Kitabı oxu: «Рождение казака», səhifə 10
Глава 19
Их освободили от пут, когда бледное солнце, мелькающее за многочисленными полка́ми туч, поднялось высоко в небо. Без ощущения тяжести сабель было тоскливо. Паша и Глеб, не сговариваясь, встали спиной к спине и буравили взглядами округу. Распряжённая карета топорщилась островком посреди селения, схожего с хуторком или крохотной деревенькой, со всех сторон которой напирала глухая чаща. Частично облысевший лес затих в безмолвии. Покосившиеся избы и новые срубы соседствовали друг с другом. По двору, вольготно передвигаясь, гоготали гуси, кудахтали куры. Из хлева и загонов слышалось мычание коров, ржание лошадей, блеяние овец и хрюканье свиней. Добротно одетые девицы и ребятня под навесом у амбара шустро перебирали рыбу, не обращая внимания на пленников. Под глаза попадались множественные изделия из чугуна, начиная от кованых решёток на окнах и литых дверок в дворовых печах, и заканчивая узорчатыми стульями, скамьями и даже парой искусно выполненных садовых мини-фонтанов. Паша сделал вывод, что это селение было не бедным. Плотная околица окружала стан шайки. У ворот и по периметру виднелись крепкие парни. Одни сидели на скамейках, другие беззаботно прогуливались, но острый взор по-крестьянски одетых мужиков выдавал дозорных. Территория хорошо охранялась. О побеге не могло быть и речи.
Потоптавшись у кареты, друзья прошли к ближайшему дому и молча уселись на завалинку, где уже устроился угрюмый ямщик. Тут же из-за угла избы к ним выпорхнула пригожая девчонка в малиновом домотканом шугае* поверх тёмно-фиолетового косоклинного сарафана. На вид ей было не больше тринадцати лет. Частично прикрыв лицо, краями светлого головного платка, смущённо улыбаясь, она угостила троицу горстью лесных орешков. Кучер, что-то пробурчав, отказался.
– Спасибо, красавица, – поблагодарил Паша, и осторожно спросил: – а что это за место?
Девчонка, передразнив вопрос Степанцева, вскинула голову и, хвастаясь малой родиной перед молодыми казаками, ответила немного нараспев:
– Что за место? Прославленное место. Ардатовский уезд. Руду в наших землях добывают. И в самом Петербурге из наших заводов мастера известны, да и по всей империи Российской.
– А кому заводы принадлежит? – заинтересовался Глеб.
– Знамо кому, Баташёвым, – видя искреннее непонимание, она добавила: – Ну, отпрыскам тульского оружейника.
Сверху раздался скрип. Над головами ребят распахнулось окно.
– Дарья! Бегом в дом!
Девчонка встрепенулась и будто козочка умчалась.
Степанцев, поглаживая кожаный мешочек на поясе, шепнув маме, что ей пока безопаснее сидеть смирно, обратился к другу:
– Ты что-нибудь знаешь по теме?
Тот покачал головой:
– Был в истории какой-то так называемый «Нижегородский Урал». Но запасов полезных ископаемых надолго не хватило. Это всё, что мне известно.
– Мяч пролетел мимо ворот, мы же не на Урале. Хотя нам говорили, что монастырь в Нижегородской губернии… Так, так, так, давай рассуждать. До Сарова недалёко. Утром должны были прибыть, но полдня куда-то двигались… Вот засада, эта руда с толку сбивает…
– Для обработки железной руды нужна вода и лес. Судя по наличию богатого улова, озеро или река поблизости. Лес тоже в обилии, – пощёлкивая пальцами, проговорил Бойченко.
Ямщик придвинулся и недовольно процедил:
– Даже не мудрите бежать. Это не обычные разбойники. Те бы нас в раз прикончили.
– А кто? – опешил Паша.
Окрик сиплым голосом не дал ответить ямщику. Плотного сложения мужчина с тёмно-русой бородой в накинутом на плечи дублёном тулупе из жёлто-коричневой овчины, ещё раз что-то прикрикнув, пристально смотрел на пленников с крыльца самого крупного жилища. Два лихого вида приспешника материализовавшись, словно из неоткуда широким шагом шли к ним. Тройка медленно поднялась. Ямщика и Глеба повели направо. Пашу кривоногий разбойник подтолкнул вперёд. Сохраняя внешнее спокойствие, Степанцев стиснул зубы и мысленно пытался приготовиться к переговорам, бравурно настраивая себя на то, что казаки никогда не сдаются.
Его провели в просторную избу, где в каждом предмете чувствовался достаток. Кривоногий заходить не стал и тихо притворил дубовую дверь. Пахло свежеиспечённым хлебом. Печь щедро дарила тепло. За широким столом, укрытым расшитой скатертью рядом с караваем, калачами, пузатой плошкой мёда и репообразным самоваром в синем полукафтане сидел добродушный мужчина с косматой бородой, черты, лица которого выдавали родство с владельцем сиплого голоса.
«Братья или отец с сыном» – сразу подумал Паша, когда мужчины в схожей по крою одежде оказались за столом бок о бок.
– Присаживайся, – ласково указал на скамью бородач.
Паша не сдвинулся.
– Разговор будет длинный. Коли устанешь, присядешь, – отмахнулся бородач и, сделав несколько глотков горячего напитка, представился, – я Харитон Алексеевич, а это мой брат Прокоп. Дело у нас к тебе, казак, имеется.
Окающий говор не раздражал, Харитон Алексеевич говорил мягко, но жёсткий взгляд его карих глаз таил опасность.
– Какое у вас ко мне может быть дело? – размеренно произнёс Степанцев.
– Хотим работу тебе предложить. Пойдёшь в конвоиры при заводе.
– Ничего не понял, – замотал головой юноша, силясь разгадать замысел бандитов и желая вытянуть больше информации.
– А что тут понимать. По всему видно, что при дворе служил. Видать срок службы вышел, на родину возвращаешься. Зима близится. Захотелось в тёплом месте перезимовать, а по весне дальше двинуться. А что воин в миру умеет? Сторожить и конвоировать. Оттого-то и подался на завод, услуги свои предложить.
– А вам что с этого? – напрягся Паша.
– Руду добывать у нас дело весьма тяжкое. Она тут залегает не пластом, а гнёздами. Крестьяне как осень наступает, после окончания полевых работ кидаются «дудки» рыть. Это ямы такие, из которых руду достают. Они что колодец, тока без сруба. Один внизу куски руды откалывает и накладывает, а двое сверху вытаскивают бадью. Нередко земля обрушается. Или верёвка порвётся. Куски руды падают. Сколько уж народу полегло и не сосчитать. А крестьянам деваться некуда. Аванс денежный получат, чтобы оброк отдать по земским повинностям и на добычу. И там до самой весны горбятся. Промышленники богатеют, а люди гибнут. К тому же много кто круглый год обжигом древесного угля занят. Потому как домны без остановки работают. С ранней зари лес валят, палы готовят и день-деньской эти жигари дерево томят. Скоро и сеять некому будет. Уж почти семьдесят лет прошло с тех пор, как матушка Екатерина II указ издала, что леса вокруг Москвы сберечь надобно. Промышленники ведь рубили дерева на дрова без устали. Так по её повелению на двести вёрст в каждую сторону от столицы все заводы-то и закрыли. Баташёвы сюда приехали. Прикупили у коллежского асессора чугунолитейный и железоделательный завод на реке Илёвке. Производство здоровски наладили, расширяться стали. Реки запрудили для нужд своих. Много тепереча их заводов по средней части реки Оки построено. Поди штук пятнадцать. Лесная вольница** в послушные рабы к промышленникам подалась.
Паша, пытаясь не терять бдительность, мимолётно подумал: «То-то ты и печёшься, наверное, что братья разбойники совсем покинули. Грабить сложно стало малым составом, а жить сладко без напряга нравится».
Тем временем Харитон Алексеевич продолжал:
– Царьками чувствуют себя здесь Баташёвы. Заводчики злодеяния и бесчинства творят. Насилие и жестокое обращение с простым людом за порядок взяты. Мрут как мошки рабочие и мастеровые и от жара нестерпимого, и от порки жёсткой. Покровители у этих промышленников сильные при дворе императорском. Как ни как сам адмирал Ушаков признавал, что войну с турками выиграли и благодаря Баташёвским заводам. Эх, были бы ближе, уже подыскал на них управу, но далече от нас до столицы. Безнаказанность надобно эту прекратить. Для того ты нам, браток, и понадобился.
Степанцев нечаянно икнул, закашлялся и присел за край стола:
– То, что вы рассказываете, звучит хуже некуда. Но как я могу помочь? Ну, устроюсь я на работу конвоиром. И что? Я тоже должен буду пороть непослушных рабов или что там ещё для наказаний придумывают? Чем это поможет?
Елена Юрьевна, тайно слушая разговор, пыталась представить, что на самом деле происходит. Она не видела говорившего, но чётко читала между строк, что Харитон Алексеевич далеко не простачок, каким хочет казаться. Она не верила его глубоко нравственному порыву, но не могла сообщить сыну свои опасения, да и толку от них сейчас было мало. Поэтому психологу оставалось лишь уповать на то, что Паше удастся избежать приготовленной западни.
Фыркнув как кот, Прокоп Алексеевич перевёл внимание на себя:
– Как там тебя?
– Павел.
– Так вот, Павлуша. Народ у нас бесхитростный, да не глупый. Коли не будет оплаты, то и биться почём зря никто не станет.
– То есть?
– Мы хотим выяснить, когда денежки повезут на завод. И сделаем так, чтобы они туда доставлены не были. Народ перебьётся чуток, при надобности охотой и рыбной ловлей выплаты по оброку как раньше справит.
– Так если у вас деньги будут, может рабочим раздать, раз вы так обо всех печётесь? – выпалил Паша.
– Не пойдёт сынок, люди, да и жандармы сразу дознаются, откуда нам богатство досталось.
– Хе-хе. Получается, вы хотите чужими руками жар разгрести…
– А ты не торопись, посиди, подумай, – не дожидаясь ответа, Прокоп Алексеевич встал и вышел в сени.
Тотчас появился кривоногий и сопроводил Степанцева в тёмный бревенчатый погреб, где светом служило лишь тонкое решётчатое оконце у самого потолка. Едва затихли удаляющиеся шаги, как Елена Юрьевна попросилась на свободу. Паша приоткрыл мешочек и выпустил ангела-хранителя.
– Сынок, они обманывают, не верь им! Нельзя иметь дело с этими бандитами! – затараторила мама.
– Сам знаю! Ситуация патовая как не поступи, всё плохо! – гаркнул Паша и чуть тише прибавил: – Выбираться всё равно нужно. А кроме как сотрудничества я выхода пока не вижу. Дай мне подумать.
* шугай – короткополая верхняя одежда из толстой шерстяной ткани с рукавами, оторочена мехом.
**лесная вольница – группы разбойников, сформировавшиеся из тех, кто сбежал в леса от подневольной жизни, преимущественно беглые крепостные.
Глава 20
Затхлый влажный воздух вперемешку со зловонием от мышиного помёта постепенно сковывал сознание изрядно продрогшего Степанцева. Паша притулился к старым доскам, которые собрал в углу тесного помещения и смотрел на пылинки, летающие в тусклой полоске света. Нестерпимо хотелось пить и есть. Он не знал, сколько находится взаперти. Сутки, может быть двое. Мама ещё обижалась и молчала.
«Они ждут моего ответа… Хотят поморить голодом, а потом повторить предложение… Думают я стану более сговорчивым… А вдруг и правда я соглашусь на всё? Где проходит граница, когда человек ради пищи становится зверем?» – тяжёлые мысли одолевали всё сильнее, а выхода юноша так и не мог отыскать.
Внезапно послышался какой-то шорох, и за узким оконцем мелькнула тень. Паша насторожился. Через минуту он услышал знакомый голос Дарьи.
– Я знаю, что ты там. Я тебе орешков и яблочек принесла.
Степанцев безотчётно скорчил забавную гримасу:
– Не боишься, что от матери влетит?
– Не влетит. Я сегодня с самого утра ей помогала, и она мне дала чуток погулять.
– И что же можно с пленником болтать?
– А ты не пленник. Ты ж сам себя тут держишь, – уверенным тоном заявила Дарья.
От такой простоты девичьей логики Паша нервно хохотнул:
– Ну, это с какой стороны посмотреть.
Через решётку один за другим посыпались ядра лесных орешков и мелкие зелёные яблочки.
«Травить не будут, я им живой нужен» – подумал Паша и принялся собирать угощение.
Но едва он протёр об себя первый орех, и хотел было положить его в рот, как устыдился своего поступка и попросил:
– Дарья, отнесли, пожалуйста, еды и Глебу – моему другу. И ямщику, что с нами был.
– Зачем это? Глеба твоего и без меня кормят. А ямщика ещё позавчера отпустили.
– Отпустили? – переспросил удивлённый юноша.
– Он без надобности, зачем лишний рот держать. Увезли в деревню, и дело с концом.
Догадываясь, что девчонка лишь повторят слова взрослых, Паша судорожно сглотнул. Он не стал больше расспрашивать, надеясь на то, что ямщик остался жив и бандиты его действительно отпустили.
Поедая питательное подношение, он поблагодарил благодетельницу:
– Спасибо тебе, красавица, за доброту и за угощенье.
Дарья кокетливо рассмеялась:
– Не думай, что я за просто так стараюсь.
Паша на секунду замер и не без иронии в голосе полюбопытствовал:
– И какой тебе от меня прок?
– Как с батюшкой моим сладишь, я начну его упрашивать, чтоб благословил нас и обвенчаться позволил.
Юноша быстро заморгал и чуть не поперхнулся, но, не желая рассориться с бойкой девчонкой, осторожно спросил:
– Так ты дочка Харитона Алексеевича?
– Не-е, он мой дядька, младший брат батюшки.
– Харитон – это младший брат Прокопа Алексеевича? – с сомнением уточнил Степанцев, когда в его памяти внезапно воскресло поведение братьев.
– Ага. Пяток лет разницы. Так вот. Батюшка мой давно знает, что я хочу себе в мужья казака. Он противиться не будет. Я у него любимая младшенькая дочка. Поживёшь у нас, пока я в возраст невесты войду, и свадьбу справим.
«А вот и возможный союзник или какая ни на есть заступница» – смекнул Паша и спросил:
– Что же ты такого о казаках знаешь, что аж замуж за одного из них захотелось?
– Был у нас одно время казак в отряде у батюшки. Многое сказывал о ратных подвигах, да о семейных традициях. Полюбилось мне, что многие поколения семей казаков живут дружно под одной крышей. Старшие заботятся о младших. Молодые почитают стариков.
– А у вас, что не так?
– У нас в деревне молодые стараются избу поскорее выстроить, да свой уклад там творить.
Гордо приосанившись, перефразируя слова наставника из своего казачьего класса, Паша произнёс:
– Прочный союз поколений – это верная опора для всего народа, для всей страны, для всей империи. Коли старшим хамить и не слушать, то и ошибок больше будет у молодых. А враги не дремлют, в раз глупых и нерадивых юнцов одолеют. Я думаю, что в любой семье такое воспитание детям дают, прививают базовые основы, в общем. А вот то, что живут мирно под одной крышей, я думаю, повелось у казаков потому, что в одном объединении хозяйство вести проще и легче. Казаки ведь на рубежах в основном стоят, там и традиции куют. К тому же Всевышний дружно жить завещал, – юноша снял шапку, вздохнул и, рисуя по ней пальцем, проговорил, – Там, откуда я родом носят папахи с вышитым белым крестом. Это всё равно, что крест животворящий. По заветам Божиим казаки живут. В них все правила сказаны.
Дарья неловко хихикнула:
– Мудрёно ты сказываешь, прям как протоирей в церкви. А я тебе вот что скажу. Коли ты не выказал отказа от венца, буду я теперь о тебе млеть и ждать, когда ты противиться батюшке моему перестанешь. Сама я к нему не пойду. Там где дядька корысть имеет, он несговорчив.
За окном зашуршала одежда и всё стихло.
Паша грыз орехи с яблоками и степенно думал: «Интересно, почему старший брат Прокоп прислуживает младшему Харитону. Если они тут отделяться от родственников спешат, то почему эти братья исключение? Что у них за тайна? Что за секрет кровных уз?».
И тут Паша будто спохватился, он взъерошил волосы и виноватым тоном обратился к маме:
– Мам, прости, я был не прав.
Елена Юрьевна сразу отозвалась:
– Это ты меня прости, сынок. Не надо было с бабьими тревогами на тебя нападать. Не малец ты уже, мужчина. Пора к тебе начинать прислушиваться, а не советы женские пихать. Я, поостыв, поразмыслила и скажу, что ты прав, избежать сотрудничества с этими разбойниками не удастся.
Паша замялся и смущённо произнёс:
– Ну что ты, мам, может и не над всяким советом стоит подумать, но порассуждать, проговорить обязательно надо.
– Это да. Истина не рождается в споре, она в нём затухает. А конструктивно организованный мозговой штурм помогает отсеять ерунду и отыскать надёжный путь. Поделись, что там у тебя накопилось.
– Хочу выстроить стратегию поведения. Кто главнее Прокоп или Харитон? На кого ставку делать в разговоре, как думаешь?
– Исходя из того, что я слышала, Харитон здесь всем заправляет. К нему и идти надо, чтоб сговориться. Это очевидно. Но уважение надо выказать и Прокопу.
– Почему?
– Младший брат «голова», а старший «руки». Как известно «руки» часто мечтают быть «головой». А в особенности, если по возрасту «руки» старше. Вбивать клин надо между братьями, только осторожно. И ещё. Возможно, есть нечто, что держит их в таком паттерне. Интуитивно чувствуется, что поведение братьев доведено до автоматизма, получается, что мы можем пробовать прогнозировать их поступки.
– Приведи пример, пожалуйста, – потёр руки Паша.
– Скажем так, если некий знакомый всех подряд критикует, то и о тебе при посторонних он отзывается негативно. Или если какой-то человек часто берёт деньги в долг и не возвращает, то и тебе он не вернёт.
– О! Я понял! Папа как-то сказал, что надо посмотреть на будущую тёщу и я пойму, какой станет жена!
Елена Юрьевна заливисто засмеялась:
– Удачный пример. Народная мудрость весьма точна.
Паша почесал затылок:
– И как это всё мне поможет с братьями-разбойниками?
– Помнишь как у маркетологов? Они собирают статистику поведения покупателей и подсовывают товар в «правильные» места. В итоге дорогой товар находиться на уровне глаз и его чаще приобретают. Предприниматели заваливают прикассовые зоны разной мелочёвкой и, в конечном счёте, делают немалую выручку на всяческом ненужном барахле.
Сын хлопнул себя по лбу.
– Нужна разведка боем! Постараюсь взять их «на слабо́». Восхищусь одним, польщу другому и попробую спровоцировать скандал.
Качая головой, мать предостерегла:
– Festina lente*. Торопись медленно. Во всём нужна мера. И помни недооценивать врага опасно. Если они распознают в тебе провокатора, тогда нам всем не поздоровится. Они вполне могут найти другого исполнителя для своих делишек. Сейчас так совпало, что ты им нужен, и надо успеть воспользоваться моментом.
Побарабанив пальцами по бёдрам, Паша согласился:
– Я буду бдительным. Спасибо тебе, мам.
Юноша встал, оправил справу и начал в окно призывать тех, кто его караулил.
*Festina lente – крылатое латинское выражение, которое соответствует русскому фразеологизму «Тише едешь – дальше будешь».
Глава 21
После бани Степанцев этим же вечером предстал перед братьями. Юноша выбрал тактику смирения и за обильно собранным ужином с удовольствием слушал хозяев, которые расхваливали местную кухню.
– Тут у нас уха белая и красная. Каждую испробуй, – посоветовал Харитон Алексеевич.
– А в чём разница? – с интересом спросил Паша.
Размахивая руками над столом, Прокоп Алексеевич, покашливая, начал разъяснять:
– В добавках разница. В белую кладут перец, в красную шафран. А ещё бывает чёрная, в неё гвоздику добавляют. А жёлтую уху из стерляди варят. Мы и сладкую уху готовим с ершами. А коли наскоро надо, то сварганить и сборную уху можем из разных видов рыбин.
Невольно юноша обратил внимание на то, что кожа рук Прокопа Алексеевича пятнистая, а некоторые пальцы странновато топорщатся и не сгибаются. Степанцев пригляделся и рассмотрел застарелые шрамы и рубцы.
– А это что? – выловил Паша ложкой в тарелке странный белёсый кусочек.
– Толчённики. Это тесто с рыбой внутри. Толчённики в котелок с кипящей ухой в самом конце бросают, – любезно пояснил Прокоп Алексеевич.
– А-а-а, – улыбнулся юноша и стал усердно поглощать ароматное блюдо и, приметив внимательные взгляды братьев, убедительно произнёс:
– Вкусно.
– Так это ты ещё тельное не отведал! – кивнул Харитон Алексеевич в сторону деревянной формы, в которой дымились рыбные котлетки, сдобренные яйцом и ореховым маслом.
– И на жареную рыбу под взваром овощей налегай, и про икру не забудь осетровую. И непременно зельц с грибочками да сметанкой отведай, – радушно рекомендовал Прокоп Алексеевич, указывая на яства.
Утерев косматую бороду, с недобрым прищуром Харитон Алексеевич ткнул пальцем в глубокую посудину, из которой торчал свиной окорок и с некоторым недовольством процедил:
– Ну, а коли не привык к такой еде и рыбой уж насытился, так принимайся за «мясо в сене», – и, видя в глазах гостя вопрос, растолковал, – укутывают сеном залитый водой окорок и долго томят.
Настроение за столом резко изменилось. Прокоп Алексеевич небрежно махнул на кувшины и прикрытую тонким полотенцем глиняную миску и приглушённо вымолвил:
– Там кисели из гороха и овса, да блины красные из гречневой муки, – затем указал на несколько деревянных плошек, – а тут полакомиться можешь грушами в патоке и мазюней.
Паша понимал, что что-то произошло, но никак не мог взять в толк, что именно. В итоге мысленно остановился на одной наиболее вероятной версии: «Младший брат намекнул старшему, чтобы тот прекращал по-хозяйски «хлебосолить», хотя сам начал всё это хвастовство. Конкуренция у братьев как между футбольными фанатами «Зенита» и «Спартака». Стравливать их не надо».
Отставив тарелку, Степанцев с почтением произнёс:
– Сытно. Спасибо. Не привык к объеданию. Грушей в патоке ещё закушу, и с меня хватит. Только вот любопытно стало. Что такое мазюня?
Исподлобья зыркнув на брата, Прокоп Алексеевич описал процесс приготовления диковинного блюда:
– Редьку ломтями насаживают на спицу и вялят на солнце. После толкут с сушёными вишнями и пряностями. Потом всё в горшок под плотную крышку и в печку на пару дней томиться. Она с виду точно икра получается, потому и мазюней прозвали.
– Эко ты разошёлся. Лишь бы лясы точить, – цыкнул старший брат.
В глазах Прокопа Алексеевича вспыхнуло пламя негодования и тут же погасло.
– Да я так…, – прошелестел старший брат и, склонив голову, погрузился в трапезу.
После краткой стычки Паша окончательно окреп во мнении о том, что старший брат Прокоп явно добрее Харитона и ему совсем не нравится, что младший им помыкает.
– Что же, довольно потчевать, – стукнул по столу Харитон Алексеевич, повернулся к гостю и подчёркнуто ласково улыбаясь, осведомился, – поразмыслил, Павел, созрел ли к разговору?
– Так точно! – брякнул Паша и сосредоточился.
– Вот и ладушки. Уразумел, что от тебя надобно?
– Давайте ещё раз на свежую голову. Вас много почему сами не справитесь? Зачем я вам?
– Кто стар, а кто рожей не вышел. Не допустят к охране. Да и подозрения отвести надо. А к чужаку какие вопросы?
– Так кто меня в конвой возьмёт? Кто чужаку доверится?
– Не твоя забота.
У Паши тут же словно острой пикой в разум вонзилась мысль: «У них на заводе есть сообщник». Юноша побарабанил пальцами и спросил: – И когда приступать?
– С утречка. Как петухи пропоют, проведём тебя к усадьбе подле Илёвского завода. Там управляющий живёт. Попросишься в найм до весны. Расскажешь, на что годен. Вот увидишь, он сам тебя в конвой позовёт.
– А если не позовёт? – засомневался Степанцев.
– Позовёт. Он местным не доверяет.
От нежданного озарения в душе Паши застучали тревожные молоточки, по спине пробежала холодная струйка пота: «Если не по нраву чужак будет, его промышленники по ходу дела прибьют. А не порешат они, так бандиты прикончат, когда надобность во мне отпадёт. Потом найдут другого засланца, и будут себе из раза в раз, потихоньку доить владельцев заводов. Им надо чтобы заводчики богатели и они вместе с ними. Им весь этот беспредел с рабочими до лампочки. Бежать. Надо бежать. Но как же Глеб?».
Юноша понимающе кивнул:
– Что же тогда вопросов только два осталось. Во-первых, для конвоя один человек не годится, мне пара нужна. И, во-вторых, если вы туда не показываетесь, как вам передать, что деньги собираются привезти?
Харитон Алексеевич поглаживал бороду. Плутовская улыбка не сходила с его лица.
– И это не твоя забота.
– Так в чём же моя роль и забота тогда? – изумился Паша.
– Конвоировать, что прикажут.
«Так и есть, на меня всё спихнут и грохнут. Сколько же у них сообщников?» – пронеслись невесёлые мысли у парня, и он не собирался скрывать, что разгадал замысел:
– Нет. Так не годится. Лучше сразу убивайте. Нет мне выгоды, в этом участвовать. А конец, как ни крути один, расправитесь со мной да с другом моим, как нужда в нас отпадёт.
Неподдельный интерес проявился на лицах у обоих братьев, они подались вперёд. Прокоп Алексеевич взял слово:
– Это хорошо, что ты смекалкой наделён. Понимаешь, что коли будешь дурить, то бока другу твоему намнём…
Его перебил Харитон Алексеевич:
– Откажешься, так мы вашу смерть не лёгкой сделаем, а мучительной. Выбора у тебя нет. Соглашайся.
– А вот и есть. И пальцем не пошевельну, – скрестил Паша руки на груди.
Братья переглянулись. Прокоп Алексеевич зашёлся кашлем, а потом будто сгруппировался, готовясь к нападению. Пауза затянулась. Тишина нарушалась только мягким потрескиванием поленьев в печи. Молодой казак сидел неподвижно и дерзко смотрел на похитителей, а Елена Юрьевна молилась в своём кожаном укрытии на поясе у сына.
В клети по соседству что-то загрохотало. Братья разом выровняли спины. Младший кивнул старшему и тот крадучись скрылся за дубовой дверью. Послышалась возня и через минуту Прокоп Алексеевич втащил в горницу упирающегося парнишку. Он сбил с нарушителя шапку и заскрежетал зубами. Рассерженная Дарья, пылая щеками и сопя носом, как уставшая после скачки кобылка, подняла шапку и, наспех натянув на голову, спрятала под неё увесистую косу.
Харитон Алексеевич безотрадно воззрился на девчонку:
– Племянница, опять подслушиваешь? Обещал же уже тебя высечь. Придётся видать выполнить угрозу.
А Дарья, словно речь шла вовсе не о ней, выдала тирадой:
– Дядька, пусть он живёт. Отдайте его мне. Я его в мужья возьму!
В сознании Паши помутнело. В этот раз показавшаяся на первый взгляд невинной шутка из уст Дарьи, прозвучала не так забавно. Эфемерно пролетел образ возлюбленной Маши. Пульс нарастал. В ушах послышался похоронный звон. В висках сдавило. Мысли отбивали чечётку: «Могила или женитьба!».
Басовитый хохот Харитона Алексеевича вывел Пашу из кратковременного ступора. Юноша уставился на смеющегося мужчину, а тот, ёрничая, спросил:
– Чем тебе не выгода?
– А как же Глеб? – сухо произнёс Степанцев, прекрасно понимая, о чём они сейчас торгуются.
Дарья топнула ногой:
– Беру двоих. Один в мужья. Другой в работники. Нам же доверенные мастеровые нужны, пусть учится.
Тут уж и отец Дарьи рассмеялся:
– Как я погляжу, дочка, ты уши давно на наших разговорах греешь! Ох, и разбаловал я тебя!
Харитон Алексеевич встал из-за стола, надменно посмотрел на Пашу и слащаво изрёк:
– Выбирай Павлуша. С нами в семейной упряжке в достатке век коротать, али с другом в сырой земле червей кормить.
«Девчонка, в самом деле, любимая дочка у Прокопа. Харитон, как ни манипулирует братом, а тут грань ощущает, границу не переступает. С ней надо дружить» – подстегнуло Пашу ещё одно соображение, и юноша кивнул:
– Ваша взяла. Ради такой красивой невесты, не страшно и со свободой расстаться.
Дарья зарделась и довольная собой вылетела вон.
Прокоп Алексеевич надвинулся над Степанцевым и жёстким тоном пригрозил:
– Обидишь, пожалеешь, что смерть не выбрал.
Паша вскинул руки, растопырив пальцы:
– Понял, понял!
Братья уселись за стол и Харитон Алексеевич неторопливо сказал:
– Утром возьмёшь саблю и в путь. Чтоб быстрее добрался, на разок покататься телегу тебе выделим с кучером. Коня не дадим, ни к чему он тебе, у заводчиков их предостаточно, на их лошадках разъезжать станешь. К обеду доберёшься до усадьбы Кирьякова Филимона Осиповича. В управляющих он давно, тёртый калач. Не вздумай вилять. Держись того, что обговаривали. Тебе крепко сблизиться с Кирьяковым надо. Чтоб этот пёс хозяйский начал доверять как себе.
– А потом? Что потом? В чём цель? – насколько смог ровным голосом, проговорил Паша.
– Не торопись. Весточку пришлём, когда час настанет, – отрезал Харитон Алексеевич, и указал на дверь слева: – а сейчас иди-ка, поспи за стенкой. Утро вечера мудренее.
О чём совещались браться Степанцев, как ни старался, услышать не смог. Он прошептал маме не показываться, понимая, что за ним, вероятно, следят и, свернувшись на голой лавке, забылся беспокойным сном, в котором за него сражались Дарья и Маша.
Ранним ветреным хмурым утром, стоя у пустой телеги, запряжённой старым мерином, пристёгивая саблю, Паша почувствовал, что на него кто-то смотрит. Он поднял взор и нескольких шагах от себя увидел Глеба. Бойченко держа перед собой объёмную бадью, неспешно плёлся за пожилой женщиной.
Степанцева обдало внутренним жаром: «Вдвоём не уйти. Слинять сможет тот, кто отсюда выберется. Зачем же двоим погибать?».
Беглый взгляд на дряхлого кучера убедил в том, что без сомнения попытка сбежать увенчается успехом. Паша снова посмотрел на друга. Бойченко легонько кивнул и ненадолго прикрыл глаза, словно одобряя мысли Степанцева.
Огонь внутри Паши будто взбесился, тело ломило и распирало, дыхание перехватило, слабость подкатила к коленям. Парня затрясло мелкой дрожью, рука дрогнула и крепче сжала рукоять сабли, в голове внезапно просветлело: «Если я смотаюсь, то Глеба ждёт верная смерть. Его жизнь напрямую зависит от меня. Как бы Глеб поступил, будь он на моём месте? Он не бросил бы меня! И я не брошу!».
И тут, услышав смешки, Степанцев обернулся. Харитон и Прокоп ухмылялись в сторонке. Братья-разбойники всё верно просчитали. Казак не оставит собрата на погибель.
Паша сделал пару шагов к другу и тихо сказал:
– Я вернусь.
– Беги если представиться случай, а я отсюда попытаюсь удрать, – шепнул Глеб.
Степанцев клацнул языком:
– Ты заложник, тебя стерегут. То, что разрешают перемещаться, ещё ничего не значит.
– Ещё посмотрим.
– Верь мне, я вернусь, – Паша снял кожаный мешочек с ангелом-хранителем и повесил на палец Глеба.
– Но?
– Если что-то пойдёт не так, я не хочу, чтобы мама стала свидетелем расправы над сыном. Береги её. Она ангел и по любому выживет. При удобном случае оставь её в церкви.
Елену Юрьевну сотрясали рыданья, и она еле сдерживалась, чтобы не зареветь в голос. Ещё никогда в жизни она не испытывала такую безумную гордость и такой панический страх за сына.
