Kitabı oxu: «Сердце под замком», səhifə 2

III

Итак, она решилась. Правда, с Ирен поговорить не удалось, но тот же импульс, что дал ей силы справиться с робостью и, вместо того чтобы изводить себя, просто отыскать заветный номер телефона, помог Аличе представить, что сделала бы на ее месте тетя. На следующий день после работы она попросила Лючию съездить с ней на автобусе в Палермо, чтобы купить тест на беременность. О том, чтобы пойти в местную аптеку, не могло быть и речи. Слишком велик риск: о задержке в считаные минуты узнал бы весь город, включая Аделаиду.

Внимательно выслушав подругу, Лючия подкинула идею получше.

– А можешь чуть обождать? Мой брат послезавтра утром едет в Палермо, вернется вечером. Он тебе тест и купит, – предложила она, решив, что при таком положении дел пара дней для Аличе особого значения не имеет. Но, увидев, как та встревожилась, добавила: – Хотя, если хочешь, можем вообще попросить его купить тест сегодня – прямо здесь, в Полицци. Все равно с тобой моего брата никто не свяжет.

Был обеденный перерыв, и они сидели на площади, уплетая мороженое. Аличе на секунду задумалась, но решила, что будет чувствовать себя спокойнее, если Валерио купит тест в первой попавшейся аптеке в Палермо.

– И что, он в самом деле готов на это ради меня?

– Конечно! Но знаешь, скажу-ка я лучше, что это для моей новой подруги. Про тебя он даже не узнает.

А что, если она и впрямь беременна? Аличе инстинктивно ощупала живот, словно тот уже успел вздуться. Нет, разумеется, только аборт, который тоже придется делать тайно, в Палермо: другого выхода нет. Уж точно не для нее.

Рожать ребенка, становиться матерью-одиночкой она не собиралась. И еще менее была готова в очередной раз прочесть недовольство и даже презрение на лице Аделаиды, давно ожидавшей повода сбыть дочь с рук, познакомив ее с «приличной партией» – то есть с любым, кто позарится на подобное сокровище. Аличе, конечно, отличалась некоторой наивностью, но не настолько, чтобы не понимать: по мнению матери, работа на кассе в супермаркете с соответствующей зарплатой могла бы послужить ей хоть каким-то приданым. По крайней мере, за неимением лучшего.

– Эй, ты меня слышишь?

Лючия принялась расспрашивать ее о новой работе, но Аличе была так поглощена своими переживаниями, что все пропустила мимо ушей.

– Как подумаю, что проведу лучшие годы жизни, сидя на колченогой табуретке и барабаня по кнопкам кассового аппарата, пересчитывая чужие деньги и запихивая банки тунца в пакеты… Хоть вешайся! Но самое ужасное, что ничего не изменишь. Именно так все и будет.

– Ну что ты? Только ведь аттестат получила! Кто знает, что тебя ждет в будущем? – утешала ее Лючия.

Потом они обнялись и разошлись каждая своей дорогой. Поскольку до начала работы у Аличе оставался еще час, она решила забежать домой. Калитка оказалась открыта, а вот дверь заперта, в доме никого: вероятно, Аделаида ушла по делам, а Гаэтано взял еду с собой, решив пообедать на работе. Обнаружив, что дом в полном ее распоряжении, Аличе облегченно вздохнула: с матерью и братом ей пока видеться не хотелось.

Газировка в холодильнике снова закончилась, пришлось обойтись водой. Она как раз наполняла стакан, когда на кухне зазвонил радиотелефон.

– Ты дома?

Мать обожала задавать бессмысленные вопросы, но Аличе не стала на это указывать и ответила утвердительно. Аделаида сказала, что обещала зайти к жене фармацевта, снять мерки, чтобы расставить пальто, но у нее есть дело, не требующее отлагательств.

– Погляди на столике в прихожей, там тебе заказное письмо. Светло-зеленый конверт. Нотариус, из самого Рима! В чем там вопрос, я не знаю: написано только, что ты должна с ним связаться для получения какой-то важной информации. Ну, хоть номер телефона оставил. Давай-ка позвони и попробуй докопаться, чего он хочет. Я с утра было сунулась, да без толку: какая-то мерзкая сучка заявила, что нотариус только с тобой говорить будет.

У Аличе подкосились ноги. Она еще никогда в жизни не получала заказных писем и едва ли знала, что это такое. Зато помнила отцовские слова: мол, от них одни неприятности и лучше бы вообще с ними не связываться…

– Да я на самом деле… в смысле, я только вошла… Может, позвоним ему вместе, как с работы вернусь? – пробормотала она, вдруг ощутив холодок внутри. Но к небольшому столику в прихожей, куда мать обычно складывала письма и газеты, все-таки подошла. Там, поверх свежих счетов и стопки рекламных листовок, лежал зеленоватый конверт с надписью «Заказное», и адресован он был именно ей.

– Вот же дурища! Или считаешь, нотариальная контора ради твоих хотелок до самого вечера работать будет? Звони сейчас же! Потом все мне расскажешь.

Аличе попыталась было возразить, но Аделаида уже повесила трубку. Делать нечего, пришлось звонить. Гудок, другой…

– Контора «Галанти и Симонелли», – послышался женский голос с сильным римским акцентом.

– Здравствуйте! Моя фамилия Филанджери, я по поводу вашего заказного письма, – испуганно пролепетала она.

– Добрый день, синьорина, мы ожидали вашего звонка. Не кладите трубку, я немедленно соединю вас с нотариусом, – ответил голос.

Не успела Аличе спросить, что значит «ожидали» – может, ей следовало поспешить? – раздался щелчок, и на заднем плане включилась мелодия, но вскоре прервалась и она.

– Здравствуйте, дорогая, с вами говорит нотариус Луиджи Галанти. Знаете, сегодня утром нам звонила ваша мать. Она была очень настойчива, но, увы, то, что мы хотели сообщить, касается исключительно вас. Надеюсь, она не приняла наш отказ слишком близко к сердцу…

Что же за сцену устроила им Аделаида?! Аличе, покраснев от стыда, что-то пробормотала извиняющимся тоном.

– О, не стоит, дорогая. Как бы то ни было, я хотел бы лично удостовериться, что на будущей неделе вы сможете приехать в Рим.

В Рим? На будущей неделе? Аличе была сбита с толку.

– Не понимаю… Зачем мне на будущей неделе ехать в Рим?

– Простите, но разве синьора Ирен Реале обо мне не упоминала?

– Кто? Ирен? Тетя Ирен? С какой стати ей о вас упоминать?

– Тетя Ирен? Не думаю, что вы с ней кровные родственницы… Однако я рад слышать, с какой любовью вы зовете ее «тетей». Конечно, будь это правдой, все оказалось бы куда проще. Впрочем, она непременно упомянула бы об этом факте, когда попросила меня составить для нее завещание…

«Завещание»? «Куда проще»? О чем вообще говорит этот человек?

– Не понимаю… – повторила Аличе, окончательно запутавшись.

– Боюсь, в таком случае мне остается только предположить, что вы просто еще не знаете… С глубоким прискорбием вынужден вам сообщить, что Ирен Реале, наша дорогая Ирен, оставила этот мир. Если быть совсем точным, она скончалась две недели назад. Да будет земля ей пухом.

Аличе была потрясена. Выходит, тетя Ирен умерла? А ведь совсем не выглядела старой… Что же это?

– То есть как умерла? Что с ней случилось? Она сильно мучилась? – Вопросы хлынули потоком.

– Нет, никаких мучений. Болезнь унесла ее практически мгновенно. После столь бурной, наполненной событиями жизни Ирен скончалась очень тихо. – Нотариус ненадолго замолчал, давая Аличе время свыкнуться с этим известием, после чего продолжил: – На протяжении многих лет я был добрым другом нашей дорогой Ирен, женщины исключительной во всех отношениях. Но не меньше я горжусь тем, что был ее доверенным нотариусом. И поэтому теперь, когда она столь безвременно нас покинула, я должен позаботиться об исполнении ее завещания. А вы, дорогая моя, находитесь в верхней части списка бенефициаров. Знаю, вы были очень близки, так что позвольте на сегодня распрощаться, чтобы дать вам время смириться с потерей. Но сначала я соединю вас с секретарем, она уточнит детали нашей встречи. Как вы планируете добираться до Рима? Поездом, самолетом?

– Я? Ну, не знаю… То есть, наверное, на поезде, – запинаясь, пробормотала Аличе, никогда не бывавшая дальше Палермо.

– Что ж, в таком случае, если сядете в Палермо на поезд рано утром в воскресенье, к вечеру окажетесь в Риме. Выспитесь – неподалеку от вокзала есть комфортабельная гостиница, – а на следующий день, то есть в понедельник, жду вас в конторе в три часа пополудни. О проезде и проживании тоже позаботится секретарь: так хотела бы дорогая Ирен.

Аличе не понимала, какое из борющихся в ней чувств сильнее – боль утраты или потрясение от того, что нотариус, по его словам, знал, насколько они с тетей (разве могла она называть Ирен иначе?) были близки. Выходит, то чувство глубокой привязанности, которое она, Аличе, испытывала на протяжении многих лет, оказалось взаимным? Как печально, что больше им уже никогда не встретиться!

Но все-таки почему тетя, вовсе не бывшая ей тетей, включила Аличе в список бенефициаров (что бы это ни значило)? Невозможно поверить, чтобы Ирен после стольких лет вспомнила о ней, да еще с такой заботой! Может, в память о ней Аличе достанется очередная подвеска? Или, чем черт не шутит, один из тех ярких браслетов? Или картина? Ну нет, это уж фантазия чересчур разыгралась…

Синьор Доменико, конечно, рассердится, когда Аличе, едва выйдя на работу, попросит пару лишних выходных, – не говоря уж об испытательном сроке: мать, должно быть, выскажет ей по полной. Но разве это важно? Она поедет в Рим, чего бы это ни стоило! Она в долгу перед тетей Ирен, такой ласковой и доброй! А невероятная новость о том, что перед смертью тетя решила оставить ей наследство, только подтвердила: все эти годы, даже прозябая в безвестности, Аличе не была забыта. Угрюмые, гнетущие тучи, так долго омрачавшие ее жизнь, отнимавшие всякую надежду, наконец расступились, и луч солнца пронзил тьму, казавшуюся совершенно непроглядной.

В этот момент живот у нее свело судорогой, между ног возникло хорошо знакомое ощущение высвободившейся влаги, и Аличе помчалась в ванную: у нее начались месячные.

IV

Поездка выдалась долгой, но захватывающей. Аличе впервые в жизни села в поезд. Когда состав тронулся, постепенно набирая скорость, и вокзал Палермо скрылся далеко позади, она вдруг ощутила невероятную свободу, какой не испытывала никогда раньше, и теперь следила со своего места у окна, как бежит навстречу незнакомый мир: дома, поля, дороги, проблески моря, снова дома, сады, возделанные поля… Потом был паром, а уже на континенте поезд, прибавив в длине, прибавил и в скорости.

Что и сказать, последние несколько дней стали для нее просто адом. Мать встретила известие о смерти Ирен с необъяснимой холодностью, и это больно ранило Аличе.

Она знала, что после ухода отца тетя время от времени звонила Аделаиде узнать, как они справляются, а в прошлом даже передавала подарки. Более того, Аличе догадывалась, что из Рима им не раз приходили довольно приличные суммы, хотя доказательств у нее не было. С другой стороны, мать почему-то сильно задела новость о том, что она, Аличе, вписана в завещание. Преодолев первоначальное удивление («С чего вдруг именно тебе? Бессмыслица какая-то!»), Аделаида принялась без конца повторять, что не отпустит дочь в Рим одну. Это даже не обсуждается! Она лично сопроводит Аличе, но, разумеется, в удобное время, да еще хорошенько отчитает этого горе-нотариуса: подобные вещи нужно прежде всего сообщать ей, она ведь мать! Кому, как не ей?! Вместо радости за дочь каждая пора ее кожи сочилась злобой и негодованием, словно Аделаиде пришлось вынести невыносимое оскорбление, а то и хлесткую пощечину.

Впрочем, Аличе, обычно уступчивая, на сей раз была непреклонна в своем решении отправиться в Рим. Накануне отъезда мать с дочерью схлестнулись особенно яростно. Аделаида непрестанно вопила, что поездку необходимо отменить. Сперва надо проконсультироваться с адвокатом: слишком часто неожиданное завещание таит в себе ловушку, так и долги можно унаследовать. Дочь позволила ей выговориться, но решения не изменила, и это окончательно вывело Аделаиду из себя.

Проснувшись с рассветом, чтобы успеть на автобус, который отвезет ее на вокзал в Палермо, Аличе обнаружила, что мать уже на ногах, и приготовилась выслушать новую порцию оскорблений. Впрочем, та ненадолго сменила гнев на милость, будто успела чуть оттаять за ночь. С мученической миной глядя на дочь, Аделаида заявила: мол, в чем бы ни заключалось наследство, будь то деньги или драгоценности, надлежит первым делом сообщить обо всем ей, а уж она объяснит, как именно поступить дальше. Услышав очередное требование, Аличе вспомнила, что мать однажды уже отобрала у нее тетин подарок, и отреагировала настолько бурно, что сама себе удивилась.

– Нотариус выразился предельно ясно: наследница именно я, и с моей стороны было бы нечестно не исполнить волю тети Ирен, – твердо ответила она. И на случай, если выразилась недостаточно определенно, добавила: – Все завещанное я оставлю себе.

Она уже не ребенок и никому не позволит отнять то, что принадлежит ей по праву! Аделаида взглянула на дочь так, словно видела ее впервые. На искаженном лице читались одновременно отвращение и ужас.

– Кстати, раз уж мы об этом заговорили, верни мои деньги! – велела Аличе, воодушевленная собственной небывалой смелостью.

Мать, будто вдруг онемев, открыла ящик комода и протянула ей первую зарплату за неделю, добавив и те гроши, что оставил отец. Аличе схватила деньги, сунула их во внутренний карман куртки и выскочила на улицу.

– Неблагодарная, недостойная дочь! Уедешь – можешь не возвращаться! – летело ей вслед, пока она шла к остановке – не оглядываясь, поскольку понимала, что уже и не вернется.

С каждым шагом, отделяющим ее от дома, Аличе чувствовала, как слабеет навязчивое давление матери, пока оно не исчезло совсем. Конечно, Аделаида – злобная цепная сука, но она сильна только на хорошо знакомой территории, даже в Палермо сунуться боится. Подобно дереву, глубоко пустившему корни, ей нужно твердо стоять на родной земле, иначе она никто, пустое место.

Под мерное покачивание поезда Аличе вспоминала их последнюю ссору как нечто неизбежное, необходимое. На лице матери она прочла страх. И пусть всего мгновение спустя Аделаида пришла в себя, но, стоило Аличе потребовать деньги, мать молча, без единого слова повиновалась, и глаза ее снова заблестели от страха, что было неожиданно и очень странно. А главное, Аличе наконец-то нашла в себе силы возразить ей, впервые ощутив вкус свободы. Жаль только, что за это пришлось расплачиваться одиночеством.

* * *

Сойдя на переполненную платформу вокзала Термини, она не только не оробела от царившей вокруг суматохи, но и ощутила невероятную легкость. Аделаида, Гаэтано, Лючия, синьор Доменико со своим супермаркетом – все, что до этой секунды составляло жизнь Аличе, стало таким далеким, таким незначительным! С собой она взяла только сумку через плечо с зубной щеткой и сменой белья на одну ночь, но где-то в глубине души чувствовала, что несколькими часами ее пребывание в Риме не ограничится.

Уловив свежий запах свободы, Аличе почувствовала, как сердце забилось чаще, и вдруг поняла, что это и есть его естественный ритм, до сих пор замедляемый несчастьями.

Гостиница, в которой нотариальная контора забронировала ей номер, располагалась достаточно близко к вокзалу, чтобы туда можно было дойти пешком. Спросив дорогу, Аличе направилась по записанному на клочке бумаги адресу. Здание выглядело совершенно безликим, и, если бы не табличка рядом с дверью, она ни за что не угадала бы его назначения, однако номер оказался чистым, с собственной уборной и душевой кабиной. Аличе еще никогда в жизни не ночевала в гостинице, да еще и совсем одна. Она вдруг почувствовала себя старше, словно вместе с ключами от номера портье выдал ей пропуск в иной, взрослый мир.

Вне себя от волнения, той ночью Аличе почти не сомкнула глаз, а когда ей все-таки удалось задремать, уже рассвело. Проснулась она ближе к полудню: как раз вовремя, чтобы сдать ключи и поискать бар, где можно выпить чашечку кофе и перекусить, прежде чем направиться к ближайшей станции метро, которое доставит ее в контору Галанти.

Выйдя на станции «Спанья», она наконец-то увидела город во всем его великолепии. День выдался солнечным, и площадь Испании наводнили туристы. Раньше Аличе видела Рим только на фотографиях – панорамах с открыток, совершенно не передающих его очарования. Очутиться здесь, среди всех этих старинных зданий, окунуться в историю и красоту – совсем другое дело. На Испанской лестнице тоже было полно народу: многие фотографировались, сидя на ступенях, ели мороженое или просто отдыхали, прежде чем снова отправиться на прогулку.

Будто повинуясь таинственному зову, она решила сделать крюк и поднялась по ступенькам до самой вершины холма. Вид раскинувшейся у ее ног столицы потряс Аличе. У нее перехватило дыхание. Казалось, весь Рим вышел ей навстречу. «Вот он, мой город!» – подумала она.

А сердце снова забилось чаще, напомнив, что она жива, и принеся с собой легкое головокружение.

По пути в контору «Галанти и Симонелли» ей пришлось пройти Виа Кондотти примерно до середины. Аличе в жизни не видела настолько роскошных магазинов, чьи сверкающие витрины словно явились из волшебного сна. До чего же это волнующе! Всего за несколько часов она впервые испробовала целую бездну нового и теперь понимала, что еще никогда не была так счастлива. Даже чувство неполноценности, ее вечный спутник, казалось, покинуло Аличе. Она видела себя балериной, дебютирующей в роли примы на огромной сцене жизни, и даже когда споткнулась о выбоину на тротуаре и едва не упала, нисколько не смутилась – напротив, тут же восстановила равновесие и пошла себе дальше, инстинктивно выпрямив спину, расправив плечи и вскинув голову, обычно понуренную под гнетом неуверенности. Аличе понятия не имела, что ждет ее впереди и какие сюрпризы может преподнести завещание тети Ирен, но одно она знала точно: отныне ничто уже не будет как прежде.

– Прошу вас, располагайтесь, нотариус подойдет, как только освободится, – прощебетала секретарша, с которой Аличе общалась по телефону. И добавила, сразу перейдя на «ты»: – Зови меня просто Сильваной, дорогая. А если возникнут вопросы или сомнения, обращайся, я сделаю все возможное, чтобы тебе помочь.

Сильвана была уже немолода, но явно следила за собой: волосы с проседью коротко острижены, глаза прятались за очками в синей оправе «кошачий глаз». Проведя Аличе через лабиринт залов, кабинетов и коридоров, уставленных книжными шкафами, секретарша оставила ее в переговорной, посреди которой высился стеклянный стол, окруженный изящными кожаными креслами с хромированными рамами. А прежде чем уйти, бесшумно прикрыв за собой дверь, спросила удостоверение личности и налоговое свидетельство.

Оставшись одна, Аличе робко огляделась по сторонам, словно опасалась садиться без разрешения. Два больших окна, выходивших на улицу, заливали переговорную потоками света, однако не пропускали шум машин. Она прислушивалась к каждому шороху, каждому отдаленному звуку шагов, то и дело поглядывала на часы, ожидая, что дверь вот-вот откроется. Но время шло, а никто так и не появился. Неужели о ней забыли?

И все-таки в конце концов дверь распахнулась, впустив статного седовласого красавца. Аличе испуганно вскочила, однако нотариус Галанти лишь сверкнул обворожительной улыбкой:

– Аличе, как я рад познакомиться с вами лично! Знаете, Ирен часто рассказывала мне о вас. «Такая милая девочка, вся в мечтах и грезах, – говорила она. – В былые годы я и сама была такой же». Что правда, то правда. Но сейчас, дорогая, давайте все-таки вернемся в день сегодняшний, вернемся в день сегодняшний…

Едва нотариус занял кресло рядом с ней, в переговорную вошел молодой человек в костюме и при галстуке. В руках он держал синюю папку.

– Вот и он, наша надежда и опора! Не знаю, что бы мы без него делали! Аличе, позвольте представить моего коллегу, адвоката Марко Понкьелли. Синьор адвокат, вам слово!

Пробормотав нечто вроде приветствия (было очевидно, что межличностные отношения – не самая сильная его сторона), Понкьелли раскрыл папку и отчетливо, но ужасно монотонно принялся перечислять многочисленные пункты и примечания, перемежая их пышными словами, смысла или даже предназначения которых Аличе уловить не смогла.

К счастью, когда ее замешательство достигло пика, нотариус вежливо, но решительно прервал коллегу:

– Достаточно, синьор адвокат, вы были очень убедительны. Дорогая Аличе, вам все пока понятно?

Однако Аличе не поняла ровным счетом ничего, так что нотариусу Галанти пришлось объяснять с самого начала. И все вдруг оказалось довольно просто, хотя и невероятно. Оказывается, несколько лет назад Ирен Реале, до того момента указывавшая в качестве наследников двоих детей покойного друга, изменила завещание, сделав единственным бенефициаром ее, Аличе.

Самую значительную часть наследства составляла квартира, роскошные апартаменты площадью 250 квадратных метров на очаровательной Пьяцца делла Кверча, неподалеку от Кампо-деи-Фьори, и все, что в ней находилось, начиная с обстановки и заканчивая коллекцией картин. Что касается денег, их было немного: как объяснил Галанти, после уплаты налога на наследство и нотариальных пошлин ей достанутся сущие крохи.

– Как бы то ни было, мы запросили у банка точные расчеты. Думаю, самое позднее на следующей неделе я смогу их вам предоставить, – обеспокоенно заметил адвокат Понкьелли: похоже, решил, что девушка отчитает его за промедление.

Но Аличе не проронила и звука. Она все пыталась переварить то, чего не осмелилась бы представить даже в самых отчаянных фантазиях. Тетя Ирен оставила ей на память не какую-то драгоценность или картину – она подарила Аличе целое состояние! Огромную квартиру в центре Рима!

Слишком чудесно, чтобы оказаться правдой.

– Сильвана, принесите, пожалуйста, синьорине стакан воды, – бросил нотариус Галанти возникшей в дверях секретарше: он явно принял молчаливое замешательство девушки за подступающий обморок.

– Так, значит, эта квартира… моя? – выдавила Аличе, чуть отдышавшись.

– Разумеется, ваша, и вы имеете право делать с ней все, что захотите. Предварительную оценку мы уже составили, можете взглянуть на документы, – кивнул Понкьелли, протягивая ей бумаги.

Краем глаза Аличе заметила цифру, которая окончательно ее потрясла.

– Квартира просто великолепная. Когда решите выставить ее на продажу, от покупателей отбоя не будет, – добавил нотариус. – А вот и ключи.

– Ключи? – непонимающе переспросила Аличе.

– Конечно ключи. Ведь квартира теперь ваша. Думаю, вам захочется взглянуть и оценить все самой. Буду рад сейчас же вас проводить. Или, если пожелаете, можем назначить посещение на другое время и пригласить оценщика, составлявшего смету…

– Я, если честно, не уверена, стану ли ее продавать, я как-то пока об этом не думала. Совершенно не ожидала, что тетя… то есть Ирен оставит мне… квартиру. Но да, мне хотелось бы на нее взглянуть… если можно, – еле слышно, но твердо ответила Аличе.

– Что ж, Пьяцца делла Кверча недалеко, можем прогуляться, это займет минут двадцать, – кивнул нотариус и жестом предложил ей проследовать за ним.