Потому что люблю тебя

– Оставь маму в покое.

– Ну ладно, Алымчик, снялся бы, что тебе стоит?..

– Может, еще оператора пригласишь, чтобы отснял нас в постели?

– Хорошая идея! Как это мне в голову не пришло? В постели с Алымовым. Класс!..

Сергей рассвирепел, но Дара ловко умела с ним обращаться, и ссора закончилась бурным сексом, после которого у Алымова, правда, осталось какое-то гнусное послевкусие. Рядом с Дарой Сергей особенно остро чувствовал, что непоправимо старомоден, излишне щепетилен, слишком серьезен. Дара же серьезно относилась только к деньгам, все остальное ее мало заботило. «По жизни надо скользить, не углубляясь»! – таков был ее девиз. Вот она и скользила.

А через пару месяцев после ссоры он застал Дару в постели с любовником, и пока незадачливый кавалер лихорадочно одевался, Дара, совершенно голая, лежала, закинув руки за голову, и улыбалась. А когда любовник наконец сгинул, она встала, подошла к Алымову, потерявшему дар речи и всякое соображение, и захотела поцеловать в губы – он резко отвернулся. Тогда она распахнула его рубашку и стала целовать грудь, шею и плечи, запустив руку ему в джинсы. Он не сразу опомнился, почувствовав привычное возбуждение – Дара заводила его с пол-оборота. Алымов оттолкнул ее, довольно резко, и Дара упала на пол, неловко раскорячившись, но тут же села и еще шире раздвинула ноги. Сергей невольно взглянул туда, куда указывала полосочка аккуратно выбритых волос внизу живота, и почувствовал, что его сейчас вырвет, с ужасом подумав, что наверняка много раз спал с ней сразу после очередного любовника.

– Что ты на меня так смотришь? – прошипела Дара. – Не нравлюсь? А раньше нравилась. Забыл, как ты?..

– Заткнись, шлюха.

– А ты-то кто такой? Том Круз? Ты – полное ничтожество! Если бы я не вытащила тебя из твоего затхлого театра, ты так и сдох бы в пыльных кулисах! Ты…

Но он не стал больше слушать.

Приехав к матери, Алымов целый вечер метался между ванной и унитазом – его выворачивало при малейшем воспоминании о Даре. Стоя в очередной раз под душем, он чуть не плакал от стыда и унижения и, если б мог, разбил бы голову о кафельную стену. Сергей не хотел, не мог ее больше видеть. Не видеть, не слышать, не помнить. Ни ее, ни режиссера-любовника. Но уже завтра надо было ехать на съемки – шоу должно продолжаться. Он еще не знал, что шоу только начинается. Встревоженная мама отпаивала его крепким чаем с лимоном, ничего не спрашивая, и Сережа сам сказал, опустив голову:

– Я развожусь с ней.

– Ничего, ничего, все образуется, не переживай, дорогой.

Он отправился было на тренажеры, но сил никаких не было, и, бесцельно побродив по квартире, пришел к маме, которая вязала перед телевизором. Он сел на пол у ее ног и прислонился к коленям. Илария Львовна отложила вязанье и стала гладить его по голове.

– Что ты смотришь? – спросил он, чувствуя, как снова подступают слезы.

– Нашла старое кино, там твой дед играет.

Фильм был черно-белый, наивный, пропитанный советскими штампами, но поразил Алымова не-обыкновенным целомудрием и чистотой отношений между героями. Дед Горячев – еще совсем молодой и плакатно-красивый, изображал комсорга на заводе: обличал тунеядцев и боролся за повышение показателей, заодно выводя на путь истинный заблудшую комсомолку. Комсомолка смотрела на своего спасителя так, что сразу становилось ясно: влюблена не только героиня, но и сама актриса.

– Сейчас будет сцена собрания, смотри внимательно, – вдруг сказала мама. – Покажут зал, в первом ряду в центре увидишь девушку с косами. Это твоя бабушка, мать Олега.

Алымов покосился на маму, которая неотрывно смотрела на экран – впервые в жизни она назвала отца по имени. Он взял ее руку, которая так и лежала у него на плече, и поцеловал.

– Вот, смотри.

Сергей увидел светловолосую девушку с широко распахнутыми глазами – она смотрела прямо в камеру, как бы на оратора, стоявшего на трибуне, и перебирала пальцами кончик косы, потом улыбнулась…

Сергею вдруг стало так тошно, что он, не выдержав, уткнулся в материнские колени и простонал:

– Ну почему, почему я такой идиот!

На следующий день на съемках Дара держалась как ни в чем не бывало, а режиссер отозвал Алымова в сторону:

– Слушай, ты извини, что так вышло. Она мне сказала, что у вас все кончено, разводитесь – вот я и поперся, как дурак.

– Теперь разводимся, – процедил Алымов сквозь зубы.

– Вот черт! Но ты доиграешь? У тебя ж контракт, ты помнишь?

– Доиграю.

Алымов так посмотрел на режиссера, что тот побледнел и слегка попятился, ожидая удара. Но Сергей сдержался. Из развода Дара устроила целое шоу – но развод оказался самой меньшей из последовавших неприятностей: Дара с той же страстью, с какой прежде вещала всему миру об их с Алымовым несказанной любви, взаимопонимании и доверии, теперь рассказывала о его чудовищном эгоизме, паталогической жадности, пьянстве, жестокости и постоянных изменах. Пресса жадно накинулась на растерянного Алымова, который недоумевал и попытался было говорить с Дарой: он ушел от нее без судов и разборок, оставил ей квартиру, а деньги она предусмотрительно прибрала сама, сняв с общего счета – так чего ей еще надо, какого рожна? Ничем хорошим этот разговор не закончился, только у журналистов желтой прессы появилась новая тема: «Известный актер театра и кино преследует свою бывшую жену». Он плюнул и отступился.

Сергею было мучительно стыдно перед мамой, которая вынуждена читать всю эту грязь. Алымов прятался от журналистов и чувствовал себя загнанным зайцем. Главное, он никак не мог понять: почему, за что? Друг Савва, отбирая у Алымова очередной глянцевый журнал с очередным интервью Дары, которое Сергей читал с болезненным отвращением, сказал:

– Прекрати этот мазохизм. Что ты душу себе рвешь? Забудь эту суку раз и навсегда.

– Савва, но ведь это же все вранье. От первого до последнего слова.

– Вот и не читай. Какого хрена ты вообще читаешь это дерьмо?

– Я пытаюсь понять…

– Зачем? Зачем тебе это понимать? Да там и понимать-то нечего! Нападение – лучший вид защиты, только и всего.

– Это она так защищается? От меня? Но я же не нападаю на нее. И не собирался.

– Да она-то этого не знает, Сереж! Она по себе судит. Решила, что ты сейчас ей всю карьеру поломаешь.

– Черт знает что… И как мне теперь жить?

– Как жил, так и живи. Плюнь и разотри. Это все забудется через неделю, я тебя уверяю.

Но сколько ни утешали Алымова друзья и близкие, он мучился, не спал ночами и ловил себя на том, что без конца принимает душ, смывая несуществующую грязь. Сергей старался не вспоминать Дару – он ненавидел ее так, что руки сводило от желания придушить. Ненавидел, да. Но после очередного припадка ненависти она снилась ему в самых непристойных позах и сценах, так что просыпался он разбитым и уничтоженным.

А потом умерла мама.

Внезапно.

Он пришел поздно вечером и нашел ее, бездыханную, перед включенным телевизором. И жизнь Алымова окончательно рухнула. Он физически ощущал свою вину – непоправимую, бесконечную и невыносимую. Сергей, наверное, запил бы, если б мог, но его организм не переносил алкоголя ни в каком виде. Поэтому он маялся, не зная, что с собой делать – как, каким способом избыть эту боль? Горе и чувство вины оказались просто неподъемными. Все это время он жил у Веры Павловны, бывшей жены деда Горячева, при которой он родился и которую с детства привык звать теткой. Он был не в силах вернуться в дом, где умерла мама. Первый месяц Сергей вообще не помнил, но тетка уверяла, что спектакли он отыграл нормально. Понимал, что мешает Вере Павловне: несмотря на далеко не юный возраст, у нее была весьма бурная личная жизнь. От тетки он и сбежал к Савве на дачу – уж очень Вера Павловна доставала своей сочувственной заботой. Да и вообще, шуму от нее слишком много. Сергею хотелось собраться с силами, подумать, как жить дальше. Надо было возвращаться домой. Он оттягивал этот момент, вот и к Савве даже поехал, обманывая сам себя: в тишине ему, видишь ли, побыть надо! Еще не тошнит от этой тишины? Савва долго колебался: стоило ли отпускать Алымова одного?

– А ты там никаких глупостей не наделаешь?

Сергей угрюмо ответил:

– Не бойся, я об этом больше не думаю.

– А думал?

– Да не слишком серьезно, – признался Алымов. – И вообще, какой-то фарс получился. Я у тетки был, полез зачем-то в холодильник, смотрю – бутылка водки. И вдруг подумал: да вот же выход! Хоть напьюсь раз в жизни. Ну, достал. А там такая штучка на горлышке…

– Дозатор.

– И я, как дурак, не смог справиться, представляешь? Не льется, и все!

– Ну да, она ж холодная, загустела…

– И уронил. Разбил, конечно. Думаю: даже этого я не смог. А потом представил, как придет тетка и скажет: «Поллитру? Вдребезги? Да я тебе за это!» – и мне так смешно что-то стало. Ну, и все. А потом мне подумалось: а вдруг они меня обманывали всю жизнь? Ну, про непереносимость алкоголя? Боялись, что я на отцовскую дорожку сверну? Я-то ничего такого про себя не помню. Вот хохма была бы, если б я выпил – и ничего. Но проверять что-то не захотелось.

Савва только покачал головой, но слегка успокоился: раз Алымов может шутить – значит, пошел на поправку.

Глава 2
Что скрывал снег

Полив герани, Сергей натянул куртку и снова отправился чистить дорожки. Он дошел до угла дома, когда послышался рев мотора, звуки резкого торможения и крики – Алымов выглянул за калитку. Машина стояла у одного из соседних домов, а на крыльце происходила какая-то возня. Потом дверь захлопнулась, и кто-то забарабанил в нее, крича:

– Открой! Открой, зараза!

Это был старый, слегка покосившийся дом, огороженный простым штакетником и выглядевший совсем непрезентабельно среди окружавших его «дворцов». Действо на крыльце продолжалось: парень, кажется, всерьез собрался ломать дверь, оглашая окрестности забористым матом.

– Какие-то проблемы? – спросил Алымов, подходя поближе.

Парень шарахнулся:

– А тебе чего надо? – Но тон сбавил. – Это семейное дело.

– Эй, в доме! Вам помощь нужна? – закричал Сергей в дверь.

Дрожащий женский голос ответил:

– Подержите его, пожалуйста. Я милицию сейчас вызову.

– Ну вот, а ты говоришь – семейное.

Но парень не стал ждать милицию и быстро сбежал с крыльца. Машина, надсадно завывая и увязая в снегу, развернулась и исчезла из виду. Сергей прислушался. За дверью не было слышно совсем ничего – ни плача, ни дыхания.

– Послушайте, – сказал он, внутренне морщась от собственного натужного благородства. – Вам никак нельзя оставаться в этом доме. Вы замерзнете, пока прогреется. Да и этот ваш… может вернуться. Вы не хотите поехать обратно в Москву? Я провожу вас до станции. Что вы говорите?

Она вдруг вышла из-за двери, и он чуть не упал со ступенек.

– Я говорю, электричек на Москву больше не будет до утра. – Девушка старалась не трястись, но у нее плохо получалось.

– Ну, тогда… может быть?.. Давайте, что ли, пойдем ко мне, дом большой, места всем хватит.

– Ладно.

В теплом доме она затряслась еще больше и не стала раздеваться, съежившись на стуле.

– Не хотите ли чаю? – вздохнув про себя, произнес Сергей: ну вот, теперь придется разговаривать, проявлять гостеприимство.

– А чего-нибудь покрепче нет?

– Покрепче? Сейчас посмотрю, может, и есть. Это вообще-то не мой дом, а приятеля. Пустил пожить на некоторое время. Вот коньяк есть. Чай с коньяком – это то, что вам нужно.

Они сидели друг напротив друга за круглым столом, девушка грела руки о стакан с чаем, а Сергей исподтишка ее разглядывал. Из-под забавной шапки-ушанки были видны только серые заплаканные глаза, покрасневший нос, обиженные губы. И румянец на щеках от мороза.

– Это был мой муж, – неожиданно сказала она.

– Я почему-то так и подумал.

– Бывший. Я от него ушла.

– Понятно. Зачем вы вообще за него выходили, за такого придурка? – сказал Алымов и подумал: «Чего я лезу, какое мне дело до ее мужа?»

– Зачем-зачем. Затем! А ты зачем на своей дуре женился? Читай теперь во всех журналах про вашу дивную семейную жизнь и гнусный развод.

– Что? О, черт!

– Ну конечно, конечно! Как тебя не узнать – такого популярного! А вот ты меня совсем не узнал. Да, Ёжа? – Она наконец скинула куртку и сняла ушанку, встряхнув светлыми волосами.

– Ёжа? – Алымов смотрел на нее во все глаза. Не может быть! Только один человек на всем белом свете называл его этим смешным именем. – Ася? Малявка? Откуда ж ты тут взялась?

Алымов так обрадовался, что схватил ее в охапку и просто стиснул в объятиях. Ася запищала, а он с нежностью всмотрелся в ее покрасневшее личико, потом расцеловал и отпустил.

– Как ты тут оказалась?

– Я-то понятно как. – Она поправила волосы, не глядя на Алымова.

– Почему – понятно?

– Ёж, да что с тобой? Это ж наш дом. Ну, откуда ты меня спас. Вы у нас каждое лето дачу снимали, лет десять подряд, забыл? Или ты не узнал?

– Не узнал! Раньше по-другому все было, а теперь какие-то дворцы кругом. И называлось как-то не так.

– В перестройку переименовали. Была «Победа коммунизма», стало просто Вешняково.

– Ну вот, и тебя не узнал – под этой шапкой. Аська! Как я рад, ты не представляешь! Где ж ты пропадала все это время?

– Да так, особенно нигде. А как ты? – осторожно спросила Ася.

Он хотел было состроить привычную мину под названием: «Аллес гут!» – навострился за эти месяцы, но поморщился и махнул рукой:

– А, кое-как.

Он смотрел на Асю и улыбался: счастье не умещалось в нем, выплескивалось наружу – казалось, вся кухня наполнена радостным сиянием.

– Понятно. – Ася смотрела на него с состраданием, и Алымову было почему-то приятно, хотя все это время он шарахался от малейших проявлений сочувствия, как черт от ладана, замыкаясь в своем горе.

– Ася, сколько ж мы не виделись-то?

– Тринадцать лет.

– Тринадцать лет! С ума сойти…

– Я была на похоронах. Но ты меня, наверное, не видел.

– Да я вообще ничего вокруг себя не видел.

– Это было заметно. Я потом звонила, но…

– Я не жил дома все это время. – Он вздохнул. – Вот такие пироги, Малявка.

– Кстати о пирогах – а поесть у тебя что-нибудь найдется?

– Да, конечно! Господи, ты же голодная! Сейчас…

И он засуетился.

Устроив Асю на ночь, он вышел на крыльцо и постоял немного, вдыхая морозный воздух. Снег все так и шел. Сергею почудился какой-то отблеск на той стороне улицы, и он вышел за калитку – в Асином доме горел свет. Наверное, муж вернулся, решил он. Подумать только, у Аськи есть муж! У Малявки, которая родилась практически у него на глазах, которую он на руках держал! Она вроде сказала, что ушла от мужа? И правильно. Потом вспомнил: тринадцать лет не виделись! Когда же успело пройти столько времени?

В эту ночь Сергей заснул почти мгновенно, пребывая все в том же радостно-умиленном состоянии духа. Засыпая, усмехнулся: да тебе просто нужна была женщина рядом, только и всего. Но другой внутренний голос, звучащий из самых потаенных глубин его сознания, поправил: тебе нужна именно Ася, болван! Алымов сделал вид, что не слышал.

На самом деле Ася была всего на пять лет моложе Сергея – гигантский срок в детстве. Ему исполнилось шесть, когда почти годовалую Асю привезли к бабушке в дачный поселок «Победа коммунизма». Сережа впервые видел такого маленького ребенка и был потрясен: «Мама, смотри – она моргает! Она улыбается! Она живая!» Взрослые умилялись, а крошечная Ася таращила глаза и тянула ручонки к мальчику. Целое лето Сережа увлеченно следил за Асиной жизнью: она заговорила, она пошла! Первое Асино слово было «Сережа» – правда, звучало это сначала как «Ёдя», потом – «Ёжа», да так и осталось.

Каждое лето, приезжая на дачу, Сережа нянчился с Малявкой: играл, читал ей вслух, рассказывал сказки, учил читать и писать, узнавать время, подсовывал нужные книжки и даже с помощью мамы соорудил кукольный театр. Ася ходила за ним хвостиком и обожала так, что отъезд с дачи каждый раз превращался в трагедию. Илария Львовна придумала забирать девочку с собой в Москву, чтобы той легче было пережить расставание. Это стало ритуалом, неукоснительно соблюдавшимся: путешествие, ночевка в доме Вержбицких, возвращение домой.

До семи лет Ася жила у бабушки, потом мама забрала ее в Москву, так что дети виделись и на каникулах, особенно зимних: Сережа водил Асю на елки. Повзрослев, он часто приезжал к ним на дачу кататься на лыжах, или летом – купаться в пруду. Но время летело быстро, и вот уже Сергею стало не до елок и лыж – он стремительно вырастал, а Малявка никак за ним не успевала: его пятнадцать и ее десять, его восемнадцать и ее тринадцать… Разрыв все еще был велик. Ася по-прежнему приходила на его и мамин дни рождения, а когда Алымов поступил в театральный, стала бывать на всех спектаклях. Но время упорно разводило Ёжу и Малявку по разным дорогам, и в какой-то момент Ася совсем исчезла из жизни Алымова. На целых тринадцать лет…

Сергей резко проснулся и сел, не сразу поняв, что его разбудило: звук? Запах? Свет? Он посмотрел на часы – пять утра. В комнате было темно, но мерещились какие-то отблески, и явно пахло гарью. Пожар?! Он прислушался к неясным звукам, доносившимся с улицы, – вдруг резко прозвучала приближающаяся милицейская сирена и оборвалась. Он вскочил, быстро оделся и выбежал на улицу, сразу оказавшись в самой гуще событий: горел Асин дом. Две пожарные машины и одна милицейская с включенной мигалкой, небольшая кучка зевак, пожарные со шлангами, языки пламени, клубы дыма, мощные струи воды и пены – и упорно не прекращавшийся снегопад, который превращал все это трагическое действо в сказочную фантасмагорию. «Вот так бы снять!» – невольно подумал Алымов, тут же устыдился и пошел будить Асю. Дом сгорел почти дотла. К восьми часам утра на пепелище уже никого не осталось. Алымов с Асей, совершенно обессиленные, молча стояли у калитки, глядя на дымящиеся руины. Потом Сергей взял Асю за руку, повел в ванную и стал умывать ее лицо в грязных разводах от слез и пепла. Сам он был не краше. Ася вдруг опомнилась и оттолкнула Алымова:

– Ты что? Мне не пять лет!

– Хорошо-хорошо. Я чайник поставлю.

В угрюмом молчании они напились кофе.

– Что я родителям скажу, просто не знаю! – вздохнула Ася, с тоской глядя в чашку.

– Дом-то хоть застрахован?

– По-моему, нет.

– Беда.

– И с чего это он вдруг загорелся?

– Ты там никакого огня не зажигала?

– Да нет. Я даже свет не успела включить. Ну ладно, спасибо тебе за все. Наверно, надо домой…

– Подожди, сейчас приятель приедет, я звонил ему. Подвезет.

Отпускать Асю одну не следовало, а ехать с ней на электричке Алымову категорически не хотелось – ему все казалось, что после мерзких журнальных статей каждый встречный смотрит на него с осуждением.

Савва прибыл через два часа и был потрясен картиной:

– Ничего себе! Алымов, да тебя просто никуда отпускать нельзя!

– Да я-то тут при чем?!

Из соседней комнаты вышла Ася – увидев Савву, она заплакала навзрыд и кинулась к нему на шею. Алымов изумился.

– Ася, так это ваш дом сгорел? Я сразу не понял. Господи, бедная! Ну, не плачь, не плачь, что ж теперь, – утешающе говорил Савва, обнимая Асю и гладя ее по спине.

– А вы разве знакомы? – растерянно спросил Сергей.

Ася перестала плакать, и они оба уставились на Алымова в крайнем недоумении, потом переглянулись.

– Что? Я не мог спросить?

– Ёж, с тобой все в порядке?

– Да-а, Алымов, совсем плохо дело. – Савва даже засмеялся. – Как же я могу Асю не знать? Ты ж сам нас когда-то знакомил, забыл? Да и тут мы соседи.

Сергей вдруг поморщился и схватился за голову:

– Господи, ну конечно! И правда – что это со мной такое?

Они добирались до Москвы целую вечность, то и дело застревая в пробках – снегопад! Ася сидела впереди рядом с Саввой, и Алымов всю дорогу слушал их разговор, почти в нем не участвуя. Хотя он уже все вспомнил, его не покидало странное ощущение полной нереальности происходящего. Вот – Ася, которую он не видел тринадцать лет, а вот – Савва, с которым видится практически каждый день. И Савва, как выясняется, прекрасно осведомлен об Асиной жизни и спрашивает ее о каком-то племяннике, про которого Алымов и знать не знает. Сергей смутно помнил, что у Аси есть сестра, появившаяся на свет, когда они уже перестали снимать дачу у Зацепиных. Нет, Савва-то каков! Ни разу не обмолвился, что встречается с Асей! Сколько лет у него этот дом, интересно? Надо же, какое совпадение.

Алымов наткнулся в зеркале на чуть насмешливый взгляд Саввы и отвернулся. А когда они, завезя сначала Асю, подъезжали к центру, Сергей сказал равнодушным тоном, совершенно не обманувшим, однако, Савву:

– Черт, забыл ее телефон взять. У тебя ведь наверняка есть?

– Есть, как не быть. Пиши.

Алымов набил в мобильник циферки, помолчал и все-таки спросил:

– Почему ты мне ни разу не сказал про Асю?

– Да ты не спрашивал.

– Как я мог спрашивать, если я даже не знал, что у вас дома рядом?

– Ты это легко мог узнать. Даже не имея номера ее мобильника. Ладно, куда везти прикажешь? Домой или к Вере Павловне?

– Домой. Спасибо.

– Спа-асибо, смотри ты! А мы-то люди маленькие, к спасибам не приучены! Для нас такая честь – великих артистов возить. Завсегда обращайтесь!

– Ну ладно тебе, Савва. Я и так знаю, что свинья.

– До свиньи ты еще, положим, не дорос. Но поросеночек из тебя вполне ничего получился.

– Да уж.

– Ты уверен, что домой? А то хочешь – к нам поедем?

– Нет, домой. Надо же когда-то…

– Надо. Кстати, совсем забыл! Помнишь Синицкого? Такой… слегка засушенный с виду. «Иванова» у нас будет ставить, представляешь? Я как-то не ожидал от него.

– Помню, конечно! «Иванова»? Интересно, – задумчиво протянул Алымов.

Эта новость его вдруг взволновала.

Сергей долго собирался с духом, чтобы позвонить Асе, но так и не решился, а потом и вовсе отвлекся: начались репетиции новой пьесы, к тому же совершенно неожиданно посыпались предложения ролей в фильмах, и он после более чем годового простоя оказался вдруг страшно занят и вспоминал об Асе уже в глубокой ночи. И чем дольше он тянул, тем страшнее было звонить. Наконец Сергей не выдержал и, чувствуя себя последним идиотом, небрежно спросил у Саввы:

– Не знаешь, как дела у Аси?

– Ты что, так ей и не позвонил? Алымов, ты безнадежен.

– У меня не получается.

– Это как? Ты неправильно записал ее номер? Или разучился нажимать на кнопочки?

– А ты не можешь просто ответить на мой вопрос?

– Не буду я тебе ничего рассказывать. Хочешь знать, как дела у Аси, – позвони ей.

Но через пару дней Ася вдруг объявилась сама. Увидев во время антракта в мобильнике ее пропущенный вызов, Алымов страшно взволновался и тут же перезвонил. Голос у нее был какой-то странный.

– Ася? Ты что – плачешь? Что случилось?

– Очень надо поговорить. Можно нам встретиться? Сегодня?

– Давай. – Он слегка растерялся. – А что такое?

– Это не телефонный разговор. Ты занят?

– У меня спектакль. Сможешь приехать в театр часам к десяти? Или лучше завтра? Черт, у меня завтра… Но я найду время.

Договорились все-таки на сегодня. В десять Алымов подошел на служебный вход, выглянул, не обнаружил никакой Аси и разозлился. Ася же в это время сидела на скамейке у центрального входа и всхлипывала. Сидела она давно, замерзла и промокла – весь вечер моросило. «И зачем я притащилась? – уныло думала она. – Все равно ничего у нас не выйдет». Тут ей позвонил Алымов.

– Ася, ты где? – Голос звучал раздраженно.

– В скверике.

– Я же сказал подойти к служебному входу.

– Ёж, там такая толпа…

– Вот и иди туда. Прямо к двери подойди. Тетка тебя заберет.

– Какая тетка?

– Рыжая! Давай, быстро.

Ася встала и поплелась к служебному входу, протиснулась мимо топчущихся там девиц – дверь резко распахнулась, и появившаяся на пороге дама, действительно ярко-рыжая, повелительно мотнула головой:

– Ася? Заходи!

Ася еле поспевала за ней, а «тетка» на высоченных шпильках бодро бежала по коридорам и лестницам. Наконец, она открыла дверь в гримерку, и Алымов поднялся им навстречу:

– Ma tante! Спасибо, дорогая! Что бы я без тебя делал!

При ярком свете Ася разглядела, что рыжей даме уже, пожалуй, все шестьдесят, но выглядела она великолепно: стильная стрижка, макияж, легкое кокетство…

– Получай свою Асю. Сережик, ты бы оделся, а то мигом простынешь! Ну ладно, пока-пока! А вы, девушка, не задерживайте его надолго. Мальчик устал.

«Мальчик» только покачал головой и снова плюхнулся на стул. Из него словно вынули батарейку: только что сиял улыбкой и целовал «тетке» руку, а стоило ей скрыться за дверью, как сразу стало заметно, насколько он утомлен. Ася покосилась на Алымова, одетого в одни джинсы, и опустила голову:

– Ты бы на самом деле оделся…

– А что? Я тебя смущаю?

Ася почувствовала, что Сергей ее разглядывает, и еще сильнее покраснела.

– Все, оделся. – Алымов натянул футболку. – Ну, что случилось? Только не реви.

– Я не буду, не буду!

– На-ка вот, съешь.

Он сунул ей шоколадную конфету, слегка помятую и подтаявшую. Ася послушно съела, хотя в горле у нее совсем пересохло.

– Воды дать?

Ася отпила воды из пластиковой бутылки, вздохнула и, глядя в пол, сказала:

– Меня следователь вызывал. Там труп обнаружили, на пожаре.

– Труп?

– Ну да.

– А когда?

– Да сразу и нашли.

– Нет, когда он тебе это сказал?

– Три недели назад.

– И почему ты мне сразу не позвонила?

– Я не думала, что ты… Что тебе это надо.

– Понятно. И что следователь?

– Он спрашивал, не знаю ли я, кто это может быть. А потом… Потом он мне браслет показал. Серебряный. Дурацкий такой, с драконом. Ну, в общем, это Эдика браслет. Моего мужа. Я ему на тридцатилетие подарила. Сам выбрал. Конечно, таких браслетов полно, но там дата его рождения выгравирована.

– Так это Эдик?

Ася подняла голову и взглянула на Алымова несчастными глазами:

– Ёж, я не знаю! Его опознать невозможно. Я боюсь, что на самом деле все еще хуже.

– Погибнуть на пожаре – что ж может быть хуже?

– Убить.

Некоторое время они смотрели друг на друга.

– Черт знает что, – сказал Сергей задумчиво. – А почему ты думаешь, что это не Эдик?

– Сама не знаю. По-моему, они тоже так считают. Но если Эдик – как он в доме оказался? Он же уехал!

– Вполне мог потом вернуться. Знаешь, я сейчас только вспомнил – там же свет был. Мне не спалось, я на крыльцо вышел и видел. Сначала в одной комнате, потом в другой.

– Они меня расспрашивали про Эдика. Где он, что он. И я, как дура, все вывалила. Теперь просто не знаю, что и делать.

– А что – все?

Ася горько вздохнула:

– Ёж, я тебе не стала тогда рассказывать. Это такой кошмар! Он игроком оказался, представляешь? А в последнее время ему вообще крышу снесло. Признался, что кучу денег кому-то должен. Мы с ним ужасно поссорились в тот день. Эдик просто в истерике бился: меня убьют, если деньги не отдам!

– Ничего себе…

– А ты не помнишь его? Эдика?

– Откуда я могу его помнить?

– Он же сосед наш по даче. Мой папа с его отцом работал на заводе. Потом нам квартиры дали в Москве, в одном доме. Они свою дачу продали. А я с Эдиком вместе училась. Помнишь, мальчишка такой – все вязался к нам? Ты его побил однажды.

– Я побил?!

– Ну, не побил, конечно. Леща дал.

– Противный такой, все дразнился, да?

– Ну да. Это он.

– И ты за него замуж вышла? Получше не могла найти?

– Он за мной с седьмого класса бегал. – Ася исподлобья мрачно взглянула на Алымова и опять отвернулась. – И вот я думаю: зачем он вообще на дачу поехал?

– За тобой вдогонку – разве нет?

– Я тебя умоляю! У него в голове одни деньги были, этот долг проклятый! Мы жили как кошка с собакой. Давно надо было уйти, дуре. Нет, он не за мной поехал. Он удивился, когда меня там увидел – не ожидал. Думал, я к маме подамся. У него и ключей от дома никогда не было. Что ему там понадобилось?

– Интересно.

– И еще – коробочка!

– Какая коробочка?

– А вот. – Ася порылась в сумке и показала Сергею маленькую жестяную коробочку в полиэтиленовом пакетике. – Коробочка из-под чая. Старинная. Она у нас на даче всегда была, в буфете. Пуговки всякие в ней лежали, монетки, значки…

Алымов взял пакетик с коробочкой, задумчиво осмотрел:

– Слушай, а я ее помню. Точно, мелочь всякая хранилась.

– Я ее в мусорке нашла. Вернулась, смотрю – дома полный бардак, стала убираться. Поняла, что Эдик часть своих вещей забрал и еще сумку дорожную. А потом случайно в мусорном ведре коробочку нашла. И пуговицы – высыпались, видно, когда выбрасывал.

Ася достала второй пакетик, Алымов посмотрел: разномастные пуговицы, несколько значков и монеток.

– Значит, он действительно был в доме. И коробочку эту зачем-то взял.

– Ася, а ты не помнишь – может, в ней что-то ценное лежало?

– Вряд ли. Но монеток больше было, это точно. И потом, если что и было, он-то откуда узнал? Эдик на дачу всего пару раз и приезжал.

– Ты следователю рассказала?

– Я думаю: надо или нет?

– Мне кажется, надо.

– Знаешь, эта история с браслетом – как раз в его духе. Он мог подбросить к трупу – пусть, дескать, решат, что это он там погиб. А сам в бега. Но убить… Нет, не могу поверить, что он на это способен. И вообще, кто такой этот человек в доме? А вдруг они решат, что Эдик убил? А я его подставлю?

– Да-а… Знаешь что? Я, пожалуй, попробую с Кириллом Поляковым поговорить. Он консультантом был у нас в детективном сериале. Мы с ним вроде как подружились.

– Ой, поговори, ладно? Вот спасибо. А то у меня голова кругом. И вообще, все наперекосяк! Дача сгорела, муж пропал, развестись не могу, жить негде…

– Почему негде?

– Да он квартиру продал! Не сам, его брат. Представляешь, три года прожили, я уверена была, что Эдика квартира, оказалось – брата! Позвонил мне: где, говорит, Эдик? А я понятия не имею! В общем, деньги понадобились и продал. Я, правда, подозреваю, что Эдик в курсе. Ему ж долг выплачивать, вот и деньги.

– Сколько ж он должен-то?

– Не знаю. Чуть не миллион, похоже. Я просто не представляю, куда мне деваться! Когда окончательно решила развестись, думала: на даче буду жить. Далеко до работы, конечно. А теперь и дачи нет.

– А у родителей?

– Ёж, у нас трехкомнатная, но маленькая, а одна комната вообще проходная. Родители, сестра с мужем и ребенком. Им самим места нет. Да и с родителями я в плохих отношениях. Они считают, я виновата, что дача сгорела.

– Да ты-то при чем?

– Это ты им скажи. Квартиру снимать я не потяну, да и комнату с трудом. Надо деньги на стройку откладывать. Страховки на дачу не было. В общем, жизнь дала трещину.

– А сейчас-то ты где?

– Я до последнего там жила, у Эдика. Вот сегодня окончательно съехала. Пока придется у родителей, наверное. Начну искать комнату подешевле. Представляю, что это будет. Ну вот. Ёж, я так тебе благодарна! А то и поговорить не с кем.

Алымов тяжко вздохнул, поднялся, заправил майку в джинсы, натянул джемпер, надел носки и кроссовки. Ася зачарованно наблюдала за его действиями, потом опомнилась: