Kitabı oxu: «Как приручить дракона – 5»
Глава 1. Социальный выбор
Я смотрел из окна поезда на залитые лучами солнца зеленые весенние холмы, и у меня дух захватывало.
Одно дело – знать что-то в теории. Читать книжки, смотреть кино, разглядывать фото, услышать от кого-то, обсудить в разговоре. Другое – увидеть собственными глазами. Твердь – мир контрастов, за месяцы моей жизни здесь я хорошо это уяснил. Государство Российское – квинтэссенция Тверди, это тоже было предельно понятно, я и убедиться в этом успел, но…
Только вчера я выехал из земского города Вышемир на электричке, битком забитой бабусями, клетчатыми сумками, спящими студентами, квохчущими курами и сытными запахами чипсов, беляшей и семечек. А уже сегодня – мчал в ультрасовременном роскошном вагоне монорельса, среди плазменных панелей, позолоты и сексапильных проводниц со сверкающими хромом имплантами. В вагоне кроме шляхетных пассажиров расположилась еще компания смуглых, изящных туристов-лаэгрим откуда-то с Байкала, а прямо напротив меня – два молодых волшебника, которые пересылали друг другу по воздуху некий магический конструкт из светящихся полупрозрачных колец, переливающихся руническими символами всех цветов радуги.
Со страшной скоростью поезд несся вперед, приближаясь к Збаражу, одному из двух главных центров юридики Вишневецких. Проплывающий в небе караван белоснежных дирижаблей, гигантские ветряки на вершинах холмов, табун натуральных пегасов, которые щипали первую весеннюю травку и время от времени взмахивали своими огромными крыльями, трясли гривами и прядали ушами… Пожалуй, для меня это было уже чересчур.
Все-таки местная полесская земщина если и отличалась от привычной мне Беларуси, то нюансы эти в целом можно было признать несущественными. Если не считать эльфийку во главе гимназии и орков в беседке подъезда, то, наверное, какой-нибудь японский провинциальный городок на Земле имел от моего родного Вышемира отличий больше, чем Вышемир местный. Эту разницу миров вынести было легко, потому я и освоился на Тверди довольно быстро. Да, Минск с его разделением на панские, земские и опричные районы в этом плане казался более наглядным, но там территории с разным юридическим статусом сильно влияли друг на друга, и отличия размазывались… Траволаторы вместо тротуаров? Девушки в обтягивающих комбезах и очках дополненной реальности? Магические фейерверки вместо обычной пиротехники? Все это можно было пережить. В конце концов, в больших городах всегда встречалось гораздо больше фриков и технических новинок, чем в провинции.
Но здесь, в Галиции, где господство кланов оставалось особенно ощутимым, игнорировать чуждость Тверди было практически невозможно.
– Коряво работает, – сказал один из магов и указал пальцем за окно. – Надо связаться с Кульчицкими, пусть гонят такого погодника к чертовой матери!
На холме чуть в сторону от эстакады виднелась фигура мага в развевающемся за спиной плаще. Он размахивал руками, как будто танцуя диковинный танец, а над его головой собирались темные дождевые тучи.
– Нормально работает, – возразил ему второй волшебник. – Тут вроде как форелевое хозяйство собрались устраивать. Не такая и плохая идея – заполнить пруд дождевой водой. Особенно если припрячь для этого мага.
– Тьфу, ты посмотри, какие у него скрюченные эфирные потоки! Это маг? Это паралитик! Он теорему Бецалеля-Скорины в колледже не учил? Или ему бабка-знахарка теорию магии преподавала? Здесь нужно было закольцевать, вот, смотри… А тут – вывести по синусоиде!
Чародеи стали пальцами малевать на окне воображаемые схемы, пока не подошла рыженькая проводница: в блузочке, жилеточке и мини-юбочке. Изящно изогнувшись, девушка движением наманикюренного ноготочка нашла известные, похоже, одной ей сенсорные точки на подоконнике и вывела прямо на оконное стекло проекцию какого-то универсального графического редактора, чем повергла меня в недоумение, а магов – в состояние радостного возбуждения.
Волшебники тут же принялись чертить графики и выписывать формулы, и материть друг друга теормагическими сквернословиями. Я снова стал смотреть сквозь стекло, разглядывая пасторальные киберфеодальные пейзажи за окном и погрузившись в собственные мысли. Правда, их записки сумасшедшего несколько мешали мне любоваться проносящимися мимо красотами… Да и бес с ним!
…Волынь, Галиция и Подолье на сегодняшний день почти полностью были поделены между разными магнатскими семьями. Заславские, Замойские, Кульчицкие, Сагайдачные, и, конечно, светлейшие князья – Радзивиллы, Острожские, Вишневецкие. Магнатерия заключила между собой какие-то соглашения по поводу транспорта, связи, почты, выдачи беглых преступников и других полезных и облегчающих жизнь аспектов. Это не препятствовало им периодически с воодушевлением убивать друг друга, руководствуясь при этом некими псевдо-джентльменскими правилами войны. Например, наш монорельс никто трогать бы не стал ни при каких условиях, а вот сжечь деревеньку вассалов конкурента, разграбить имущество, убить и подвергнуть насилию кабальных жителей – это запросто. Главное – благовидный повод найти.
– Через пятнадцать минут – станция Бережанка! – объявил солидный мужской голос из внутренней системы оповещения.
До Збаража оставалось полчаса езды, не больше. Оставив на месте саквояж и трость, я встал, разгладил костюм, поправил орден Георгия Драконоборца на лацкане и двинул по вагонам в сторону бара. От окружающего меня великолепия рябило в глазах. Да, можно было заказать любое лакомство прямо в руки, и его доставили бы мгновенно, но мне просто хотелось пройтись.
Кибер-рококо, вот как бы я назвал стиль внутреннего убранства этого передвижного монорельсового великосветского клуба. Золото, самоцветы, мелкие затейливые детали, какие-то вычурные финтифлюшки заполоняли собой весь объединенный салон пяти вагонов, из которых состоял поезд. Публика путешествовала сплошь приличная – по меркам юридики. «Приличная публика» – значит, ни одного простолюдина, кроме обслуживающего персонала. За редким исключением все пассажиры-мужчины носили желтые сапоги, все женщины – диадемы в сложных прическах. Похоже, такие элементы гардероба выполняли у них функцию цветных штанов из истории про Кин-Дза-Дза, или просто являлись своего рода фетишами. Все девочки – принцессы, все мальчики – сарматы, ага.
Нельзя сказать, что я был тут самой настоящей белой вороной, нет. В своем клетчатом костюме и полуофициальных ботинках, я вызывал косые взгляды со стороны особенно пафосно разнаряженных панов в жупанах и кушаках, но в целом – никто не сказал ни слова. Меня ведь просто не пустили бы в этот поезд, если бы я не был аристократом, однако! Да и вообще – мои соседи-маги не придерживались местной моды, как и опричный штабс-капитан в черной форме, и два очень взрослых мужчины в стильных дорогих костюмах, которые уже зависали на баре. Так что я тут был не один такой, выделяющийся своей неброскостью.
– Мое почтение! – вежливо сказал я, подходя к стойке. – Можно – чаю?
Девушка за стойкой мило улыбнулась:
– Черный раджпутский, зеленый хоуханьский, молочный улун, пуэр, капский ройбас, йерба мате? – лучезарно улыбнулась она.
Эти проводницы – они как будто из киностудии явились. Или из инкубатора. Носики, подбородочки, бровки, щечки – все как будто нарисовано в нейросети. Вроде симпатичное, вроде разное, и при этом – одинаковое. Пластику им, что ли, делают? Очень может быть!
– Черный листовой, крепкий. Если можно – купчик.
– Что, простите? – на секунду эта кукла за стойкой стала похожа на человека.
– Две чайные ложки заварки с горбом на стакан чая, – пояснил я. – Будьте любезны.
Вряд ли, если бы я стал мерять заварку спичечными коробками, меня бы правильно поняли. Штабс-капитан – стройный черноглазый брюнет – с интересом повернулся ко мне и подкрутил ус. Опричники вообще любили свои усы.
– А вы знаете толк в извращениях, сударь, – ухмыльнулся он. – Или к вам следует обращаться, как принято у местных – пан?
– Георгий Серафимович Пепеляев-Горинович, к вашим услугам, – наклонил голову я. – Лучше всего так и обращаться.
– Штабс-капитан опричных войск Иван Выготский, – он встал с высокого барного стула и щелкнул каблуками. – Еду в Збараж по служебной надобности. Слово и дело Государево!
Опричник явно гордился собой. Еще бы – ему ведь поручили настолько солидное задание, что он мог безбоязненно произносить сакральную формулу «Слово и Дело!» Интересно, что это за миссия? Или – не интересно?
– Пепеляев-Горинович? – обратили внимание на меня и дядечки в дорогих костюмах. – Эриваньский нефтепромышленник? Это с чего вас в Галицию занесло, неужто нефть обнаружили в местных холмах?
– Вышемирский школьный учитель, – невозмутимо ответил я. – Еду к невесте, в Збараж. С ее родными знакомиться.
Штабс-капитан дернул головой.
– Лихо, – не к месту сказал он, поглядывая на мой перстень. – Пиромант?
– Нулевка, – настало мое время ухмыляться.
В кромешной тишине девушка подала мне фаянсовую золоченую чашечку с ароматной черной жидкостью, исходящей паром. Чашечка стояла на фаянсовом же блюдечке, тоже – с позолотой.
– Две чайный ложки, – мило улыбнулась она. – Без сахара. «Купец», как вы и просили.
– Подготовленный тут персонал, однако! – я принюхался, остался доволен крепостью заварки и зашагал к своему месту.
Кресла тут были под стать всему убранству: бархатные, с золочеными резными подлокотниками и с тысячей высокотехнологичных приблуд внутри. Сей предмет мебели, кажется, мог одновременно сделать массаж, показать кино, накормить, напоить, сыграть в покер и спеть арию Риголетто пассажиру, буде у него появится такая потребность. Меня излишняя мультифункциональность пугала, я считал, что кресло создано для того, чтобы на нем сидеть. Но кое-кто из шляхтичей помоложе – пользовались. Например, какой-то парень в желтых сапогах и желтом же кунтуше развалился на своем месте и странным образом подергивался. Голова его при этом была полностью погружена в бархатную спинку, только рот и нос наружу торчали… Выглядело это странно. Может быть – подключение к виртуальной реальности?
Я старался не уронить чашку, шагая по проходу меж сиденьями, и не разлить чай. Других таких идиотов, которые сами себе носят чай, тут не имелось. Один я – человек Божий, обшит кожей, осталось, подобно графу нашему Льву Николаевичу, армяк надеть и лапти. Если бы я был Штрилицем, то тут бы и прокололся со своими простонародными замашками, точно. Но мне и в голову не приходило делать какой-то похожий на местных аристократов вид: тутошняя галицкая шляхетность никак не совпадала с моей полесской провинциальной интеллигентской ментальностью.
Проходя мимо туалета – дверь его смотрелась бы уместно где-нибудь во дворце дожей в Венеции – я констатировал: занято! Маги тоже ходят в сортир, однако. Великий уравнитель – это не кольт, это унитаз.
Усевшись на свое кресло, я удивленно поднял бровь в ответ на услужливость моего сидения: оно сформировало из подлокотника что-то вроде круглого подноса, так что поставить фаянсовое произведение посудного искусства с купчиком внутри стало куда как удобно. Лепота! Вот что техномагия животворящая делает!
Соседей моих не наблюдалось, графический редактор с формулами и графиками с окна пропал, смотреть в него снова стало удобно: там как раз замелькали белые крестьянские хаты с крышами из металла или черепицы, по-весеннему голый чернозем огородов, плетеные заборы, водокачка, линии электропередач…
– Через две минуты – станция Бережанка! – заявил мужской голос.
Осторожно взявшись за чашечку, я наконец сделал глоток и прикрыл глаза. Чай был хорош!
В этот момент за моей спиной раздались возбужденные и при этом приглушенные голоса: два мужских и один женский, и звуки какой-то возни. Я обернулся и увидел выходящих из туалета молодых магов, тех самых, что чертили графики. Они как-то странно переглядывались, закрывая дверь и поправляя одежду.
Поезд тормозил почти незаметно для пассажиров, так что волшебники просто взяли свой багаж, прошли к выходу и шагнули на перрон ровно через секунду после того, как система распахнула перед ними двери. Что-то во всей этой ситуации было тревожное, неправильное – и я никак не мог понять, что именно… А когда понял, то выругался сквозь зубы, тихо, чтобы никто не услышал:
– Скотство какое, а?
Из туалета вышла та самая рыженькая проводница. На лице ее застыла вымученная улыбка, прическа под форменной шляпкой была явно растрепана, мини-юбка – измята. Увидев мой взгляд, она потупила глаза, а потом снова улыбнулась – довольно резиново, если честно.
– Разрешите, я уберу посуду? – спросила она, приблизившись, а потом увидела, что у меня еще полно чаю, и смешалась: – Извините.
Пока она уходила в отсек проводников, то два раза запнулась каблуком, и едва не подвернула лодыжку. Я скрипнул зубами, залпом выпил чай, в висках у меня застучало, в груди – начало печь.
– СПОКОЙНО, ГЕОРГИЙ! – сказал дракон. – ЧЕГО ТЫ ЗАВЕЛСЯ?
Дожили. Дракон меня успокаивает…
– Я присяду? – раздался голос штабс-капитана Выготского. – Эти пижоны сошли, у вас свободно?
– Присаживайтесь, Бога ради, – пожал плечами я.
Опричник уселся напротив и закинул ногу на ногу. В руке у него был коньячный бокал, на дне которого болталась янтарная жидкость:
– Вы ведь впервые в юридике? – спросил он. – Это странно звучит, я вижу, что вы – аристократ, хоть и нулевка, и тем не менее…
– Я вырос в земщине, но в юридиках бывал. У Волк-Ланевских, Солтанов, Ходкевичей, Сапег. У Гуттен-Чапских, в Минске.
– Хм… Если бывали у Солтанов, то ваша реакция на произошедшее – действительно странная. Да и Сапеги со своими людьми не церемонятся. Эти сударыни, – он пошевелил пальцами, имея в виду проводниц. – Знали, на что шли. Они могли бы работать комбайнершами и жать кукурузу, или устроиться на свиноводческий комплекс и задавать корму хрякам, или работать в теплице, собирать огурцы – не Бог весть что, но это честная работа, которая позволила бы им сводить концы с концами. Каждая из них захотела красивой жизни: фигурку, как с плаката нижнего белья, смазливую мордашку и возможность вращаться в обществе шляхты. Они знали, на что шли. Даже в юридике у холопов есть выбор, мы ведь живем в двадцать первом веке, а не в семнадцатом…
За каким бесом ему понадобилось копаться в моих эмоциональных реакциях, и зачем в принципе ему этот разговор? В чем он вообще хотел меня убедить?
– Однако, иногда я про это забываю, – признал я. А потом посмотрел на его роскошные закрученные усы и спросил: – А вам доводилось когда-нибудь сводить концы с концами, штабс-капитан?
– Мне-то? – его черные глаза потемнели еще больше, если это было вообще возможным. – Я вырос в Киеве, в Яме. Знаете, где это?
Я не знал.
– До того, как у меня произошла инициация первого порядка, я чистил ботинки кхазадам, чтобы раздобыть денег на еду себе и мамке, которая валялась в отключке после очередной пьянки. Иногда – дрался со снага и гоблинами, за пятак, – пояснил Выготский. – Я знаю, что такое сводить концы с концами. Вы, как я понимаю, тоже. Но ни вы, ни я никогда не позволили бы трахать себя в туалете, верно?
Он допил коньяк, повертел головой и, выцепив взглядом ту самую рыжую проводницу, поманил ее пальцем. Девушка то бледнела, то краснела, подходя к нам.
– Забери-ка это, – он кивнул на мою чашку и на свой бокал. – И скажи вот что: ты собираешься искать новое место работы?
– Н-н-нет, я не… – растерялась проводница.
– Свободна! – цыкнул зубом он. – Видите, сударь мой Пепеляев-Горинович? Это довольно мерзкий мир, и люди в нем – тоже довольно мерзкие.
Я мог бы ему сказать, что мы – мужчины, а она – девушка, и родилась, по всей видимости, в юридике, так что у нее априори гораздо меньше вариантов для самореализации и хорошего заработка. Особенно в этом контрастном мире. Мог бы попробовать обратить его внимание на то, что условия кабального контракта иногда бывают довольно расплывчатыми и порой включают в себя пространные пункты о, например, «обеспечении максимально комфортного путешествия для пассажиров». Или рассказать о невозможности разрыва контракта без жесточайших штрафных санкций… Вплоть до смертной казни. На такого человека, как Выготский, все это не произвело бы ровным счетом никакого впечатления. Он уже преисполнился своей правды. Он считал, что понял это мир. Поэтому я пожал плечами:
– Это не обязательно, штабс-капитан.
– Что именно? – удивился он.
– В мерзком мире не обязательно быть мерзким самому. Я бы не стал никого трахать в туалете, зная, что мне не смогут отказать. А вы?
– Тьфу, – картинно отмахнулся он. – Гнилое морализаторство. Вы что, и вправду – учитель?
– Однако, учитель истории. географии и обществоведения. Высшей на данный момент категории, – усмехнулся я.
– А как… Хм! Ну, понятно, как-то выслужились. Не за учительство же вам все это… – он глянул на трость, потом – на перстень, а после этого – на орден. – …все это досталось.
– Пожалуй, что и за учительство тоже, – выдержал я его взгляд.
– Вы мне не нравитесь, – вдруг сказал он, резко встал и двинул прочь по вагону.
На душе у меня скребли кошки. Визит в Збараж явно начинался дерьмово.
Глава 2. Сегрегация
Когда мы подъезжали к Збаражу, я как раз вспоминал про Америку годков эдак пятидесятых и про отдельные вагоны для белых и негров. Хотя тут народ встречался сплошь европеоидный, одного фенотипа. Но разделение было более, чем очевидным…
Да что там говорить – железных дорог имелось аж две! Одна – та, по которой сюда прибыл я, монорельсовая – использовалась для доставки срочных грузов и для пассажирских перевозок премиум-класса, и располагалась на ажурной эстакаде, собранной из сверкающих на солнце обманчиво-невесомых металлоконструкций. Вторая – самая обычная, с плацкартами, купе и грохочущими товарными составами – была проложена ровно под ней, меж опор эстакады.
Вокзалов тоже в Збараже оказалось два: приземистое серое здание для цивильных-простолюдинов и шикарное строение в стиле барокко, трехъярусное, с вызолоченной крышей – для аристократии. Панский вокзал!
Эстакада находилась как раз на высоте третьего яруса, приподнятый над землей перрон располагался там же, так что, выйдя из поезда, любой пассажир мог немедленно начинать наслаждаться архитектурным великолепием юридики Вишневецких. Меня подобная демонстрация богатства и статусности (все эти статуи, атланты с кариатидами, лепнина и росписи) уже порядком утомила в поезде. Искусство и архитектуру я любил, но ровно до того момента, пока меня не начинало от них тошнить.
Быстрым шагом я прошел внутрь, минуя клановых дружинников Вишневецких – крепких мужчин, скорее всего – пустоцветов, в красной униформе с нашивками в виде герба «Корибут» на плечах. На поясе каждого из этих свирепых чубатых воителей можно было увидеть кобуру с тяжелым пистолетом и саблю-карабелу в ножнах. Один из них даже слегка изменил стойку, завидев меня, но опытным взглядом высмотрел перстень на руке и, прищурившись, коротко кивнул.
Простучав подошвами ботинок по гулким ступеням мраморной лестницы, я спустился в вестибюль панского вокзала и на секунду замер, осматриваясь.
Как я понял – пассажиров монорельса в основном встречали. На Збараже вышло человек семь, в том числе – знакомый мне штабс-капитан Выготский. Он едва ли не пробежал мимо меня и нырнул в открытую дверь приземистого электрокара, который тут же двинул по мостовой прочь от вокзала, сыто хрупая протекторами. Тут была мостовая, из булыжника, самая настоящая!
Остальные паны и паненки либо садились в личные авто, либо ловили такси. Это выглядело довольно странно: шляхтич достает из кармана жупана смартфон и, вазюкая носком желтого сапога в пыли а пальцами, унизанными перстнями – в экране, вызывает машину. Приезжает желтое, в цвет сапог, авто с шашечками, шляхтич открывает перед своей дамой (с диадемой в волосах) дверцу, влезает в салон сам, что-то вещает водителю, и машина трогается. За лобовым стеклом у такси в это время болтает головой фигурка-собачка с подвижной шеей и качается во все стороны закрепленный на зеркальце заднего вида огромный деревянный крест на четках.
А водитель за рулем – в свитке, однако. И, может быть, даже в шароварах.
Меня такси не интересовали: я хотел посмотреть Збараж, составить свое впечатление о жизни в юридике. Хотя и того, что я увидел во время путешествия поездом, в целом хватило для настоящей душевной бури. Тем не менее, сверившись с картой на смартфоне, я вышел из вокзала и зашагал в сторону замка. Мой путь лежал по улице князя Острожского до перекрестка с улицей Ивана Линниченко, а потом – мимо Цивильного кладбища и вперед, вперед к подножию Збаражского дворца и парку имени Яремы Вишневецкого – того самого, легендарного, а не нынешнего.
Прогулка эта действительно более, чем полностью, удовлетворила мое любопытство. Прихотью старинных хозяев этого места, а еще – архитекторов и планировщиков, весь Збараж, как и железнодорожный вокзал, представлял из себя два уровня: для аристократии и для простолюдинов. Выполненные в стиле помпезного, кричащего барокко, верхние этажи городских зданий сверкали на весеннем закатном солнце золочеными крышами, поражали воображение текучестью форм, сложностью фасадов, масштабными колоннадами, изящными волютами и прочими, свойственными этому стилю, художественными излишествами.
Первые же этажи – обычно от цокольного до второго – представляли собой дикую смесь латиноамериканского гетто, знакомой мне украинской глубинки, этнографического музея и самого махрового киберпанка из всех возможных. Здесь было полно мелких магазинчиков и кафешечек, мастерских и пекарен, парикмахерских и контор. Надписи «SDAETSYA V ARENDU», «SKIDKI», «NASTOYASHCHIJ BORSHCH S PAMPUSHKAMI», «FERMERSKAYA POLYANICA» и внезапно – «INTIMNYE USLUGI» были выполнены в самых разных стилях и техниках: неоновые огни, голограммы, трафареты, настоящие живописные картины… Народ вокруг – в подавляющем большинстве люди и небольшое число гномов – разговаривал на причудливой смеси украинских, русских, польских и кхазадских слов, в целом понятной, но не поддающейся никакой адекватной кодификации. Местный суржик!
Стиль одежды был таким же эклектичным: в общем-то аутентичный, с этими самыми свитками и шароварами у мужчин, длинными юбками и платками у женщин, он дополнялся вполне современными кроссовками, например, или аксессуарами типа пейджера или фитнес-браслета. Запросто можно было увидеть эдакого парубка, подстриженного под горшок, с шунтом в виске, или гарную дивчину, которая вместо рук имела манипуляторы и тащила в каждой из четырех своих верхних конечностей по корзинке с продуктами. При этом люди не выглядели нищими или заморенными, нет – обычный народ, самый разный. Тут можно было встретить и тощего алкаша у магазина, и солидного толстого дядечку с дорогим смартфоном и мешком денег у пояса. Женщины тоже попадались разной степени ухоженности, но в целом – по-украински привлекательные.
Где-то там, над головами, на этажах от третьего до седьмого, на барокковых балконах кипела другая жизнь – богатая и яркая, но у местных простолюдинов, похоже, выработалась привычка – они не смотрели вверх. Обитатели нижних ярусов старательно отворачивались от проезжающих по мостовой дорогих машин, прятали глаза, завидев всадника (я успел увидеть двух на пегасах, одного – на самом обычном коне и еще одного – на гигантском волке), старались прижаться к стене и пропустить, уйти с дороги, низко поклониться, если распознавали в пешеходе аристократа. Во мне, например.
Я тысячу раз пожалел, что не спрятал перстень и трость. Это было странно, видеть такое поведение! Они на тень мою боялись наступить, огибая меня по самой странной траектории! Пока я не понял, в чем дело – это даже пугало. Тень, просто – тень! Кто обращает внимание на свою тень вообще?
С другой стороны – видимые атрибуты дворянского статуса спасали меня от серьезных разборок со шляхтичами. Тот всадник, на волке – он был сильно удивлен, поймав мой прямой взгляд, и даже остановил свою животину, перегородив дорогу карете скорой помощи и двум грузовикам со щебнем, чтобы понять – с какого перепуга это рыжий интель такой дерзкий? Однако, увидев перстень – отсалютовал мне кулаком:
– Чешч! – и сорвал хищного скакуна в галоп – по своим панским делам.
У самого парка Яремы Вишневецкого я увидел огороженную сложной кованой оградой площадку. Дружинники в красной форме дежурили здесь, не препятствуя, впрочем, зевакам рассматривать сквозь прутья и завитушки находящиеся за забором приспособления. Несколько виселиц, пара подвесных клеток, колодки разных размеров – в одной из них был зажат какой-то тощий тип – а еще натуральная гильотина с бурым от запекшейся крови помостом…
– За что его? – поинтересовался я, подойдя поближе.
Однако, в глубине души я радовался, что нынче в Збараже, видимо, наблюдается спад преступности, и занято только одно из множества имеющихся тут устройств. Только утра стрелецкой казни мне тут не хватало.
– Пан… – кивнул мне стражник. – Этот человек – преступник. Он напился, как свинья, и сломал несколько надгробных плит на кладбище. Получил двадцать плетей и проведет в колодках два дня без пищи и воды. А потом – будет возмещать ущерб. Хотите швырнуть в него гнилое яблоко? Вон, там в миске есть несколько.
– Нет, спасибо. Я не хочу швырять в него гнилое яблоко…
Пожалуй, изнанки юридики с меня было довольно. Ускорившись, я двинулся ко входу в парк.
В воротах имелась изящная калиточка, украшенная металлическим лавровым венком и еще какими-то финтифлюшками. Калиточку открывали для гостей, прибывающих пешком, ворота – для титулованной знати, которая являлась на наземных транспортных средствах. В парк пускали только аристократов. «CIVIL'NYM VHOD ZAPRESHCHEN» – табличка с такой надписью стояла на значительном удалении от ворот – метрах в двадцати, дабы пресным дизайном своим не портить общий вид дворцово-паркового комплекса.
Там, среди деревьев, слышались звуки музыки, веселые разговоры и звонкий смех. Волшебные огоньки блуждали в сумерках меж стволов, горели магическим пламенем жаровни, разгоняя весеннюю стылость. Да что там говорить, в парке Вишневецкого уже распустились листочки, а травка не просто зеленела – выросла как раз на тот самый идеальный газонный размер. Могут себе позволить, в конце концов…
А за моей спиной компания пацанов и девчонок швыряла гнилые яблоки в тощего дядечку в колодках. Честно говоря, идти в парк не хотелось. Хотелось свистнуть молодецки и заорать: «А выпустите Ясю погулять!» Ну, и там камешек в окошко кинуть, чтобы милая выглянула наружу.
Но они ее не выпустят. Как минимум потому, что Яся была не в курсе, что я приехал. Да и не знаю – одобрила бы она визит по такому поводу, или нет… Так или иначе – я пошел к воротам и, воспользовавшись тем, что калитка была приоткрыта, проник внутрь. Дружинники во главе с красивым молодым мужчиной лет тридцати – чубатым, усатым и с золотой цепью поверх форменного кафтана – тут же подхватились, вскочили с лавочек и двинули мне навстречу, пытаясь на ходу оценить мой вид и решить, что со мной, таким наглым, делать.
– Добри вечер тоби, пане… – проговорил главный, с неким сомнением глядя на меня.
– И вам доброго вечера. Парк открыт?
– Парк открыт для вельможных и ясновельможных, – пояснил чубатый. – Пани Гражина Игоревна сегодня дает прием в честь совершеннолетия внука!
– Однако! – хмыкнул я. – Это я удачно зашел. Меня зовут Георгий Пепеляев-Горинович, вольный рыцарь, владетель Горыни.
– Предъявите талант, – он вдруг протянул ладонь, как будто я должен был ему что-то дать или продемонстрировать.
– Что, простите?
– Ну, докажите, что вы маг… Пане Пепеляев-Горинович… – последнее он произнес явно с издевкой.
Я чувствовал себя идиотом. Вот что мне было делать в этой ситуации? Начать трясти перстнем и тростью? Объяснять ему, что нулевки тоже могут быть рыцарями? Отрастить чешую и когти?
– СПАЛИТЬ ЕГО К ЕБЕНИ МАТЕРИ! – предложил дракон.
Драматическая пауза задерживалась. Дружинники взялись за рукояти сабель, возможные варианты развития события в моей голове прокручивались медленно, слишком медленно.
– Падажжите! – раздался откуда-то из зарослей энергичный, низкий голос. – Вы делаете капитальную ошибку, и винить вам за нее будет некого! Это же нулевка, служивые! Проведите, проведите меня к нему! Я хочу видеть этого человека!
Кусты за их спинами затряслись, сквозь густые ветви черемухи на свет Божий выбрался громадный черный урук – в рваных джинсах, тяжелых ботинках, кожаной косухе и с растрепанными черными космами. На площадке перед воротами мигом стало тесно от всей его крупной фигуры, широких жестов, громкой речи. Волосы, одежда и обувь орка были сплошь покрыты какими-то ошметками, репьями и мелкими щепочками. Однако, где он нашел репейник в начале апреля? И какого беса этот странный орк так безбожно перевирал Есенина? И вообще – почему сия страшная рожа казалась мне смутно знакомой?
– Так, ять… – орк с довольно человечным, можно даже сказать, диковато красивым лицом, наконец, отряхнулся, подошел к нам и почесал затылок, еще больше растрепав волосы. – Что вы стоите и смотрите на него, отцы родные? На нем цветы не растут, и узоров нет! А на мне – есть, потому как я – Резчик, что автоматически уравнивает меня в правах с аристократией Государства Российского, смекаете? Кроме того – давеча мне титул князя присвоили, что тоже в общем-то невхерственное подтверждение моего выда-перда-ющегося статуса. И я, как самый аристократический аристократ, торжественно вам клянусь, что этот… Как его… Пеклов-Змеевский? Огневушкин-Тугаринов? Ять… Как же плохо думается-то… Вот этот вот самый человек – он тоже аристократ. Пускайте его скорей, он мне нужен.
– Я? – мои брови взлетели вверх. – Однако!
Я, кажется, понял, кто передо мной, но мозг все еще отказывался это осознать полностью.
– Да-да! – орк уже приобнимал меня за плечо и вел куда-то, и думать позабыв про каких-то там дружинников. Был он меня как минимум на голову выше и раза в полтора шире в плечах, так что такая доверительная манера беседы выглядела довольно угрожающе. Но мой неожиданный знакомец так не думал, он просто продолжал свой невероятный треп в стиле героев из фильмов Гая Ричи: – Тут такая ситуация: мне нужен кто-то кто поможет поймать эту гадину. И я могу быть уверен только в двух личностях на данный момент. Первый – это я. Потому что я – это я, а не он, тут сомнения быть не может. А второй – это вы! Потому что вы, как бишь вас там, Адсков-Орлангуров? Цмоков-Пепелинский? Да Гос-с-с-споди… Вы – нулевка в общем! Хтонические Сущности не бывают нулевками!
