Kitabı oxu: «Ее имя ярость»

Привет, дорогие читатели!

Вы держите в руках книгу редакции Trendbooks.

Наша команда создает книги, в которых сочетаются чистые эмоции, захватывающие сюжеты и высокое литературное качество.

Вам понравилась книга? Нам интересно ваше мнение!

Оставьте отзыв о прочитанном, мы любим читать ваши отзывы!

Copyright © 2024 by Emily Varga

Книги – наш хлѣбъ

Наша миссия: «Мы создаём мир идей для счастья взрослых и детей»

Один

Сегодняшний свет как нельзя лучше подходил для побега. Он просачивался сквозь железные прутья, как золотая краска, разбрызганная по грязному холсту, и, вытянувшись достаточно высоко, я могла бы почувствовать его тепло пальцами. Я могла бы закрыть глаза и представить, что я на воле, подставляю лицо солнцу. Свободная. Но это не так. Вместо этого я была заключена в крошащийся серый гранит, а под ногами у меня был холодный каменный пол.

Если бы это зависело от коменданта тюрьмы, я бы никогда больше не почувствовала солнца на своем лице. Если бы. Я взяла свой камень, на заточку которого потратила недели, и начертила на стене над головой единственную линию. Триста шестьдесят четыре.

Прошел почти год с тех пор, как я оказалась здесь. Год с тех пор, как я в последний раз слышала что-то, кроме голосов стражников, которые каждый вечер выносили мое ведро с отходами, рыданий других узников, жалующихся на свою несчастную судьбу, или бесконечных мучительных расспросов коменданта тюрьмы. Год с тех пор, как я ела простецкий маттан карахи¹, приготовленный моей бабушкой, и ощущала жар тех специй на своем языке. Год с тех пор, как я обняла своего отца и сказала ему, что все будет хорошо, что я вернусь домой.

И когда я думала о мальчишке, который украл у меня все это, мне хотелось снести все окружавшие меня камни и похоронить его под ними. Пусть он почувствует сокрушительную тяжесть. Пусть он почувствует позор, который не должен был выпасть на мою долю. Триста шестьдесят четыре дня гнев кипел в моих жилах. Триста шестьдесят четыре дня я планировала свой побег.

Я прикинула положение солнца через железную решетку, вычислив, который сейчас час, – полдень. Время почти пришло. Я прижала кончик пальца к острому краю камня и с облегчением вздохнула, когда он проколол кожу и вытекла маленькая капелька крови. Он был готов. Я была готова. Теперь, после недель планирования, прислушивания к перешептываниям стражников, осознания того, что комендант тюрьмы уедет, у меня появился шанс.

Моя пустая миска для еды лежала под отверстием в металлической двери в ожидании, когда ее снова наполнят. Я присела на корточки рядом с ней, держа камень наготове. Сегодня я стану свободной. Я воссоединюсь с Бабой². И тогда я обрушу ад на тех, кто меня сюда засунул.

По коридору прогрохотали шаги, эхом отскакивая от стен тюрьмы. Ржавый скрип открывающейся двери. Стук черпака о ржавую металлическую посуду. Жадное чавканье других узников, получающих свои пайки. Стук, стук. Я могла по звуку шагов определить, насколько близко стражник подошел к моей двери. Я закрыла глаза, представляя, что нахожусь на тренировочном поле с мечом в руке, а мой противник приближается.

Стук, стук. Каждую паузу, пока он выдавал тюремный паек, я выдыхала. Я сильно прикусывала губу, чтобы отвлечься от ужаса, охватившего мое тело. Если я сосредоточусь на страхе, то никогда не покину это место и все мои планы и замыслы пойдут прахом.

Он остановился. Когда он присел, хруст его коленей отозвался раскатом грома. Затем его рука просунулась в отверстие, и помятый металлический половник со шлепком опрокинул мерзкую жижу в мою миску. Я чуть не вскрикнула от неожиданности и прижала ладонь ко рту. Он был быстр, но я оказалась проворнее. В последнюю секунду я схватила его за грубый рукав, втащила руку обратно в щель и впечатала его лицом в дверь.

Голова стражника с приятным звуком ударилась о металл, и он попытался вырваться из моей хватки. Я изо всех сил старалась удержать его, упираясь ногами в дверь, чтобы не упасть, и нащупывая заточенный камень. Мне удалось задрать ему рукав и вонзить острие в мясистую часть предплечья, проводя вниз, до кисти. Стражник сдавленно вскрикнул и задергался, отчаянно пытаясь вырваться. Я крепко сжала пальцы и дернула его за руку, снова впечатывая его лицом в дверь. Снова. И снова.

Он издавал все более невнятные звуки, переходящие в сдавленное хныканье. Когда я продолжила, мои руки дрожали, а пот от напряжения стекал по шее. Я сосредоточила все свое внимание на исключительной жестокости того, что делала, на том, что мне нужно было сделать, чтобы выбраться отсюда. Кровь сочилась из маленького квадратного отверстия, словно багровый дождь.

Вскоре он затих и перестал сопротивляться. Мои пальцы дрожали, когда я отпускала его, а безжизненное тело с влажным стуком упало на пол. Металлический привкус свежей крови едва не шокировал меня, и на минуту я прижалась лицом к прохладному каменному полу, позволяя затхлому воздуху моей камеры проникнуть в легкие. Скоро другие стражники заметят его отсутствие.

Я села и просунула руки в квадратное отверстие, провела ладонями по его торсу, ощупывая пропитанную кровью униформу, пока не нащупала металлическую петлю с ключами, прикрепленную к его поясу. Я отцепила их, чуть не взрываясь от восторга. Наконец-то, наконец-то один из моих планов работал. Я выберусь отсюда. Я снова увижу своего отца.

Ржавый замок открылся лишь с нескольких попыток, и дверь со щелчком распахнулась. Я ухватила ноги окровавленного тела и потащила его в камеру, намеренно отводя взгляд. Взгляд на него означал бы, что я могу почувствовать сожаление. Количество раз, когда стражники вытаскивали меня из камеры на пытки, означало, что в моем сердце не осталось места для сожаления. Не для них. Ни для кого.

На этот раз я выходила из своей камеры на своих собственных условиях, на своих собственных ногах, запятнанных кровью стражника, которого я только что убила. Я окинула взглядом коридор, убедилась, что он пуст, затем вышла и направилась к двери в конце. Там было жутко тихо. Как будто все узники в моем крыле разом затаили дыхание, поражаясь моей дерзости.

Я подняла голову и увидела, как через зарешеченное окошко в одной из дверей на меня смотрит пара темных глаз. Поднятие тревоги – лишь вопрос времени. Мне нужно было действовать. Я побежала вслепую, мои босые ноги шлепали по холодному полу, а по бедрам от каждого удара пробегали острые всплески боли.

Я почти ощущала вкус свежего ветерка на языке, чувствовала соленый запах океана на ветру. Меня вела надежда – надежда, что мне удастся выбраться отсюда живой, что я снова увижу свою семью. Что я заставлю его заплатить за то, что он со мной сделал.

По бокам от меня тянулись камеры, и узники прижимали лица к железным прутьям в верхней части дверей. Они стучали пустыми мисками для пайков. Вскоре стало казаться, будто они кричат сотнями разных голосов, и я не могла понять, глумятся они или радуются, что кто-то из них выбрался на свободу.

Я была бы более обеспокоена, если бы комендант тюрьмы находилась здесь, но с уходом Тохфсы охрана должна была стать более расслабленной, а стражники – более ленивыми. На этот раз я точно выберусь.

Я отперла дверь, ведущую наружу, судорожно сжимая ключи в руке, и металл зазвенел, как жуткие китайские колокольчики. Ничто не могло остановить меня, когда я вышла на свежий воздух тюремного двора навстречу своей свободе. Ничто, кроме шеренги стражников, ожидающих снаружи вместе с комендантом тюрьмы. Их клинки были направлены прямо на меня.

* * *

– Как хорошо, что я вернулась раньше, – гнусаво протянула Тохфса, подходя ко мне.

Она была одета в свое обычное сливовое шервани³, у нее за спиной развевалось длинное пальто, а густые волосы были заплетены в корону на макушке. Ее рот был угрожающе разинут во всю морду, а в лучах полуденного солнца выделялись глубокие морщины на щеках.

У меня внутри все оборвалось. Я не могла обернуться – в том направлении меня ожидала лишь моя камера. Но я не могла и пробиться силой, не тогда, когда у меня в качестве оружия была жалкая галька, а у них – шесть острых скимитаров⁴.

Я пожалела, что у меня с собой не было одного из моих старых метательных кинжалов, чтобы я могла по крайней мере оказать достойное сопротивление, но их отобрали у меня, когда арестовывали. Я уставилась на направленные в мою сторону скимитары, и сердце бешено заколотилось в груди. Обычно я с нетерпением ждала острых ощущений от битвы и фехтования на мечах. Но улыбка Тохфсы была страшнее любого меча.

К горлу подступила едкая желчь. В другой тюрьме меня, возможно, казнили бы за эту попытку побега. Здесь же я буду молить о смерти. Потому что Тохфса хотела, чтобы ее пленники жили. Она хотела заставить их страдать. Я поняла это по прошествии трехсот шестидесяти четырех дней.

– Похоже, мне придется казнить стражника с первого этажа за то, что он допустил твою неудачную попытку побега.

– Слишком поздно! – крикнув через двор, парировала я. – Я уже сделала это за тебя.

Тохфса удивленно фыркнула, а несколько стражников ахнули от моей дерзости, но я не удостоила их и взглядом. Я сосредоточила весь свой гнев на Тохфсе, крутя в руке острый камень и перебирая в голове скудные варианты развития событий.

Тохфса повернулась к окружавшим ее мужчинам:

– Раздайте узникам первого этажа дополнительный паек. Они заслужили его за то, что предупредили нас о побеге Дани. И подготовьте для нее допросную комнату.

– В допросе нет необходимости, мне бы не хотелось проводить с тобой больше времени, чем нужно. – Мой голос был таким сиплым от долгого молчания, что звучал печальным хрипом, но это не помешало мне возразить. – Я бы предпочла составить компанию блохам в моей камере.

Тохфса рассмеялась жестоким лаем, который она часто издавала перед тем, как назначить наказание.

Я могла найти все следы, которые она оставила на моей коже, как будто шрамы на теле создавали карту моего собственного непослушания. Одна лишь мысль о них наполнила меня новой яростью. Я не собиралась просто стоять здесь и позволить ей снова арестовать меня, не оказывая сопротивления. Я вцепилась в заостренный камень с такой силой, что онемели пальцы. Тохфса вздернула подбородок, глядя на меня так, словно я была слизняком под каблуком ее ботинка.

К черту! Если я иду ко дну, то возьму эту тварь с собой.

Я бросилась на нее с камнем в руке, разрывая горло криком. Она не пошевелилась, только махнула рукой стражникам, стоявшим по обеим сторонам от нее. В затылке взорвалась острая боль, и меня поглотила темнота.

* * *

Кожа горела от покрывавших ее свежих рубцов. Каждая попытка пошевелиться вызывала новые приступы мучительной боли, настолько сильные, что меня вырвало несуществующим содержимым желудка. После приступа рвоты я попыталась оторвать свое тело от пола камеры. Я едва могла пошевелить хоть пальцем, мои конечности напоминали о худшей из пыток Тохфсы. Запах был резким и едким – ничто так не напоминает о твоем жизненном положении, как запах собственной обугленной плоти.

Меня бросили сюда после того, как Тохфса прекратила избивать меня, и я лежала лицом вниз на холодном камне, мечтая превратиться в такой же камень. Тогда у меня не было бы моей постоянной спутницы – этой боли. Мое сердце перестало бы ныть от незнания того, что стало с моей семьей после того, как я их покинула. От незнания того, что случилось с моим отцом, с моей бабушкой, даже с моей кошкой.

Меня обвинили в убийстве. Предательство. Это могло запятнать их всех. Я провела языком по зубам, ощущая горький гнев, который жил во мне каждый день с тех пор, как мне предъявили обвинение. С тех пор, как меня обвинили в преступлении, которого я не совершала. По этой причине моя семья теперь была лишена всякой чести. Мой отец, скорее всего, больше не мог управлять своей кузницей, а друзья моей бабушки с отвращением отвернулись от нее. Мне хотелось рвать на себе волосы от мысли, что они проходят через все это без меня, а я ничем не могу им помочь. Почему император просто не казнил меня?

Я медленно выдохнула, чтобы перестать накручивать себя. Мне нужно было сосредоточиться на том, чтобы выжить. На том, чтобы просто быть живой – еще один день, несмотря на боль, несмотря на темноту. На том, чтобы сбежать. Чтобы снова увидеть свою семью. На мести.

Тихое царапанье вдруг отвлекло меня от моих мыслей. Я повернула голову, и при этом движении мой мозг пронзила боль. Я оглядела свою камеру в поисках источника звука. Сквозь решетку на окне сверху лился лунный свет, создавая тени на полу. Но там ничего не было. Моя камера была пуста, если не считать нескольких разбросанных клочков соломы и ведра для отходов.

Может, это крыса? Мой желудок громко отреагировал на эту мысль, и я смерила взглядом свою пустую миску для еды. Крыса на ужин, по крайней мере, внесла бы какое-то разнообразие, хотя я не была уверена, что смогу поймать хоть одну в том состоянии, в котором находилась.

Я снова услышала этот звук и застыла. Нельзя было отрицать – это скрежет по камню. Он отражался от гранитных стен и окружал меня, отдаваясь эхом в голове. Я прижала руки к ушам, гадая, не сошла ли я наконец с ума. Но скрежет все продолжался, был настойчивым. Становился громче.

Я заставила себя сесть, хотя перед глазами все потемнело. Меня охватила волна тошноты, и я с трудом попыталась встать, но мои ноги подкашивались. Тогда я прижалась к полу и затаила дыхание, пытаясь прислушаться.

Скрип, скрип, скрип.

Неумолимый звук доносился откуда-то снизу. Я прижалась щекой к прохладному граниту, и по моему лицу пробежала легкая вибрация. Я отпрянула.

Скрип, скрип.

Казалось, звук доносился из противоположного угла комнаты, рядом с окном – узкой полоской в камне, которая была окном не больше, чем кошка – львом. Я медленно поползла к этому углу, и вибрация усиливалась с каждым моим движением.

Звук превратился из мягкого постукивания в оглушительный стук, как будто кто-то разбил камень. Я вскрикнула и отползла назад, ощущая пронизывающую боль каждого пореза и ожога на бедрах.

Земля разверзлась, осколки пола разлетелись во все стороны, а звук был такой, словно сама земля раскалывается. Я вскрикнула и обхватила голову руками, когда в мою сторону полетели обломки, а мелкие осколки камня впились мне в кожу. От моего плеча отскочил большой кусок камня, и я подняла его, вооружаясь.

Это явно была не крыса.

Словно мякоть манго, которую отделяют от кожуры, из-под земли появилась человеческая голова. Я подавила крик удивления и швырнула камень. Когда же увидела лицо другого человека, смотревшего на меня из-под пола моей камеры, мысли покинули мою голову.

– Вот дерьмо, – сказала девушка, поднимая глаза и оглядывая комнату.

Два

– Ты кто? – прошептала я, когда из темной дыры, на месте которой когда-то был пол, поднялась девушка примерно моего возраста. – Ты гуль?⁵ Пришла, чтобы наконец сожрать меня?

– Я не очень ловкий гуль, если мне пришлось самой попасть в тюрьму, чтобы украсть твою душу. – Она скользнула по мне взглядом и нахмурилась еще больше. – И ты выглядишь ужасно. Будь я гулем, нашла бы более здоровых людей, чтобы полакомиться.

Она была ниже меня, у нее были темные вьющиеся волосы, грязные и спутанные, как у животного, которые беспорядочно падали на плечи. Я пригладила свои собственные и подумала о том, как выгляжу после стольких месяцев. В первые дни моего заключения я заплетала их в косу на затылке, чтобы было удобнее, но теперь я оставила попытки выглядеть презентабельно. Забота о внешности означала бы, что мне было перед кем выглядеть презентабельно – не перед четырьмя пустыми серыми стенами.

Щеки девушки обвисли, словно плоть была высосана из-под кожи. Но если в остальном она была похожа на мертвеца и даже монстра, то в глазах ее будто потрескивал огонь.

– Я действительно думала, что на этот раз была близка. – Она нервно провела грязными руками по лицу.

Я взглянула на ее ногти, под которыми толстым слоем залегла грязь.

– Ты роешь путь на свободу, – медленно произнесла я.

Девушка перестала расхаживать по камере, повернулась и посмотрела на меня:

– Быстро соображаешь, да?

Мое лицо исказилось от недовольства.

– Уж извини, если вид другого узника, прорвавшегося через пол, поразил меня. – Я удивилась, что все еще была способна на сарказм. – Прошел год с тех пор, как я разговаривала с кем-то, кроме Тохфсы или стражников.

Я задумалась, не сошла ли я с ума окончательно и не сижу ли здесь, разговаривая сама с собой, представляя при этом другого человека. Она оценивающе посмотрела на меня:

– Как насчет трех?

Три года. Я выдохнула сквозь зубы. Три года – долгий срок для пребывания в одиночестве в окружении каменных стен и запаха человеческого отребья. Но довольно скоро это может произойти и со мной.

Я взглянула на нее сквозь свои спутанные волосы. Эта девушка сумела выбраться за дверь своей тюремной камеры, что у меня получилось лишь однажды, да и то кончилось полным провалом.

– Как тебе это удалось? Как ты сбежала? – Я указала на беспорядок, который она устроила на полу.

– Ну, мне не совсем удалось, не так ли? Я оказалась здесь, а не снаружи. Я копала год и теперь нахожусь в камере, которая еще хуже, чем та, в которой я начинала. – Она повела носом. – И запах тут хуже.

Я рассмеялась, и этот смешок был таким неестественно долгим, что я наверняка выглядела сумасшедшей. Я прочистила горло и указала на свои раны:

– Я не ждала посетителей. А то прибралась бы.

Девушка поморщилась:

– Это Тохфса тебя так?

– Ну я же не сама с собой это сделала, а?

Она прищурилась:

– Это ты пыталась сбежать, не так ли? Из-за тебя меня чуть не поймали! После того как тебя сцапали, стражники обыскали всех узников на предмет наличия оружия. – Она наклонила голову. – Ты действительно думала, что сможешь просто сбежать из этого места средь бела дня?

– Точно так же, как ты думала, что сможешь выбраться, прорыв проход, но вместо этого оказалась здесь, – парировала я.

– Резонно. – Она потянулась и снова огляделась. – Твоя камера намного меньше моей. Что ты сделала? Убила кого-то, кого не должна была?

Я поморщилась:

– Что-то типа того.

Скорее он уже лежал мертвый у моих ног.

По коридору эхом разнеслись шаги – стражник совершал свой обычный обход. Я приподнялась, не обращая внимания на боль в плечах.

– Сиди тихо, или тебя обнаружат! – рявкнула я на гостью, понизив голос.

Мы сидели в тишине, пока не услышали эхо его сапог. Когда он прошел мимо, девушка подняла брови.

– Любой другой узник тут же выдал бы меня, – прошептала она. – Почему ты не позовешь стражу? Могла бы получить дополнительный паек, который дают за выдачу беглецов.

Я посмотрела на нее так же проницательно, как и она на меня. Я и правда могла бы получить вознаграждение, если бы выдала ее, – именно это и произошло со мной. Но будь я проклята, если подвергну другого человека наказаниям Тохфсы, как бы сильно ни урчало у меня в животе. Более того, в моей голове зарождалась идея, которая крепла с каждым мгновением пребывания этой девушки здесь.

– Я не заинтересована в том, чтобы выдавать другого узника, – честно сказала я. – Только не после моего последнего побега. Хочешь попробовать выбраться отсюда? Флаг тебе в руки. – Я указала на свои свежие раны. – С тобой они сделают то же самое.

Она улыбнулась, но это был скорее намек на улыбку, как будто она уже забыла, как это делать, и вот попробовала вновь. Я ее понимала: я тоже разучилась улыбаться.

– Как тебя зовут?

Я выпрямилась. За последний год никто не спрашивал моего имени. Имена имели значение. Имена обладали силой. Я знала, что, если бы мое имя было другим, если бы моя семья была другой, я, возможно, вообще не сидела бы в этой тюрьме. Но здесь мы все были одинаковыми. Мы все были ничем. И за этими каменными стенами мое имя не имело никакого значения.

– Дания, – ответила я. – Друзья зовут меня Дани.

Не то чтобы они у меня остались.

– Меня зовут Нур. – Она села на землю и скрестила ноги.

Я взглянула на дверную щель моей камеры. Патруля не будет еще несколько часов, но, возможно, Тохфса усилила наблюдение за мной после попытки побега.

– И меня не поймают, – продолжила Нур. – Я вырою путь на свободу. И сбегу.

Ее слова прозвучали так уверенно, так дерзко в моей темной камере, что у меня вырвался испуганный смешок. Идея, которая начала овладевать мной, зазвучала в моей голове еще громче, когда я посмотрела на зияющую дыру, которую она проделала в полу.

– Вдвоем копать было бы быстрее. – Я произнесла эти слова медленно, будто они только пришли мне в голову, будто я не планировала их произносить.

Эта девушка прокопала путь сюда, и если она сделала это, то могла бы найти путь и на свободу. Мы могли бы найти путь на свободу.

Она посмотрела на меня прищурившись и так проницательно, что мне показалось, будто она хочет увидеть сквозь меня.

– Да, и правда. – Она склонила голову набок. – Я копаю уже год. По моим подсчетам, твоя камера находится на другом конце тюрьмы. Должно быть, меня развернули, когда привели сюда. Я копала не в ту сторону.

– А-а. – Я наклонилась к ней, сохраняя на лице маску спокойствия, как будто все это время для меня было обыденностью приветствовать посетителей в своей убогой камере. – Они что, не замечают, что ты копаешь?

Она покачала головой:

– Я всегда возвращаюсь, чтобы выставить ведро для отходов. Я никогда не отсутствую больше дня – у меня не так много свечей, чтобы зажечь свет. – Она махнула рукой на сумку с припасами, которую бросила на пол. Оттуда вывалились кусочек воска и помятая жестяная чашка.

При виде двух посторонних предметов мои глаза расширились. Мне не давали даже ложки для чечевицы.

– Откуда это у тебя? – Я никогда не думала, что при виде ржавой жестяной кружки в моем голосе будет звучать удивление, но забавно, что я скучала по вещам, которые у меня отобрали.

Девушка усмехнулась, но в ее глазах не было ни следа веселья.

– Ты действительно хочешь узнать все мои секреты, не так ли? Стражникам очень интересно, почему я здесь и что могу им предложить. Иногда они дают мне что-то в обмен на информацию либо в надежде, что однажды я окажу им ответную услугу.

– Ну, они определенно не оказывают мне никаких услуг.

– Разве ты только что не убила одного из них?

Я нахмурилась:

– Что такого особенного ты сделала?

Нур откинулась назад и оперлась на руки:

– Я была помощницей вождя, который выращивал зораат императора Вахида.

Я втянула воздух сквозь зубы, удивившись, что она произнесла эти слова так просто. Как будто она только что не призналась в том, что помогала выращивать источник власти императора – желанные семена, которые он выторговал у джинна, чтобы захватить власть в империи. Джинны – могущественные магические существа, которые не расстаются со своими дарами просто так и с которыми лучше не торговаться, если можно этого избежать. Они даже существуют не в нашем мире, а в мире незримого.

– Мой вождь украл огромное количество зораата и спрятал его, а также небольшое состояние, – продолжила Нур.

Я низко свистнула. С тех самых пор как Вахид заключил сделку с джинном и получил первые магические семена, их усиленно охраняли – в конце концов, именно благодаря им он насильно объединил пять королевств и северные племена под своим правлением. Благодаря зораату он обладал магией исцеления, неиссякаемым запасом продовольствия и несокрушимой армией. Но император Вахид контролировал эту власть единолично и делиться не собирался.

– Не думаю, что императору это понравилось.

– Да уж. – Она отвела взгляд, он был затуманен. Прошло какое-то время, прежде чем она заговорила снова. – За предательство император убил моего вождя. – Она сглотнула, и ее губы искривила суровая улыбка. – И император Вахид не поверил, что я ничего не знаю о том, где спрятаны семена, поэтому приказал пытать меня и бросить сюда.

Я замерла:

– А ты знаешь? Знаешь, где он их спрятал?

На ее губах снова промелькнула тень улыбки. Вместо ответа она обвела взглядом комнату и остановила его на насечках на стене, с помощью которых я отсчитывала дни до дня моей смерти.

– Комфортабельное жилье, не находишь? На краю света, на пустынном острове, куда тебя бросают, если не хотят, чтобы кто-то нашел.

Я выпрямилась, заметив, что мой вопрос остался без ответа. Доступ к императорскому запасу магии джинна – немалая сила. Если Нур ею обладала, ей могло быть подконтрольно все что угодно. Королевство. Император. Мир.

Нур, будто разгадав мои замыслы, вновь устремила на меня свой проницательный взгляд:

– Почему ты здесь, Дания? Что сделала ты?

Я сглотнула. Правду было трудно произнести вслух, хотя она ежедневно крутилась у меня в голове. Если я облеку ее в слова, значит, она реальна, значит, я ее не придумала. Ком в моем горле стал больше.

– Меня обманули. Обвинили в убийстве вождя северных племен. – Я опустила глаза, изучая руки и стараясь не думать об обгоревших, вывернутых наизнанку останках тела, которые лежали у моих ног в день, когда меня арестовали. – Убийство и государственная измена.

Нур присвистнула:

– А это было твоих рук дело?

Эхо моего собственного вопроса. В эту игру могли играть двое.

– Как только ты начнешь говорить правду мне, то я сразу начну говорить ее тебе.

Она скрестила руки на груди:

– Если ты собираешься ко мне присоединиться, я должна знать, не вонзишь ли ты мне нож в спину.

– После года, проведенного здесь, я способна на все, лишь бы сбежать. Но, отвечая на твой вопрос, – нет, я не убивала его.

Я сжала кулаки. Его убила не я. Я знала, кто это сделал и почему. Я повторяла их имена каждую ночь. Особенно имя человека, от которого я никак не могла такого ожидать.

– Меня… предали. Подставили. Я думала, что могу кое-кому доверять, но оказалось, что этот человек не на моей стороне.

Эти слова ранили больше всего. Больше, чем признание того, что меня перехитрили. Сам факт того, что меня предал лучший друг, моя первая любовь, и что именно по этой причине я в одиночестве гнила в темной камере на забытом острове.

Это Мазин отправил меня сюда.

При одном только появлении его имени в мыслях гнев бурлил в моей крови, словно вода, которая вот-вот прорвет плотину. Скоро так и случится. Но сегодня я медленным вздохом успокоила гнев, закипающий под кожей:

– Я мало что могу с этим сделать, учитывая, что я здесь, а люди, повинные в этом, – там.

Нур потеребила край своей курты⁶, которая покрылась коркой грязи и стала серой:

– А что, если бы ты могла уйти отсюда?

Я закрыла глаза в ответ на ее слова, чувствуя, как они острыми крючками впились в мое сердце и отказывались его отпускать.

– Если бы я больше не была заключена в тюрьму, я…

Я подумала о своей семье, об отце, который наверняка беспокоился обо мне. А затем я подумала о тех, кто подставил меня. О Мазине, которому я доверила все свое сердце, а он пронзил его своим скимитаром. О Дарбаране, начальнике дворцовой стражи, который арестовал меня. Об императоре Вахиде, который использовал меня, чтобы избавиться от сильного политического противника, не задумываясь о моей жизни или моей семье. Я сжала свои покрытые синяками и кровью руки в кулаки.

Будь я свободна, я бы заставила их всех заплатить за то, что они сделали. Они бы прочувствовали каждый синяк, каждое мгновение унижения и предательства. Но почему-то я не могла этого сказать. Еще нет. Не тогда, когда я весь прошедший год повторяла эти слова лишь про себя.

– …Не знаю точно.

Нур посмотрела на меня так, будто не поверила мне, будто она могла прочесть каждую мысль, которая приходила мне в голову за эти триста шестьдесят пять дней, и видела, что я точно знаю, что буду делать, как только вырвусь отсюда.

Она прикусила внутреннюю сторону щеки.

– Я хочу свободы, – сказала она наконец. – Я хочу ее так сильно, что могу ощутить ее на вкус. Но еще я хочу возмездия. Император Вахид украл у меня всю мою жизнь. И я хочу ее вернуть.

Ее слова прозвучали пылко, и внезапно мы перестали быть двумя девушками, сидящими вместе в тюремной камере без надежды на будущее. На мгновение мне показалось, что у нас действительно могут быть силы что-то сделать.

– И ты права, – сказала она наконец. – Копать в одиночку – ужасно долго.

Я замерла, боясь пошевелиться.

– С напарником было бы намного быстрее. – Она взглянула на меня. – Хотя сначала тебе нужно восстановиться.

Она подалась вперед, как будто хотела дотронуться до меня, и я удивленно отпрянула. Ни один человек не прикасался ко мне по-доброму с тех пор, как меня арестовали. Но вместо того чтобы коснуться меня, она протянула руку. Я опасливо посмотрела на нее, а затем протянула свою. Ее пальцы переплелись с моими, и мы пожали руки, скрепляя нашу сделку.

– Вместе нам не потребуется и года, чтобы выбраться отсюда, – сказала я, и в моем голосе прозвучало столько же надежды, сколько сжимало приятным давлением мою грудь.

Она кивнула, и эта искра надежды распространилась по всему моему телу.

– Но ты так и не ответила на мой вопрос. Будь ты на свободе, Дания, что бы ты сделала?

В моем сознании всплыло лицо Мазина – того, кто бросил меня в этот ад и оставил здесь страдать. Того, кто отдал меня королевской страже и для кого верность императору была превыше всего. Но был кое-кто более важный. Куда важнее мести.

Держать в руке новейший клинок Бабы.

Состязаться с ним на тренировочном плацу.

Слышать его тихий смешок, когда я одержала верх над всеми остальными учениками.

Делить с ним пищу при слабом освещении его кузницы.

Все, о чем я так тосковала, нахлынуло на меня, будто внутри прорвало плотину и на волю вырывался не гнев, а чистая тоска.

– Будь я на свободе, я бы отыскала своего отца.