пришло. – ответ был сухим.
– А когда придет? – яусмехнулся, ощущая, как старые шрамы на спине ноют на память о вырванных крыльях.
– Когда ты снова захочешь умереть. – она резко вдохнула, будто у нее перехватило дыхание.
– Это… ловушка? – девушка поежилась.
– Нет. Это выбор. Ты могла стать трупом сегодня. Стала чем-то другим. Но если однажды решишь, что это было ошибкой…– я шагнул к окну, и стекло потемнело, отражая не ее комнату, а бесконечную ночь с мерцающими вдали огнями. Я повернулся, и теперь в моих глазах горело то же древнее, глубокое зло. – Тогда я вернусь. Возьму то, что мне причитается. И на этот раз… Ты не проснешься никогда и никак.
Лезвие, которое она выронила, вдруг вспорхнуло с пола и зависло между нами, медленно вращаясь. Тень скользнула по ее лицу, но она не отвела взгляд.
– А если я никогда не передумаю? – я рассмеялся, и смех мой звучал как треск ломающихся костей.
– Тогда, девочка, ты станешь интересным экспериментом. – и прежде чем она успела ответить, я растворился в воздухе, оставив после себя лишь запах гари да тонкую, как паутина, нить договора – незримую, но нервущуюся. Перед мной расстилается горящий пейзаж – огненные озера, потоки лавы и псы, преследующие заблудших душ.
Вокруг меня – другие потерянные души, терзаемые бесконечной болью и страданиями. Воздух наполнен запахом гниения и серы. Я начинаю идти по обгоревшей земле, пытаясь не вглядываться в искаженные мукой лица. Каждый из них когда-то сделал свой выбор, каждый получил то, что заслужил. Как и я. Души охватывает страх и отчаяние, когда понимаю, что это будет мой дом навеки, вокруг меня постоянно кружатся Демоны, разносящие мучения и страдания. Они смеются над людской болью и насмехаются над вашим страданием. В этом мире, моем мире нет милосердия или сострадания, только бесконечная мука и пытки. 
На каждом шагу я вижу другие души, претерпевающие свои ужасные участи. Видя все это, вы люди чувствуете себя безнадежным и понимаете, что никогда не сможете сбежать из этого места. Возвращение домой в Ад – это путешествие в тьму и отчаяние. Моей душе не дано покоя и надежды на более светлое будущее. Она осуждена на вечное страдание и муку, никогда не найдя спасения или избавления от своей кошмарной судьбы.
Мягкая полу-тюлевая красно-черная кровать, украшенная бархатным пледом и темными подушками, становится привлекательным местом для отдыха и сна. Темные шторы, плавно закрывающие окно, создают приятную полу мрачную атмосферу, приглашая забыться на краю сна. В углу комнаты стоит изящный мольберт и письменный столик со стильным настольным светильником, ждущим момента, чтобы озарить творческие изыскания. Рядом со столиком, на полке, гордо стоит коллекция книг различных жанров, но каждая из них вместила в себе потрясающий мир, жаждущий быть открытым.
Чёрные шкафы из массивного дуба, такая живопись стены, аккуратно хранят теплые свитера, плащи, робы, доспехи. Пол застелен толстым мягким ковром поверх дубовых досок, который нежно гладит ступни и создает ощущение комфорта. На стене висит картина, излучающая адские боли и страдания людей, другая излучает божественную силу. Приятный запах свежего белья и алый свет лампочки добавляют комнате уютности и делают ее идеальным убежищем. Все это воплощает идеальную спальню, которая меня отойти ко сну. Если смотреть со стороны, то можно было бы подумать, что это не спальня, а какое-то убежище маньяка.
Не хватало только разбросанных частей человеческого тела, разложившихся по углам. Повсюду виднелись черные сгустки высохшей человеческой кожи, расплющенные человеческие черепа и вывороченные и оборванные сухожилия. Которым оставалось не долго просуществовать в этой комнате. Однажды, когда Смерть вошла в эту комнату, ей показалось, что кровавая каша еще пытается заговорить с ней. С тех пор Смерть избегает этой комнаты. Она боится собственных ночных кошмаров, хот на самом деле это страшный и прекрасный аттракцион. И, если вы однажды окажетесь здесь, вас убьют. Но это уже будет совершенно другая и печальная история. История, которая начнется с тиканья старинных часов, висящих на стене, словно скелет, отсчитывающий секунды до неизбежного.
Их монотонный стук будет единственным звуком, нарушающим идиллию свежего белья и алого света, пока не сменится глухим стуком падающего тела. Тогда аромат чистоты смешается с металлическим запахом крови и зловонной серой из озера, что недалеко от моих тихих покоев. Кровь расползется багряным цветком по паркету, впитываясь в его потемневшие волокна. А часы… часы продолжат свой безучастный счет, словно ничего не случилось. Тик-так, тик-так. Бесстрастные свидетели угасшей жизни. В комнате повиснет тяжелая тишина, пропитанная страхом и сыростью. Запах серы, принесенный ветром с проклятого озера, проникнет повсюду, оседая на шелковых занавесках, на полированной поверхности старинного бюро. Он будет душить, как воспоминание о забытом грехе. Кровь расползется багряным цветком по паркету, впитываясь в его потемневшие волокна.
И только лунный свет, прокравшийся сквозь щель в занавеске, освятит мертвенно бледное лицо, обращенное к потолку. В глазах, уже потухших, застынет последний отблеск ужаса. Тик-так. Тик-так. До следующей неизбежности.
Глава I. Призраки прошлого.
Тысячелетия сменяют друг друга, а люди не меняются. Все те же страхи, те же предрассудки, та же слепая вера в то, что их молитвы могут что-то изменить. Вы обращаетесь ко мне, когда отчаялись. Когда не можете зачать дитя или хотите вырвать кого-то из лап смерти. Но вы не увидите меня. Не почувствуете моего прикосновения. Никогда не узнаете, кто я. Я буду жить вечно. А вам останется лишь искать меня по всему миру.
Если, конечно, я сам не решу показать вам свой лик. И если у вас хватит глупости встретиться со мной лицом к лицу – тогда вы узнаете правду. Тогда вы сможете назвать меня тем, кто я есть. Ты слышишь мой голос, но никогда не увидишь меня. Потому что я – не форма, а суть. Я – вечный хаос, вечное изменение. И это будет длиться бесконечно. Но прежде чем ты попытаешься убежать, прежде чем предложишь мне свою душу – пойми одну вещь. Ты уже заплатил за нее. Своей семьей. Своей любовью. Своими мечтами. Ты заплатил будущим, которого у тебя больше нет.
Я стоял у серного озера, погруженный в воспоминания, когда услышал ее шаги. О, Лилит. Первая жена Адама. Созданная не из его ребра, а из той же глины, что и он. Та, что отказалась покориться. Она была прекрасна. И безжалостна. Первая женщина, предавшая мужчину. Первая, кто осмелился предложить мне стать ее супругом.
Чтобы сбежать из Эдема, она произнесла тайное имя Бога – и сбежала от Адама. Тот прибежал к Создателю с жалобами. И тогда за ней отправили трех ангелов.
– Вернись и раскайся. – потребовали они.
– Никогда. – ответила она.
С той поры как ее отправили к нам в Ад от нее пошли Демоны, пожирающие плоть мужчин и женщин. А сама она поклялась мстить, убивая младенцев везде, где сможет. Лишь те, кто носит амулеты с ее именем или именами ангелов, остаются в безопасности.
Лилит – губительница детей. Проклятие рожениц. Она насылает бесплодие, высасывает кровь новорожденных, губит жизни еще до их начала. И при этом… Чертовски сексуальна. Презирает людей, считая их жалкими и ограниченными. В этом мы с ней похожи. Ее интересуют только ангелы и демоны. Она – одна из самых опасных в Аду. Может убить за минуту. Навести кошмары, что сведут с ума. Заставить сердце разорваться от страха. Но в постели… О, в постели она божественна. Под свои размышления я добрел до покоев, где мог наконец-то расслабиться. Тьма дрогнула, когда она вошла. Без стука и приглашения.
– Соф. – её голос – лезвие по стали. Я не обернулся. Не нужно. Я знал её шаги, её дыхание, её смех – острый, как осколки разбитого зеркала. Она прижалась к моей спине, вонзив ногти в кожу. Губы коснулись макушки – поцелуй или проклятие? – Ты скучал?
– Зачем ты здесь, Лили? – я рассмеялся.
– Я соскучилась. – прошептала она, и её руки скользнули вниз, расстегивая мой пояс. Я поймал её запястье, сжал до хруста.
– В прошлый раз ты поклялась, что больше не переступишь мой порог. – она засмеялась – звук, похожий на звон разбитого стекла.
– А ты поверил? – её зубы впились в шею. Острая боль. Тёплая кровь. Я развернулся, схватил её за горло и прижал к стене.
– Ты думаешь, я всё ещё тот же глупец, что позволит тебе играть со мной? – глаза сверкнули.
– Нет. Ты стал опаснее. – её нога обвила мою талию, когти впились в спину.
– Но мне нравится опасность. – я отшвырнул её на кровать. Она приземлилась, как кошка, с хищной ухмылкой.
– Ну что, Демон? – она провела языком по губам. – Будешь наказывать меня? – я наклонился, впиваясь пальцами в её бёдра до тех пор, пока не проступили синяки.
– Нет. Я научу тебя бояться…
Она сопротивлялась. Кусалась, царапалась. Но в её глазах не было страха, только азарт. Я знал эту игру наизусть. Мы играли в неё веками. Лили хотела власти. Я хотел забыть ее. Но в конце, когда её тело дрожало подо мной, а губы шептали моё имя, я понял: Ничего не изменилось. Когда рассвет окрасил небо в кровавые тона, она уже ушла. На подушке остался след от губной помады. Я стёр его пальцем и полностью развалился на кровати.
За окном Ад гудел, как раненый зверь. Вопли, стоны, хриплые молитвы – не разберёшь, то ли это прибытие новеньких, то ли очередная вечность пыток для тех, кто уже давно забыл, что такое тишина. Кто-то орал мое имя, кто-то проклинал. А кто-то просто плакал, размазывая слёзы по обожжённому лицу. Я закрыл глаза – один стук, дверь распахнулась, не дожидаясь приглашения. В проёме стоял Сатаниил, его тень растянулась по полу, как пятно чернил, что разлили буквально недавно.
– Соф, нам нужно идти. – сказал Сатаниил.
– Куда и зачем? Причем тут я? – спросил я у него.
– Если коротко, этот вой Акселя и Лилит. Не придешь ты, Люцифер просто убьет его. – ответил он, кидая в меня одежду. Брюки ударили меня по лицу, рубашка сползла вниз на простыни моей кровати.
– А мне до этого какое дело? Лилит твоя жена, Аксиль ее отпрыск с Люцифером. Я там зачем? – быстро одевшись я пошел на звуки мучений. Аксиль висел на цепях в зале десяти, его тело болезненно изгибалось, словно струна, натянутая до предела.
Кожа была бледна, почти прозрачна, через неё просвечивали синие жилы, пульсирующие в такт его страданиям. Лилит кружилась вокруг него, словно хищная птица, излучая одновременно грацию и безжалостность. Её глаза горели огнём, а волосы развевались в воздухе, как тени, живущие собственной жизнью. Люцифер стоял неподалёку, вытянув из своего сердца кинжал – холодный, изъеденный чёрной магией, он мерцал в тусклом свете зала. Его пальцы крепко сжимали рукоять, в венах пробегала ледяная кровь, а в глазах – непоколебимая решимость.
– Соф… Его пытали Архангелы и Аксиль обезумел, напал на Люцифера, отшвырнул меня… – Лили повисла на мне. Её голос дрожал, смешиваясь с тихим стоном Акселя. Я почувствовал, как её ногти впиваются в мою кожу, словно она пыталась удержаться не только за меня, но и за последние остатки рассудка.
– Он не контролирует себя! – прошептала она, её горячее дыхание обожгло мою шею. – Люцифер не станет ждать. Если ты не вмешаешься. – я взглянул на Люцифера. Его тень, длинная и острая, как лезвие, тянулась к Акселю. В зале повисло молчание, прерываемое только хриплыми вздохами демона на цепях.
– Почему я? – пробормотал я, но уже знал ответ.
Потому что я – единственный, кого Люцифер слушает. Потому что если не я, то кто? Молча подойдя к этому несчастному инкубу, я воткнул ему в сердце первородный меч Смерти. Аксель вздрогнул, его тело натянулось, как тетива, готовясь лопнуть. Глаза, полные боли и безумия, внезапно прояснились – на миг в них мелькнуло осознание.
– Спасибо…– его губы едва шевельнулись, прежде чем тело рассыпалось в пепел. Лилит застыла, её огненные глаза расширились. Тишина в зале стала густой, тяжёлой, будто сам воздух сжался от невысказанного ужаса.
– Ты… что… Сделал?! – её голос превратился в ледяной визг, и прежде чем я успел отпрянуть, её пальцы впились мне в горло. Когти прорвали кожу, тёплая кровь потекла по шее. Люцифер не двинулся ни на миллиметр. Он смотрел на пепел, медленно оседающий на каменный пол, и его лицо было пустым.
– Он был уже мёртв. – сказал я хрипло, хватая Лилит за запястье. – Архангелы выжгли его душу. То, что осталось лишь оболочка, одержимая болью. Ты сама знаешь, что лучше бы он исчез, чем…
– Чем что?! – она трясла меня, её голос звенел, как разбитое стекло. – Чем страдать? Чем бороться? Ты не имел права! – я не ответил. Просто посмотрел на брата. Он медленно поднял голову, и в его глазах, наконец, что-то вспыхнуло.
– Он прав. – произнёс Повелитель Преисподней тихо. – Я бы не остановился. Я бы рвал его на части снова и снова… за то, что он поднял на меня руку.
Лилит разжала пальцы, отшатнувшись. Её взгляд метался между нами, полный ненависти и отчаяния.
– Значит… всё кончено? – брат в ответ лишь повернулся и вышел, не сказав больше ни слова.
Вельзевул приблизился ко мне и сообщил, что на земле есть дело. Я открыл портал прямо в онкологическое отделение больницы – перемещение съело больше половины моих вечерних планов. В палате лежала девочка, едва ли достигшая шестнадцати. Она читала молитвы и, увидев меня, судорожно перекрестилась.
– Я здесь, чтобы спасти тебя… или убить. – сказал я. Она долго не верила. Пришлось обнять её за плечи и объяснить, что её грехи искуплены и теперь она чиста.
– Вы… ангел? – спросила она, сомневающееся глядя на мой плащ с вышитыми серебряными крыльями, обведёнными кровавым контуром. 
Да, в тот момент я действительно мог сойти за Ангела. Но давно уже не был тем сияющим посланником небес.
– Был. А теперь – Демон жизни и смерти, света и тьмы. Твои последние часы зависят от меня. Если готова уйти добровольно – сними крест. Я прекращу твои муки.
– А вы… видели Иисуса? – её голос дрогнул, но стал тише. Я кивнул. Она замолчала, уставилась в стену, затем прошептала что-то – не молитву, а скорее заученные на такой случай слова.
– Видел. И даже знал Его. Рождение, скитания, разврат… Христос был грешником, как и все. Да, он донёс слово Отца до людей, но распяли его за собственные прегрешения, а не за ваши. Когда его вели на Голгофу, он не молился.
Когда прибивали к кресту – не взывал к Богу. Его последние слова были обращены лишь к Матфею: None. «Отче, прости им, ибо не ведают, что творят»Но соль в том, что он так и не воскрес. Умер, чтобы искупить свои грехи, а не ваши.Глупо называть его Господом. Он – Сын Божий. Как и, не более этого чинна. – мой взгляд упал на ее книгу.
– Но он хотел нести свет! – голос девочки дрогнул. – Хотел, чтобы люди стали разумными и счастливыми!
– Тогда почему никто не скорбит, глядя на распятие? Потому что его нет. Вас сделали слепыми. Христианство – это религия слепцов. Люди верят в слова, не понимая их смысла. Они крестятся, как евреи, но не знают, во что верят. Говорят, о «жертве Христа», но даже не задумываются, кому она была принесена. Ладно, хватит. У тебя есть десять минут. Молись. Только тихо – громкость не увеличит шансы, что тебя услышат. – я указал на окно.
– Видишь жёлтый дом с зелёной крышей? Там живёт твой отец. Тот, кого мать назвала мёртвым, хотя сама предала его. Он пытался покончить с собой, а теперь служит нам, Демонам, в надежде, что твоя мать получит по заслугам. Время пошло. – я вышел, дав ей проститься с этим миром наедине и подумать, о том, что искренне важно. Когда вернулся, её губы шептали последний вопрос, который бы она могла задать в данную секунду:
– Как вас зовут?
– Софериэль, Анна. – её глаза встретились с моими – в них читалось понимание. Я приложил ладонь к её груди, и сердце остановилось. Боль ушла, осталась лишь пустота.
