Kitabı oxu: «Бессердечный»

Элси Сильвер

Şrift:

Elsie Silver

HEARTLESS

The moral rights of the author have been asserted.

1
Кейд

Взгляд Люси Рид устремляется в мою сторону. Чересчур благодарный, как по мне.

– Ну, я обожаю рукодельничать. В свободное время занимаюсь скрапбукингом¹. Вяжу. Готова поспорить, Люку вязание пришлось бы по душе. Тебе так не кажется, Кейд?

Я едва сдерживаюсь, чтобы не засмеяться над тем, как она мурлычет мое имя. А еще я бы с удовольствием посмотрел, как кто-то заставляет Люка посидеть спокойно достаточно долго, чтобы он что-то сотворил спицами.

Теперь она с улыбкой обращается к Саммер, невесте моего младшего брата:

– Ты же знаешь, как это бывает. Всем нам нужны женские хобби, правда?

Из угла комнаты, где сидит мой отец, доносится хихиканье. Подбор няни превратился в полноценную семейную задачу.

И настоящий кошмар.

Саммер поджимает губы и фальшиво улыбается:

– Да, конечно.

Я едва не фыркаю. По представлениям Саммер, женское хобби – приседать с тяжелыми блинами в спортзале и мучить взрослых мужчин во имя «личных тренировок». Она нагло врет, но, возможно, из-за того, что она все еще новенькая в городе, Люси об этом не догадывается. Или, может, Люси ведет себя с моей будущей невесткой, как язвительная сучка, поэтому Саммер ей так отвечает.

– Хорошо. – Поднимаюсь я с места. – Что ж. Мы с вами свяжемся.

Люси, кажется, немного ошарашена тем, как быстро я перевел разговор в другое русло, но я уже услышал и увидел все, что меня интересовало.

Кроме того, врачебный такт – не моя сильная сторона. Мне по душе резко срывать пластырь.

Я поворачиваюсь на пятках, опускаю голову и ухожу, пока не стало слишком очевидно, что я заметил ее протянутую руку и просто не захотел ее пожать. Практически топая, я захожу на кухню и, облокотившись на примыкающий к окну разделочный стол, окидываю взглядом местность. Передо мной пики Скалистых гор, вздымающихся к небесам.

Ландшафт, дикий и скалистый, в начале лета пестрит красками: трава чересчур зеленая, небо чересчур голубое, а солнце достаточно яркое, чтобы немного размыть все вокруг и заставить вас щуриться.

Бросив несколько кофейных зерен в кофемолку, я нажимаю на крышку, и дом наполняется звуками. Я же в эту секунду стараюсь отогнать мысли о том, что буду делать с ребенком в ближайшие пару месяцев. Думая о сыне, я начинаю себя корить. Я чувствую, что должен делать для него больше. Больше присутствовать в его жизни.

В общем, непродуктивные мысли.

К тому же шум кофемолки имеет дополнительное преимущество – заглушает любезности, которыми отец и Саммер обмениваются с Люси у входной двери.

Это не мой дом, не моя ответственность. Мы проводим собеседования с нянями в главном фермерском доме, где живет отец, потому что в своем доме я не терплю случайных людей. Особенно тех, кто смотрит на меня так, будто эта работа – их билет в странную фантазию о счастливой семье со мной.

С другой стороны, Харви мог бы открыть здесь постоялый двор и с удовольствием заботиться о гостях. С тех пор как он получил травму и передал ранчо мне, он как будто постоянно слоняется без дела и с кем-то болтает.

Песчинки сыплются в белый бумажный фильтр в верхней части кофеварки, и я поворачиваюсь, чтобы наполнить водой кофейник.

– Не поздновато для кофе? – На кухню входит Харви, а за ним и Саммер.

Они и не подозревают, но сегодня я пью его целый день, так как нервничаю.

– Готовлю тебе на утро.

Саммер фыркает, а отец закатывает глаза. Они оба знают, что моим словам грош цена.

– Кейд, ты был с ней не слишком любезен. – Следующий его комментарий. Теперь настает моя очередь закатывать глаза. – Да, я понимаю, что весь этот процесс был для тебя испытанием, но…

Скрестив руки на груди, я опираюсь о столешницу.

– Я не особо приятный человек, но я с радостью встану на защиту своего ребенка и сделаю для него все.

Могу поклясться, уголки губ отца подрагивают, когда он садится за стол и закидывает ногу на ногу. Саммер просто стоит, прислонившись к дверному проему, и смотрит на меня. Она так часто любит делать, и это нервирует.

Саммер умна и не любит терять время понапрасну. Клянусь, я даже слышу, как у нее в голове крутятся шестеренки, но из-за того, что она молчит, никогда не узнаешь, что прячется у нее в голове.

Она мне нравится, и я рад, что у младшего брата хватило мозгов окольцевать ее.

– Ты милый, – задумчиво произносит она, – по-своему.

Приходится прикусить губу, чтобы они не увидели, что меня позабавил этот комментарий.

Саммер вздыхает.

– Послушай, она последняя, с кем мы провели собеседование. Я постаралась отсеять тех, кто был менее заинтересован в том, чтобы проводить время с Люком, и более заинтересован в том, чтобы проводить время с… тобой.

– Ого, парень, – отец хлопает ладонью по столу, – и их было немало. Кто бы мог подумать, что женщины охотно согласятся терпеть твою угрюмость и плохое настроение? Платят-то не так уж и хорошо.

Я хмуро смотрю на него, прежде чем снова переключить свое внимание на Саммер.

– Отбирать нужно было тщательнее. Нужен человек, который бы не проявлял ко мне никакого интереса. Без всего этого дерьма. Может, выбрать из тех, кто счастлив в браке?

– Счастливые замужние женщины не останутся у тебя дома на лето.

В ответ я хмыкаю:

– А как насчет кого-нибудь из другого города? Кого-нибудь, кто бы не знал нашу семью. И все мое дерьмо. Кого-нибудь, кто бы не переспал ни с одним из моих братьев. – Я морщу нос. – Или с моим отцом.

Харви издает сдавленный звук, похожий на смешок.

– Я уже несколько десятилетий один, сынок. Не суй нос не в свое дело.

Щеки Саммер заливаются краской, но я замечаю улыбку на ее губах, когда она отворачивается к окну.

– Знаешь, я бы и сам без проблем смог помочь, – добавляет Харви. Не в первый раз.

– Нет.

– Почему нет? Он мой внук.

– Точно. Именно такими и должны оставаться ваши отношения. Ты и так достаточно помог ему за жизнь. Твои спина и колени болят, поэтому тебе необходим отдых. Ты по-прежнему можешь проводить с ним время, когда захочешь, но не нужно изнурять себя долгими часами, ранним утром и, возможно, поздней ночью. Это несправедливо. И я не собираюсь тобой пользоваться. Точка. – Затем я снова обращаюсь к невестке: – Саммер, а может, ты? Ты бы замечательно справилась. Люк тебя любит. Я тебе не нравлюсь. И ты уже живешь на ранчо.

Я замечаю, как у нее дергается челюсть. Ей надоели мои вопросы, но мне не хочется оставлять своего мальчика с кем попало. Он – сущее наказание. И не одно. Но я не смогу должным образом поработать на ранчо этим летом без кого-то, кто бы позаботился о нем. Кого-то, кому я мог бы доверить его безопасность.

– Я же только включаюсь в новое дело, и эти летние месяцы – самые напряженные для меня. Не вариант. И перестань просить. Мне плохо от этого становится, потому что я люблю тебя и Люка. Но мы уже устали из кожи вон лезть, собеседуя людей только для того, чтобы добиться нулевого результата.

– Ладно, хорошо, – ворчу я. – Тогда я согласен на кого-то похожего на тебя.

В ответ она вскидывает голову и застывает.

– У меня идея. – Она подносит палец к губам, и Харви поворачивается к ней с немым вопросом в глазах.

Он выглядит чертовски обнадеженным. Если уж я устал от эпопеи с поиском няни на лето, то Харви, должно быть, совсем измучен.

Я хмурю брови.

– Кто?

– Ты ее не знаешь.

– У нее есть опыт?

Саммер пристально смотрит на меня, ее широко раскрытые темные глаза ничего не выражают.

– Да, у нее есть опыт общения с хулиганами.

– Она в меня не влюбится?

Саммер фыркает самым неподобающим для леди образом:

– Нет.

Ее уверенность, наверное, должна была бы меня задеть, но мне все равно. Я отталкиваюсь от стойки и провожу пальцем по ее поверхности.

– Отлично, подходит, – говорю я ей, выходя через заднюю дверь по направлению к своему дому и удаляясь от неразберихи, связанной с подбором подходящей няни для пятилетнего мальчика.

Мне просто нужен кто-то, кто бы мог войти в мою семью, а затем легко выйти из нее. Простой человек, но в то же время компетентный.

Всего на пару месяцев. Это не должно быть так сложно.

* * *

Я копаюсь в памяти, вспоминая, когда у меня последний раз был секс.

Или, по крайней мере, пытаюсь вспомнить.

Два года назад? Три? В январе, когда я провел ночь в городе? Как давно это было? И как звали ту цыпочку?

Женщина передо мной переступает с ноги на ногу, выставляя одно бедро; ее узкие джинсы обтягивают округлую задницу так, что это должно быть запрещено законом. Складки под ягодицами манят почти так же, как и взмах ее медных волос, рассыпающихся по стройной спине.

Она привлекает внимание. Обтягивающая рубашка заправлена в обтягивающие джинсы. Каждый чертов изгиб на виду.

Я совсем сбился со счета, но ее вид, стоящей передо мной в очереди за кофе, все равно заставляет считать.

Вывод таков: секс у меня был так давно, что я уже и не помню. Но нужно держать в голове тот факт, почему я даже не позволял себе думать о представительницах противоположного пола.

Я отец-одиночка. На мне одном управление ранчо. Миллион обязанностей. Слишком мало времени. Недосып.

У меня уже давно не было времени на себя. Я просто не осознавал, насколько давно.

– Чем могу вам помочь, мэм?

Женщина передо мной смеется, и смех ее похож на перезвон колокольчиков на заднем крыльце, когда в них танцует ветер – мелодично и воздушно.

Что за смех…

Я бы узнал его везде. Я определенно никогда не встречал эту женщину. Я бы запомнил его, потому что знаю всех в Честнат Спрингс.

– Мэм? Даже не знаю, как к этому относиться, – говорит она, и, клянусь, в ее голосе слышится улыбка. Интересно, а губы у нее такие же красивые, как и тело?

Эллен, управляющая «Ле Памплемус», маленькой изысканной кофейней в городе, улыбается ей.

– Как бы вы хотели, чтобы я вас называла? Обычно я знаю каждого, кто входит в мою дверь, но не вас.

А, дело не в моей памяти. Я слегка наклоняюсь вперед, надеясь уловить имя. Но один из работников выбирает именно этот момент, чтобы смолоть кофе, поэтому я скрежещу зубами от досады.

Понятия не имею, зачем мне имя этой женщины. Просто захотелось узнать. Я из маленького городка, мне позволительно быть любопытным. Вот и все.

Когда шум кофемолки замолкает, морщинистое лицо Эллен озаряется:

– Какое красивое имя.

– Спасибо, – отвечает незнакомка передо мной. – А почему заведение называется «Грейпфрут»?

С радостным возгласом Эллен улыбается из-за прилавка.

– Я сказала мужу, что хотела бы назвать место как-нибудь по-модному. Как-нибудь по-французски. Он ответил, что знает на французском лишь le pamplemousse. Вариант показался мне достаточно хорошим, и теперь это вроде как наша шутка.

При упоминании мужа ее взгляд смягчается, и я чувствую, как в моей груди вспыхивает зависть.

Вслед за ней мелькает раздражение.

Единственная причина, по которой я не ворчал из-за их медленной болтовни, заключается в том, что я был слишком занят, борясь с публичным стояком, вызванным смехом этой девчонки. При нормальных обстоятельствах меня бы взбесило, что поход за кофе занимает столько времени. Я сказал отцу, что вернусь за Люком – судя по моим часам – прямо сейчас. Мне нужно вернуться, чтобы встретиться с Саммер и человеком, который, надеюсь, станет няней Люка.

Но мои мысли блуждают так, как я не позволял себе уже много лет. Так что, может быть, мне следует просто насладиться мгновением. Может, это нормально – позволить себе что-то почувствовать.

– Мне, пожалуйста, средний, экстрагорячий, без пены, полусладкий…

Я слегка закатываю глаза и опускаю поля черной шляпы. Конечно, у незнакомки с потрясающей фигурой должен быть раздражающе длинный заказ со сложным напитком.

– С вас три доллара и семьдесят пять центов, – говорит Эллен, не отрывая глаз от сенсорного экрана кассового аппарата, пока девушка у кассы роется в своей огромной сумке, явно ища бумажник.

– Вот черт, – бормочет она, и краем глаза я замечаю, как что-то выпадает у нее из сумочки на полированный бетонный пол у ее обутых в сандалии ног.

Даже не задумываясь, я опускаюсь на корточки и подбираю черную ткань. Я вижу, как ее ноги поворачиваются, поэтому выпрямляюсь.

– Вот, держи, – говорю я хрипло, потому что нервы у меня на пределе. Навыка разговаривать с незнакомыми женщинами у меня нет.

Но если нужно нахмуриться, то тут я профессионал.

– Боже, – отвечает она.

Теперь я могу хорошо рассмотреть ее лицо. Мое тело застывает, а легкие перестают работать. Ее смех не отразился на лице. Кошачьи глаза, дугообразные брови и молочная кожа.

Она чертовски великолепна.

С огненно-красными щеками.

– Прошу прощения, – вздыхает она, прикрывая рукой губы, похожие на бутоны роз.

– Не стоит. Все в порядке, – говорю я, но мне все равно кажется, что все происходит как в замедленной съемке. Я с трудом соображаю, так как все еще слишком зациклен на ее лице.

И черт возьми.

Ее грудь.

Боже, я веду себя, как какой-то жуткий старый извращенец.

Я опускаю глаза на кулак, зажимающий мягкую шелковую ткань.

Девушка охает, когда я разжимаю пальцы. И до меня медленно, но верно доходит, почему она так ужасается тому, что я, как джентльмен, поднял ее…

Трусики.

Я смотрю на клочок черной ткани в своей руке, и все вокруг словно расплывается. Мои глаза устремлены в ее глаза, такие широкие и зеленые. С множеством оттенков, как у мозаики.

Я не умею улыбаться, но уголки рта подрагивают.

– Вы, э-э, уронили свои трусики, мэм.

Она переводит взгляд с моей руки на лицо, и из нее вырывается сдавленный смешок:

– Ух ты. Как неловко. Я правда…

– Дорогая, твой кофе готов! – кричит Эллен.

Рыжеволосая девушка отворачивается с явным облегчением оттого, что нас прервали.

– Спасибо! – отвечает она излишне бодро, после чего кладет пятерку на стол и хватает бумажный стаканчик. Не оглядываясь, она направляется прямиком к двери и быстро уходит.

– Оставьте сдачу себе! До скорого!

Клянусь, я слышу, как она хихикает себе под нос, когда проносится мимо, явно избегая моего взгляда и бормоча что-то про себя о том, что это будет хорошая история, которую она когда-нибудь расскажет своим детям.

Я рассеянно размышляю, какие, черт возьми, еще истории эта женщина собирается рассказывать своим будущим детям, а затем окликаю ее:

– Ты забыла свои… – я замолкаю, потому что не хочу кричать об этом на всю кофейню, полную людей, с которыми мне приходится сталкиваться изо дня в день.

Она поворачивается и, уходя, прижимается спиной к двери, на мгновение задерживая на мне взгляд, в котором отражается едва сдерживаемое веселье.

– Кто нашел – берет себе, – говорит она, пожимая плечами.

Теперь девушка действительно смеется – громко, тепло и так чертовски весело. Затем она выходит на залитую солнцем улицу, ее волосы сияют, как огонь, а бедра покачиваются так, словно она хозяйка этого города.

Я ошеломлен.

И когда я снова смотрю на свою раскрытую ладонь, до меня доходит, что она уже давно ушла. Я понятия не имею, как ее зовут, а я все еще здесь…

Держу ее трусики.

2
Уилла

– И кто это был? – голос Саммер звучит сдавленно.

– Вообще понятия не имею. – Я снова вспоминаю свои медленно падающие на пол черные трусики и охватившее меня чувство стыда, постепенно перерастающее в истерику.

Ну само собой, это в моем духе.

Что-то подобное могло случится только со мной.

Моя лучшая подруга ахает, качаясь на садовых качелях.

– Ты что, их не забрала?

Я ухмыляюсь и отхлебываю пива.

– Не-а. Он выглядел таким… Даже не знаю. Ошеломленным? Его это вроде и не оскорбило, и не вызвало никакой извращенской реакции. Это было даже как-то… очаровательно. У меня такое чувство, будто я домашнего эльфа освободила или типа того.

– Он тебе что, Добби напомнил?

Я томно вздыхаю и многозначительно поднимаю бровь.

– Только если бы Добби был чертовски горяч.

– Уилла, это отвратительно, – хрипит от смеха моя подруга. – Пожалуйста, скажи, что они хотя бы были чистыми.

– Разумеется. Они же запасные. Ты же знаешь, я не люблю носить с собой трусики. Но время от времени возникает такая необходимость, понимаешь?

Саммер прищуривается и пристально смотрит на меня:

– У меня эта «необходимость» возникает ежедневно.

– Необходимость испытывать дискомфорт? Нет уж, спасибо. Жизнь слишком коротка. Бюстгальтеры и нижнее белье переоценены. К тому же теперь я могу не спать ночами, прикидывая, что же там с ними делает этот незнакомец.

Саммер вновь смеется.

– Полагаю, он их выбросил, как сделал бы любой здравомыслящий человек.

Она так счастлива в последнее время. С тех пор как покинула свою ненормальную семейку и слишком уж насыщенную городскую жизнь. Она встретила ковбоя и умчалась с ним в закат. И теперь она здесь. Моя лучшая подруга. Вся в веснушках, вся сияет, растянувшись на садовых качелях во дворе красивого дома, построенного на ранчо, что примыкает к Скалистым горам.

И сейчас она выглядит лучше, чем когда-либо.

Я люблю доставать ее по поводу того, что она живет в самом центре «жопы мира», но на самом деле вид на окрестности Честнат Спрингс просто захватывает дух. Прерии настолько плоские, что это кажется невероятным. Ох уж эти темные Скалистые горы, вздымающиеся и несущиеся прямо на тебя, как приливная волна…

В городе тоже видны горы, но совсем по-другому. Не так, как в этом месте, где, кажется, можно протянуть руку и дотронуться до них.

– Итак, какие планы на ближайшие месяцы? – спрашивает Саммер.

Я вздыхаю. У меня нет ни малейшего понятия. Но я не хочу, чтобы Саммер беспокоилась обо мне. Это в ее духе. Она начнет волноваться, пытаться решить все мои проблемы… Я лучше просто буду плыть по течению.

– Может, я перееду жить к вам с Реттом на какое-то время? – невинно бросаю я, оглядываясь по сторонам. – Ваш дом стал таким красивым, с тех пор как вы его наконец достроили. Ты ведь не будешь против?

Она поджимает губы, будто действительно задумывается об этом. Черт возьми, у этой женщины золотое сердце.

– Сам, я шучу. Я бы так с вами не поступила. – Неровно выдохнув, я оглядываю поля. – Не знаю. Когда Форд сказал мне, что собирается закрыть бар на ремонт, я, честно говоря, обрадовалась. Думала, что проведу лето, разъезжая по выставкам и просаживая все свои сбережения. Не буду придумывать план на жизнь и просто стану двадцатипятилетней девушкой, у которой за спиной нет ничего, кроме родительских денег.

Саммер пытается перебить меня. Ей не нравится, когда я строга к себе за то, что управляю баром своего суперуспешного брата или таскаюсь в отпуск к суперуспешным родителям. Или просто бессмысленно бреду по жизни без малейшего понимания, куда я иду, будучи членом семьи, состоящей сплошь из гениев.

Я игнорирую ее попытки и продолжаю:

– Но, разумеется, мой конь разрушил все мои планы и получил травму как раз к сезону выставок. Таксу пришлось делать операцию, и теперь я проведу лето, просто кормя его морковкой и неистово расчесывая гриву.

Моя лучшая подруга не отводит от меня глаз. Мне хочется залезть к ней в мозг и выудить оттуда мысли, потому что я точно знаю, что их у нее там с избытком.

– Я буду вести себя хорошо. Это же не что-то серьезное, а так – «проблемы белых людей». Буду часто навещать тебя. Ты сможешь заниматься со мной в своем спортзале, а я подцеплю какого-нибудь хоккеиста или тореадора. Одни сплошные плюсы.

– Хм… Точно… – Ее указательный палец постукивает по верхней губе. – А что, если…

– О нет. Пожалуйста, только не надо в очередной раз ставить себе задачу улучшить мою жизнь. Знаешь, ты слишком много помогаешь людям.

– Уилла, заткнись и послушай меня.

Я прижимаюсь попой к перилам крыльца и тянусь за стоящей рядом бутылкой пива. По стенкам бутылки стекают капли конденсата, и жидкость внутри уже не такая холодная. Всего лишь июнь, а уже так жарко. Надеть джинсы было ошибкой.

Потянувшись, я отвожу плечи назад и готовлюсь к тому, что сейчас мне снова будут что-то высказывать.

– А что, если у меня есть способ сделать так, чтобы ты жила здесь все лето? Но не со мной и Реттом.

Это вообще не то, что я ожидала от нее услышать.

– Мне не хотелось бы ставить палатку у тебя во дворе. Я не приспособлена спать под открытым небом. Я, может, пока и не знаю, каков мне предстоит жизненный путь, но гарантирую, что в него не входят надувные матрасы и спальные мешки.

Она закатывает глаза и продолжает:

– Речь не об этом. Старшему брату Ретта нужна помощь с сыном на время летних каникул. Женщина, которая заботилась о нем, когда он был маленьким, уже не справляется. Ему пять лет.

Я смотрю на подругу, пока бутылка пива покачивается туда-обратно, зажатая между моими пальцами.

– Ты что, хочешь, чтобы я заботилась о ребенке?

– Ну да. С тобой весело. Ты энергичная. И раз ты можешь справиться с баром, полным бухих мужиков, то чем хуже один маленький мальчик, которого нужно развлекать? А еще ты говорила, что любишь детей.

Я верчу эту мысль в голове. Сначала хочется отказаться, но, честно говоря, мне совершенно не улыбается провести эти месяцы без работы, без скачек и без лучшей подруги. И мне действительно всегда нравились дети, возможно, потому, что порой я и сама до сих пор чувствую себя ребенком.

– И где же я буду жить?

Ее глаза открываются чуть шире, а горло чуть сжимается, словно она нервно сглатывает.

– У брата Ретта – Кейда. Он управляет ранчо. Работает с раннего утра и иногда до поздней ночи, если что-то идет не так. Но у него на ранчо работают хорошие люди, так что это не должно стать проблемой. И отцу Ретта и Кейда нравится помогать присматривать за Люком, но, честно говоря, он явно не вывозит двенадцатичасовой рабочий день. Тем не менее он, я уверена, будет часто тебя навещать.

– А почему тогда ты так испуганно выглядишь? Этот брат Ретта – брат-придурок или веселый горячий брат-супергерой? – Мне даже немного неловко задавать этот вопрос, ведь я не особо люблю приезжать сюда к Саммер. Мы чаще встречаемся в городе, не тратя лишние двадцать минут, чтобы доехать до этого ранчо с красивым названием «Колодец желаний». Вероятно, я уже должна была познакомиться со всеми членами ее будущей семьи, но я этого до сих пор не сделала.

– Брат-придурок…

– Ну разумеется. – Я делаю еще глоток, и в этот момент подруга быстро вскакивает.

– Но ты не так уж часто будешь его видеть! Он специально подбирает кого-то, кто не будет… эм… беспокоить его? К тому же мы с Реттом будем рядом. Это может быть весело.

То, что она описывает, действительно звучит как что-то довольно веселое. Уж точно веселее, чем проводить лучшие месяцы года в городском одиночестве.

– Может, тогда будем делать пьяные бранчи? – Мы постоянно устраивали пьяные бранчи, когда обе жили в городе, и я хочу вернуть эту традицию.

Ее губы немного дергаются:

– Будем.

Я опрокидываю в себя остатки пива, уже зная, каким будет мой ответ. Всю свою жизнь я плыву по течению. Периодически на пути этого течения возникают какие-то возможности, о которые я со всей уверенностью спотыкаюсь. Кажется, это одна из них.

И кто я такая, чтобы говорить возможностям «нет»?

– Да пофиг. Я в деле.

Мы едем через ферму и останавливаемся перед самым живописным домом, который я встречала. Он красный, с белой отделкой. Двор окаймляют маленькие живые изгороди, а белоснежные ворота открывают путь на грунтовую дорожку, ведущую к парадной двери.

Я очарована.

– Я что, буду жить здесь? – спрашиваю я, пока мы вылезаем из внедорожника Саммер, не в силах оторвать взгляд от восхитительного, идеально ухоженного дома.

– Ну да, – отвечает Саммер, не замечая моего восхищения. – График Кейда настолько плавающий, что лучше жить здесь. Мы раньше работали «командой»: я, его отец и миссис Хилл, но просыпаться и приезжать сюда к четырем тридцати утра – для них это слишком тяжело. И Кейд не любит просить их о таком. А вот живя здесь, тебе не придется так вставать – можешь спокойно спать, главное, что Люк не останется один в доме.

Саммер беззаботно шагает к входной двери, а я иду следом, размышляя, на что, черт возьми, я подписалась. Я ни черта не знаю о том, как заботиться о детях.

Или о том, как быть родителем.

Или о работе на ранчо…

Мои шаги замедляются, я постепенно начинаю отставать, но Саммер этого не замечает. Она поднимается по ступенькам, уверенно топая в своих шлепанцах и обрезанных джинсах прямиком на крыльцо, затем хватается за дверной молоток и громко стучит.

– Слушай, Самм… – пытаюсь сказать я, протягивая вперед руку, будто бы я еще могу остановить ее, хотя она уже постучала. В голове вертятся мысли о том, что надо было обсудить все более тщательно. Выяснить детали…

Возможно, моя импульсивность наконец меня подвела… Мне начинает казаться, что она очень торопится. Как будто ей не терпится поскорее разобраться с этим.

А тем временем у меня возникает все больше вопросов.

Множество вопросов.

Но все мои вопросы улетучиваются, как только распахивается входная дверь, и я замираю посреди грязной дорожки, с ужасом таращась на мужчину из кофейни.

На того самого, у которого остались мои трусики.

Это точно он. Темные волосы, темные глаза под нахмуренными бровями, широкие плечи, самая сексуальная щетина из всех, что я видела, окаймляющая слегка скривленную губу… и этот суровый взгляд.

Он смотрит в мою сторону. Костяшки его пальцев белеют, так сильно он хватается за дверь.

– Кейд! – Саммер пытается начать свою речь, не замечая этот смертоносный взгляд, обращенный на меня. – Это моя лучшая подруга, Уилла. Твоя новая няня.

– Нет. – Его ответ краток.

– Что значит «нет»?

– Нет значит через мой труп. – Его слова сквозят серьезностью.

Саммер склоняет голову набок, и я приближаюсь к ним. Если этому мужику кажется, что он может в таком тоне говорить с моей лучшей подругой, то у меня для него плохие новости. Я защищала ее еще со времен, когда мы были подростками. Саммер достаточно натерпелась от дерьмовых мужиков в своей жизни, так что этот, очередной, может сразу идти на хрен. Вернее, бежать со всех ног.

– Кейд, это просто смешно. Мы пытаемся найти кого-то уже…

– Это ты просто смешна… – перебивает он ее.

Я поднимаюсь на крыльцо, краснея от ярости в тон своим волосам. Я единственная рыжая в семье, и быть может, это связано с моим вспыльчивым характером. О том, как я выхожу из себя и как долго помню обиды, знают все.

А еще широко известно то, что я разнимала драки в баре битой.

А скоро, возможно, я буду широко известна своим ударом по яйцам одному ковбою с ранчо «Чертовски горяч».

Я машу рукой прямо перед его носом, чтобы он замолчал.

– Советую очень тщательно подбирать слова. Мне плевать, что она скоро станет твоей невесткой. Никто не вправе разговаривать с ней в таком тоне. Точка.

Он обращает свой темный взгляд в мою сторону и осматривает меня самым нервирующим образом, начиная с лица и далее спускаясь по всему телу. Когда он снова поднимает взгляд, то смотрит на меня уже с абсолютным безразличием.

Будто он провел оценку и нашел меня совершенно ничего не стоящей.

– Мне тоже плевать, что ты ее лучшая подруга. От тебя пахнет пивом, а твои трусики все еще в моем заднем кармане. Ты не будешь заботиться о моем сыне.

Мои глаза сужаются, а губы кривятся, когда я нахожу то, на чем его можно подколоть:

– Так ты оставил их на потом?

Я подмигиваю ему, с наслаждением наблюдая, как огненно-красные пятна вспыхивают на его щеках и просачиваются глубоко под его кожу и до самых костей.

Саммер поворачивается ко мне, раскрыв свои шоколадные глаза до размера блюдец. Она похожа на одну из тех плоскомордых собачек, чьи глаза постоянно выпучиваются самым очаровательным образом.

– Кейд – тот самый «трусиковый мужик»?

– Я не «трусиковый мужик», – пытается вмешаться он, но мы с Саммер не обращаем на него внимания.

– Да. И ты сама сказала, что любой здравомыслящий человек выкинул бы их. Так что вывод напрашивается сам собой.

Мы ухмыляемся друг другу как сумасшедшие, а с губ Саммер срывается первый смешок. И вот она уже стоит, согнувшись пополам, держась руками за колени и задыхаясь от смеха.

– Да боже ты мой! – Наш ворчун досадливо проводит своей широкой рукой по волосам. – Никакой я не «трусиковый мужик».

Мои плечи трясутся от смеха, а из глаз текут слезы, пока я выдавливаю из себя:

– Каковы шансы на такое совпадение?

– Это маленький город. Шансы довольно высоки, – ворчит Кейд, которому не так весело, как нам.

Саммер практически воет, но находит в себе силы выпрямиться и, прикрыв глаза, произнести:

– Не волнуйся, Кейд. Они чистые.

Его ноздри раздуваются, и он опускает глаза, глубоко вдыхая. Как будто это может его как-то успокоить.

– «Трусиковый мужик»… – качаю я головой, ухмыляясь ему в лицо. Стану я няней или нет, но проводить время рядом с этим человеком до конца жизни мне все равно придется, ведь Саммер почти замужем за его братом, так что я вполне могу сгладить ситуацию.

– Он не любитель трусиков! Он носит боксеры! – раздается из прихожей тоненький голосок, а на пороге появляется самый очаровательный темноволосый и голубоглазый мальчик, которого я когда-либо видела. – Такие, обтягивающие, – уточняет он, подливая масла в огонь.

– И правильно, – отвечаю я малышу, крепко вцепившемуся в руку отца. Его большие глаза смотрят на меня с живым интересом. – Это чтобы не было натертостей.

– А что такое «натертости»? – с любопытством спрашивает он, отчего его отец подносит одну из своих широких загорелых ладоней к бровям и устало потирает их.

– Люк.

– Это то, что получается, когда твои причиндалы долго трутся друг о друга, – объясняю я.

Ни у кого не получилось бы расти с моими родителями и сохранить стеснение во время таких штук. В нашей семье нет и не было запретных тем.

– А-а-а-а, – кивает он, выглядя мудрым не по годам. – Да, ненавижу, когда такое случается.

– Люк, возвращайся в свою комнату. – Широкая фигура Кейда поворачивается к сыну, и я не могу не восхититься им. Той силе, которую он излучает… Пульсации в его предплечьях. Как двигается его адамово яблоко. И как смягчается его тяжелый взгляд, когда он смотрит на сына…

Это было неожиданно, ошеломляюще и будто все перевернуло.

– Зачем? – А этот паренек явно знает, как влиять на отца. Сапфировые глаза открыты почти театрально, а нижняя губа слегка оттопыривается.

– Я хочу пойти поиграть с Саммер и ее подругой.

Он просто прелесть.

– Нет, – говорит отец, одновременно с тем, как я говорю:

– Конечно!

Кейд вскидывает голову, его суровые брови сдвинуты, а лоб прорисовал глубокие морщины – словно я сделала что-то, что нанесло ему личное оскорбление.

– Кейд. – Саммер упирается руками в бедра. – Просто позволь ему немного побыть с нами. Может быть, все будет хорошо. Может быть, ты будешь приятно удивлен.

1.Творческое хобби, которое позволяет с помощью изображений, кусочков ткани и других материалов делать памятные альбомы. – Здесь и далее примеч. перевод.