Kitabı oxu: «Окна», səhifə 3

Воскресенье, 20 Апреля

Вечером

Ох, как же я устала! Только что вернулась из похода с Магдой и ее братом. Просто нет сил, и безумно хочется спать, ведь мы там так мало спали, но если я сейчас по горячим следам все не опишу, то в другой раз выйдет уже не то.

Сначала сразу о нем. О Михаиле. Магда не слукавила: они действительно похожи, хотя у них разные матери. Наверное, отцовские гены более сильные, и он передал детям черные глаза, темные густые волосы и смуглую кожу, но Михаил как мужчина интереснее, чем Магда как женщина. Когда мы встретились на вокзале и Магда нас познакомила, я сначала так растерялась, что не могла сказать ничего вразумительного. Я стояла и тонула в его глазах, а он явно видел мое состояние и наслаждался произведенным впечатлением. Я уже потом поняла, что тоже ему приглянулась, и Магда намекнула, что, если я не против, то наша первая встреча будет не последней.

Он так же, как и Магда, интересуется запредельным и, похоже, разбирается в сверхъестественных явлениях даже лучше, чем она. Правда, мы говорили об этом совсем немного, но то, что я от него слышала, звучало настолько веско и обоснованно, что не было ни единого повода сомневаться в его правоте. Магда рассказала ему про знаки на моих ладонях, и он надолго задумался, но ничего определенного сказать не смог. Видно, эта загадка слишком сложная даже для такого знатока как Михаил.

А теперь немного моих наблюдений. Общение между братом и сестрой часто строится не из слов, а из взглядов, которыми они периодически обмениваются. Как я поняла, этими взглядами они говорят друг другу очень многое, и у них очень хорошо налажена такая связь. Иногда мне тоже бывает достаточно полуслова, чтобы понять человека, с которым я близко общаюсь, но не настолько, чтобы говорить молча. Мне запомнилось это еще потому, что был момент, когда мы заговорили про желтый дом, и в словах Михаила проскользнуло что-то по поводу пожара, но Магда кинула на него резкий взгляд, и больше Михаил эту тему не затрагивал.

Да, нечто необычное было в общении с ними, но насколько я знаю странность Магды, настолько же не удивилась некоторой непохожести Михаила на других людей. Наоборот, это только притягивает меня к нему. Я словно в воду глядела, когда мечтала об этом знакомстве. Не знаю, что меня ждет, но солнечная весна, которая царит сейчас повсюду, в том числе и в моем сердце, внушает мне добрые мысли и надежды.

Я не поняла, что это было за место, где мы отдыхали. Меня привезли туда брат с сестрой, и самостоятельно мне нашу стоянку ни за что не отыскать. Михаил умело расставил палатку, развел огонь. Мы пытались ему помочь, но он старался все делать сам, не прибегая к помощи. Нам осталось только нарезать овощи и хлеб и накрыть импровизированный стол, которым служил широкий пень. Снег там уже полностью растаял, и земля успела просохнуть. Нам не пришлось мерзнуть, тем более что Михаил выставил на стол какую-то крепкую настойку с терпким вкусом и безумно приятным, согревающим опьянением.

Кажется, даже написать об этом больше нечего. Мне было просто очень хорошо, душевно и тепло. И рядом находился человек, который понравился мне с первого взгляда, а может быть, еще раньше.

Хочу только упомянуть о странном эпизоде – они, наверное, преследуют меня везде – случившемся, когда мы стали располагаться на месте. Я побежала за ветками для костра, чтобы хоть немножко поучаствовать в процессе, и наткнулась на двух пожилых мужчин. Они стояли на небольшом пустыре возле своей машины и пристально глядели в мою сторону. За спиной раздавались голоса моих спутников, их силуэты мелькали между деревьями, а в небо вился тонкий белый дымок от костерка, с которым возился Михаил, поэтому я не сильно испугалась встречи с незнакомцами и вопросительно посмотрела в ответ.

– Вам тут в лесу одной не страшно? Да еще в такое время? – покачав головой, спросил один из них.

Я в недоумении застыла на месте с охапкой хвороста в руках.

– Да уж, – поддакнул его товарищ. – Опасно же, мало ли что. Вы бы хоть поближе к дороге расположились, а не на этом пустыре.

– Вообще-то я не одна, вы что, не видите? – слишком резко ответила я, пораженная их неуместными замечаниями. Мужчины многозначительно переглянулись, и первый поднял и опустил брови, после чего они молча сели в машину и уехали. Не понимая их неожиданной реакции, я в растерянности побрела на место стоянки, собираясь поведать об этой встрече своим друзьям, но Михаил громко возвестил, что костер становится все ярче и жарче, а Магда попросила меня скорее принести воды. Я заметалась, сбросила ветки к костру и принялась помогать Магде, тут же позабыв о непонятном инциденте.

За выходные мы до головокружения надышались свежим лесным воздухом, наелись печеной картошки и шашлыка (а надо сказать, что Михаил готовит их еще лучше, чем Арт!), набродились по лесу и просто замечательно отдохнули. Михаил все это время наблюдал за мной, и я часто ловила на себе его теплый дружелюбный взгляд, но он не делал никаких шагов к более близкому контакту, чему я была только рада. Ведь я, по уши влюбленная, если что, совладать с собой не смогу. А так не хотелось бы все ускорять и опошлять…

Четверг, 24 Апреля

Вечером

Заметила одну вещь: в последнее время желтый дом, где живет Магда, вызывает во мне очень неприятные чувства. Не так, как раньше, когда он меня тревожил, отталкивал и одновременно манил. Сейчас он мне просто отвратителен, и я не знаю, с чем это связано. Сегодня смотрела, как обычно, со своего наблюдательного пункта в курительной комнате на блеклые облезлые стены. Я ведь так и продолжаю туда приходить, курить и разглядывать дом. Это уже своего рода традиция. Я все время жду, когда появится хоть кто-нибудь в его дворе, кроме детей, которые, кстати, больше на улице не показывались. Теперь я сомневаюсь, их ли я вообще видела. Так вот, я стояла, облокотившись на подоконник, настроение было далеко не из лучших. Весна уже стала привычной и не радует так, как поначалу. Я больше не пересчитываю пробившиеся из-под земли новые травинки и оставшиеся клочки грязно-серого снега. Меня все время что-то тяготит, сны вроде не страшные, но просто неприятные, и после них я просыпаюсь в подавленном состоянии. Ко всему прочему примешалось чувство, что за мной постоянно кто-то наблюдает. Это ощущение возникает дома, в моей любимой уютной квартире, которая всегда являлась для меня отдушиной, островком безопасности. В родных стенах, за которые раньше практически не было доступа тяжелым мыслям. Мне надоело фотографировать линии с ладоней. Все равно они каждый раз новые, и мне не удается различить в их множестве хоть какой-то намек на систему. При взгляде сквозь очки линий нет, гладкая кожа. Я уже привыкла, как привыкаю ко всему странному, только от этого легче на душе не делается.

Что-то я все отклоняюсь от темы, хотела же написать про дом. Я глазела на него, хотя с таким же успехом могла бы глазеть на любой другой, мысли пришли бы те же. И пока я смотрела, во мне рождалось ощущение брезгливости, тесноты, безнадежности, закабаленности – такие разные чувства, собранные вместе! Я думала о том, как странно устроены дома. Множество комнат, словно множество ячеек, и в них, в этой тесноте, находятся люди. И они не просто живут, заключенные в маленькой ячейке. Над ними тоже есть люди, и под ними, и со всех сторон! Дом на земле занимает не так уж много места, а внутри него – целая толпа! И все пространство, разделенное перегородками, занято телами. Это, наверное, совершенно нелепая мысль, ведь многоэтажные дома существуют очень давно, так удобнее и экономнее, но, как только я начинаю об этом думать, мне становится противно, и я начинаю задыхаться. Я понимаю, что живу в такой же ячейке, окруженная со всех сторон людьми. В доме, набитом этими людьми битком! Мне вдруг пришло в голову сравнение дома с тараканьей сумкой, где много-много крошечных комнаток и в каждой сидит по малюсенькому тараканчику: гаденькому, усатенькому тараканчику. И от того, что эти насекомые вызывают у меня омерзение, я перенесла его на многоэтажки в целом и в большей степени на этот желтый дом.

Но не только это наводит на меня невеселые мысли. От Михаила ни звука, Магда тоже молчит. Я даже не пытаюсь заводить разговор на эту тему, так как знаю, что ей просто нечего сказать. Она ясно видела, как он мне понравился, и если бы могла хоть что-то сообщить, давно бы это сделала. Ну что ж, опять не сложилось, опять пустота в душе, да еще этот примешивающийся к ней страх.

Я рассказала Магде, что придумала сделать со стеклышками. Она ответила, что это удачное решение, тем более, раз я не вижу сквозь них линий, то они явно не простые и, возможно, смогут помочь мне узнать нечто, недоступное другим. На радостях я на следующий день прибежала к ней прямо в этих очках. Магда в тот раз выглядела очень бледной. Ее кожа казалась иссиня-белой, а под потухшими глазами темнели круги. Мне показалось, она чем-то была недовольна, даже напугана. Магда резко и нетерпеливо махнула рукой и попросила, чтобы я сняла очки.

– Послушай, они дорогого стоят и очень тебе пригодятся, – сказала она, поморщившись, – но прошу тебя, не надевай их здесь. Считай это моей блажью, но они мне не нравятся.

Я послушно сняла очки и убрала в замшевый чехольчик с бахромой, который сама сшила под них, очень удивившись про себя неожиданному поведению подруги. Магда быстро успокоилась и извинилась за резкость. Оказывается, ее завели еще с утра, и она срывается по пустякам, а очки ей и правда не понравились. Она уже не казалась такой бледной, как вначале. Обычная смуглая кожа, легкий румянец, сверкающие глаза. Не понимаю, почему вначале она выглядела зачахшей, может быть, освещение как-то не так падало.

Вторник, 29 Апреля

Вечером

События продолжают развиваться с нарастающей скоростью. Мне уже становится не до подбора литературных фраз, из которых я вначале старалась составлять свое повествование. Явно происходит что-то необычное, только я не пойму, что или кто является ключевой фигурой происходящего. Странный дом, искажающие стекла очков, меняющиеся линии на ладонях, страшные сны… Да, после того, как я сравнила дом с тараканьей сумкой, мне в ту же ночь приснилось, что из окна курилки на работе я вижу огромную желтую сумку. Не веря своим глазам, я начинаю их тереть, а в это время ячейки сумки трескаются, она разрушается, и изо всех щелей начинают выползать огромные тараканы: жуткие и почему-то мохнатые. Все они устремляются в сторону здания, где находится мой офис. На этом месте я проснулась, и было не столько страшно, сколько до ужаса гадко и мерзко. Этот сон разбудил меня аж в четыре утра, но я так и не смогла больше заснуть и ютилась с книжкой в кресле под пледом. В дневник по горячим следам записывать это не хотелось, а больше поделиться было нечем.

Я снова рискнула посмотреть сквозь стекла очков на линии и опять ничего не увидела. Гладкая ладонь выглядит противоестественно и поэтому неприятно. Решилась пройти в очках по улице, недалеко от своего дома. Разглядывала через них людей – люди как люди, правда, очень многие мрачные и угрюмые. Так бы и не заметила ничего, да что-то попало в глаз, и я сняла очки. Мне показалось, что лица у всех повеселели. Прохожие общались между собой и дружелюбно улыбались. Я вновь надела очки и увидела, как эти же люди морщатся и кривятся, выдавливая улыбки. Не понимаю, что это за стекла? Что они показывают мне? Очки искажают реальность или, наоборот, приподымают завесу лжи и наваждения, открывая голую и не всегда приятную правду?

Последней каплей стала ситуация, когда вчера после посещения Магды я решила проведать моих новых знакомых – Ромку и Лилю. Неторопливо поднимаясь по лестнице их подъезда, я услышала знакомые голоса. Я весело позвала ребят по именам, тут же раздался топот спускающихся по лестнице ног и вдруг замер.

– Тетенька, снимите очки, пожалуйста! – вдруг послышался осторожный мальчишеский голос. Рома просил меня снять очки! Зачем? Это же дети! Чего им бояться, они же еще не умеют лицемерить! Да и откуда им знать о необычных свойствах линз?

– Зачем, Ром? – усмехнувшись, спросила я.

– Ну снимите, а то мы не придем, – ответил тихий голос. В подсознании закопошились дурные мысли, пока совершенно не оформленные, обрывочные, бессвязные.

– Мы просто не любим очкариков! – вдруг громко крикнула Лиля. – И мы не будем с вами играть!

Это было похоже на бестактную детскую правду. Я тоже в детстве дразнила кого-то «очкариком». Все объяснялось просто. Конечно, они не умеют притворяться и говорят что думают, пусть это даже может обидеть человека. Я успокоилась, сняла очки, и дети спустились.

А сейчас мне стало снова не по себе. Откуда они знали, что я в очках? Они же меня еще не видели! Если бы не все остальные странности, я не придала бы этому значения, но в свете последних событий любая мелочь кажется значимой. И тут явно творится что-то неладное. Сначала Магда, а потом дети попросили меня снять эти несчастные очки. И я решила: завтра снова прямо в них заявлюсь к Магде. И пусть они ей не нравятся, я должна это сделать. Я хочу наконец разобраться. Надену и, может быть, пойму, почему Магда была тогда такая бледная-бледная.

Вот бы еще сквозь эти очки увидеть, кто же наблюдает за мной. Теперь меня почти ни на минуту не покидает ощущение, что я нахожусь «под прицелом». Я скоро стану нервной и дерганой, если уже не стала. Меня все чаще мучает бессонница, а теперь сюда еще примешалось чувство, что кто-то подглядывает. Полный параноидальный набор.

Воскресенье, 4 Мая

Вечером

Даже не знаю, как об этом написать. И стоит ли вообще? Ну, раз начала, значит, надо, ведь изначально я пришла сюда, чтобы разобраться в происходящем и понять какие-то необъяснимые вещи. Но я столкнулась с запредельным, и кто бы знал, как я жалею о том, что ввязалась во все это! И никаких советов здесь дать мне не смогут, кроме одного – выкинуть все из головы и больше никогда туда не ходить. Ну кто, кто тянул меня идти в этот дом?

Магда. Я пришла к ней с твердым намерением поговорить обо всем, что мне непонятно. Пусть даже она хотела о чем-то умолчать, я собиралась надавить на нее и расспросить. Перед тем, как войти в магазин, я нацепила на нос очки. В самой лавке Магды не было, но, заглянув за ширму, я тут же встретилась с ней глазами. Она смотрела недобро, с упреком и разочарованием. Я же дала себе обещание не снимать очки во что бы то ни стало, несмотря на ее просьбы. Магда снова была бледная, с глубокими темными кругами вокруг ввалившихся тусклых глаз. В этот раз я очень внимательно и пристально изучила ее облик и была уверена, что это не игра света и теней, а правда, которую демонстрировали мне стекла.

– Я же просила тебя, – устало и очень тоскливо проронила Магда, – просила не надевать очки.

– Но мне это нужно, – сказала я. – Они открывают мне глаза. Сквозь эти стекла я вижу то, что есть на самом деле!

– Но я же твоя подруга, – грустно сказала она. – Я надеялась, ты послушаешься и не пойдешь против меня.

– Но ты же сама отдала мне эти стекла! – возразила я и вдруг осеклась. – Что с тобой, Магда?

Она была в рубашке из тончайшей коричневой замши с длинными закатанными рукавами. Нервным жестом Магда принялась скатывать рукава обратно, но я с ужасом успела увидеть на запястьях глубокие кровавые порезы. Я безумно испугалась, что она хочет покончить с собой, бросилась к ней и закричала:

– Что ты наделала?!

В голове лихорадочно проносились мысли о том, что требуется делать в такой ситуации: жгуты, бинты, вызов скорой… Магда же протянула руки, приказывая мне остановиться.

– Я – ничего. Все было как обычно. А вот что наделала ты? Я же тебя просила.

Она печально опустила голову, и черные как смоль пряди обрисовали ее лицо, словно траурная рамка черно-белую фотографию. Мне стало так страшно, что отнялись ноги. Я не могла понять, что происходит. Магда пыталась убить себя? Но кровь с запястий не сочилась: она была запекшейся и темной. Тогда что вообще это значит, о чем она говорит?

– Что я сделала, Магда? – взмолилась я.

– Я просила тебя не смотреть на меня сквозь эти стекла, – глухо ответила Магда и медленно опустилась на один из стульев. Я дрожащей рукой потянулась к очкам, а Магда прошептала что-то вроде «Поздно, теперь поздно». Я сняла их и от неожиданности чуть не лишилась дара речи. Магда снова предстала передо мною во всей красе: смуглая, румяная, со жгуче-черными глазами, которые смотрели теперь не тепло и дружески, как обычно, а чуждо, с холодным укором. Порезов на запястьях не было. Невероятная догадка будто ударила меня изнутри.

– Ты покончила с собой? Ты уже покончила с собой? – спросила я дрожащим голосом, сделав ударение на слове «уже».

– Да, – бросила Магда. – А теперь уходи. Я тебе не пара… такая.

В полной растерянности я не нашла, что возразить, и попятилась к двери, изумленно глядя на ожившую Магду. Не рискнув больше смотреть на нее мертвую через очки, я, не стала их надевать, окинула прощальным взглядом магазин и вылетела на улицу. Как добралась домой, не помню. Все движения я проделывала механически, бездумно. Очнулась я, сидя в кресле в своей квартире, укутанная пледом и сжимающая до побеления пальцев чашку горячего крепкого чая. Наверное, меня знобило, раз я пыталась согреться в и без того теплой комнате. Отставив почти нетронутый чай на столик, я села за компьютер и стала все записывать.

В голове у меня полная каша, все перемешалось, и я не знаю, за что хвататься. Иногда мне кажется, что лучше все забыть. Но если сейчас не опишу произошедшее, то оно постепенно останется просто смутным воспоминанием, ведь до конца из памяти вытравить такое невозможно. И тогда мне будет казаться, что я сумасшедшая, раз нет ни подтверждений, ни доказательств, а остались лишь какие-то неясные образы, то ли виденные, то ли воображаемые. Я пишу и чувствую, как сумбурны мысли, что я пытаюсь здесь изложить, как запутаны предложения, которыми я заполняю пространство для печати.

И все-таки я уже слегка пришла в себя. Когда я выскочила из злосчастного магазина, то была уверена, что больше ни ногой к этому дому и что завтра же подам заявление об увольнении, чтобы не попадать даже в зону его видимости. Но теперь я более-менее восстановила равновесие и не могу отвязаться от желания снова сходить туда в очках и внимательно все изучить. Все, как оно есть на самом деле. Посмотреть на детей, на манекены. Снова зайти к Магде. Теперь я знаю, кто она на самом деле, и меня это очень пугает. Но я так долго с ней общалась, ни о чем не подозревая, и нас столько связывает, что я способна перебороть свой страх.

Вторник, 6 Мая

Вечером

Боже мой! Все еще ужаснее, чем я предполагала! Я отправилась в желтый дом и встретила Лилю с Ромкой. Они позвали меня поиграть, и меня пробирала дрожь от одной мысли, что я нахожусь в этом доме, а из-за того, что я задумала, на душе лежал камень. Мы бегали по лестнице, играя в салки, и когда остановились передохнуть, я неожиданно надела очки. Оба ребенка резко отшатнулись от меня, и я закричала от ужаса: их лица были совершенно черными, обугленными, и они прикрывали их обгоревшими руками. Дети тут же унеслись вверх по лестнице, наверное, навсегда от меня.

– Зачем? Зачем? – слышался их удаляющийся плач. – Нам было весело с тобой!

Я же кинулась вниз по ступеням. Слезы лились ручьем и застили дорогу, и я несколько раз споткнулась на лестнице, чуть не скатившись кубарем. «Дети мертвы!» – вспомнился мне мой кошмарный сон. Вылетев во двор, я никак не могла отдышаться и прекратить поток режущих глаза слез.

Стараясь не думать о безумстве происходящего, я поскорее перешла во двор соседнего здания, подпирающего с одной из сторон этот страшный дом мертвых. Я достала из сумки книжку, которую читала в дороге, и стала ею обмахиваться, чтобы высушить слезы. Когда всхлипывания стали реже и я уже немного могла владеть собой, я направилась к бабушке, сидящей на одной из скамеечек во дворе, судорожно размышляя, с чего начать разговор.

– Скажите, пожалуйста, – робко заговорила я, – вы не знаете, в соседнем доме кто-нибудь живет?

Старая женщина удивленно взглянула на меня, потом в сторону, куда я указывала дрожащей рукой, и снова уставила бесцветные слезящиеся глаза мне в лицо.

– А чего это ты спрашиваешь? – подозрительно уточнила она.

– Просто я никогда не замечала, чтобы оттуда кто-то выходил, – сказала я первое что пришло в голову. Старушка хмыкнула, пожевала губами и произнесла:

– Ну, разумеется, кто ж оттуда выйдет. Ты разве не видишь, что этот дом нежилой?

– Как нежилой? – удивилась я. Я же видела, как меняют положение занавески, кто-то переставляет цветы.

– Ну, так. Дом под снос, его уже никакой капремонт не спасет. Он насквозь прогорел.

– Прогорел? – еле выдавила я. – Этот дом горел?

– Ну, а что ж ты сама, что ли, не видишь? У него ж все стены обугленные. – Старуха пристально и недоверчиво изучала меня через прищуренные веки. – Не так давно это и случилось. Сгорел дом подчистую, хорошо, хоть людей там почти не было.

Я уселась рядышком на скамейку и слушала, затаив дыхание.

– Вы сказали «почти»? То есть кто-то все же был?

– В основном все на работе находились, это в разгар рабочего дня стряслось. Ну, а те, что в квартирах были, успели выбежать. Только вот несчастные детишки какие-то остались с бабушкой, их родители снаружи заперли. Может, еще кто-нибудь, я не знаю. Дом как-то мгновенно полыхнул. Говорят, огонь появился внезапно и сразу повсюду. Не успели ничего сделать. Пока пожарные приехали, уже тушить было нечего. И не снесут теперь никак, глаза только мозолит. – Женщина тяжело вздохнула. – Мне вот до сих пор мерещится, что гарью оттуда несет. Может, неладно что с домом-то этим. Через тот двор никто с той поры и не ходит. Да и тебе там делать нечего.

С этими словами старушка встала, подняла с лавки свою палочку и, прихрамывая, неторопливо направилась к подъезду.

«Дом под снос, – повторила я про себя. – Как же тогда там смогли устроить магазины? Господи, я же видела квартиру Магды! Там не было ничего сгоревшего!»

А была ли квартира Магды? Был ли сам ее магазин? Как-то не укладывалось все это в голове. Как не была понятна и роль «правдивых» стеклышек. Я же в этих очках видела погибшую Магду: бледную, со шрамами, но в ее обычном милом магазинчике, без каких-либо следов пожара. И бедные сгоревшие дети убегали от меня по нормальной, а не обугленной лестнице. Получается, я способна видеть то, чего не видят другие. А когда я надеваю очки, передо мной поднимается еще одна завеса, уже совсем иного рода. Все видят дом сгоревшим, а детей-призраков не замечают вообще. Для меня же дом выглядит обычным, целым, а дети – живыми. И через очки я вижу их, но уже погибшими. Почему же мне недоступен истинный облик дома после пожара, как другим людям, как этой пожилой женщине? Или эти странные мистические стекла открывают тайны только человеческих существ, а неодушевленные стены им неподвластны? Смогу ли я понять, как выглядит дом на самом деле?

Если все это не плод моего больного воображения, то выходит, что у меня на ладонях вообще нет линий. А разве такое возможно? Что со мной не так? И почему мне все время кажется, что за мной следят?

Чем больше подобных вопросов я себе задаю, тем сильнее запутываюсь. В голове пульсирует непрекращающаяся тупая боль. Мысли смешиваются, потому что у меня нет ни единого ответа и ни одного предположения.

Как-нибудь я наберусь мужества и зайду в магазин с манекенами. После разговора со старушкой я заглянула в лавочку к Магде. Дверь была открыта, но на месте ее не оказалось. Неужели она больше не появится? Если она призрак, разве можно ей покидать дом? Хотя, мы же даже ездили вместе отдыхать. Я ничего не понимаю…