Kitabı oxu: «Надеюсь, ты это прочтешь»

© 2023 by Ann Liang.

© Змеева Ю., перевод, 2024.

© Нестерова А., иллюстрация, 2024.

© Издание на русском языке, оформление. Строки.

* * *

Глава первая

Торчать у школьных ворот на зимнем холоде – большая честь.

Убеждаю себя в этом битый час, пока дрожу в отглаженном блейзере и наблюдаю, как ногти приобретают тревожащий лиловый оттенок. Это огромная честь. Привилегия. Мне нужно радоваться. Именно так я и подумала, когда мисс Хедж, куратор нашей параллели, вызвала меня с математики и велела провести родителям экскурсию по школе.

– Думаю, лучше тебя никто не справится, – сказала она и широко улыбнулась, аккуратно сложив на столе ладони со скрюченными пальцами. – Ты староста школы и сможешь рассказать, как старательно академия Вудвейл заботится об учениках, как много мы делаем ради ваших успехов в будущем. Не забудь упомянуть о секциях и своих многочисленных достижениях, скажи, что недавно заняла первое место в соревнованиях по легкой атлетике. Родители такое любят.

Я улыбнулась и закивала, так старательно изображая энтузиазм, что у меня заболела шея.

Она и сейчас болит. Поправляю значки на кармане блейзера и притоптываю, чтобы не отморозить ноги, но, кажется, это неизбежно. Моя лучшая подруга Эбигейл Он вечно шутит про мою коллекцию значков: мол, я, как сорока, тащу в свое гнездо все блестящее. Отчасти она права: золотые буковки «староста» и правда красиво переливаются на утреннем солнце, но дело не только в этом. Каждый из значков что-то значит. Доказывает, что у меня хорошие оценки, подтверждает, что я ценный игрок спортивной команды, волонтер местной библиотеки, активно участвую в жизни школы, что я умна, успешна и впереди меня ждет прекрасное будущее…

Хруст сухой травы под чьими-то ногами.

Я поворачиваюсь и, прищурившись, смотрю вдаль. Еще рано, на парковке нет машин, кроме ржаво-коричневой «тойоты», которая стоит тут, кажется, с основания школы. Красные кирпичные корпуса еще спят, окна закрыты, облака над облетевшими деревьями окрашены в нежный акварельно-розовый цвет.

Ни одного родителя вокруг. Никто меня не ищет.

Вместо родителей я вижу до ужаса знакомое лицо и привычно напрягаюсь. Черные глаза, острые скулы, блеснувшая, как нож, улыбка. Дурацкая прядь волос, вечно выбивающаяся и падающая на лоб. Школьный пиджак небрежно накинут на плечи, будто его владелец позирует для модного журнала.

Джулиус Гун.

Второй школьный староста. И основной источник неприятностей в моей жизни.

Один его вид пробуждает во мне такую острую, звериную ненависть, что я сама себе поражаюсь. Трудно поверить, что у человека с таким ужасным характером может быть такая приятная внешность, и наоборот – что у такого красавчика настолько отвратительный характер. Все равно что открыть коробочку, перевязанную прелестной шелковой лентой, и обнаружить ядовитую змею среди конфетти и золотой фольги.

Змея останавливается в трех шагах от меня. Нас разделяет клочковатый участок пожухлой травы. Нейтральная территория.

– Что-то ты рано, – говорит он, вальяжно растягивая слова, будто ему лень их произносить. За десять лет, что мы знакомы, Джулиус еще ни разу не поздоровался нормально. Например, просто сказав «привет».

– Раньше тебя. – Я будто хвастаюсь, что стою тут уже так долго и почти отморозила пальцы на ногах.

– Ну да. Я, понимаешь ли, был занят.

Намекает, что у него есть более важные дела, потому что он важнее меня.

– Я тоже была занята, – отвечаю поспешно. – Очень занята. Все утро разгребала срочные дела. Вообще-то, я только что с тренировки…

– Тренировка не такое уж срочное дело. Экономика страны не рухнет, если ты не сделаешь ежедневную норму отжиманий.

«Ты просто завидуешь, что на прошлой физкультуре я больше раз отжалась!» Черт, чуть не ляпнула вслух. А как приятно было бы сказать ему это в лицо, даже приятнее, чем отжаться больше! Но я молчу. Засовываю руки в карманы, чтобы хоть немного согреться. Я продрогла до костей – тут, в Мельбурне, зимы просто лютые.

Джулиус криво улыбается. Лучше бы хмурился, чем эта фальшивая ухмылочка.

– Замерзла?

– Нет, – отвечаю я, стуча зубами. – Ни капельки.

– У тебя губы синие, Сэйди.

– Освещение такое.

– И ты вся трясешься.

– Это от предвкушения, – говорю я.

– Ты же знаешь, что надо было приходить в полвосьмого? – Он закатывает рукав и смотрит на часы. Часы у него дорогие, я даже брендов таких не знаю, но вижу, что они стоят кучу денег. Не удивлюсь, если он проверил время, просто чтобы похвастаться часами. – А сейчас двадцать минут восьмого. Давно тут стоишь, как статуя почета?

Не обращаю внимания на его вопрос.

– Естественно, я знаю, во сколько надо было приходить! Я тоже слышала, что говорила мисс Хедж.

После того как мисс Хедж произнесла свою маленькую воодушевляющую речь и назвала меня лицом школы, явился Джулиус, и, к моему разочарованию, она дала ему такое же задание. Тогда я поклялась, что справлюсь лучше и приду намного раньше, – вдруг кто-то из родителей тоже будет раньше времени? Я подготовлюсь в сто раз тщательнее и произведу неизгладимое первое впечатление на родителей. И плевать, что оценки за это ставить не будут.

Я веду мысленный подсчет всех контрольных, конкурсов и мероприятий, в которых мы с Джулиусом пересекались с семи лет. У меня даже есть свой рейтинг с системой подсчета, понятной только мне.

Плюс три очка за то, что мистер Кей наградил меня своей особой одобрительной улыбкой (редкое достижение).

Плюс пять очков за закрытый благотворительный сбор.

Плюс шесть за первое место в школьном баскетбольном турнире.

Плюс восемь – за победу в школьных дебатах.

Сейчас у Джулиуса четыреста девяносто очков. А у меня – четыреста девяносто пять, все благодаря тесту по истории: на прошлой неделе я написала его лучше всех. И все же расслабляться нельзя. Расслабляются только неудачники.

– Чего они так долго. – Джулиус снова смотрит на часы. Из-за легкого американского акцента его тон кажется еще более презрительным. Я уже давно подозреваю, что его акцент поддельный. В Штаты он ездил только на экскурсию по университетским городкам, он не может говорить с акцентом, просто выпендривается. – Не хочу превратиться в сосульку.

Я закатываю глаза, так и хочется заорать: «Думаешь, весь мир должен под тебя подстраиваться?» – но я молчу. И правильно делаю, ведь в этот самый момент на парковку заезжают четыре машины. Двери открываются, из каждого автомобиля выходит по тетушке.

Тетушки – иначе и не скажешь. Я не имею в виду, что они похожи на моих кровных родственниц (хотя своих теток я тоже называю тетушками). Тетушка – состояние души, особый стиль жизни. Его можно увидеть и почувствовать, но невозможно описать. Впрочем, у тетушек есть особые приметы: взбитые кудри, татуаж бровей, сумки «Шанель», драгоценные нефритовые кулоны на дешевых красных шнурках. Тетушки похожи, но есть у них и различия.

К примеру, первая тетушка носит высоченные шпильки и шарф такого ядовитого неоново-зеленого оттенка, что он мог бы заменить светофор. Тетушка, которая подходит к воротам вслед за первой, одета в более спокойные цвета, ее взгляд суровый, прямо как у моей мамы.

Неудивительно, что все родители, решившие отправить детей в нашу школу, – азиаты. По моим скромным оценкам, около девяноста процентов учеников академии Вудвейл азиатского происхождения. Почему так получилось – вопрос из разряда «что было раньше – курица или яйцо». То ли родители азиатских детей хотели, чтобы те учились в элитной школе для одаренных, то ли прослышали, что в Вудвейле много азиатов, и потому отправили своих детей сюда.

Точно знаю, что моя мама руководствовалась второй причиной. Через неделю после того, как ушел отец, она забрала меня из католической началки, где учились одни белые. Мы переехали в другой конец города. «Надо жить среди своих, свои всегда поймут», – сказала она таким усталым голосом, что я решила не перечить и во всем с ней соглашаться. С тех пор так и делаю.

Джулиус рядом со мной делает резкое движение. Я вздрагиваю и возвращаюсь в реальность. Он уже собирается шагнуть вперед, но я оказываюсь быстрее и опережаю его, улыбаясь своей фирменной улыбкой образцовой ученицы. Я каждый день тренирую ее перед зеркалом.

– Аи, ши лай цаньгуань сюэсяо дэ ма? – спрашиваю я на безупречном мандаринском. Вы пришли на экскурсию?

Первая тетушка растерянно таращится на меня, моргает и отвечает на идеальном английском с американским акцентом, которому Джулиус мог бы позавидовать:

– Да. На экскурсию.

Я краснею. Даже не глядя на Джулиуса, чувствую, как он злорадствует. Я сгораю от смущения, а он только рад. Не успеваю опомниться, как он выступает вперед. Он выпрямил спину, гордо вздернул подбородок и стер с лица самодовольную ухмылочку, напялив вместо нее приветливую улыбку.

– Доброе утро, – говорит он и косится на меня, будто хочет сказать «я-то умею здороваться». – Я Джулиус Гун, школьный староста. Сегодня буду сопровождать вас на территории школы.

Я откашливаюсь.

Он вскидывает черную бровь, но молчит.

Я снова откашливаюсь, в этот раз громче.

– А это Сэйди, – добавляет он, хоть и не сразу, и указывает рукой в мою сторону. – Она тоже староста.

– Староста школы, – с нажимом уточняю я. От улыбки уже лицо болит. – А еще я буду произносить речь на выпускном.

– Мне кажется, им все равно, – шепчет Джулиус мне на ухо, чтобы никто не услышал. Я чувствую его теплое дыхание.

Пытаюсь притвориться, что его не существует. Это не так уж просто, ведь четыре тетушки разглядывают его с таким видом, будто присматриваются к будущему зятю.

– Сколько тебе лет? – спрашивает одна из них.

– Семнадцать, – отвечает Джулиус.

– Ты очень высокий, – говорит другая. – Какой у тебя рост?

Джулиус несколько мгновений смотрит на нее и отвечает:

– Сто восемьдесят два сантиметра.

– И правда высокий. – Она таращится на него с таким восхищением, будто это великое достижение. Будто он изобрел лекарство от рака. «Это же просто генетика, – хочется сказать мне, но я, естественно, молчу. – Он тут ни при чем!» – И давно ты учишься в этой школе?

– Десять лет, – отвечает он. – Почти всю жизнь.

Снова едва не цокаю языком. Я могла бы ответить то же самое. По стечению обстоятельств – уж не знаю, счастливому или несчастливому, – мы поступили в Вудвейл в один год. Я была тихоней, робкой девочкой, новенькой, с которой никто не хотел дружить. Джулиус же отчего-то казался всем интересным, загадочным и крутым, не прилагая для этого никаких усилий. Он вел себя так, будто знал, что однажды станет королем этой школы, его бездонные черные глаза оценивали всех и вся. На физкультуре мы играли в вышибалы. Нас поставили в разные команды. Как только мяч попал ему в руки, его взгляд упал на меня. Он меня загипнотизировал. Я чувствовала себя героем фильмов о дикой природе с Дэвидом Аттенборо, где показывают, как змея в замедленной съемке хватает кролика. Я была кроликом, а Джулиус – змеей.

Хотя в душном, пропахшем по́том зале было тридцать с лишним учеников, в качестве девочки для битья он почему-то выбрал именно меня. Но не учел, что я была ловкой и умела хорошо уворачиваться. Он прицелился мячом – я увернулась. Наконец всех выбили – и нас осталось двое. Он кидал мяч, но так ни разу в меня и не попал. Так могло продолжаться до бесконечности, но другим надоело просто стоять, и учитель вмешался и объявил ничью.

С того дня Джулиус Гун стал моим проклятием. Проблема в том, что никто не разделяет моих чувств, потому что никому больше Джулиус не показывает клыки. Только мне.

Вот, например, тетушки уже втюрились в него по уши. Джулиус кивает и улыбается, расспрашивает их о здоровье, кулинарных предпочтениях и покупках на фермерском рынке, хотя я не сомневаюсь, что нога его в жизни не ступала ни на ферму, ни на рынок, ни в какое-либо другое место, в названии которого есть слово «фермерский». А тетушки только рады. Одна начинает расспрашивать его про оценки. Он поворачивается ко мне буквально на градус, и я одна замечаю, как его улыбка превращается в самодовольную ухмылочку.

– Нормальные, – с ложной скромностью отвечает он. – В прошлом семестре получил награду за особые достижения в изучении английского. Химии. Экономики. И физики.

– Вай, – хором ахают тетушки. Они так восторгаются, будто им за это приплачивают. – Невероятно.

– Такой умный мальчик.

– Так хорошо учится, да еще в школе для одаренных! Наверное, ты гений.

– Умный, и к тому же красивый. Родители постарались.

У меня кровь закипает, вот-вот пойдет пар из ушей. Для всего мира Джулиус – ангел, образцовый ученик со смазливым личиком. Но я-то знаю, какой он на самом деле! Что кроется за этой ухмылочкой.

– Пора начинать экскурсию, – вежливо вмешиваюсь я и фальшиво улыбаюсь, стиснув зубы. – Мы должны многое успеть. Вас четверо, давайте разделимся. Приглашаю вас двоих с собой. – Я поворачиваюсь к тетушкам, что стоят ближе ко мне. Те, кажется, не слишком довольны таким раскладом. Тетушка в неоновом шарфе разочарованно вздыхает. Вообще-то, это не особо приятно. – А Джулиус проведет экскурсию для вас, – добавляю я, повернувшись к двум другим тетушкам.

Те тут же подскакивают к нему, и он с видом хозяина открывает тяжелые кованые ворота.

– С удовольствием, – говорит он. – Следуйте за мной.

Перед глазами вспыхивает тревожный счет: три очка в пользу Джулиуса.

Глава вторая

Весь следующий час я болтаю без умолку. Под конец даже начинает болеть горло.

Территория школы не такая уж большая: три корпуса, все одинаковые, скучные, прямоугольные, с окнами в белых рамах и треугольными крышами. Стоят буквой П, по центру – лужайка.

Некоторые вещи экскурсантам объяснить сложновато.

Например, почему фотографии учителей вырезаны из общих фото и приклеены к потолку.

– Это знак уважения, – объясняю я. Не могу же я сказать, что это прикол! – В Вудвейле очень неформальные отношения между учениками и учителями. К тому же поощряется самовыражение и творчество. Когда мы проходим по этим прекрасным коридорам, мы всякий раз вспоминаем, что учителя смотрят на нас с высоты… как ангелы, понимаете? Или Бог.

Или почему в холле стоит статуя зеленого осла, ведь символ школы – лошадь, а школьные цвета – белый и голубой.

– Осел имеет особое значение, – придумываю я на ходу. На самом деле наш замдиректора – это он заказал несчастную статую, – похоже, просто не отличает осла от лошади и к тому же страдает дальтонизмом. Впрочем, могло быть и хуже, на месте осла могла оказаться корова. – Ослы традиционно символизируют решимость, стойкость и упорный труд. Все то, что так высоко ценится в нашей школе.

Хорошо, а почему в расписании указано, что следующее школьное собрание в 9:00, 10:00, 10:20, 15:00, 15:35 и в 20:00?

– У нас гибкое расписание, – объясняю я и подталкиваю тетушек вперед. – Естественно, школьное собрание проводится только один раз, и все знают, когда именно. Эта информация оперативно доводится до сведения учеников, потому что в школе безупречно налажена система информирования… Кстати, вы видели наши питьевые фонтанчики? У нас превосходные фильтры для воды.

Так, а почему рядом со столовой стройка?

– Помню, я читала об этом на сайте школы, – вспоминает тетушка в неоновом шарфе и хмурится. Мы стоим у проволочного забора, и даже я не могу не признать, что вид отсюда открывается не ахти. Щебень, защитная пленка, опорные столбы. Мимо катится перекати-поле. Я не шучу – правда катится. – Тут будет новый спортивный комплекс, да? Я думала, его достроили еще два года назад.

– Да. Точно.

Я улыбаюсь, как умалишенная, со мной так всегда, когда я паникую. Не знаю, как объяснить, что спортивный комплекс действительно достроили два года назад, но возникла небольшая проблема с туалетами. Унитазы установили не лицом к двери, как положено, а боком: садясь на унитаз, человек ударялся носом о противоположную стену. Поначалу школьная администрация просила нас не возмущаться, мол, что есть, то есть, пользуйтесь и относитесь к этому философски, но потом Джорджина Уилкинс ударилась лбом и получила огромный синяк, из-за которого пригрозила подать в суд. Тогда комплекс решили снести и полностью перестроить.

– Возникла небольшая загвоздка, – объясняю я, – дело в том, что комплекс хотят расширить и усовершенствовать. Там будет потрясающая инфраструктура: поле для мини-гольфа на крыше, бассейн, три тренажерных зала… Сами понимаете, на это нужно время.

Тетушка задумывается на мгновение и, к моему облегчению, проходит мимо.

Мы возвращаемся к воротам. Ученики потихоньку подтягиваются на уроки, прощаются с родителями, закидывают рюкзаки на плечо и на ходу строчат сообщения друзьям. Джулиус уже на месте. Стоит перед тетушками, уложенные волосы блестят в оранжевом свете утреннего солнца. У него идеальная кожа, идеально выглаженная форма, идеальная осанка. Смотрю на него и так и хочется вмазать по чему-нибудь идеальному. Желательно по физиономии.

– Теперь мы точно отправим дочь в эту школу, – заявляет одна из тетушек. – Если тут все похожи на тебя, о лучшем нельзя и мечтать!

Меня пронзает черная молния ярости; кажется, даже искры из глаз посыпались. Встречаюсь взглядом с Джулиусом, становится еще хуже. Он как будто хочет убедиться, что я слышу.

– Спасибо, мне очень приятно, – вежливо отвечает он.

– Да что вы, это мне приятно, – отвечает тетушка на мандаринском. Тут у меня просто отвисает челюсть. А со мной она заговорила по-английски! Это же та самая! Ладно, я, наверное, просто нагнетаю. Но, может, Джулиус действительно нравится ей больше и рядом с ним ей спокойнее, чем со мной? Она ему доверяет, хотя я бы на ее месте скорее вложилась в финансовую пирамиду, чем поверила Джулиусу. – Повезло, что нам достался такой сопровождающий. Правда.

Джулиус не сводит с меня глаз и улыбается.

– Рад слышать.

Я прикусываю язык, изо всех сил сдерживая позыв врезать ему. Машу тетушкам. Те уходят, и, как только стихает стук их каблучков, несусь на первый урок: историю. К сожалению, этот урок у нас с Джулиусом общий, и вскоре он меня нагоняет.

– Все прошло хорошо, да? – раздается голос за спиной.

– Думаешь? – Я толкаю стеклянную дверь корпуса, пожалуй, со слишком большим усилием. Наверное, втайне надеюсь, что дверь отскочит и ударит его по носу. Но он, разумеется, легко останавливает ее одной рукой и заходит следом.

– Ну, у меня все прошло хорошо, – добавляет он. – Они обе решили отправить детей в нашу школу. Мисс Хедж будет рада. Видимо, она догадывалась, что я лучше всех справлюсь с этой задачи. Хотя хорошо, что ты тоже поучаствовала. Немного.

Бормочу себе под нос что-то невнятное.

– Что ты сказала? – Даже не глядя, чувствую, как он злорадно улыбается.

– Да ничего. Что мы опоздаем на урок, если будем много болтать.

– Ну, в отличие от тебя, я умею делать несколько дел одновременно, – говорит он.

«Представь, что ты там, где хорошо и спокойно», – мысленно приказываю себе, толкая следующую дверь. И вот я уже не иду по шумным коридорам и не слушаю тревожный звонок на урок. Я даже не в этом городе. Я давно окончила школу, став лучшей в параллели и почетной старостой, произнесла выпускную речь и получила диплом Беркли. Купила огромный дом в большом городе для мамы и старшего брата Макса (конечно, я могла бы представить, что он тоже нашел работу, окончив свой дорогущий спортивный университет, но должна же мечта иметь хоть какую-то привязку к реальности, я же не научную фантастику сочиняю). В новом доме больше окон, чем стен, и на рассвете комнаты залиты золотистым солнечным светом. В вазах свежий жасмин, мы обедаем в своем саду, а на десерт едим клубнику в шоколаде. Мама по-прежнему заправляет пекарней, но теперь ей не нужно работать по двенадцать часов в день, у нее полно сотрудников. Теперь в пекарню мы ходим, лишь чтобы умыкнуть из печи горячих булочек с кремом и рулетиков с тунцом.

Мы будем жить втроем, не нуждаясь ни в чем и ни в ком. Жизнь станет даже лучше, чем была с папой. Я буду делать все, что должен был делать он, и обеспечу маму всем, чем должен был обеспечить он. Я сделаю для нее так много, что никто даже не заметит папиного отсутствия, его молчаливый призрак больше не будет витать в нашей гостиной. Может, мама даже снова начнет улыбаться.

У меня обязательно будет такая жизнь. Осталось всего ничего – протянуть еще несколько месяцев. Вовремя сдавать домашку, получать высшие баллы за все контрольные и не огорчать учителей, чтобы из Беркли не отозвали приглашение там учиться. Эбигейл говорит, что, раз предложение поступило, оно уже никуда не денется, но я-то знаю, что есть определенные условия поступления и надо их соблюсти.

В общем, осталось всего несколько месяцев.

Кажется, ничего сложного. Но тревога, которая охватывает меня при одной мысли об этом, ощущается почти физически и буквально сдавливает мне ребра. Перед входом в класс приходится успокаиваться: я делаю несколько вдохов и выдохов через нос, слегка пружиню на подушечках стоп, как перед забегом. Сказывается еще и то, что свет в классе слишком яркий, все галдят, толпятся вокруг парт и разговаривают в полный голос.

Рядом останавливается Джулиус.

– Передумала заходить? – Уголки его губ кривятся в знакомой снисходительной усмешке, но смотрит он пристально, будто пытается что-то понять.

– Нет, – отвечаю я, игнорирую сжимающий ребра обруч, отпихиваю Джулиуса в сторону и захожу.

Успеваю сделать всего два шага, как путь мне преграждает веснушчатое лицо. Рози Уилсон-Ван. Она из тех девчонок, кто прекрасно осознаёт свою привлекательность и вовсю ей пользуется. А еще в прошлом году она скопировала мой научный проект и ничего мне не сказала. А потом получила пять с плюсом за «новаторство и творческий подход».

– Сэйди, – улыбается она. Ох, плохой знак. Не считая случая с научным проектом, мы с Рози ладим, но лишь потому, что я поставила себе цель ладить со всеми. Или хотя бы делать вид.

– Привет, – говорю я.

– Ты с Джулиусом пришла? – Она таращится на него с совершенно незаслуженным, на мой взгляд, восхищением, и добавляет: – Какой он потрясающий!

Не знаю, как на это реагировать. Мне и смешно, и мерзко. Наверное, это показывает, насколько хорошо я умею скрывать чувства, раз никто, кроме Эбигейл, и не подозревает, что я терпеть его не могу.

– Угу, – отвечаю я.

– Какие у него шикарные волосы. – Она смотрит ему вслед. Он садится за первую парту. – Такие мягкие, правда? – Почему она меня об этом спрашивает? Можно подумать, я знаю.

– Извини, – отвечаю я, стараясь не показывать, что вся эта ситуация выводит меня из себя. – Ты что-то хотела?

– Ну да. – Она широко улыбается. – Думала, может, ты пришлешь мне свои конспекты?

– О да, конечно. По истории?

– Все конспекты по истории за этот семестр, – торопливо уточняет она. – Экзамен через месяц, забыла? Я, конечно, могла бы воспользоваться своими, но ты такая организованная и так подробно все записываешь…

– О, – повторяю я, – ну да, наверное, я могу тебе прислать…

– Идеально, – говорит она и пожимает мне руку. Длинные наращенные ногти впиваются мне в кожу, но я не шевелюсь. – Ты просто святая, Сэйди. Ты мне жизнь спасла.

Ее похвала растекается сладким сиропом и согревает изнутри. Даже неловко, как сильно я цепляюсь за любое одобрение, как мне хочется всем понравиться и всем угодить. Иногда кажется, что, вежливо попроси кто-нибудь отдать ему руку, я с легкостью отрежу свою.

Рози подходит к своей парте у окна. Там сидят ее подружки, тесный кружок. Все они необыкновенно хороши собой, почти все занимаются танцами, бо́льшая половина – блогеры. Вот, например, вчера одна запостила десятисекундный ролик, в котором она просто стоит перед зеркалом и крутит головой. Видео набрало семьдесят тысяч лайков, в комментариях люди умоляли усыновить их или писали, как мечтают попасть под колеса ее «порше».

– Кстати, – бросает Рози через плечо, – ты не могла бы сделать цветные сканы и рассортировать конспекты по датам и темам? И пришли, пожалуйста, все свои эссе. Можно на мою школьную почту, желательно сегодня вечером.

– А можешь мне тоже прислать? – просит ее подруга, та самая блогерша, любительница крутить головой. И подмигивает.

– И мне заодно, – встревает еще одна.

Я вяло киваю, а они отворачиваются и хихикают, уткнувшись в телефоны.

– Спасибо, – говорит Рози, не глядя на меня. – Ты просто прелесть.

Судорожно сглатываю. Ее предыдущий комплимент еще не переварился, а тут уже следующий. Ничего. Это же пустяк. Мне совсем не сложно. Делаю мысленную заметку: после уроков забежать в школьную библиотеку сделать сканы. А потом уже к маме в пекарню. Мой и без того забитый график сдвигается на полчаса, теперь придется сократить вечернюю пробежку до восьми километров или поужинать на ходу, а может, и то и другое, но это не проблема.

Глубоко вздыхаю, но вдох кажется каким-то резким, лихорадочным, будто кто-то слишком долго просидел под водой, ненадолго показался на поверхности, а теперь снова собирается нырнуть.

Не проблема.

Я уже успела достать тетрадь и записать сегодняшнее число, когда в класс влетела Эбигейл Он, причем с совершенно невозмутимым видом, как будто и не опоздала на целых семь минут.

Надо попросить ее врываться незаметнее, когда она опаздывает, хотя это бесполезно. Эбигейл – ходячий восклицательный знак, иногда мне кажется, что она в темноте светится. Серебристо-платиновые волосы, микроюбка, тяжелые ботинки с массивной подошвой – не обувь, а ходули! Она с топотом подходит ко мне. Мисс Хедж сто раз ее ругала за то, что она не носит нормальную школьную обувь, но потом Эбигейл написала пятистраничную научную работу с библиографией и всеми делами, где объясняла, почему ее ботинки соответствуют всем стандартам школьной обуви. Никогда не видела, чтобы она так старалась над школьными сочинениями. Тот раз был первым и последним.

– Я пришла! – объявляет Эбигейл всему классу.

Наша учительница истории, мисс Рэйчел, оторвалась от своих записей.

– Прекрасно, Эбигейл. Садись.

Другие учителя не отнеслись бы к ее опозданию так невозмутимо, но не просто же так мы все обожаем мисс Рэйчел. Она молодая – ей точно меньше тридцати. В конце каждого года она устраивает рождественскую вечеринку и угощает нас пиццей, а ее фамилия похожа на имя, поэтому кажется, что мы с ней на «ты».

– Первая половина урока – работа в группах, – говорит она Эбигейл. – Полагаю, у вас уже все готово, так как работу надо сдать к девяти. Но не буду давить.

Эбигейл шутливо отдает ей честь и плюхается на соседний стул.

– Привет, дорогая, – говорит она.

В прошлом году она ко всем начала обращаться «дорогая» или «дорогой», сначала в шутку, но теперь это обращение, похоже, вошло в привычку. Другие ее фирменные фразочки – «финтить», «нагнать драмы» и «как кошке в глаз» (последнюю она придумала сама, ее значение никому не известно).

Я подчеркиваю дату по линейке. Линия идеально ровная. Ровные линии – мой наркотик.

– Привет, – отвечаю я. – Ты, наверное, ждешь, что я спрошу, почему ты опоздала.

– Ясно почему, – объясняет Эбигейл. – Сестра снова поцапалась с Лиамом, и он в последний момент отказался нас везти. Пришлось тащиться четыре километра на платформе. – Она вытягивает ноги и показывает свои ботинки.

– А тебе не приходило в голову, что, возможно, не стоит рассматривать парня сестры как постоянный транспорт до школы и обратно, учитывая, что они все время ссорятся?

– У него «ламборгини».

– И что?

– И то, что я люблю дорогие тачки.

– Жертва капитализма, – фыркаю я.

– Мне больше нравится считать, что я поддерживаю людей, которые вносят вклад в нашу экономику.

– Справедливо. Но он даже не на свои деньги эту тачку купил, – замечаю я. – Он же фуэрдай¹, золотой мальчик. Родители наверняка подарили ему «ламборгини» на двадцатилетие, в комплект к новой вилле в Санье². Но дело не только в деньгах, есть в нем что-то подозрительное.

Эбигейл протестующе поднимает руку.

– Непра…

– Правда, правда. У него прямо на лбу написано – не приближайся! Красный флаг!

– Ты так про всех говоришь, – перебивает Эбигейл. – Ты просто не доверяешь парням, вот и все.

Может, она права. Лиаму я определенно не доверяю, но стоит признать, что подружились мы с Эбигейл только из-за него. Три года назад он начал подвозить ее в школу. Их увидели вместе, неправильно истолковали ситуацию и пустили слух, что она встречается с парнем намного старше из-за денег. В Вудвейле слухи разносятся быстро: к концу второй перемены об этом знали все, даже охрана. И хотя раньше мы с Эбигейл почти не общались, на перемене я подошла к ее шкафчику и спросила, все ли у нее в порядке.

Оказалось, да. Ситуация показалась ей даже забавной. Меня поразило, что есть люди, которым действительно плевать, что о них подумают окружающие. Я бы с ума сошла, если бы обо мне стали шептаться, это мой самый страшный кошмар. Эбигейл, в свою очередь, так растрогала моя обеспокоенность состоянием какой-то незнакомой девочки, что она даже пожертвовала парой минут отдыха и подошла ко мне.

Так мы и проболтали всю перемену, и следующую, и еще час после уроков, а потом обменялись номерами, пришли домой и продолжили болтать уже по телефону.

– Говорю же, он не плохой человек. У меня на такое чуйка. Сама знаешь, я правильно предсказала, кто из парочек нашей параллели расстанется еще до конца семестра. – Она роется в сумочке – кажется, я слышу, как внутри что-то хрустит, – и достает тупой карандаш, мятую прошлогоднюю тетрадку, пакетик кислых желейных червячков и свой сегодняшний обед. Обед явно собирала ее мама: хлебные корочки срезаны, морковь нарезана в форме сердечек, к ланч-боксу приклеена бумажка с надписью: «Ты моя звездочка!» Ее родители всерьез верят в силу аффирмаций, ну и в Эбигейл, само собой. Раньше я думала, что такая безусловная любовь и поддержка существуют лишь в старых ситкомах, а потом побывала у нее дома. – Кстати, как прошла экскурсия для родителей?

– Я проиграла, – недовольно отвечаю я. Стараюсь говорить как можно тише: лучше умереть, чем позволить Джулиусу услышать, что я признала поражение!

– Проиграла? – повторяет Эбигейл и смеется. – Нельзя проиграть экскурсию…

– Можно. Я проиграла.

– Странная ты, – говорит она. Скажи это кто-то другой, я бы обиделась, но Эбигейл не задевает всех подряд. Такой чести удостаиваются лишь самые близкие. Остальные – просто шум, мошки, пылинки. В ее глазах их просто не существует. – Что ж, по крайней мере, с вашим групповым проектом все отлично, ведь он готов? Учитывая твою патологическую организованность.

– Естественно. Ты же знаешь мои правила. – Когда нам ставят дедлайн, я устанавливаю собственный – минимум за неделю до настоящего. Вот почему первые два дня зимних каникул я посвятила своей части проекта по эпохе военачальников³. Работа включает эссе объемом четыре тысячи слов, рисованную анимацию по Чжили-Аньхойской войне и интерактивную карту размещения войск Чжилийской и Аньхойской клик. Признаю, было тяжело, но, если я не буду идти с опережением графика, начну нервничать. – Осталось только добавить синопсисы от других участников группы, и проект можно сдавать.