Kitabı oxu: «Во власти Великого Архитектора», səhifə 2

– То есть вы полагаете, что за пределами нашей планеты все еще есть высший разум? Или другая жизнь? – подойдя к окну, Лисса продолжила. – Космос… Он такой большой, а мы на самом деле так мало о нем знаем… – она пожала плечами, загадочно глядя на небо.

– Я знаю одно: правда у каждого своя. И, кстати, о правде… Питер верил, что рано или поздно сделает важное открытие. Он всегда знал, где искать. И, видимо, уже почти подобрался…

– Так давайте и мы доберемся! – с вызовом выпалила девушка, возвращаясь к столу. – Ночью, когда я думала, что уже все закончила, то наткнулась еще на одно письмо. Единственное, не пойму, о чем говорится в этом абзаце.

– Дай-ка взгляну, – я сосредоточенно потер переносицу.

– Вот здесь, – указала она на фразу «angelicos testes Christi». – Какое-то очень редкое словосочетание. Мне оно точно никогда не встречалось. Может, поискать в словаре?

– Не надо, не стоит… Я знаю, что оно значит. Angelicos testes Christi переводится как плащаница. Еще ее называют погребальным полотном. Если не ошибаюсь, последние четыреста лет она находится в Италии.

– В храме святого Иоанна Крестителя?

– Это тоже отмечено на карте? – догадался я.

Лисса кивнула.

– Католическая церковь считает Туринскую плащаницу, в которую было завернуто тело Иисуса, подлинной, – ответил я на ее немой вопрос.

– А вы так не считаете? – вкрадчиво переспросила она и смешно поморщила нос.

– Как ты уже поняла, я прагматик, поэтому привык во всем убеждаться на собственном опыте.

– Наверное, мне тоже стоит придерживаться такой философии, – хмыкнула самодовольно дочь Беккера. – И все же отец слишком самонадеян, если решился в такое ввязаться. А что насчет подлинности плащаницы? – развела руками она.

– Скажем так, мировые эксперты не первый десяток лет спорят о достоверности ее происхождения. Однако несомненно, это настоящее чудо, возникновение которого до сих пор никто не может объяснить.

– Хотела бы я на нее взглянуть. А как насчет этого? – вырвала у меня из рук листок девушка, чтобы прочесть следующий абзац. – «Sancti grail» – это же никак иначе Святой Грааль! – произнесли мы одновременно.

– Разве он существует? – склонив голову набок, она взглянула на меня, почти не моргая.

– К сожалению, и по сей день точно не ясно, что стоит воспринимать за истинный артефакт. Если в кельтских и нормандских легендах он трактуется как чаша, то в некоторых средневековых произведениях его описывают как некую драгоценную реликвию. Однако Католическая церковь признает именно тот Грааль, что хранится в Валенсии, в Кафедральном соборе. Посмотрим, обозначил ли Питер его на карте, – и мы с Лиссой буквально столкнулись лбами, спеша вновь изучить схему.

– Действительно, вот он, в Испании, – указала девушка на план местности. – Испивший из чаши получит прощение грехов и вечную жизнь, – задумчиво сказала она и расплылась в мечтательной улыбке.

– В некоторых версиях Святой Грааль часто используется в переносном смысле как обозначение какой-либо заветной цели, недосягаемой или труднодостижимой, – тяжело сглотнул я.

Лисса выглядела потрясенной. Ее глаза вспыхнули догадкой, а затем взгляд скользнул снова по карте, остановившись там, где Беккер отметил Израиль.

– Что же тогда находится в Иерусалиме? – непонимающе поинтересовалась она.

Этот вопрос застал меня врасплох, и я не знал, что ответить.

– Считается, что первая масонская ложа была создана при Храме царя Соломона, – предположил я первое, что пришло мне на ум. – Согласно легенде, возникновение тайного общества восходит к временам его правления.

– А что насчет этих знаков? – подалась девушка вперед, указывая на лист в верхнем правом углу.

Ее пыл и любознательность вновь заставили меня растеряться.

– Многие символы позаимствованы масонами из разных религиозных традиций – в основном из Древнего Египта, иудаизма и христианства, – пояснил я. – Эти астрономические изображения нередко встречаются в современных храмах.

– Неужели отец вынужден скрываться от религиозных фанатиков? – скрестив руки на груди, поежилась Лисса.

Я опустил взгляд и на внутренней стороне левой кисти нащупал вытатуированный черный символ – четырехлистник. Его история уходила корнями в Средневековье, а смысл был понятен лишь мне.

– Да, – бесцветно ответил я, горько вздохнув, стараясь скрыть бурю, разрывавшую меня изнутри.

– А как насчет Моцарта и Гёте? – спросила она, добравшись до последней страницы блокнота, которую я хотел утаить. – Как они со всем этим связаны?

– Пока не могу сказать, – прохрипел я, отбирая личную вещь лучшего друга.

Собственный голос мне показался чужим. Я подскочил с места и начал метаться по комнате. Мне нужно было время, чтобы подумать.

– Пожалуй, на сегодня достаточно, – рявкнул я.

Девушка посмотрела на меня с недоумением.

– Ты проделала колоссальную работу, – благодарно приобнял я ее, чуть смягчившись. – Теперь нам нужно отыскать твоего отца. Но перед этим тебе следует отдохнуть, – словно оправдываясь, выдавил я из себя.

– Да, пора бы уже с этим заканчивать, – насупилась Лисса, бросая недовольный взгляд на бумаги. – Тем более, не хотелось бы заставлять волноваться Сюзетту.

– Ты права, так будет лучше. Буду ждать тебя завтра. Возможно, Питер вскоре свяжется с кем-то из нас, – добавил я отстраненно. – Поэтому лучше, чтобы ты была дома.

Когда дочь Беккера ушла, я вновь задумался о том, как моему другу удалось раздобыть столь ценные документы. Особенно не давало покоя, каким образом у него оказалась переписка Моцарта и Гёте.

В целях безопасности я не стал показывать письма Лиссе, решив сначала разобраться во всем самостоятельно. Но, перечитывая их снова и снова, я все яснее понимал, что в одиночку сложную шифровку не разгадать. Здесь нужен был специалист.

Я посмотрел на часы и ужаснулся: было уже давно за полночь. Я решил отложить все заботы на завтра, но сон все не шел. Меня неотступно тревожила мысль: где мой товарищ и как скоро он даст о себе знать?

Глава 4

На следующий день я проспал почти до обеда, пока меня не выдернул из царства Морфея навязчивый звук. Это был мой мобильный. Посмотрев на экран, я обнаружил больше десяти пропущенных вызовов от Лиссы. В этот момент в номер несколько раз постучали. С ледяным спокойствием я лениво набросил поверх пижамы халат и побрел открывать дверь.

На пороге меня ожидала недовольная дочь Беккера. Она с претензией смотрела на меня. По лицу девушки было понятно – она мной недовольна.

– Вот, держите! – строго сказала Лисса, протянув мне какую-то бумажку.

Не дожидаясь приглашения, пока я приходил в себя, гостья быстро прошмыгнула в комнату. Спустя мгновение я понял, что держу в руках письмо от Питера. По привычке я достал очки и начал читать, нервно меряя шагами помещение. Вот что приятель писал своей дочери:

«Дорогая, Лисса! Моя милая девочка, я так сожалею, что не могу тебе все объяснить. Знаю, как ты сильно переживаешь. Однако со мной все в порядке. Надеюсь, вы уже встретились с профессором Гренелем. Я почти в этом уверен, ведь он никогда бы не бросил нас в беде. Ты должна будешь кое-что сделать. Найди моего ученика по имени Фабрис Дюпон. Он в курсе происходящего и точно поможет. Его адрес: de la Reynie, 27, 86. Паскалю скажи, чтобы меня не искал. Я сам выйду на связь. И попроси у него прощения за то, что втянул во все это. С любовью, отец».

– Надеюсь, этот студент прояснит ситуацию, – промолвила Лисса, когда я дочитал письмо и отложил листок в сторону.

– Если только он и сам не в бегах, – сипло отозвался я, теряясь в догадках.

– Значит, нужно отправиться к этому Дюпону прямо сейчас, – приказным тоном отчеканила девушка, собираясь на выход. – Буду ждать вас в холле, – добавила она, видя, что я еще не готов.

– Хорошо. Только сначала мы заедем в Национальный архив.

– А это не может подождать? – с неодобрением покосилась на меня Лисса.

– Это связано с нашим расследованием, – объяснил я.

– А почему не в библиотеку отца? У него отличная коллекция, – с сарказмом процедила она.

– В коллекции Национального архива собрано самое большое количество старинных рукописей и фолиантов, которых точно нет в обычной публичной библиотеке и уж тем более в кабинете Питера.

– Как скажете, – согласилась девушка после короткой паузы. – Тогда я вызову нам такси, – бросила она, покидая мой номер.

Я наспех натянул вельветовые брюки и клетчатую рубашку. Захватив лишь самое необходимое, я уже через десять минут сидел в машине, мчавшейся по городским улицам мимо офисных зданий и магазинов.

В воздухе пахло летом, а на улице стояла невыносимая жара. В парках сновали влюбленные парочки, неспешно прогуливавшиеся вдоль аллей, и туристы, которые, разинув рты, глазели по сторонам.

Из окна авто доносился запах сладкой выпечки и дорогих духов. Кстати, о парфюме: у Лиссы он был с тонкими нотками нежных цветов. На этот раз на ней было бледно-розовое платье, которое ей несомненно шло. Простенький образ дополняла соломенная шляпка, слегка великоватая для нее.

С присущими ей грацией и шармом девушка наблюдала за прохожими. И я поймал себя на мысли, что у нее, наверное, нет отбоя от поклонников. Но спрашивать о личном не стал, решив, что это неуместно.

Мы довольно быстро добрались до архива, и я отметил, что в будний день там было не слишком людно. В основном в читальном зале сидели абитуриенты, которые без особого энтузиазма штудировали пособия в надежде поступить в лучшие вузы страны.

В помещении было тихо и душно, как и во многих библиотеках. Однако это не могло скрыть от меня красоты интерьера. Под сводчатыми арками галереи сияли великолепные витражи. В этом месте я чувствовал себя как рыба в воде, а от количества книг захватывало дух.

– И что нам здесь нужно? – спросила дочь Беккера, придерживая меня под локоть, когда мы свернули в отдел литературы XVIII века.

– Что-то, что прольет свет на причастность известных деятелей культуры к масонскому ордену.

Спутница посмотрела на меня недоверчиво, но не стала задавать лишних вопросов.

– Тогда нам нужно пройти в соответствующую секцию, где собраны все материалы за нужный период, – предложила она и я согласился.

Надо сказать, что парижский Национальный архив казался огромным лабиринтом, и найти в нем что-то конкретное было непросто. Мы долго рассматривали полки, изучая корешки книг, пока Лисса меня не одернула.

– Вот, смотрите, – указала она на старинное издание под названием «Мистификация, масоны и эзотерика XVIII века».

– Думаю, подойдет, – кивнул я и доставал со стеллажа тяжелую, изрядно потрепанную книгу.

Мы присели друг на против друга за ближайший столик с торшером. Пока девушка следила за обстановкой, я пролистывал фолиант в надежде обнаружить что-то стоящее. Наконец, спустя полчаса, мне посчастливилось наткнуться на нужную запись. В ней говорилось следующее:

«Поскольку Гёте был членом «Баварских иллюминатов», тесно связанный с ним духовно Моцарт тоже подозревался в связях с сообществом. Тайное братство, основанное в 1776 году Адамом Вейсгауптом, ставило своей целью строительство «нового Иерусалима». Все его участники были приверженцами деизма – философского направления, которое признаёт существование Бога, но отрицает большинство сверхъестественных и мистических явлений.

Вейсгаупт рассчитывал создать организацию на базе масонских традиций, но позже отказался от этой идеи, сочтя масонские тайны слишком доступными. Он верил, что настанет день, когда человек обретет способность управлять собой в любых обстоятельствах, никому не вредя и творя лишь добро.

Адам стремился к восстановлению естественной религии и распространению морали, которая побуждала бы людей учиться владеть собой. Проповедуя такой образ жизни, он надеялся привести человечество к состоянию полной свободы и равенства».

– И как это должно нам помочь? – спросила Лисса, заглядывая в текст через мое плечо.

Я резко дернулся от испуга, не заметив, как она бесшумно подкралась и какое-то время за мной наблюдала, почти не дыша.

– Насколько помню, – начал объяснять я. – Вейсгаупт неоднократно критиковал католическую церковь, обвиняя ее в лицемерии. Кроме того, он пытался освободить общество от суеверий и предрассудков.

– Но, по-видимому, у него ничего не вышло?

– Его неоднозначные высказывания почти стоили ему академической карьеры. Именно тогда Адам понял, что бороться в открытую с «врагами разума» невозможно.

– Да уж! Смелости ему не занимать. Но, если Гёте был членом общества «Баварских иллюминатов», то, как же со всем этим был связан Моцарт?

– В орден иллюминатов нельзя было вступить просто так. Поэтому его, скорее всего, пригласили. Возможно, мы найдем ответы на многие вопросы в их переписке.

– В какой еще переписке? – с удивлением переспросила девушка, сведя брови домиком.

И тут я понял, что проговорился. Пришлось срочно исправлять ситуацию:

– Извини, что сразу не показал письма, – чуть ли не простонал я. – Но на то были веские причины.

– Вот как! – надулась она.

– Пойми, речь идет о твоей безопасности. Я действительно собирался все тебе рассказать.

– Вы обязаны показать мне эти письма? Где они?

– Конечно, сейчас… – сказал я и начал копаться в портфеле.

– Вы что, их принесли с собой? – возмутилась Лисса, нервно потирая конверт, который я успел ей отдать.

– Я не мог их оставить в отеле, зная, что за нами следят.

– О чем вы? – посмотрела она на меня, как на умалишенного.

Сначала я рассказал девушке, что прошлым вечером видел за окном своего номера синий «Вольво». Затем признался, что похожая машина следовала за нами до самой библиотеки. Малоприятные новости я сообщил, как можно спокойнее, стараясь максимально сгладить углы. Но у меня это совсем плохо вышло.

– Вы в этом уверены? А вдруг нам прямо сейчас угрожает опасность? – она резко встала, порываясь броситься за ближайший стеллаж.

Я, словно нашкодивший котенок, последовал за ней.

Стоя в темном углу архива, Лисса извлекла из конверта письма и принялась их разглядывать. Некоторое время она щурилась, пытаясь вчитаться, но я видел, что все ее попытки тщетны.

– Послания зашифрованы стенографией, – объяснил я.

– Да, и я, к сожалению, ничего в этом не смыслю.

– Наверное, нам придется обратиться за помощью к Питеру.

– Отец изучал стенографию?

– Не уверен, но он говорил, что работает над этим.

– Уже почти шесть, – сказала девушка, взглянув на часы. – Пора ехать к Фабрису.

– Ты права, стоит поторопиться, – кивнул я.

– Выйдем здесь, – она показала на аварийный выход. – Так мы будем уверены, что хотя бы на время избавимся от слежки.

Спустившись по запасной лестнице, мы вышли у заднего фасада здания. Оказавшись на улице, я вдохнул свежий воздух полной грудью. Поблизости нигде не было такси, и я предложил прогуляться. До дома студента оставалось всего пару кварталов, и Лисса, не став спорить, быстро со мной согласилась.

Глава 5

Честно признаться, я не рассчитывал, что парень окажется дома. Но медлить было нельзя. Добравшись до адреса, что дал Питер, мы сразу в холле наткнулись на консьержку.

– Добрый вечер, мадам, – вежливо поздоровался я.

По ее внешнему виду было заметно, что она не очень рада гостям, которые отвлекли ее от чтения увлекательной мелодрамы.

– Не могли бы вы подсказать, где можно найти мистера Дюпона?

Пожилая дама пристально посмотрела на нас оценивающим взглядом и скупо ответила:

– Добрый вечер… Вы имеете в виду господина Фабриса?

– Да-да, именно его, – Лисса закивала, словно болванчик. – Он дома?

– Должен быть. По крайней мере, сегодня не выходил.

– Прекрасно! Тогда, может, мы просто поднимемся к нему? – я попытался без лишней волокиты перейти сразу к делу.

– А кем вы ему приходитесь? – не отступала консьержка, в ее голосе слышалось подозрение.

Пока я мялся в нерешительности, дочь Беккера ловко перехватила инициативу на себя:

– Понимаете, мы с Фабрисом учимся на одном факультете, – девушка невинно захлопала ресницами. – Он забыл в университете кое-что очень важное, и мне нужно срочно ему это вернуть.

– Я и сама прекрасно донесу, – отрезала пожилая дама, пропуская мою просьбу мимо ушей.

– Нет, вы не поняли! Это нечто сугубо личное, – мгновенно нашлась моя спутница. – Мы хотели устроить ему сюрприз!

Мысленно я поставил ей пятерку за актерское мастерство.

– Ладно уж, проходите, – нехотя фыркнула консьержка. – Квартира 86 на седьмом этаже.

– Спасибо, – кивнул я и поспешил к лифту.

Старая кабина медленно, со скрипом доставила нас на нужный этаж. Мы буквально вывалились на площадку, стремясь поскорее покинуть тесное пространство.

Когда мы постучали в нужную дверь, ее открыл высокий худощавый парень лет двадцати пяти. На первый взгляд, он не выделялся ничем особенным. Я бы даже сказал, его внешность была довольно заурядной: пышная рыжая шевелюра, прямой длинный нос с небольшой горбинкой, слегка пухлые губы и карие, почти черные глаза.

Юноша, одетый в серые спортивные брюки и растянутую, повидавшую виды футболку, явно пришел в замешательство, увидев на пороге двух незнакомцев. И снова Лисса взяла ситуацию в свои руки:

– Добрый вечер, Фабрис, – произнесла она самоуверенно, перейдя сразу на «ты», пытаясь то ли очаровать юношу, то ли втереться к нему в доверие. – Нас прислал мой отец, доктор Беккер. Прости, что без предупреждения, но он не оставил твоих контактов. Надеюсь, мы тебя не отвлекаем? – будто всерьез поинтересовалась она.

– Здравствуйте, – юноша откровенно замялся и, после паузы, недоверчиво впустил нас в квартиру. – Проходите.

Он захлопнул дверь и прошел следом за нами.

– Давайте не будем терять времени на любезности и перейдем сразу к делу, – продолжила приказным тоном девушка, играя роль, которая ей откровенно не шла.

– Хорошо, – выпрямил спину парнишка, пытаясь соответствовать требованиям непрошенной гостьи.

Увидев, что Лисса не с того начала, я решил для начала представиться:

– Паскаль Гренель – старый друг Питера, а это – его дочь, – сообщил я, широко улыбаясь.

Мне хотелось расположить к себе молодого человека, и это сработало – в следующее мгновение мы обменялись рукопожатием.

– Профессор Беккер сказал нам, что мы можем к тебе обратиться, – пояснил я, словно извиняясь за внезапное вторжение.

– Ах, точно! Профессор! – до Фабриса начала доходить суть происходящего. – Может быть, чаю или кофе? – промямлил он неуверенно.

– Два кофе сойдет, – ответила Лисса, сделав заказ за меня.

Пока Дюпон возился на кухне, мы с Лиссой принялись изучать его пристанище. Оно, как и его хозяин, не отличалось яркостью: стерильно-белые стены, в углу – башни из книг, подпиравшие потолок, на окнах – угрюмые шторы с загадочным абстрактным узором.

Центром всего помещения было рабочее место: длинный металлический стол, заставленный современной техникой. Спал Фабрис, как я понял, на раскладном диване, который уже был собран к нашему приходу. На нем мы и устроились.

Вернувшись, парень расставил перед нами две кружки, от которых поднимался ароматный пар.

– Так, ты знаешь, где мой отец? – хищно прищурилась Лисса, оглядев студента с головы до пят.

Юноша, уже привыкший к напору незваной гостьи, немного расслабился, расправил плечи и наконец заговорил:

– В последний раз, когда мы виделись, он сказал, что поедет в Руан.

Мы с девушкой переглянулись, отнесясь скептически к услышанному.

– Что ему там понадобилось? – не давала бедному парню спуску Лисса. – И почему о своих планах он поставил в известность только тебя? – она пристально взглянула ему в глаза, словно пытаясь заглянуть в самую душу.

Девушка была чертовски убедительна, хоть и играла без правил. Впрочем, я не мог не отметить, что ее чувства были подлинными – тревога и нетерпение читались в каждом жесте.

– Поверьте, я не мечтал оказаться во всем этом замешанным, – смущенно буркнул молодой человек.

– Мы тебе верим, – ободряюще кивнул я, стараясь придать парню уверенности.

– Все началось с поездки профессора в Вену. Там он читал лекции в университете, – Дюпон перевел дух и снова продолжил. – Из его слов я понял, что он специально планировал посетить места, связанные с Моцартом. Он побывал в доме-музее композитора, а потом отправился в собор Святого Стефана, где тот работал. Спустившись в катакомбы, где находится подземное кладбище, Питер случайно наткнулся на какой-то тайник. В нем он и обнаружил пачку писем и дневников.

– Так они все-таки принадлежали Моцарту? – вспыхнула Лисса, наивно полагая, что подбирается к разгадке.

– Да, то есть нет… Текст явно принадлежит не Моцарту. Мы сравнивали почерк и пришли к выводу, что автор – Гёте. Это были его письма к Моцарту. Оба, конечно, прекрасно знали латынь. Что до стенографии… – Фабрис нервно сглотнул, – не уверен, но возможно: метод как раз получил распространение в конце XVIII века.

Я видел, как дочь Беккера ловила каждое слово, хватаясь за новую информацию, как утопающий за соломинку.

– Хорошо… допустим, отец и вправду нашел настоящие артефакты? Из-за них его теперь преследуют? Кто эти люди? – не унималась она, испепеляя юношу грозным взглядом.

– Не знаю, – взвыл парень, хватаясь за голову. – Могу сказать одно: эти люди очень влиятельны.

– Но как отцу удалось найти эти бумаги? Неужели за двести лет их никто не обнаружил? – искренне удивилась девушка.

– Видимо, никому не приходило в голову исследовать подземное кладбище, – предположил Дюпон. – Большинство захоронений там датируются XVIII веком. С тех пор туда наведываются разве что посетители с крепкими нервами.

– Это точно не про меня, – поморщилась Лисса. – Но почему именно Руан? И зачем отец поехал туда один? – она металась из угла в угол, снова ставя бедного юношу в неловкое положение.

В комнате повисла гнетущая тишина.

– В письмах Гёте мы нашли упоминание об астрономических часах в Нормандии. Больше я, к сожалению, ничего не знаю, – заверил Дюпон. – Профессор не пожелал вдаваться в подробности и, как я понял, не рискнул привлекать меня к дальнейшим поискам, сочтя это опасным.

– Он после этого связывался с тобой? – спросил я, рассчитывая на положительный ответ.

– Нет, – совсем поник парень. – Но надеюсь, что с ним все в порядке, – словно озвучивая мысли вслух, пробормотал он неуверенно.

– А что насчет посланий, зашифрованных стенографией? – я передал Фабрису конверт, который накануне мне вернула на хранение Лисса. – Вы с Питером смогли их расшифровать?

– Да, у нас получилось. У меня есть все записи, сейчас покажу.

Он скрылся на кухне, а мы устремились за ним. Помещение площадью всего в несколько квадратных метров освещала одинокая лампочка, свисавшая с потолка. В ее тусклом свете я с трудом разглядел маленький угловой диван и обеденный стол. Напротив скромно ютились небольшой холодильник, плита и рукомойник.

Парень присел на корточки и начал шарить в духовом шкафу. Я мысленно отметил, что это отличный тайник. Мне бы и в голову не пришло прятать что-то в таком месте, а уж тем более – там искать.

Дюпон извлек оттуда небольшой сверток, бережно завернутый в бумагу, и почти молниеносно протянул его мне – руки студента при этом слегка дрогнули. Похоже, он побоялся вручать такое сокровище моей спутнице, движимый инстинктом самосохранения.

Я велел молодым людям вернуться в комнату, залпом осушил стакан прохладной воды и, снова устроившись на диване, вскрыл сверток. «Труды Беккера» оказались самой обычной тетрадью. Вот что ему удалось расшифровать из первого письма:

«Дорогой друг А, прошу прощения, что долго не мог найти времени для встречи. Я был поглощен весьма важными делами. Я получил твое последнее письмо и чувствую, что должен перед тобой объясниться. Я искренне ценю твой интерес к делам нашей ложи и прошу тебя довериться мне – я не способен навредить ни тебе, ни кому бы то ни было.

Наша цель высока: мы стремимся сделать мир лучше и дать надежду всему человечеству. Тебе нечего бояться. Наши ряды пополняются с каждым днем, и вскоре мы обретем еще больше соратников. К нам уже примкнули князь Нейвид, герцоги Эрнест II Готский и Карл Август Веймарский, а также Иоганн Генрих Песталоцци. Надеюсь, что в скором времени и ты решишь присоединиться к нам. С наилучшими пожеланиями, твой верный товарищ В».

Прочитав послание вслух, я взглянул на Лиссу, которая все это время слушала меня с большим вниманием. Та, в свою очередь, перевела возмущенный взгляд на парня, с вызовом требуя объяснений.

Фабрис понял, чего от него ждут и принялся комментировать:

– Мы с профессором Беккером пришли к выводу, что Гёте всячески пытался приобщить Моцарта к тайному обществу иллюминатов.

– Думаешь, он его завербовал? – спросила в ужасе девушка, инстинктивно схватив меня за предплечье.

– Судя по переписке, это более чем вероятно. Они много лет тесно общались и были близки.

– Но почему вы с отцом так уверены, что письма действительно принадлежат именно им?

– Все просто! Заглавные буквы означают первые в их именах. «А» – значит Амадей, «В» – значит Вольфганг, – произнесли мы с Дюпоном почти в один голос.

– Сколько же всего высокопоставленных лиц входило в это общество?! А ведь они могли устроить настоящую революцию. Или устроили? – срывающимся голосом спросила Лисса и повернулась ко мне, выжидая ответа.

И я дал ей то, чего она так ждала:

– Исходя из официальных данных, только Баварский орден включал в себя порядка двух тысяч человек, – вспомнил я. – Среди них были чиновники, люди свободных профессий, военные, духовные лица и дворяне.

Я поднялся с дивана и продолжил свой монолог, но же расхаживая по гостиной:

– Однако тайное общество довольно быстро прикрыли. Вследствие обыска полицией было установлено, что орден иллюминатов тайно финансировался кланом Ротшильдов. Это указывало на то, что широкое влияние общины было подкреплено не только харизмой Адама Вейсгаупта и прочих общественных деятелей, но и финансовыми возможностями известной европейской династии банкиров.

– Но ведь даже если братство и было распущено, вполне возможно, что нашлись последователи, которые продолжили его дело. И делают это до сих пор? – неверующе покачала головой девушка, пригубив остывший кофе.

– Пожалуй, да, – процедил сквозь зубы Фабрис. – Иллюминаты могли продолжить свою деятельность, полностью уйдя в тень. Им даже приписывают создание США. А некоторые теоретики утверждают, что тайное общество до сих пор существует в качестве зловещего теневого правительства, которое направляет мировую политику в нужное им русло, – многозначительно ухмыльнулся он.

– А что обо всем этом думает мой отец? – неожиданно поинтересовалась Лисса.

– Доктор Беккер считает, что истинные иллюминаты перестали существовать в 1785 году, – заявил с полной уверенностью студент. – После разгрома ордена его участники разбрелись по всевозможным ложам. Причем многие из них изначально были масонами, которых Вейсгаупт переманил на свою сторону, обещая более высокий статус. Но после 1785 года, потерпев неудачу, почти все они вернулись в свои ложи.

– Другими словами, иллюминаты имели с масонами что-то общее? – едва слышно уточнила дочь Питера.

– Некоторые иллюминаты вступали в масонские ложи, стремясь использовать их для своих целей. Однако их идеи кардинально отличались, – поправил ее Дюпон. – Прежде всего – это категорический отказ от мистики и религии. В частности, Вейсгаупт и его единомышленники воспринимали Бога скорее как Создателя, полагая, что на этом Его миссия и заканчивается. Также он считал, что после сотворения мира вся ответственность легла на плечи человечества. Именно поэтому иллюминаты не практиковали мистических ритуальных обрядов, которыми так увлекались масоны. Однако у тех и других была общая цель – улучшение мира и жизни человечества. Достигали же ее они разными способами.

– А что насчет других писем? Вы их расшифровали? – не сдержалась Лисса, уже испытывая мое терпение.

– Конечно! – бросил он и с искренней надеждой взглянул на меня.

Потеряв нить разговора, я понял, что по-прежнему держу тетрадь в руках. Попытавшись сосредоточиться, я приступил к прочтению второго послания. Вот что в нем говорилось:

«Дорогой мой А, с тех пор как ты вступил в нашу ложу, я испытываю одно лишь несказанное счастье. Я рад твоему доверию, хоть и уверен, что не разделяешь моих намерений полностью. Остается лишь верить, что ты не разочаровался во мне.

За последние недели произошло так много, что я боюсь не уместить все в одном письме. Спешу сообщить, что в ордене назревает конфликт между Спартаком и Филоном. Связан он с тем, что Филон все сильнее склоняется к мистицизму. Он одержим алхимическими таинствами как никогда. И я не знаю, как мне быть, ведь именно он привёл меня в ложу и направил на путь праведный.

Возможно, ты уже слышал, что Спартак в пылу спора заявил: правители и государства должны исчезнуть с лица земли, дабы люди могли жить по одним лишь законам природы. Из-за этого и разразился скандал. Но я уверен, что нас не смогут подавить, ибо вера и правда – на нашей стороне.

Он настоятельно рекомендует всем нам привлекать в ряды братства все больше новых людей, но лишь тех, чей характер был нами досконально изучен. Особенно же стоит заручиться поддержкой влиятельных и просвещенных лиц. Уверен, у тебя найдется с десяток могущественных знакомых, готовых оказать нам неоценимую помощь.

Я знаю, как ты занят, и все же умоляю тебя приехать лично. Мне есть чему тебя научить. Тебе следует активнее участвовать в наших тайных собраниях, дабы община не заподозрила тебя в безучастии. Но даже если ты свернешь с намеченного пути, я пойму. Помни, я навеки предан нашей дружбе. С наилучшими пожеланиями, твой верный товарищ В».

С каждым новым письмом вопросов меньше не становилось. В надежде получить очередную порцию объяснений, дочь Беккера вновь обратилась к Фабрису:

– И кто же этот пресловутый Спартак?

– Ну как же! Никто иной, как сам Адам Вейсгаупт, – с легкостью ответил тот. – Все участники ложи получали новые имена, так или иначе связанные с античной древностью.

– Тогда Филон это…, – щелкнула пальцами моя спутница, делая вид, что вот-вот догадается.

– Адольф Книгге, – удовлетворил ее любопытство Дюпон. – Он был правой рукой Вейсгаупта и именно он завербовал Гёте в орден иллюминатов. Однако конфликт между Спартаком и Филоном был куда сложнее, чем об этом написано в письме. Их разногласия выходили далеко за рамки споров о религии. Подлинная схватка разгорелась из-за пересмотра требований к адептам высших степеней.

– Что ты имеешь в виду? – непонимающе переспросила она.

– Книгге пришлось покинуть братство еще до его официального распада, когда они с Вейсгауптом окончательно не поделили власть.

– Выходит, Спартак все же победил! – иронично заметила Лисса.

– Выходит, что так, – подмигнул ей Фабрис.