Kitabı oxu: «Шрам»

Эмили Макинтайр

Şrift:

Emily McIntire

Scarred (Never After Series)

* * *

Плейлист

«You should see me in a crown» – Билли Айлиш

«Lovely» – Билли Айлиш, Халид

«Sucker for Pain» – Лил Уэйн, Уиз Халифа, Imagine Dragons, X Ambassadors, Logic, Ty Dolla $ign

«Human» – Кристина Перри

«Million Reasons» – Леди Гага

«Take Me to Church» – Хозиер

«Mad World» – Деми Ловато

«Everybody Wants to Rule the World» – Лорд

«Play with Fire» – Сэм Тиннез, Йот Мани

«This is Me» – Кила Сеттл и ансамбль The Greatest Showman

Посвящается всем чудакам.
Изгоям.
«Белым воронам».
Жертвам издевательств.
Отшельникам.
Надломленным душам.
Вы достойны. Вы – воины.

Примечание автора

«Принц со шрамом» – книга в современном жанре темной романтики, сказка для взрослых с отсылкой на известное произведение.

Это не фэнтези и не пересказ.

Главный герой романа – злодей. Если вы ищете книгу без сцен жестокости, данное произведение вам не подойдет.

«Принц со шрамом» содержит откровенные сцены сексуального характера и другой контент, неприемлемый для некоторых категорий читателей. Настоятельно рекомендую проявлять бдительность. Мой совет: не прибегать к спойлерам, но если все-таки вам интересно узнать подробности, тогда воспользуйтесь сайтом EmilyMcIntire.com.

Не верь дневному свету,
Не верь звезде ночей,
Не верь, что правда где-то,
Но верь любви моей¹.

Уильям Шекспир, «Гамлет»

Пролог

ТРИСТАН

Преданность.

Одно слово. Три слога. Одиннадцать букв.

Ноль смысла.

Хотя, если послушать нескончаемые тирады моего брата, волей-неволей подумаешь, что верность струится по его жилам быстрее, чем кровь, скрепляющая наши души.

Тому доказательство – придворные сплетни.

«Принц Майкл станет славным королем».

«Даже не сомневаюсь: он сохранит и упрочит наследие своего отца».

Нечто вязкое и колючее жалит мне горло; взгляд мечется между пламенем, ревущим в камине в другом конце зала, и масляной лампой в центре стола – того самого, за которым расположились члены Тайного совета. Полдюжины лиц без следа скорби.

Сердце щемит в груди.

– Видимость – важнейшее правило жизни, сир, и ради нее порой приходится идти на жертвы, – рассуждает Ксандер, в прошлом советник моего отца, а в нынешнем – брата. Он продолжает, приковав взгляд к Майклу: – Ни для кого не секрет, что вы отличаетесь… изрядным аппетитом – это столь же очевидно, сколь и мирная кончина вашего батюшки на собственном ложе.

– Ксандер, ради всего святого, – вмешиваюсь я, прислоняясь к стене, отделанной деревянными панелями, – нас убеждать не нужно: мы прекрасно знаем, где закончилась его жизнь.

Я наблюдаю за своей матерью – единственной женщиной в этой комнате. Смотрю, как она промакивает впалые карие глаза носовым платком с монограммой. Раньше она почти не появлялась в Саксуме, предпочитая проводить время в загородном поместье, но Майкл, ввиду недавних похорон отца, настоял, чтобы она погостила.

Что, впрочем, было нетрудно, ведь его слово – закон.

– Его мирный уход – это вынужденная ложь, – продолжаю я, приковав глаза к брату. На его губах играет улыбка, искорки вспыхивают в янтарных глазах.

Жгучая ярость разливается где-то в груди, а потом поднимается к горлу, обволакивая язык; привкус ее горьковатый и терпкий.

Я шумно отталкиваюсь от деревянной стены и направляюсь к столу в центре зала. Встав между матерью и Ксандером, я неторопливо вглядываюсь в каждое из лиц. Черты их напитаны важностью, высокомерием – сидят как ни в чем ни бывало.

Будто не мы только потеряли значимого для нас человека.

Человека незаменимого.

Единственного, кому было не все равно.

– Не понимаю, к чему вы ведете, – натужно хрипит Ксандер, надвигая на нос очки в роговой оправе.

Вздернув подбородок, я смотрю на него сверху вниз, отмечая серебристые прожилки в темных волосах. С нашей семьей он уже давно – еще с тех пор, как я был мальчишкой, – и поначалу я им очень дорожил. Вот только жизнь переменчива, и тепло Ксандера быстро сменилось ледяной горечью жадности.

То же самое произошло и с остальными.

– Конечно, тебе не понять, – протягиваю я, постукивая пальцем по виску. – Какой же я глупец.

– Может, вернемся к делу? – вздыхает Майкл, взъерошивая пальцами каштановые волосы. – Детали его смерти уже неважны.

– Майкл! – всхлипывает мать, все еще прижимая к глазам платок.

Тут же я разворачиваюсь к ней, наклоняюсь и прикасаюсь ладонью к острому выступу ее скул. Со вздохом она поднимает на меня блестящие глаза. Я пытаюсь смахнуть слезинки, но, прикоснувшись к коже под ее глазом, вмиг отстраняюсь, переводя взгляд на свою руку.

В груди распространяется жар: я понимаю, что подушечки пальцев остались сухими. Сухими, как кость.

Актеры. Все они лишь актеры.

– Матушка, – цыкаю я. – Кончайте драматизировать. Еще одна фальшивая слеза, и вы покроетесь морщинами. – Подмигнув, я похлопываю ее по щеке.

Расправив плечи, я вдруг замечаю, что мы стали объектами всеобщего интереса. Что ж, ни для кого не секрет, что между ней и мной любви никогда не было.

С лучезарной улыбкой я разглядываю каждого из присутствующих. В воздухе витает напряжение – даже лорд Реджинальд, один из членов Совета, не может усидеть смирно в своем кресле с бархатной спинкой.

– Ладно, расслабьтесь, – продолжаю я утомленно. – Ничего предосудительного я делать не стану.

Лорд Реджинальд усмехается, тем самым привлекая мое внимание.

– Хотите что-то добавить, Реджинальд?

Тот прочищает горло, но румянец на его щеках все равно выдает нервозность, которую он так старательно пытается скрыть.

– Простите мою недоверчивость, Тристан.

Я вздергиваю подбородок:

– Ты забыл «ваше высочество».

Еще не успев склонить голову, Реджинальд поджимает губы:

– Прошу прощения, ваше высочество.

С раздражением – настолько явным, что челюсть начинает ходить ходуном, – я вглядываюсь в его черты. Реджинальд всегда был одним из самых слабых членов Совета, озлобленным и завистливым по отношению к другим. Еще в молодости он переметнулся на сторону Майкла и стойко наблюдал за всеми пытками, которым на протяжении многих лет я подвергался от рук своего брата и его своры.

Но я уже не ребенок, и теперь им не удастся надо мной измываться.

Ксандер щиплет пальцами переносицу:

– Сир, прошу вас, вам нужна жена, а вашему народу – королева.

– Она у них есть, – отчеканивает Майкл, кивая в сторону матери. – Я не намерен жениться.

– Жениться не значит остепениться, – вздыхает Ксандер. – Вы просто поймите: эти законы… они как гены – передаются из поколения в поколение. Не взять жену – значит выставить себя слабаком.

– Если ты боишься не справиться, брат, сделай одолжение – исчезни, – добавляю я, взмахивая рукой.

Глаза Майкла сужаются, он смотрит на меня с глумливой ухмылкой:

– И на кого же ты предлагаешь оставить Глорию Терру? На тебя?

Со всех концов стола раздаются смешки – во мне напрягается каждая жила, сердце заходится от желания продемонстрировать свою силу и власть.

Но длинная стрелка деревянных часов отвлекает меня своим стрекотанием.

Близится ужин.

Нервозно перебирая пальцами взъерошенные черные волосы, я на шаг отступаю к массивным дубовым дверям:

– Что ж, приятно было побеседовать, но, к глубокому прискорбию, наше общение мне наскучило.

– Тебя никто не отпускал, Тристан, – выпаливает Майкл.

– Твое позволение мне не нужно, брат, – усмехаюсь я, чувствуя рокот гнева в груди. – Плевать я хотел на тех несчастных, кому выпадет участь терпеть твои издевательства.

– Как непочтительно, – шипит Ксандер, качая головой. – Ваш брат – король.

С ухмылкой, медленно расцветающей на губах, я пристально смотрю на Майкла; предвкушение бурлит в моих венах.

– Что ж. – Я склоняю голову. – Да здравствует король.

Глава 1

САРА

– Ты отбываешь поутру.

Мой дядя потягивает вино; его взгляд, подобно стрелам, скользит по столу и пронзает мне грудь. Ласковым человеком он никогда не слыл, но тем не менее этот мужчина – моя семья, и у нас с ним одна цель на двоих.

Отомстить семье Фааса за убийство моего отца.

Мы все предусмотрели, спланировали до мелочей, чтобы в нужный момент, когда коронованному принцу понадобится жена, я оказалась рядом и приняла его предложение.

И вот наконец-то мы получили известие.

Время настало.

Браки по расчету, пусть пока и нередкие, в последние годы понемногу выходят из моды. Все-таки на дворе 1910 год, а не 1800-й, а это значит, что во всех книгах – и даже здесь, на захудалых улочках Сильвы, – люди женятся по любви.

Либо исходя из собственных представлений о том, что такое любовь.

Лично я никогда не страдала манией величия и уж точно не надеялась на благородного рыцаря, который прискачет на коне и спасет меня из беды, как какую-то беспомощную девчонку.

Трудности, конечно, и у меня случаются, но беззащитной я себя точно не назову.

Да и подчас единственный верный способ добиться значимых перемен – это стать частью поврежденного механизма и самостоятельно удалить из него вышедшие из строя детали. Следовательно, если для завоевания расположения нового короля мне придется улыбаться, флиртовать и соблазнять, я поступлю только так и никак иначе.

В конце концов, это мой долг.

Как перед семьей, так и перед своим народом.

Сильва, некогда славившаяся плодородными землями и передовыми достижениями индустриализации, ныне стала бесплодной и убогой. Отброшена на задворки, как гадкий рыжий пасынок, недостойный времени и внимания короны. О нас даже вспоминать перестали. Засуха и голод теперь соседствуют с отчаянием, которое царит на городских улицах подобно трещинам на мостовой.

Но, полагаю, так и случается, когда ты живешь в глухом лесу под самыми облаками. Тебя становится трудно заметить и очень просто забыть.

– Ты ведь понимаешь, что поставлено на карту? – Голос дяди Рафа выводит меня из задумчивости.

Кивнув, я вытираю рот белой тканной салфеткой, после чего возвращаю ее на колени:

– Да, разумеется.

Раф улыбается, насупившись и постукивая пальцами по пузатому наконечнику деревянной трости:

– Ты прославишь нашу фамилию.

Пьянящее удовольствие разливается во мне, как раскаленная лава. Я расправляю плечи, сажусь чуть ровнее.

– Только не забывай, что доверять можно лишь одному человеку – твоему двоюродному брату.

Дядя Раф смотрит на мою мать, неизменно покорную и тихую, вкушающую пищу небольшими кусочками. Ее непослушные черные волосы, очень похожие на мои, точно занавес, заслоняют ее лицо. Вообще, мама редко смотрит в глаза: она лучше опустит голову и займется рукоделием и пыльными книгами, чем наладит отношения с дочерью, которая с момента смерти отца взвалила все заботы на свои плечи.

Очевидно, она никогда не хотела становиться матерью и еще меньше стремилась к браку. Вслух она, конечно, об этом не говорила – да и зачем, ведь ее поступки были куда громче слов. Но все это в любом случае не имело значения, поскольку ее хотел мой отец.

Пока она ходила с ребенком в утробе, все кругом ждали, что скоро на свет появится мальчик – наследник рода Битро.

Каково же было их изумление, когда вместо долгожданного парнишки родилась необузданная девочка с волосами цвета воронова крыла, говорливая и жаждущая приключений. Однако отец, в отличие от матери, которая не дарила мне ни капли тепла, все равно меня любил.

В тот день, когда я его потеряла, погибла частичка меня, свернулась, как прокисшее молоко, и осталась в центре груди гнить и разлагаться.

Отец отправился просить помощи у монархии, пустился в дорогу через наши леса и равнины, пока не добрался до замка Саксума. Но король не внял его мольбам – мой двоюродный брат Александр послал весть, что его повесили за измену. Убили, потому что он осмелился высказаться; потому что призвал их работать усерднее.

Ксандер пытался его защитить, но, будучи главным советником короля, он мало чем мог быть полезен.

Пусть дядя Раф и стал для меня незаменимым союзником и несокрушимой опорой, мне до сих пор безумно хочется окунуться в объятия папы. Но увы. Все, что у меня осталось, – это семейный кулон, который я ношу на шее как клятву, и он изо дня в день напоминает мне о пережитых утратах.

И о человеке, виновном в моем несчастье.

Так что отныне, пока другие ровесницы утопают в грезах о любви, я учусь играть в политические войны, изображая из себя благородную леди.

Тот, кто хочет испепелить ад, должен научиться играть по правилам Дьявола.

Образная корона, возложенная на мою голову, почти так же тяжела, как и осознание собственной ответственности: теперь каждый человек рассчитывает на меня, на мою победу.

Слишком уж затянулось правление династии Фааса. С течением времени их могущество и влияние ослабли, они стали все меньше заботиться о людях и стране и все больше – о собственных кошельках.

Вот поэтому я отправлюсь туда и сделаю все от меня зависящее, чтобы спасти народ и добиться возмездия за наши утраты.

Лишь спустя несколько часов меня настигает озарение.

Это моя последняя ночь в Сильве.

Сердце колотится в ритме стаккато, пока я втискиваю ноги в плотные черные сапоги, накидываю плащ на плечи и собираю всклокоченные волосы в тугой пучок на затылке. Набросив капюшон, я смотрюсь в зеркало: нужно убедиться, что меня не узнают. Я оглядываюсь на дверь в спальню, проверяю глазами замок и только потом направляюсь к окну.

Хотя моя комната и находится на втором этаже, высота мне давно не чужда: в прошлом я не раз спускалась по зазубренным каменным стенам. От частого дыхания голова идет кругом, адреналин бьет по венам, но я продолжаю спуск, пока ноги не касаются травы.

Убегать тайком – занятие опасное, и все же я тысячу раз готова на риск.

Пару мгновений я стою неподвижно, а потом, убедившись в отсутствии свидетелей, крадусь вокруг ветхого имения к мощеной подъездной дорожке и ржавым трехметровым воротам. Пальцы до боли сжимают металл, мышцы горят от напряжения, но я все равно карабкаюсь по зазубренному железу и спрыгиваю на другую сторону.

Стоит ногам коснуться твердой земли, как я срываюсь с места и мчусь по тротуару, закутываясь на ходу в плащ и надеясь не наткнуться на случайных прохожих.

До приюта, расположенного на окраине города, я добираюсь минут за двадцать. На это скромное полуразрушенное здание никто не выделяет средств, поэтому и коек здесь не хватает, но у меня есть Дария – управляющая и одна из самых надежных людей в моем кругу, и я точно знаю, что все переданное ей попадет в нужные руки.

– Здесь достаточно, чтобы продержаться до моего приезда. – Я сжимаю ее пальцы, держащие сверток с деньгами и маленькую корзинку с хлебом.

Дария шмыгает носом, глядя влажными от слез глазами на тусклый свет свечей в маленькой кухне:

– Благодарю вас, Сара. Я не могу принять…

Посторонний звук прерывает ее шепот. В ужасе я задерживаю дыхание и бросаю взгляд в сторону тусклого коридора: надеюсь, это не ребенок вылез из кровати?

Никто не должен знать о моем присутствии.

– Пора. – Отпустив ее руки, я накидываю на голову капюшон. – Я отправлю весточку, как только будет возможность, спрошу, как у вас дела.

Дария качает головой:

– Вы и так уже много сделали.

– Перестань, – отмахиваюсь я. – Этого никогда не будет достаточно.

Раздается бой курантов – я отмечаю время. Скоро солнце поднимется к горизонту, озарит землю светом и сотрет темноту, а вместе с ней – и мое укрытие.

– Время прощаться, – повторяю я, притягивая ее в объятия. Сердце замирает, как только я оказываюсь в кольце ее рук. – Не забывай меня, Дария.

– Никогда. – Женщина смеется, но этот звук не имеет ничего общего с радостью.

Отстранившись, я направляюсь к двери со стороны кухни и берусь за прохладную латунную ручку.

– Берегите себя, моя королева, – шепчет вслед Дария.

Я замираю с тяжелым сердцем:

– Я ничья королева. Я лишь та, кто испепелит корону.

Глава 2

ТРИСТАН

– Тристан! Тристан! – разносится по двору ребяческий голос.

Я сижу с раскрытым на коленях этюдником, прислонившись к стволу плакучей ивы; ладони мои измазаны углем. Обтерев пальцы о штанину, я смахиваю с лица непослушные волосы.

Вдруг мимо пробегает мальчишка в растянутой одежде – такой грязной, как будто он весь день носился по тайным подземным ходам.

По туннелям, которые я ему показал.

– Здравствуй, тигренок, – приветствую я. Его появление приподнимает мне настроение.

На лице ребенка играет улыбка, его глаза цвета янтаря искрятся, на смуглой коже поблескивают капельки пота.

– Привет. Что делаешь? – Он опускает глаза на мои колени.

– Рисую. – Выпрямив спину, я захлопываю книгу.

– Татуировки? – уточняет он, кивая на темные рисунки, скрытые под бежевыми рукавами моей туники.

– Возможно. – Уголок моих губ приподнимается.

– А мама говорит, что татуировки не добавляют тебе чести, – шепчет он, наклоняясь так близко, что его нос почти касается моего предплечья.

Во мне бурлит отвращение: какая-то служанка вздумала, будто у нее есть право упоминать мое имя?

Я наклоняюсь к нему:

– А ты сам-то что думаешь?

– Я? – Мальчик расправляет плечи, прикусывая нижнюю губу.

– Мне можно рассказать. – Я подаюсь чуть вперед. – Я умею хранить секреты.

В его глазах разгорается огонек:

– Мне тоже такие хочется.

Я выгибаю бровь:

– Их делают только самым храбрым тигрятам.

– Я храбрый, – заявляет мальчик, выпячивая грудь.

– Что ж, – киваю я, – когда подрастешь, и, если по-прежнему будешь считать себя храбрым, приходи ко мне.

– Саймон! – кричит женщина, бегущая нам навстречу. Ее глаза округляются, она замирает и опускается в глубокий реверанс, устилая землю черной юбкой. – Ваше высочество, прошу прощения, если он потревожил.

У меня дрожит челюсть, в душе клокочет раздражение:

– До нынешнего момента меня никто не беспокоил.

– Вот видишь, мам, я нравлюсь Тристану! – заявляет Саймон.

Ошарашенная, она тянется к сыну и, по-прежнему склонившись в реверансе, крепко сжимает его руку:

– Обращайся к его высочеству подобающим образом, Саймон.

– Зачем? Ты ведь никогда так не делаешь, – хмурится ребенок.

Плечи женщины напрягаются.

Охваченный раздражением, я скольжу пальцами по надбровной дуге и прощупываю тонкую линию приподнятой плоти, проходящую от линии роста волос до самой щеки.

Ей не нужно объясняться, не нужно рассказывать, как она меня называет, потому что нам обоим известно, о каком прозвище идет речь. И хотя оно на устах у каждого, никто не осмелится сказать мне это в лицо. Все они слишком трусливы – им проще шептаться тайком, напитывая ядом каменные стены, чтобы сама тишина потом удушала меня осуждением.

– Тебе, тигренок, позволено называть меня по имени. – Я встаю, отряхиваю брюки. – Но только наедине: не хотелось бы распускать сплетни.

– Саймон, – рычит его мать. – Марш домой. Живо.

Сначала он смотрит на нее, потом на меня.

Я едва заметно киваю.

– Пока, ваше высочество, – улыбается мальчик, разворачивается и убегает прочь.

Его мать так и стоит, согнувшись в поклоне и опустив голову, и встает только тогда, когда у парадных ворот раздается громкий стук. Я подхожу к ней вплотную, прижимаю ладонь к ее щеке, приподнимаю ее голову, чтобы она на меня посмотрела. Сквозь облака пробиваются редкие лучики солнца и начинают танцевать на моих серебряных кольцах.

– Кара, – мурлычу я, поглаживая кончиками пальцев ее шелковистую смуглую кожу. Наши взгляды встречаются. Она испуганно вздыхает, но я лишь усиливаю хватку, дожидаясь, когда она вздрогнет. – Я не разрешал подниматься.

Дыхание ее сбивается, она делает реверанс и снова склоняет голову. Я гляжу на нее сверху вниз, пока у меня в голове, точно ураган, бушуют слова ее сына.

– Твой ребенок утверждает, что ты любишь перемывать мне косточки. – Я делаю шаг вперед, задевая кончиками ботинок подол ее юбки. – Мой тебе совет, Кара: следи за языком. Знаешь, не все такие великодушные. Будет жаль, если пойдет слушок, будто ты позабыла свое место. В очередной раз. – Я опускаюсь перед ней на корточки: – Ты правда считаешь меня позором?

– Он просто ребенок, – Кара качает головой. – Любит выдумывать.

– Каким потрясающим воображением наделены дети! Впрочем, – я тянусь к ней и скольжу пальцами по шее, наслаждаясь ее дрожью, – если кто и знает о постыдных поступках, так это его мать. – Схватив в кулак тугой пучок на ее затылке, я начинаю тянуть, получая удовольствие от ее боли. Как только ее спина прогибается, я наклоняюсь вперед, прикасаясь носом к ее щеке: – Думаешь, я не знаю?

Она хнычет, вызывая во мне сладкое возбуждение.

– Считаешь меня таким же идиотом, какие населяют этот замок? Думаешь, я сходства не вижу?

– П-пожалуйста… – заикается она, упираясь руками мне в грудь.

– О-о, – напеваю я, – ты его так же упрашивала? – шепчу я ей на ухо, взяв за горло. Я окидываю взглядом прохожих и королевских стражников, выстроившихся вдоль ворот. Несколько человек смотрят на нас, но сразу же отводят глаза.

Они знают, что лучше не вмешиваться.

– Я не похож на своего брата, – продолжаю я, крепко держа ее за волосы. – И больше не смей забывать свое место, иначе я с большим удовольствием напомню тебе, где оно находится. – Я отпускаю ее и толкаю на землю. Кара падает, хотя и успевает выставить руки. – Только в отличие от Майкла я не стану обращать внимания на мольбы.

Расправив плечи, я поднимаю этюдник и перевожу взгляд на Кару, любуясь, как она корчится возле моих ног.

– Можешь встать.

Она всхлипывает, поднимаясь на ноги, смахивает грязь с одежды, но глаза поднять не смеет.

– Иди уже, – взмахиваю я рукой. – И чтобы больше я тебя здесь не видел.

– Сир… – шепчет она.

Не дождавшись окончания фразы, я ухожу в тень плакучей ивы и прислоняюсь к стволу, царапающему спину. Вижу, как Ксандер, Майкл и его личный стражник Тимоти выходят из замка и направляются во внутренний двор, следуя к воротам, через которые проезжает автомобиль.

От любопытства я застываю на месте, как будто мои ноги залили свинцом, и тихо наблюдаю из полумрака, напряженно вцепившись в этюдник. Ксандер подходит к машине, открывает дверь. Первой из салона выходит стройная женщина в фиолетовой шляпке, из-под которой выглядывают светлые волосы. Улыбаясь, она сразу же отходит в сторону.

Следом протягивается изящная рука другой женщины, которую мгновенно принимает Ксандер.

Внутри меня все бурлит, клокочет и переворачивается, подобно снежной лавине. Я понимаю, что мне пора уходить, но почему-то не могу сдвинуться с места.

Потому что это она.

Новая королева-консорт.

1.Перевод Б. Л. Пастернака