Kitabı oxu: «Как приручить дракона – 2»

1. Преднастройка

– Я календарь переверну… – напевал я, поглядывая в зеркало и орудуя бритвой.

Если у вас борода – это вовсе не значит, что не нужно бриться. А если, например, шерсть на морде растет неравномерно и получаются дурацкие кустики? Или шея заросла? Шею надо брить, иначе вид – неопрятный.

Половина пепеляевской физиономии в зеркале уже приобрела некое благообразие, вторая же оставалась покрытой шматочками пены. И в этот самый момент мне позвонили. В шесть тридцать! Третьего сентября, которое играло роль первого сентября, потому что первое сентября пришлось на субботу! Что за мерзавец мог себе такое вообще позволить? Хотелось, как в известном фильме про Ивана Васильевича, сделать драматичный жест рукой и вопросить: «Чего тебе еще, собака, надо?»

На самом деле ответов предполагалась масса, так что я в одном полотенце, обмотанном вокруг чресел, поскакал на кухню, сдувая пену с усов. Левой рукой подхватил со стола мобильник и проорал:

– ДА! – Голос мой явно был далек от дружелюбного тона.

– Пи… М-м-ать, Пепеляев, чего ты орешь-то с утра пораньше? – Это был Рикович. – Ты чего злой-то такой? Я вообще-то тебя с началом учебного года поздравить хотел!

– Поздравлять учителя с новым годом – это то же самое, что лошадку – с началом пахоты, – буркнул я. – Я люблю свою работу, но не до такой степени, чтобы радоваться звонкам по этому поводу в шесть тридцать утра!

– Ой, вы посмотрите, какая цаца! Тут, можно сказать, непосредственный начальник ни свет ни заря поднимается, берет с собой внеплановую премию и тащится к нему под окна, а он еще капризничает! А ну, давай спускайся и принимай свою премию! Хорошо поработал – так что будь любезен! – Сыскарь разве что елей не источал своим голосом.

Поработал я и вправду ударно, хотя последние выезды в качестве внештатного консультанта Сыскного приказа и казались мне какими-то скучными: там артефакт покрути-поверти, здесь техномагическое устройство выключи, тут мимо проклятого голема-охранника в древний склеп пройди… Ничего подобного приключениям в Мнемозино или Мозыре. Рутина. Но премия? Премия – это всегда хорошо. Так что я мигом запрыгнул в шорты и в таком виде, со шматочками пены на лице и голым торсом, попер вниз, на крыльцо. Потом добреюсь, в конце-то концов.

У подъезда торчали Рикович и Наталья Кузьминична. И четыре тяжеловооруженных опричника. И три внедорожника-броневика. И эвакуатор, у которого на платформе располагалась тачка, весьма похожая своими угловатыми формами на классический такой «Гелендваген». Двери его были перетянуты желтой лентой с угрожающими надписями типа «не влезай – убьет». На латинке, понятное дело.

– Однако, – сказал я. – Кто бы сомневался!

– Дело-то плевое, – житейским тоном пояснил Иван Иванович, протягивая мне руку для приветствия. – Залезешь через багажник, сзади. Посадишь ту тварь в контейнер. Плотно закроешь крышку. И все – машина твоя!

И как ему удается с утра выглядеть таким бодрячком? Может, употребляет что-то? Или – магические штучки? Хотя ответ, скорее всего, еще проще: он не ложился. И бодрость эта – наносная.

– А? – Стекла электрокара были максимально затонированы, и понять, что именно имеет в виду Рикович под словом «тварь», не представлялось возможным.

– Плевое дело, говорю. Тебе – машина, нам – барахло из бардачка. Это «Урса», отличная тачка, мощная, как танк! Оформим за три минуты, она как конфискат проходит, вещдоки – только в бардачке. Так что – по рукам?

Я заметил, что один из опричников вместо автомата Татаринова вооружен ранцевым огнеметом, и решительности мне этот факт не добавил. Но они ведь почему-то приперлись в шесть тридцать в спальный район? Наверное, опасность для окружающих не такая и большая?

– Что там такое вообще внутри? Какого размера? – Поинтересоваться я был обязан.

Рикович жестом фокусника достал из-за спины полусферический контейнер примерно сантиметров сорока в диаметре. Посмотрел на него, зачем-то заглянул внутрь, а потом – протянул его мне.

– Магический симбионт. Вот примерно такого размера. В бронескафандре в салон не втиснешься, без скафандра – еще присосется, потом задолбешься его вытравливать. Мы как раз мимо ехали, и я про тебя вспомнил, и что тачку ты хотел… Поднял Кузьминичну и вместе – к тебе! – пояснил сыскарь. – Утро, рань, все спят – закроем вопрос, и поедешь ты на линейку в «Урсе». Будешь самая понтовая училка из всех.

Это был чертовски серьезный аргумент. Приеду как Нагиев в фильме «Физрук»!

– Давай, Гоша. Не кобенься, – сказала Пруткова. – Нормальная машина. Да и вообще – без тебя это будет целая песня, с кучей проблем и бумажек. А с тобой – десять минут работы.

– Аудиосистема там какая? – уточнил я, внутренне уже согласившись на авантюру. – Работает?

– Долбит нормально, – ухмыльнулся Рикович. – Так, Степа, прикрой Гошу из огнемета…

Я сильно закашлялся и некоторое время потратил на то, чтобы отдышаться. «Прикрыть из огнемета»?! Однако, до такого додуматься надо! Как он меня прикроет-то? Но – как гласит народная мудрость, без труда не вытащишь и дятла из дупла. Смахнув с рожи пену и пригладив волосы, я залез на платформу эвакуатора и взялся за ручку багажника машины.

Резко выдохнув, я приоткрыл заднюю дверцу и быстренько пропихнул туда контейнер, потом – полез туда сам.

Конечно, после июльских событий и массового аутодафе среди зарослей хмызняка на днепровском берегу у меня были резоны думать, что с огнем я имею особые отношения, но… Армейский огнемет! Лучше бы мне избежать такого «прикрытия»… Если не меня – то шорты спалит точно, и буду бегать тут весь обгорелый по району и обугленным афедроном трясти. Несолидно!

– Однако, какая гадость, – сказал я, когда глаза привыкли к полумраку салона внедорожника и мне удалось разглядеть цель моей миссии.

– ДАВАЙ СОЖЖЕМ ЕГО ВМЕСТЕ С МАШИНОЙ, – предложил дракон. – ОНО МЕРС-С-С-СКОЕ!

Я этого ненормального игнорировал уже месяц. Та ситуация с пламенем изо рта меня до сих пор сильно напрягала. Да и не только меня: правоохранительные органы на ушах стояли! Дракон меня подставил, это точно. Я тогда планировал долбануть лопаткой по черепу главарю, врезать еще парочке – и пуститься в бегство, петляя меж кустами. Горации против Куриациев – известный прием! Глядишь – и разделался бы с ними по очереди или нанес бы критический ущерб, превышающий выгоды от моей поимки… В конце концов, я – дядя спортивный, да и пепеляевские навыки в плане боя на шанцевом инструменте могли стать моим козырем. Я готов был драться, готов был наподдать им как следует! Но не устраивать же крематорий и массовое убийство!

– ИДИОТ, – вздохнул дракон. – НЕ ХОЧЕШЬ – НЕ НАДО. САМ РАЗБИРАЙСЯ.

И заткнулся.

А я полез разбираться. Первым делом перебрался на задние сиденья и уселся там на корточках, сжимая в руках контейнер. Симбионт, да? Не знаю, эта буроватая клякса на потолке машины, аккурат над водительским местом, напоминала то ли чайный гриб, то ли медузу, то ли – Венома из фильма с Томом Харди. Некая слизкая масса, которая шевелилась и клокотала, слегка переползая туда-сюда. Объективно: дракон был прав. Мерзкая штука.

– Я ВСЕГДА ПРАВ! – возмутился дракон. Ненадолго хватило его молчания!

Нужно было что-то делать. Как всегда – доблестный Сыскной приказ макнул меня в самое дерьмо без подготовки и снаряжения. Хоть бы лопаточку какую дали, а? Как мне эту жижу с потолка соскребать-то?

– Кис-кис, скотина, – сказал я. – Цып-цып-цып, жижа. Иди в коробочку, а то дяде нужен «Гелендваген».

Конечно, жиже было наплевать на мои потребности. Она булькала и пошевеливалась, но сигать в контейнер не торопилась. Но и на меня – ноль внимания. Я этим воспользовался: подобрался поближе, в одну руку взял контейнер, подвел его под симбионта – хлоп! И перекрыл ему пути к отступлению, плотно прижав борта тары к потолку. Жижа зашевелилась активнее, но отлепляться не торопилась. Значит – будет по-плохому!

ДАЦ! Я сильно и резко двинул кулаком в потолок машины рядом с контейнером.

ЛЯП! Симбионт шмякнулся в емкость, я мигом закрыл его крышкой и защелкнул зажимы.

Живое стремное желе явно было недовольно своим заточением и принялось биться о стенки и пробовать крышку на прочность, пришлось даже встряхнуть его хорошенько, чтобы не наглело.

– Работаем, работаем! – Двери машины тут же отворились, у меня из рук выхватили контейнер, меня выдернули наружу, прямо на асфальт, и один из опричников запшикал весь салон каким-то аэрозолем с мерзким запахом, особенно усердствуя на потолке.

– Однако… – Я встал, отряхиваясь. – Вам не кажется, господин Рикович, что это не спецоперация, а какой-то балаган?

– С тебя не убудет, – отмахнулся Рыжий. – Главное – симбионт нейтрализован. И вот еще: куратор тебе больше не нужен. Наталья Кузьминична на другое направление переводится. Но если что-то случится – ты все равно можешь ей звонить.

– Ваша собака сдохла, – прокомментировал я. – Но вы все еще можете с ней поиграться.

– Фу! Как некультурно! – дыхнула на меня табачным дымом Пруткова. – Как будто тебе с моего кураторства какой-то прок был! Ну, пялилась я на тебя по четыре часа в сутки через монитор, ну и что? Как ты тех молодчиков угробил, я все равно не поняла.

– Что-о-о-о?!! – подкинулся я.

Может быть – не очень натурально получилось, но я старался. По крайней мере – пробрало меня на самом деле. Что тут за убийство десятка человек полагается? На кол сажают? Собаками травят?

– Что? Ой, не корчи из себя оскорбленную невинность, Пепеляев! «Горючая смесь органического происхождения», говорили они. «Никакой магии» – говорили они! Конечно, никакой магии! Ты же нулевка! Небось, что-то из армейских штучек, да? – Наталья Кузьминична снова затянулась папиросой. – Нет, пойми меня правильно: там одни скоты сгорели, никто плакать не собирается. Ни мы, ни сыскари, ни местная милиция. Но с самосудом ты заканчивай. Это чревато. Есть наводка – звони мне или Ивану Ивановичу. Вон – Криштопову твоему, в конце концов, он дядька принципиальный… Вообще – я бы, Иван Иванович, на вашем месте к этому Криштопову присмотрелась.

– Ну, во-первых, вы не на моем месте, а во-вторых – он отказался, – вздохнул Рикович. – Говорит, Вышемир любит.

– Идеалист, – закатила глаза Пруткова. – Еще один. Беда с ними. Вот, Иван Иванович, взгляните на нашего интеллигента: поджарил целую банду и глазами хлопает, строит из себя целку. Не верю, Пепеляев! Не ве-рю!

– Я не Господь Бог, чтобы в меня верить, – огрызнулся я. – Что вы ко мне вообще прицепились с утра пораньше?

В этот момент опричники закончили свои манипуляции в салоне «Урсы», броневик с симбионтом в пластиковом контейнере укатил куда-то, следом за ним – еще один.

– Всё, – сказал рыжий целовальник Сыскного приказа. – Давай убирай свою тачку с эвакуатора. Там зарядки еще километров на двести крейсерского хода хватит, по городу на сто пятьдесят. А! Вот тебе ай-ди браслет, а вот – бумажный техпаспорт и договор купли-продажи, мы там все за тебя заполнили…

Заполнили они! Контора пишет! Еще и подписи, небось, мои поставили… Страшные люди! Но вслух я спросил совсем другое:

– А ключи? – И пошевелил пальцами.

– Какие ключи? – удивился Рикович. – На кой черт тебе ключи? Он с полуметра твой ай-ди отсканирует, двери и откроются. Можешь по отпечатку большого пальца – вот на водительской двери сканер. Это ж не земская модель, а нормальная!

– Однако, – сказал я и полез на водительское место.

А сам подумал, что знатно затупил: это ведь электрокар, зачем ему зажигание? Машину я водить умел, а местные авто не особенно отличались от наших – тех, которые на коробке-автомате. И права тут вовсе не требовались: считалось, что если ты дебил и попал в аварию, то сам виноват. То есть водительские школы здесь процветали, вот только никаких документов особых не выдавали, примерно как в некоторых американских штатах. Езди, да и все. Нарушил – будешь наказан со всей строгостью. Покалечил кого или убил – добро пожаловать в казенный дом, а то и на плаху. А с правами, без прав – это мало кого тут волновало. Жизни случайных жертв, похоже, тоже. Социал-дарвинизм как есть!

Медленно сдавая назад, я косился на потолок: никаких следов симбионта там не наблюдалось. Сюрреалистическая ситуация! Брился, потом – звонок, опричники, жижа эта…

– Так что там в бардачке? Давай уже, – постучал по стеклу Рикович, когда «Урса» съехала на асфальт.

Опять эти его штучки! Задолбал он втемную меня играть… Это уже начинало выводить из себя, но – делать нечего. Открыл бардачок. На сиденье выкатилась сначала граната (благо с чекой внутри, но вспотеть я успел), следом за ней – маленький серебряный шарик, напоминающий по текстуре ртуть. Такой же текучий и нестабильный.

– Ч-ч-черт! – Рикович захлопнул дверь и прогудел снаружи: – Подожди, сейчас еще один контейнер принесу.

Вопросов я не задавал. Ни к чему это – сам виноват. Я ведь, получается, продался с потрохами: этот местный «гелик» стоит кучу денег, и если ради этого мне нужно вспотеть от гранаты и запихать две магические штуковины в контейнеры – ну что ж, так тому и быть. Зато у меня теперь машина есть. Не нужно идти на остановку, не нужно ждать электробуса и толкаться в душегубке среди школьников с гладиолусами, которыми они тычут тебе в лицо, и надушенных мамаш. Можно сесть – и поехать! Просто праздник какой-то.

Так что вот вам шарик из бардачка, вот – портмоне, которое так было нужно – и спасибо большое. А одна граната – это всего лишь одна граната. Пустяки, как говорил Карлсон. Дело житейское.

То ли дело – первая линейка в этом учебном году.

* * *

Хуже всего первого сентября приходится классному руководителю. Даже если первое сентября на самом деле третье. Вообще – классному руководителю в принципе приходится хуже всего. Собери обормотов по всей школе, запихай в кабинет, займи чем-то до линейки, пересчитай для организации питания, а там кто-то опоздал, а этот – цветы помял, а тот уже дневник начал заполнять абы как, а у этой бантик оторвался…

И совсем по-другому чувствует себя свободный и независимый учитель-предметник!

Конечно, я не удержался и приехал на машине. Припарковался у магазина, метрах в трехстах от школы, чтобы не создавать лишний ажиотаж: родители привозили своих чад, и транспорта у калитки скопилось предостаточно. Да и привыкнуть стоило, за рулем я не сидел года три точно, по субъективному времени, и, получив такой вездеход, добирался на улицу Куракина осторожно, по грунтовым дорогам частного сектора, не выезжая на Земскую или Бакланова.

Стайка пацанов окружила «Урсу»: тыкали пальцами, что-то обсуждали… Знакомых среди них не было, так что я, глядя в зеркало, поправил складки костюма, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, подхватил портфель с бумагами и канцелярщиной – и выбрался на улицу.

Утреннее солнце уже начинало припекать, предвещая теплое бабье лето в начале сентября. Толпы детей с родителями шумною толпою кочевали по направлению к школе. Белоснежные блузочки, гольфы, бантики и кучеряшки девочек соседствовали со смятыми от рюкзаков пиджачками, отутюженными брюками и расчесанными на пробор волосами у мальчиков. Старшеклассники, конечно, выглядели гораздо более свободно, но тоже – парадно и отутюженно. И куда это денется через пару дней?..

По школьному двору, мимо дриады и астролябии, под сенью яблонь и груш я пробирался к крыльцу, где разворачивалось основное действо.

 
– …Государя почитать и порядок уважать
Учат в школе, учат в школе, учат в школе…
 

– надрывались динамики на крыльце.

За аппаратурой сидел Гасан, и его белозубая улыбка сияла на смуглом лице. Оптимист, однако! Так улыбаться в первый день учебного года – это нужно иметь стальные нервы.

– Сардэчна запрашаем, – на чистом белорусском языке произнес южанин.

– Ваалейкум ас-салам, – откликнулся я. – Ты что – тоже свободная птица, классного руководства не всучили?

– Физручку напрягли, ей дали пятый класс. А я за это на соревнованиях выступлю, от Вышемира, по прикладному многоборью. – Джабраилов был откровенно счастлив по этому поводу. – И на конкурсе самодеятельности спою. Я ведь пою… Немного.

– А-ха-ха, как в анекдоте… – не удержался я. – Знаешь – этот, как грабители учителя остановили и требуют деньги и часы…

– Не-а! – помотал головой математик. – Ну-ка, дорасскажи!

– Ну, говорят ему: давай деньги и часы! А он в ответ: часы не дам! Забирайте классное руководство!

– Хе-хе! – кивнул коллега. – Это печально.

– Для тех, кого чаша сия не миновала…

– А-а-а-а-а-а!!! – с диким бессвязным ревом мимо нас промчалась толпа пацанов-шестиклашек.

Они устроили давку в дверях, едва не смели всю аппаратуру, с грохотом ворвались в школу и с ускорением, достаточным для выхода на первую космическую скорость, скрылись где-то в глубинах первого этажа. Мы с пониманием переглянулись, и я пошел к себе. Пусть лучше сейчас выбегаются, чем на уроках дуреют. Хотя шестиклашкам дури хватит суток на трое беспрерывного балагана, у них, кажется, ядерный реактор вместо внутренностей установлен…

Мне повезло: первым в учебном году уроком в расписании значилось обществоведение у выпускного, десятого, класса. Как раз можно понять, на каком я свете как педагог. Есть ли еще порох в пороховницах или мой костюм, и моя модная прическа, и мои понты на турничке – просто шлак и не стоят выеденного яйца? Как говорил капитан Джек Воробей, человек – это то, что он может и чего он не может. Если я не могу быть хорошим педагогом – то зачем это все?

Раскрыв окно нараспашку и передвинув бегунок на календаре на 3 сентября, я скинул пиджак прямо на первую парту, закатал рукава, взял в руки мел, на секунду замер перед доской, а потом стал быстро писать, заполняя белыми латинскими буквами темно-зеленую поверхность:

«FONAR', VEREVKA, TOPOR, SPICHKI, RUZH'E, KANISTRA S KEROSINOM, BANKA TUSHENKI, SUHPAJ, APTECHKA, SPASATEL'NYJ ZHILET, RAKETNICA, MACHETE, PROTIVOGAZ, BUTYL' S VODOJ, RADIOPRIEMNIK…»

Из окна продолжала доноситься музыка, впиваясь в мозг и мешая сосредоточиться. Детский голос заунывно голосил:

 
– Нагружать всё больше нас
Стали почему-то,
Нынче в школе первый класс
Вроде сервитута…
 

Колонки Джабраилова захлебывались песней.

До линейки оставалось минут пятнадцать.

2. Мозговой штурм

На асфальте мелом были нарисованы прямоугольники, внутрь каждого из них – вписаны условные обозначения. Ну, 1 «А», 3 «В», 10 «С» и прочее. Все они располагались буквой П вокруг школьного крыльца, которое служило своего рода трибуной мавзолея. На крыльце собирались очень важные люди: какие-то официальные лица из народного просвещения, шефы из дорожно-ремонтного управления, администрация школы, попечительский совет.

Детей выводили из запасного выхода и выстраивали каждый класс в свой прямоугольник. Независимо от численности класса и габаритов ребят, прямоугольники были одинаковыми – и для первоклашек, и для старшеклассников. Потому десятый класс толпился и теснился, а второй – разбредался и терялся. Определенно – белым мелом на асфальте писал Кох!

Хорошо хоть гениталии не понарисовывал, из хулиганских побуждений. Снага есть снага, даже если в хорошей семье воспитывался. Сделать гадость – сердцу радость, это точно один из ментальных столпов зеленокожего племени.

Я подпирал плечом побеленный ствол раскидистого каштана, стоял в тенечке в окружении каких-то бабушек, дядей и тетей, которые пришли проводить в последний путь… То бишь в школу, конечно, – своих ненаглядных чад. Никто не знал меня, я не знал никого, так что можно было слушать бесконечные язвительные комментарии и сплетни по поводу происходящего и почти наслаждаться жизнью. По-хорошему, я вообще мог остаться в кабинете, никто и не заметил бы. Чаю бы попил, в конце концов. Однако руку на пульсе держать стоило: публичные выступления многое говорят о людях. И о нелюдях тоже.

Солнце жарило все сильнее, ветер едва-едва шевелил листья деревьев, в ясном, без единого облачка, голубом небе носились истерические птицы и истошно орали. Джабраилов уже десятый раз крутил свой плейлист, и из колонок снова звучало бессмертное «учат в школе…» В детстве я ни бельмеса не понимал в этой песне и думал, что она про участкового. Ну, знаете: «участковый, участковый, участковый…» Хотя, может быть, причина скрывалась в том, что аппаратура в те далёкие-далёкие времена, когда я в начальных классах учился, в сферу образования поступала дерьмовенькая.

Наконец все, кроме первоклашек, оказались выстроены в свои прямоугольники. Ингрида Клаусовна несколько раз подходила к микрофону, чтобы на всех поругаться и призвать к порядку, бегали вдоль рядов классные руководители, и шикали на невиновных, и хвалили непричастных. Гасан за пультом что-то подкрутил, и ведущая – одна из тех самых симпатичных преподавательниц-лингвисток – зачитала некий душещипательный стих про общее духовное единение и прекрасное стремление грызть гранит науки с небывалым энтузиазмом.

– Торжественная линейка, посвященная Дню знаний и началу учебного года, объявляется открытой! – прерывающимся голосом выкрикнула она. – Право поднять национальный стяг предоставляется учащимся десятого класса: Кузевичу Ярославу – чемпиону Великого Княжества по прикладному многоборью – и Легенькой Анастасии, дипломанту второй степени великокняжеской олимпиады по биологии!

Ничего себе у них тут звездочки водятся! Это, получается, биологичка Надеждина такие кадры готовит?.. А спортсмен – понятно, в какой-то сторонней секции занимался.

Нарядные, стройные юноша и девушка встали с двух сторон от флагштока. Грянули первые аккорды гимна. «Творение царево» – вот как он тут назывался. Автор – Иоанн Четвертый Васильевич Грозный, тот самый! Разнообразных талантов был человек… Еще и композитор, как оказалось, вот чего не знал – того не знал. Никаких бравурных маршей: торжественная, строгая григорианская мелодия. Еще и стяг – алый, с золотым двуглавым орлом! Он взвился в воздух и заполоскался под порывом ветра… И, ей-Богу, все детишки смотрели на него как завороженные и не шевелились! Я такого в своей практике ни разу не видал. Конечно, и в Беларуси к государственной символике уважение прививать старались, но дети есть дети: кто-то в носу ковыряется, кто-то жука увидел на асфальте, другой – на одноклассницу пялится, глаз оторвать не может. А тут – прямо стойкие оловянные солдатики! Точно – магия.

Отзвучал гимн. Ведущая снова взяла микрофон в руки:

– Слово предоставляется Такому-то Такомутовичу, начальнику абвгджзиклмнового отдела Управления народного просвещения!

Все жидко похлопали, Такой-то Такойтович принялся пространно рассуждать о важной роли учебного процесса в деле становления государевых верноподданных и вообще – приличных членов общества. При этом он сопел и отдувался, как паровоз. Следом за ним до микрофона дорвался представитель попечительского совета, потом – шеф из дорожно-ремонтного управления. Солнце палило нещадно. Ораторы вещали всласть, как будто и вправду верили, что вот сейчас вот дети их словами проникнутся и ка-а-к возьмутся за ум, и как станут учиться не за страх, а за совесть со всем прилежанием.

Те, кому повезло и которых волею Коха, малевавшего те самые прямоугольники, разместили в тени деревьев, чувствовали себя более-менее прилично, но седьмые и восьмые классы стояли на самом тепленьком местечке. Конечно, без головных уборов, кто вообще знает, что это такое – головные уборы, – в седьмом или восьмом классе?

– А теперь – наши первоклашки! – обрадованно заявила ведущая. – Встречаем тех, кто впервые перешагнул школьный порог! Первый «а», «бэ» и «цэ» классы со своими классными руководителями!

Изнутри школы, по ступеням крыльца на свои места под веселенькую музыку вышли хорошенькие маленькие детки: зареванные, веселые, озадаченные, растерянные – разные. Все хлопали, особенно – родители. Никто не тыкал смартфонами: в земщине почти ни у кого не было телефонов с камерами, а два-три обладателя цифровых фотоаппаратов погоды не делали.

Для того чтобы расставить первоклашек на места, понадобилось некоторое время. Солнце жечь не переставало, ученики потели, учителя обмахивались классными журналами, обстановка накалялась.

– Ы-ы-ык! – В три погибели согнувшись, долговязый худой восьмиклассник от всей души принялся блевать под дерево.

– Марьванна, Буровой плохо! – в этот же самый момент раздался голос с другого конца строя.

– А? – очумело мотая головой, пыталась сориентироваться немолодая уже учительница. – А ну-ка, тихо, Мурашко! Не видишь – Игнатова сейчас тошнит! При чём тут Бурова?

Бурова же – высокая девочка, которая вот-вот превратится в девушку – в этот момент уже очевидно позеленела. Я дернулся – и стремительным броском преодолел семь метров, разделявшие меня и детей. Успел! Подхватил за плечи!

– Бурова, – сказал я. – Сядь на бордюрчик, посиди, а то ты уже не Бурова, а совсем Зеленова.

– Спа-а-асибо… – Девчонка и вправду была не в порядке. – У Марьванны та-а-какие духи, просто кошмар, если честно.

Она уселась на беленый бордюр и прикрыла коленки юбкой, пытаясь выглядеть пристойно. С зеленым лицом эта пристойность казалась откровенно вымученной. Наконец и Марьванна сориентировалась, и один из мальчишек побежал за медсестрой, и родители засуетились – у кого-то была вода и даже наштырный спирт. Игнатова довольно быстро привели в порядок. Бурова, видимо, отдышавшись от зловонных марьваннских духов, тоже вскоре пришла в себя. Не беда – бывает. Подростки!

 
– …йа сиводня учи-ница,
Ф первый клас и-ду учица!
И ска-жу йа в эта-а-ат де-е-ень…
Што учица мне ни ле-е-ень!
 

– Премиленькая первоклассница, у которой не хватало восьми или десяти зубов, на крыльце-трибуне наконец домучила стих и сорвала бурю аплодисментов.

Эстафету подхватил лопоухий мелкий шкет в очках. Он выдернул из рук ведущей микрофон и радостно завопил так, что колонки начали фонить и хрипеть, а дети помладше – затыкать ладонями уши:

 
– Ланьсе мы иглали в сколу,
Но законцилась игла!
Нам завидуют сиводня-я-я…
Даскалята са двала!!!
 

И тоже сорвал аплодисменты. Хлопали, кажется, потому, что он наконец утих.

– Слово предоставляется Ингриде Клаусовне Гутцайт, директору школы! – В неравной борьбе ведущая отвоевала микрофон у мелкого. – Прошу вас, Ингрида Клаусовна.

И похлопала. Все тоже похлопали – чуть более бодро и чуть менее жидко, чем Такому-то Такомутовичу.

Директор у нас, как ни крути, далеко не дура. Даже наоборот: Гутцайт – умная женщина и хваткий руководитель. Она долгим взглядом осмотрела свое воинство, которое на жаре постепенно теряло остатки боеспособности и в большинстве своем имело тот самый бледный вид. Даже – бледно-зеленый.

– В добрый путь, дорогие друзья! Удачи в новом учебном году! Проходите в учебные классы! – сказала Ингрида Клаусовна и сделала царский жест рукой.

И овацию сорвала ничуть не меньшую, чем первоклашки. Те, у кого с собой были цветы – побежали дарить цветы, и я снова порадовался, что не классный руководитель и вообще имею шансы прикинуться шлангом в этот период и сойти за случайного посетителя. Может, я чей-то папа или старший брат? Зачем мне цветы дарить? Хорошо, что меня никто пока толком не знал, потому что мужчина с цветами выглядит довольно нелепо, согласитесь. Есть, конечно, исключение – если он идёт эти цветы кому-то дарить, но мне их дарить решительно некому. Даже гипотетически.

Все двинули в школу, ну, и я – последним. Почему? Да потому, что на часы посмотрел: линейка закончилась на пять минут раньше, чем по расписанию должен прозвенеть звонок с урока, а впереди еще – пятнадцать минут перемены… Кабинет у меня открыт, пусть старшеклассники там освоятся, проникнутся произошедшими в нем переменами, заинтересуются странными словами на доске, вообще – всей обстановкой… Может, сломают что-нибудь, например. А через десять секунд после того, как прозвенит звонок на урок – появлюсь я.

Весь рыжий, бородатый и в костюмчике.

* * *

ДАДАХ! – ляпнула дверь за спиной, и я ворвался в кабинет.

Десятиклассники подскочили со своих мест и теперь пожирали меня глазами. Ух, страшновато… «Раз-два-три…» – Я по старой привычке дождался, чтобы на три секунды в кабинете установилась тишина, а потом взмахнул рукой:

– Здравствуйте, десятый класс, садитесь. Меня зовут Георгий Серафимович, и я к вам всерьез и надолго. Буду вести у вас обществоведение, историю и географию.

Десятый класс, как и одиннадцатый в моей прежней жизни – это уже серьезные люди. Выпускники. Они тут самые главные, в этой школе, самые крутые. Большие, красивые парни и девушки. Им море по колено и горы по плечо. Правда, стоит этим уверенным и взрослым людям выпуститься из школы и прийти на первый курс колледжа или университета, как снова по неведомому волшебству они превратятся в напуганных цыплят, но пока – пока все у них в порядке.

– Какой у нас сейчас предмет? – спрашиваю.

– Общество! Обществоведение… – откликается несколько голосов посмелее.

– «Общество»? А что такое общество? – продолжаю делать вид, что веду с ними непринужденную беседу.

Черноглазый пацан с задней парты – крупный, мощный – хмыкает:

– Это – люди, понятно…

– Любые люди? Какие угодно люди? Только люди? – закидываю вопросами я.

– Ну, мыслящие существа. Нелюди, понятно, тоже, – смелеет девочка с розовыми волосами. – Которые вместе.

– Ладно… Люди, которые стоят на электробусной остановке – это общество? – На самом деле я сильно нервничал, но – виду не подавал. Расхаживал по кабинету, беседы с ними беседовал, рукой размахивал. Вторую, правда, в карман сунул, чтобы совсем дирижера не косплеить.

– Нет! – откликается тот самый Кузевич, чемпион по многоборью. – Они случайно же собрались на остановке. И недолго там стоят. Значит – не общество. Класс – общество, спортивная команда тоже… Где у каждого своя роль и все связаны между собой долгое время, вот!

– То есть для появления общества должны сформироваться устойчивые долговременные связи и появиться распределение ролей, да? От-ли-чно! – Жестом фокусника открываю доску, и они видят всю эту мешанину из слов, с факелом, фонарем, спичками, аптечкой и прочими сигнальными ракетами. – Теперь представьте: вы все, весь ваш класс, летит на воздушном шаре, или там – на дирижабле, над океаном. Шторм, буря, шар порвался, из него выходит воздух, вам нужно долететь до берега – до него километра два, там необитаемый остров. Нужно облегчить корзину, за пять минут выбросить лишнее. Давайте, быстро, быстро надо решать, а то утонете все! Что бросаем?

После полуминутной заминки понеслось:

– Ляшкова бросаем, он самый толстый! – орали наиболее маскулинные.

– На фиг нам противогаз? – возмущался единственный снага в классе.

– Бутыль с водой кидаем! – предлагал Ляшков.