Исповедь на подоконнике

– Парни! – крикнул Чехов, который стал изучать уже вторую гримерку своего кармана, где как раз и сидели Витя с Сашей до пропажи второго. – Я нашел дверь. Может, он туда убежал?

Все остальные тут же оказались около него, расталкивая друг друга, чтобы посмотреть, что же Женя там обнаружил.

– Я проверил, она открывается. Адам, а что там? – Коровьев пожал плечами, Чехов кивнул. – Хорошо.

Он толкнул дверь, и перед глазами парней появился спуск в слабо освещенный подвал – стены желтые, пахнет то ли краской, то ли сыростью, а вдалеке так вообще полная темнота. Ваня побежал первым, скача ногами по ступенькам.

– Вы что застыли?

– Так начинаются все ужастики.

– Ваня… только не оборачивайся… – вдруг прервал спокойную речь Базаров, Есенина объял страх и мурашки понеслись по всему телу. – Беги сюда, быстрее! Оно уже рядом! – крикнул он, Ваня кинулся к друзьям, спотыкаясь и, лишь оказавшись с ними, оглянулся.

Конечно, ничего кроме темноты там не было.

– Вить. Ты дурак. Погнали, ребят! – тепло улыбаясь, вернулся вниз по лестнице Ваня, успокоившиеся ребята пошли за ним бродить по коридорам.

Дорога вела все ниже и ниже, разветвлялась и сходилась вновь, повсюду мелькали двери в какие-то кабинеты. Женя ныл, что Саша может быть совсем где угодно! Парни приняли решение не слушать его стоны и просто исследовать. На пути постоянно сталкивались мигающие лампочки, окна, начинающиеся почти у потолка. Коровьев чувствовал вину, мол, привел товарищей в театр, а сам ничего не знает кроме входа и выхода, вот, подвалы какие-то нашли, еще и Сашу потеряли. Ваня веселил всех рассказами о том, что вот он, когда в школе учился, по таким местам гулял, что не сравнится близко с этим дворцом, как он говорил. А потом этот герой с биографией Колумба отлетал в сторону от тени швабры в углу. Пейзажи не менялись: темно, сыро, и никому не понятно, где тут свет зажечь. Парням даже показалось, что они ходят кругами, ведь от таких катакомб можно ожидать чего угодно. Через некоторое время ходьбы по черным подвалам, столкновений с пауками и визга Жени тот остановился и перекрыл товарищам дорогу.

– Все, хватит. Идем назад. Вылез уже Саша, а вы просто глупости творите.

– У меня дежавю. – усмехнулся Базаров. – Ой, здравствуйте.

– Здравствуйте. – за спиной Жени раздался низкий старческий голос.

Чехов завизжал, кинулся в сторону и очень долго орал, пока парни в недоумении оценивали эту неожиданную трусость.

– Он не с нами.

В проходе стоял среднего роста седой бородатый старик, его лицо было покрыто аккуратными морщинами, что никак не уродовали, глаза горели необыкновенной добротой, не было в его движениях и взглядах ни агрессии, ни типичной старческой злобы, он лишь хихикал и улыбался.

– Чего-то вас много сегодня! Адам Вячеславович, Вы что ли? Очень хотел познакомиться с Вами! Мне рассказывали, Гнесинку закончили. – восторженно захихикал дед. – Пойдемте чай пить!

– Мы товарища нашего потеряли, ищем вот. Может видели? Худой, черные волосы, пугливый.

– Саша? Так он у меня в комнате уже час чай пьет, приятный молодой человек. Идемте!

Он зашаркал ногами по полу, зашел в одну из дверей. Саша Булгаков очень смутился, увидев пыльных товарищей.

– Друзья твои?

– Мои.

– Меня Михаил Александрович зовут. Сторож тут. С Сашкой мы уже заболтались! – улыбнулся мужчина.

– Булгаков, живой! Мы думали, что ж с тобой случилось.

– Булгаков, говоришь? А вас как зовут-то, парни? – дед аккуратно наливал из металлического чая кипяток каждому в кружку.

– Коровьев, Базаров, Чехов, а я…

– Дай угадаю. Пушкин? – дед перекручивал в руках чайный пакетик.

Есенин засмеялся, а Чехов фыркнул.

– Ага, дамский угодник тот еще.

– Не Пушкин я, Михаил Александрович!

– Ты на солнце похож, сынок. Вот и думал, раз солнце, то Пушкин. Может, Маяковский тогда?

– Ровно наоборот, дядюшка. – улыбнулся Базаров.

– Есенин?

Парни закивали, Михаил Александрович довольно поставил руки в бока.

– А почему Маяковский-то? – тихо произнес Саша.

– Светить всегда, светить везде

– Вот лозунг мой и солнца! – продолжил оживленный Есенин. – Михаил Александрович, а сыграйте нам на гитаре что-нибудь!

– А вы чего, не умеете?

– Мы с Коровьевым умеем. Устали бродить, понимаете! – улыбнулся Ваня, Михаил Александрович разрешил ему взять инструмент, а сам наклонился к Чехову и цокнул ему. – Ты чего на рыженького дуешься?

– Да предал он меня.

– Это неправда! – привычно вступился за товарища Саша.

– Вот они все думают, что он честен. И сам он не признает ничего.

– Сынок, верь настоящим друзьям, как бы правда ни была обидна, свои не предадут. Особенно такой как рыженький, он хороший малый, я таких сразу вижу. Искренний.

Чехов кивнул, и как раз вернулся Ваня, передавая гитару сторожу.

– Ну, дай бог знаете эту песню! – он нежно провел по струнам. – Ослепший старый маг ночью по лесу бродил…

– Стойте. Это же Шуты, вы их слушаете? – открыв рот, засмеялся Адам. – Уж чего не ожидал!

– Малец, когда они только петь начали, мне тридцать с копейками было-то, мы с Машей моей так на концертах отплясывали, вам и не снилось! – захохотал дедушка под удивленными взглядами парней, а потом продолжил петь.

– Эй, Вань. Прости меня. – послышался тихий голос, а следом короткое «хорошо, Чехов. Я не обижен».

Столько часов ссоры, а спасло одно лишь слово – прости! Удивительно, как много может речь, как много может молчание. В эту комнату не пробивался солнечный свет, однако от этого не становилось холодно, темно и страшно – наоборот, светлее, чем на улице. Спокойствие и комфорт – вот и есть то, что грело, озаряло и радовало.

Дверь в каморку тихо открылась, и в комнату вошла девушка. На ней было длинное голубое платье, волосы завязаны в легкий колосок на голове, но нижние пряди аккуратно падали на спину. Она остановилась у стены за спинами парней, чтобы не отрывать мужчину от игры резким появлением. В правой руке девушка держала синюю книгу в твердой обложке, на согнутом локте висела вместительная коричневая сумка. Красивыми зелеными глазами девушка отследила всех в этом помещении, и, когда Михаил Александрович замолчал, улыбнулась и сказала:

– Дедуль, я яблок принесла, как обещала.

Синхронно парни повернули головы назад, откликнувшись на нежный женский голосок за своими спинами, глаза расширились, и все дружно стали указывать на место рядом с собой, мол, садись, красавица. Невозможно было не углядеть в этой красивой фигуре элегантности, прелести и очаровательной изысканности, от нее не веяло похотью и развратом, как от многих девушек, наоборот. Она была очаровательна, красива и невероятно мила.

– Парни, это моя внучка – Алина. Садись, милая. – Михаил Александрович, кряхтя, поднялся, забрал сумку с яблоками и зашаркал резать их в чай и наливать девушке кипяток.Красавица же села между Коровьевым и Базаровым, положив на стол книгу в синей обложке.

«Коллекционер», Джон Фаулз. Адам проклял себя, что не читал.

– Как тебе? – тихо, но уверенно спросил Базаров, кивая в сторону книги.

‐ Очень хорошая книга! Поразительно раскрывает мировоззрение героев. – заулыбалась таким словам Алина. – Мне понравилось сравнение Фредерика и Калибана, и еще этот список правил, который озвучивала Миранда. Вообще, она так похожа на меня!

– Неужели и в твоей жизни есть Ч. В.?

– Нет, я же совсем не про это. Я про взгляд на жизнь. – улыбнулась снова девушка, видимо, общаясь с Витей, как с ребенком, как это делают все женщины.

– Ты такая красивая, Алина. – промурчал Есенин, наклонившись над столом.

– Спасибо. Я прекрасно это знаю. – пожала плечами девушка и снова взглянула на Базарова. – Как тебя зовут?

– Виктор. Базаров.

– Вампирское имя. Не спрашивай, но мне всегда так казалось. А Базаров почему? – усмехнулась красавица.

– Потому что я медик.

– Я сама так хотела стать врачом! Но оказалось, что не знаю, с чем реагирует то или иное вещество, я такая глупая в естественных науках. – засмеялась Алина.

– Не говори так. Помню, в детстве всех животных наизусть знала. – гордо воскликнул дед.

Алина улыбнулась, немного закачалась на стуле и продолжила:

‐ Дедуль, этого недостаточно, чтоб стать врачом.

– Человеком главное быть. Но с этим у тебя никогда проблем не было.

– Согласна. У вас у всех прозвища? – она элегантно отпила из чашки, оглядывая уже съехавших с ума парней вокруг.

– Да. Я Коровьев, он Есенин, Чехов и Булгаков. Базарова ты уже знаешь

– А почему? Не могут же прозвища быть просто так.

– У меня есть большой черный кот по кличке Бегемот. Чехов раньше учился в медицинском, с Витькой. Есенин просто веселый хулиган.

– А Булгаков?

– Эту тему мы не поднимаем. – отрезал Ваня, пересекаясь многозначительными взглядами с Сашей.

– Подожди, подожди. Ваня Хеттский? – парень дрогнул, а девушка хихикнула. – Я читала очень много у тебя. Очень хорошие рассказы и стихи! Мне так понравилось!

Есенин гордо откинулся назад, улыбаясь и благодаря читательницу. Приятно осознавать, что ты популярен, а еще приятнее, что тебя читают такие, как Алина. Базаров предложил Михаилу Александровичу сыграть что-нибудь еще, тот с удовольствием ударил по струнам. Так и шло время – тихая коморка в подвале, приглушенный свет лампы, чай с яблоками и квадратным сахаром, нежный голос подпевающей Алины и смех друзей. Так все было хорошо, так приятно и чудесно, казалось, что вот-вот сюда заглянет само солнце, но понимали друзья, что никто и никогда не посмотрит, что же там, под сценой, за шкафами, а здесь была настоящая любовь, настоящая дружба. Чехов с Есениным снова сидели обнявшись, в шутку толкались и хохотали.

Но время шло, поэтому парням пришлось уходить. Все мило и дружелюбно попрощались с Михаилом Александровичем, пообещали заходить еще, обнялись с прекрасной Алиной, которой приходилось вставать на носочки, чтобы дотянуться до огромного Коровьева.

Шагая по улице, Есенин простонал:

– Какая девушка! Не верю, что больше ее не увижу!

– Да. – протянул Чехов. – Умная, красивая и такая изящная. Как лебедь.

– Сам ты лебедь. Это алмаз самый настоящий. – толкнул его в плечо Адам, мечтательно поднявший глаза.

– Вот повезет ее будущему мужу. Была бы у меня такая девушка, себя не щадил бы. – мечтательно промурчал Булгаков.

Молчал один лишь Базаров, шагавший впереди всех. Парни добежали до него, ожидая услышать комментариев. Витя оглядел их взглядом победителя и достал из кармана маленький листок с номером. Лицо его осветила великолепная улыбка, наполненная и грезами, и счастьем, и восторгом, и гордостью. Пока друзья, улыбаясь, хлопали его по спине и поздравляли, он сказал лишь короткое:

– Женюсь. – и продолжил путь.

Глава 5. Вечер и любовь.

Ночь шагала по проспектам и улицам, поднимая длинные ноги, как цапля, шелуша, скребя и цокая. Она подбегала к парочкам в парках, отпугивая их своим горячим ветром, она смеялась над ушами спящих бездомных, она сидела на подоконнике квартиры 12. А на другой стороне, касаясь ночи спиной, сидела худая, но не слабая фигура, цвет волос в темноте был едва различим, но через огни звезд пряди горели рыжим.

Есенин дрожал, хватаясь мокрыми ладонями стен, и, не переставая, ловил ртом воздух, раскрывал и закрывал его, как рыба на побережье. Дышать было нечем – все легкие словно свернулись в трубочку, и при вдохе их заполнял горячий газ, обжигавший альвеолы и бронхи до ужасной боли. Он закидывал голову вверх, нос наполнялся обжигающим кислородом, и начинала болеть голова. Слезы текли из глаз, тело не имело никакого контроля над собой – Ваня чуть не упал с подоконника. Иногда на мгновения становилось легче, но больнакатывала новой волной. Тишина прерывалась мелкими всхлипами, и Есенин затыкал себе рот – нельзя разбудить кого-то из уставших друзей. Ваня поджал колени к лицу и молча задрожал, словно крича, сжимая подоконник, шторы. Потные ладони скользили по ледяному телу, футболке, рукам и окнам. Появилось ощущение, что Есенин вот-вот умрет, этот страшный холод и, как казалось, последние удары маленького слабого сердца говорили, что конец, уже конец. Ваня не мог встать, чтобы попросить Женю дать ему воды, а может просто и не хотел просить о помощи. Но Чехов очнулся сам и протянул лишь:

– Есенин, чего не спишь?

Ваня поднял хрустальные глаза и пожал плечами. Женя подмял руками подушку, вглядываясь в лицо друга.

– Ты плачешь?

– Нет, нет, что ты, брат. Жарко стало, я подошел к окну.

Чехов спустил ноги с кровати и сонно поплелся к Ване.

– Ты плачешь.

– Женя, нет. – истерически засмеялся Есенин, но смех перешел в резкий вопль, и Ваня уткнулся мокрым лицом в плечо Жени, абсолютно неестественно дрожа, стараясь не кричать и лишь сопя и плача.

Чехов взял товарища за спину, начал бегать глазами по комнате, словно ища поддержки. Он сам начал тяжело дышать, слыша, как друг шептал, что сейчас умрет, от каждой такой фразы сердце начинало носиться по грудной клетке и пытаться вырваться из организма словом«нет». Но Ваня все повторял, и ему действительно не хватало воздуха, тревога заткнула собой легкие, кислород растворился в их оболочке, и парень всеми силами старался выкашлять эту боль. В какой-то момент Есенин резко вскинул на Женю лицо, искривляемое порывами кашля, из горла раздался умоляющий свист, а Ваня начал стонать что-то невнятное через этот приступ. Перед глазами все плыло, выдохи расплывались ужасными раскатами тяжелого дыхания – Есенин задыхался и понимал, что его смерть стоит над ним. Чехов не думал ни о чем хорошем, его друг трясется и теряет остатки кислорода внутри себя, его кожа стремительно бледнеет, а хладнокровием Женя не обладал, так что спокойно проблему решить не мог.

– Сашу, позови Сашу… – в один момент вырвалось из горла Вани, тот грохнулся с подоконника, держась за горло, а Чехов быстро притащил Булгакова.

Секунды хватило Саше, чтоб все понять. Страх потерять любимого друга охватил с головы до ног, руки онемели, и к голове словно прилила кровь, но даже через дрожь юноша смог достать запрятанный вглубь полки ингалятор и сунуть его Ване. И пока Есенин аккуратно дышал воздухом из этого прибора, мокрый от ужаса Женя прошептал:

– Я не знал, что у Вани астма.

– У Вани нет астмы, он в школе еще подхватил болячку какую-то, доктора ничего не могли и не могут сказать. Рыдать ему нельзя. И бегать длинные дистанции. Ты, возможно, замечал, что он иногда кашляет и чихает, даже когда здоров. Я с ним еще с самого начала, с первого антибиотика. – он пожал плечами и улыбнулся, когда Есенин расслабился.

– Почему ты плакал, Вань, что случилось? – стремительно пробормотал Чехов, наклоняясь над бледной фигурой.

– Неважно. Сейчас все нормально. Я хочу спать. Спасибо, парни, без вас… Да что уж говорить. – усмехнулся Есенин, обнимая сначала Сашу, а потом Женю, и молча лег в кровать.

– Он никогда не говорит. Я уже пытался.

– То есть, ты хочешь сказать, что он часто так плачет? – прошептал Чехов.

Булгаков поднял брови и снисходительно усмехнулся, тем самым говоря: «чаще, чем ты можешь себе представить».

Уже утром, не дожидаясь прекращения дождя на улице, прячась под большим черным зонтиком в высоких черных крепко зашнурованных ботинках, на проспект вылетел Базаров. Шел он непривычно быстро и действительно торопился, такого энтузиазма к контактам с обществом у юноши друзья не замечали никогда. Никто не успел даже нормально попрощаться, Витя выпорхнул, как птенец из гнезда, и понесся по лужам. Около метро парень забежал в цветочный, дрожа и улыбаясь нервной, влюбленной улыбкой, стал тараторить, чтоб ему подготовили белые тюльпаны – светлые, как и девушка, которой Базаров собирался их дарить. Парень чуть ли не прыгал, спотыкался на эскалаторе, залетал в вагон через уже закрывающиеся двери – обычный влюбленный румяный дурак. Приехав в центр, Витя ударился о стеклянные двери кофейни и, размахивая полами черного плаща, занесся туда. С прилавка раздался тихий смешок. Алина с завязанными в пучок светлыми волосами улыбалась.

– Привет, ты осторожнее будь. – рассмеялась красавица.

– Я просто торопился… Это тебе. – нервно трясясь, протянул букет парень.

– Какие красивые… – протянула девушка, ставя цветы в вазу на полке сзади себя. – Я унесу их домой вечером. Иди-ка сюда. – когда Базаров подошел, девушка наклонилась над прилавком, отодвинула волосы Вити и коротко поцеловала его в щеку. – Спасибо, цветочек.

Мысленно парень улетел куда-то далеко. Влюбленный весь зарделся, отошел назад, держа дрожащую руку около красной щеки. Он приоткрыл рот, чтобы выдохнуть, и, казалось, в его груди затрепетали бабочки, а перед глазами залетали звезды.

– Я поцеловала тебя лишь в щеку, что же будет дальше? – улыбнулась Алина, порхая около чайников.

Базаров растаял еще сильнее. Чувства укрывали с головой, сердце срывалось и носилось по груди. Девушка указала на барный стул и, пока Витя пытался опомниться, начала что-то быстро щебетать про кино с Вивьен Ли, которое посмотрела на днях. Она перевела вопросительный взгляд на уплывшего Базарова и поставила руки в бока.

– Ты совсем меня не слушаешь.

– Что ты! Слушаю.

– Ты настолько влюблен, что твое сердце словно перекрывает проход звука в уши. – она усмехнулась своей собственной глупости.

– Разве может человек влюбиться за день?

– У тебя получилось. И у тысяч людей тоже. Ты куришь? – она протерла чашку и подняла брови.

– Курю. Могу бросить. – он приложил руку к нагрудному карману плаща, где лежали сигареты.

Девушка вышла из-за прилавка, прихватила парня под руку и вывела из кофейнитак быстро, что тот едва успел открыть зонт. Она потянулась к пачке, достала одну сигарету и подожгла зажигалкой из своего кармана, не глядя на влюбленного Витю.

– Не мог даже подумать, что ты куришь.

– Вы все такие. Если девушка красивая, это не значит, что она ест цветы и пьет росу. Обычно красавицы дымят, как паровоз, похлеще таких парней как ты. – улыбнулась Алина, держа между указательным и средним пальцем сигарету.

Руки были такими бледными, элегантными и аккуратными, даже курила девушка изящно. Базаров тоже старался делать это красиво, но, как ему казалось, не выходило.

– Ты заинтересован в политике?

– Нет. Когда учишься на медика, тебя перестает волновать, что происходит вне человека, твое внимание у него внутри. – нервно улыбнулся парень. – Политик у нас Чехов, он как с меда ушел, так понесло. И раньше этим интересовался Ваня, но потом забил, как, в принципе, на все, за что берется. Кроме литературы.

– Я просто смотрю, насколько ты подходишь на роль моего парня.

– А ты интересуешься? Хочешь, я тоже могу начать.

– Ни за что! Во-первых, я ненавижу политику, я ненавижу всех, кто не создает, а лишь разрушает, портит или пытается улучшить, но делает только хуже, я ненавижу технологии, я ненавижу эти ужасные небоскребы, и мне кажется, моя душа в пять раз больше них, она может съесть эти башни на завтрак. А во-вторых, я ненавижу, когда люди передо мной пресмыкаются и пытаются понравиться, как это делаешь ты. Расслабься. Не надо ничем жертвовать ради девушки вроде меня.

– Я и так пары пропустил, чтоб сюда прийти… – пробормотал Витя, продолжая курить.

– Ну и дурак. Мне очень нравится Ваня. – резко произнесла она, Базаров напрягся. – Он хороший писатель, мне близки его мысли о тленности денег и бессмертии любви, чувств, света и радости. Его интересно читать, ведь ощущаешь себя в клубе анонимных алкоголиков.

– Чего?

– Тебя все понимают, и никто не может отругать. Так спокойно. Когда я читала, то представляла автором кого-то вроде тебя. Глиняного. А оказалась смола.

– Я тебя не понимаю.

Девушка засмеялась и приставила сигарету ко рту. Шелковая блузка струилась по ее рукам, глаза блестели болотными цветами, а красные губы восторженно втягивали дым.

– Хорошо, что посетителей мало. Но сейчас бизнесмены побегут, как раз обед, придется всех обслуживать. Они все также, как вы, хотят мне понравиться. А у большинства колечко на пальце! Я бы смогла быть любовницей. Но не бизнесмена!

– А хирурга?

– Боже, нет! Хирургу я хочу быть лишь женой.

– Алина, я тебя люблю. – резко повернулся к ней Витя, кидая сигарету в мусорный бак за спиной.

Девушка улыбнулась, потрепала такого слабого от любви парня по голове, развернулась и ушла обратно за стойку. Базаров наклонившись, словно его ударили в живот, пошел за ней.

– Прости-прости-прости. – мямлил он. – Алина, выходи за меня замуж.

– Ты дурак? Мы не знакомы даже дня, а ты предлагаешь такое. Я не могу отдавать себя мужчине, пока не уверена в нем на все сто процентов.

– Хорошо, я спрошу завтра. – пожал плечами юноша.

– Какой ты цветок?

– Чего?

– Если бы ты был цветком, то каким? – наклонила голову Алина.

– Это сложно, Алин. Не знаю. Тебе как кажется?

– Пролеска. Милый такой. Синенький. Весенний. А я ромашка.

– Да ну. Ты тюльпан! – улыбнулся Витя, садясь за стул.

–Может, и тюльпан. Какая ты планета?

– Уран, наверное.

– Я Земля.

– А какой ты… – и понеслось.

Посетители не могли побеседовать с бариста, в перерывах между подготовкой кофе Алина перекидывалась ассоциациями с Витей, тот смеялся и даже спорил, когда она называла его енотом, за счет заведения девушка варила ему уже сотую кружку кофе, хохотала, срывала лепестки с тюльпанов и клала их на голову Базарову, тот сдувал их ей на волосы. На лицах стояли улыбки. Появлялось свободное время – бежали на улицу курить под зонтом. Сквозь дождь светило солнце, на небе появлялась радуга, бесконечная, прекрасная, очаровательная.

Стрелки на часах остановились на числе два, а значит, рабочий день Алины был закончен. Она накинула на плечи длинное бежевое пальто, подхватила Витю за руку, и быстрой походкой пара направилась в метро, а потом вдоль по проспекту к квартире. Базаров, хоть не был накачанным и сильным, с легкостью переносил красавицу через глубокие лужи, но та все равно спрыгивала на их краю, обрызгивая парня водой, а он лишь звонко смеялся, утыкаясь носом в шелковистые волосы девушки.

Адам Коровьев сидел на подоконнике, оглядывая чистую и аккуратную кухню, готовую к тому, что в нее попадет такая девушка, как Алина. Есенин с Чеховым суетились в своей комнате: сперва они ушли туда, чтоб подобрать одежду, а теперь просто перекидывались свернутыми джинсами и толкали друг друга, смеясь. Булгаков свернулся калачиком на кровати Вани и весело наблюдал за друзьями, пока Есенин не влетел в шкаф, и тот пошатнулся, чуть не придавив его. Понятно, что Ваня не успел среагировать, и от смерти под стеллажом его спас подъехавший Чехов.

– Живой?

– К сожалению, да. – улыбнулся Ваня и обрадовался, что все пропустили это мимо ушей.

От волейбола одеждой парней оторвал крик Коровьева, что Базаров с Алиной уже у подъезда. Не успели друзья встать в шеренгу у стены, как в скважине повернулся ключ.

– Привет, ребята. Алина, заходи.

Все парни радостно поприветствовали девушку, Базаров провел ее на кухню и поставил на стол бутылку красного вина. Саша, сразу поняв намек, достал шесть красивых бокалов и опустил рядом.

– У вас так уютно. Не думала, что в мужской квартире может быть так.

– Заслуга Коровьева. Он у нас чистюля. – усмехнулся Есенин. – Постоянно нас мучает.

Адам закатил глаза и сел на подоконник, улыбаясь. Все свободно разместились на диване, стульях. Никто не знал, с чего начать разговор, что делать, но не было этого навязчивого чувства напряженности, как с Викой.

– Как вы познакомились? Такие друзья.

– Мы с Коровьевым познакомились на одном фестивале учеников творческих вузов. Я из Литинститута, он из Гнесинки. Я тогда был глупым первокурсником, отучившимся лишь неделю. Сейчас я глупый второкурсник, но не суть.

– Ничего себе, Вань, мы только год знакомы. Казалось, целую вечность уже. – Адам дал Есенину кулачок и тепло улыбнулся.

– У нас с Чеховым родители, так сказать, при деньгах, когда он в Москву переехал, его отец приказал нам следить, чтоб он не спился. Мы не особо следили. – улыбался Булгаков.

– А с Базаровым я с первого курса сдружился. Он таким мышонком был, а я выделываться люблю и спорить, так и не понял, почему он меня себе в товарищи выбрал. – засмеялся Чехов, глядя на Базарова.

– Потому что рядом с каждым дураком должен быть умник.

– Базаров не дурак, Вань.

– Ну так подумай.

– А вы двое? Кажется, вас связывает не год и не два крепкой дружбы. – улыбнулась Алина, глядя на Сашу и Ваню.

– Восемь лет. Я поступил в его школу, только его парта свободной была. Подсел, не спрашивая, Сашка испугался. Я ему как «привет» сказал, кажется, вообще отлетел. Громко говорю же. Потом в классе компания появилась, я там с друзьямида с Булгаковым. Закрутилось быстро… Столько всего было, не припомнить уже. Не понимаю, как мы сошлись. Он тихий, спокойный, а я разгильдяй. Потом закончили школу, Булгаков к себе жить позвал. – на глазах на секунду промелькнули слезы от всех воспоминаний, от этой бесконечной дружбы. – Я очень люблю Сашку… – пробормотал он, Касаткин, приложив руку к сердцу, кивнул в ответ.

– А компанию кто собрал?

– А ты угадай.

– Ваня?

– В точку.

– Решил, что мало просто вдвоем общаться, «Общества мертвых поэтов» насмотрелся. Вот и заставил меня знакомых искать, а сам стал Адама звать. И понеслось. Съехались только весной, долгая история. Про котов.

– Слушайте, парни! – вдруг прервал воспоминания Базаров. – А у нас же и название было. Как там… Гротеск.

– Забылось чего-то.

– Так только мы можем! – засмеялся Булгаков, и его смех подхватили остальные ребята, хлопая ближнего по плечу.

– Знаете, ребят, а я знаю, с чем это связано. – тихо и ласково произнес Адам. – Наша дружба потеряла все ярлыки, осталась лишь искренним чувством. Нет Гротеска, есть только мы.

Сентиментальный Саша прикрыл рот руками и провел ладонями по лицу, стараясь не заплакать. В комнате стояла тишина, легкий свет туманного осеннего солнца пробивался между лицами парней, взволнованно счастливо глядящих на друг друга. Каждый молча кивал, понимая, до чего же прав Адам.

– Вы самые поразительные парни, которых я встречала. Обычно все кичатся и гордятся своей грубостью и жестокостью, а вы наслаждаетесь эмоциями и эмпатией. – улыбнулась Алина, поднимая с пола огромного Бегемота размером с нее саму.

Опять никто не стал спорить. И, наверное, загордились собой. В чем плюс быть жестокими и агрессивными? Навязанные обществом стандарты не всегда правы. Важнее оставаться добрым и счастливым.

– Чехов кота этого боится… – дрожащим голосом пробормотал Ваня, указывая на Бегемота.

– Неправда. Он просто большой очень. Как ночью на голову прыгнет, конец.

– Полегче. Он никогда никому еще не прыгал. – усмехнулся Есенин. – Парни, черт с вами, идите сюда. – резко рявкнул он, расставляя объятия, куда, не стесняясь, запрыгнули остальные.

В комнате стоял лишь тихий шепот, всхлипы Саши и кряхтения Чехова, которого зажали в самом центре. Возможно, в этих объятиях и тишине рождалось новое солнце, то, что освещало не сверху, а изнутри. Ощущение полного комфорта в крепких объятиях людей, на которых можно положиться. Есенин заметил для себя, что его не съедает изнутри тревога, а наконец-то он чувствует себя спокойно и даже счастливо.

– Алин, ну ты довела нас, конечно… – пробормотал Базаров, стыдливо стирая с лица слезу.

– Даже Женя заплакал! – усмехнулся Ваня.

– Да мне… в глаз попало что-то… – скрещивая руки на груди, произнес художник.

– Вы удивительны. С вами я не ощущаю страха. – наклонила голову девушка, улыбаясь искренней сентиментальности.

Она никогда не понимала, почему ее подругам нравились сильные и грубые мужчины, ведь по-настоящему счастливой тебя могут сделать лишь добрые и настоящие парни, что не стыдятся ни слез, ни смеха, ни любви.

Чтобы лишний раз не наполняться печальной, но такой радостной ностальгией, друзья быстро перевели тему разговора на кино, музыку, театр. Коровьев не сводил глаз с Алины, наблюдая, как она завороженно рассказывает о своем увлечении старым Голливудом пару месяцев назад. А когда Адам попросил ее что-то посоветовать, так вообще захлопала в ладоши и начала быстро перечислять огромные списки фильмов. За окнами темнело, когда разговор уже полностью перешел на музыку, и Коровьев с Алиной начали ожесточенно спорить, кто из ливерпульской четверки лучше – Пол или Джон. Остальные пытались подключиться, но после того, как Саша сказал, что ему вообще нравится Ринго и получил по лбу от Адама, решили только иногда вставлять комментарии. Базаров, хоть и был влюблен, никакой ревности не чуял даже близко. Адам – его лучший друг и всегда поймет, какую границу можно переходить, а какую нежелательно. Но в один момент поднялся и вставил в старый проигрыватель, принадлежавший еще молодым родителям Саши, диск «TheBeatles».

– Прошу танцевать! – шутовски наклонился он, Алина сразу спрыгнула со стула.

– Вот подставил ты нас. Будет медляк, ты с Алиной, а мне с кем? – поднимаясь, улыбался Ваня.

– С Сашей танцуй. – толкнул его в бок Чехов, за что получил щелчок в затылок.

Шутки закончились и начались танцы. Закатное солнце отправляло все свои последние лучи в окна этой квартиры, звучало и пело вместе с веселыми парнями и девушкой. Ваня иногда намеренно старался копировать мимику и поведение Маккартни, но гораздо больше на него был похож, когда не кривлялся. Чехов подхватил с пола Кота, именно так они назвали найденное на улице животное, решили не заморачиваться, и начал крутиться с ним в такт музыке, а Есенин накинулся сзади с Бегемотом.

– Доиграешься – тебя на медляк позову!

– Далеко до медляка еще. Такая музыка! – воскликнул Адам, танцуя в углу и параллельно глотая вино.

Снова звучал смех, по маленькой кухне перескакивали парни и Алина с Базаровым, смешно пародируя движения буги-вуги и твиста, крича тексты песен и хохоча над какими-то незамысловатыми движениями. Светло, ярко, хоть на улице давно потемнело. Ваня в расстегнутой на верхние пуговицы рубашке, обхватив за шею Чехова, верещал какие-то строки, путаясь в половине слов, но очень тщательно и талантливо маскируя это. Коровьев, сидя на подоконнике, стучал по полу ногой и игрался с котами, которые любимцем всегда выбирали его. Базаров, аккуратно, держа за талию прыгающую и радостную Алину, смеялся под веселые песни, обнимая девушку, которую горячо любил. И чувствовалась та самаявеликолепная жизнь одним днем – не та, которую мы видим каждый день у богатых и глупых людей, у которых есть все, кроме счастья, а настоящая – у людей, у которых есть счастье и больше ничего.

Когда часы, как в новогодней сказке, пробили полночь, Алина стала обуваться, а Базаров собрался ее провожать. Парни, допивая остатки вина, весело прощались с ними, а потом бежали махать в окно паре, которую освещали лишь прекрасные фонари.

– Я такая счастливая сегодня. – нежно прошептала Алина, поднимая глаза на Базарова около своего подъезда.