Kitabı oxu: «В фашистской Италии. Русские люди без Родины»
© Ф. М. Вейцман, наследники, 2025
© М. Г. Талалай, научная редакция, 2025
© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2025
Моей жене Сарре, моему другу и сотруднице, без которой этот мой труд никогда бы не увидел света, и памяти моих родителей я посвящаю эту книгу.
За Геркулесовыми столбами
Подумайте о том, чьи вы сыны:
Вы созданы не для животной доли,
Но к доблести и к знанью рождены
Данте, «Ад», Песнь XXVI(пер. М. Л. Лозинского)
Мы познакомились у Тирренского моря, в Ливорно. Он являл собой тип того джентельмена, которого итальянцы определяют как «un signore d'altri tempi» («господин прошлых времен»): джентельмена не только во внешнем виде, но в первую очередь, – в манерах, мягких и утонченных. Возможно, скажу банальность, но мне Филипп Моисевич Вейцман свой мягкостью и меланхолией напоминал собственного земляка, тоже уроженца Таганрога, врача и писателя Чехова (кстати, Вейцман тоже имеет две ипостаси, инженера и поэта). С Чеховым его сближает и особая, деликатная ирония.
Итальянский язык Вейцмана был совершенным. Возможно, в нем некогда присутствовал генуэзский акцент, теперь совершенно исчезнувший и сменившийся на легкую офранцуженность, но не в акценте, а в манере произношения.
Ливорно для нас обоих стал «приемным городом». Место хаотичное, современное, с первого взгляда – вне всякой гармонии, однако в действительности, оно скрывает старинные и спокойные уголки: например, греческий и голландский храмы, синагогу, православное кладбище. Да и здешние католические церкви порою являют связи с дальними «библейскими» краями: тут можно каменную доску с надписью на армянском или византийскую икону… Вскоре и дом Филиппа Моисевича стал для меня таким уголком покоя и культуры среди сумбурного портового города.
Через сборник его поэзии я как будто познакомилась с ним вновь (книга пришла ко мне в Швецию вместе с милой открыткой с видом ливорнийской террасы Масканья, напоминающей неоклассические крымские строения). Этот сборник стал поэтическим выражением жизненного маршрута автора, который пролег вдоль морских берегов – Азовского, Лигурийского, Средиземноморского и даже вдоль берега Атлантического океана. Маршрут этот напоминает и странствия Одиссея, плававшего по эйкумене в поисках утраченной Родины.
Где же она, эта Родина ливорнийского сеньора? В итальянском удостворении личности у него стоит «nato a Taganrog (ex-Unione Sovietica europea)» («родился в Таганроге, бывшем европейском Советском Союзе») – перл местной бюрократии, неспособной познать географию и историю. В действительности, Филипп Моисевич родился в бывшей Российской империи, в 1911 г., став юным свидетелем драматического появления на карте мира Советского Союза. В 1927 г. Филя, как его называли домашние, вместе с родителями выехал из Москвы в Геную – его отец был командирован туда в советское торговое представительство. Никто из этих трех людей не предполагал, что на Родину они уже не никогда вернутся. (Любопытно, что они проделали обратный путь тех генуэзцев, что осваивали в позднем Средневековье берега Черного и Азовского морей.)
В Генуе произошла первая драма: отцу приказали вернуться в СССР, но почувствовав, что там его ждет расправа, он стал «невозвращенцем». Так в 1932 г. в 20–летнем возрасте стал «невозвращенцем» и Филя.
В Лигурии Филя получил диплом инженера, подданство королевства Италии, итальянскую культуру. Однако свою поэтическую натуру он выражает исключительно на русском: «Вид горы высокой, / Плеск волны морской, / Свод небес далекий, / Темно-голубой. // Чудеса природы в чуждой мне стране: / Зелень, горы, воды… / Надоели мне» («На чужбине», Генуя, 1929).
Итак, Италия изначально и волнует, и тяготит поэта: пребывание в этой стране – вынужденное, отсюда и раздвоение чувств.
Ф. М. Вейцман отмечает свое 95–летие. Ливорно, 2006 г. Фото М. Г. Талалая
Впрочем, некоторое время жизнь Фили как будто идет в спокойном русле. Но спокойствие обманчиво: в 1938 г. Муссолини издает т. н. расовые законы, отправившие итальянских евреев на обочину жизни государства и подготовившие позднейшую расправу над ними со стороны нацистов.
Семье Вейцманов, как иностранным евреям, повелели покинуть страну. Это оказалось крайне затруднительным: их, ставшими «аполидами», лицами без гражданства, не желали нигде. Одни страны отказывали во въездных визах, объявляя их «белоэмигрантами», другие, напротив, причисляли их к «советским коммунистам». Нашелся неожиданный выход: беженцев приютил Танжер, эфемерное государственное образование под протекторатом нескольких европейских держав. Как и Одиссей, поэт переплыл за Геркулесовы столбы… Позднее свои перипетии, как и перипетии русской колонии в Генуе в 1920–1930–х гг., Вейцман блестяще опишет в мемуарах «Без Отечества» (заметим, что мемуарист остроумно использовал возможности русского языка, разъяснив читателям, что для него Россия – это Родина, где он родился, в то время как Отечество это Израиль, «земля отцов и праотцов»)
В Танжере Филипп Моисеевич переждал Вторую мировую войну, получил работу (преподавателем математики в лицее) и встретил будущую жену. Однако его поэтическая муза там надолго замолчала…
Она заговорила вновь после переезда из Северной Африки в Европу, сначала во Францию, а затем – в Италию. Выбор Ливорно был не случаен: здесь – одна из самых значительных на Апеннинах иудейских общин, вторая по численности после римской. Однако Ливорно известен и своей историческим гостеприимством по отношению к чужеземцам, ищущим «порто-франко». Да и гуманистическая культура Вейцмана «надконфессиональна»: он любил, например, посещать пасхальные службы во флорентийской русской церкви, которой завещает в итоге всю свою богатую русскоязычную библиотеку (библиотеку итальянскую он завещает ливорнийской синагоге).
Его скитания на пути к Итаке замыкаются, но в отличии от Одиссея, он осознает, что поиск Родины, или Отечества – это поиск не географический, а экзистенциальный: «Плыви, корабль мой, в туман / Мечтаний, снившихся поэту, / Плыви по сказочным волнам / К тем островам, „Которых нету“» («Острова, „Которых нету“», 2000). В отличие от яростного темперамента Одиссея, само имя которого означает «гневливый», поэт обладает классически ясным видением мира, свободным от злопамятности по отношению к репрессивному веку: «И лишь порой: как стон разлуки / Как сонный бред, как дальний зов, / Мне чудятся родные звуки / Давно умолкших голосов» («Одиночество», 2000). И это – не песни сладкоголосых сирен, а речь обитателей «интимной» Итаки, т. е. его родных и близких. В самом деле, множество стихотворений и в прямую обращено к его родителям, к жене.
Титульный лист сборника стихов «Голубые дали» (Минск: Белорусский сбор, 2002) с дарственной надписью: «Многоуважаемому Михаилу Григорьевичу, с сердечными пожеланиями успеха в его академической карьере, от автора этих стихов. Филипп Моисеевич Вейцман, Ливорно, 7 декабря 2002 г.» (книга была вручена М. Г. Талалаю, когда ее автор праздновал свое 91–летие).
Поэзия Веймана существует исключительно на русском. Но это – не барьер на пути к освоению итальянской культуры, напротив – своеобразный к ней ключ, о чем ярко свидетельствуют стихи «Вальми» (вольный перевод Дж. Кардуччи) и «Юность наша так прекрасна!» (вольный перевод Лоренцо Медичи). Особенно, на наш взгляд удалось переложение стихотворения Лоренцо Великолепного, где тонко выражена глубокая меланхолия оригинала, которую часто не ощущают и сами итальянцы.
Поэзия Веймана глубоко погружена в русскую традицию: в сборнике мы найдем такие стихотворения, как «Гумилев», «Ответ Державину», «Евгению Евтушенко». Однако лейтмотив его стихов – все-таки море: «Говорят: „Кто не бывал / Среди пустыни моря, / Кто ему не доверял, / Тот не ведал горя“. // Но и тот, кто век прожил / С злою судьбою в спорах, / Всё простил и позабыл / На его просторах» («Голубые дали», 2000).
И сейчас, когда я покинула родное Лигурийское море ради моря Балтийского, именно эти «голубые дали» вновь соединяют с моим прежним «земляком».
Анна Мария Канепа-Мордаччи, апрель 2025 г., СтокгольмАвторизованный перевод с итал. М. Г. Талалая
Последний «невозвращенец»
С автором этой книги я познакомился в Ливорно в середине 1990–х годов.
Туристы в этот город приезжают крайне редко, разве для того, чтобы побыстрее отплыть на волшебный остров Эльбу – настолько красивый, что диву даешь, отчего Наполеон оттуда сбежал. Ливорно же – это, прежде всего, промышленный порт, со скучноватой застройкой. Весь городской центр был перестроен в эпоху фашизма, но элегантности это ему не придало. При муссолиниевой перестройке, кстати, тут сломали старый православный (греческий) храм – он якобы мешал новому строительству – точь-в-точь поступали в тоже время в Советском Союзе.
В Ливорно, тем не менее, я стал бывать достаточно часто, благо жил неподалеку, во Флоренции, и бывал тут с особой миссией – повидать патриарха русского зарубежья, Филиппа Моисеевича Вейцмана.
О нем мне поведала мой друг Анна Мария Канепа-Мордаччи, которая тогда жила в Ливорно, а теперь живет в Швеции. Выпускница славянской кафедры Пизанского университета, тянувшись ко всему русскому, она рассказала мне о старом русском сеньоре, дом которого с удовольствием посещает. Вскоре и я стал верным визитером Филиппа Моисеевича.
В его доме было полно книг, а сам воздух был пропитан культурой той воображаемой страны, которую я стал называть Русской Италией. Будучи итальянцем по паспорту, Вейцман окружил себя русской атмосферой. Своих русскоговорящих друзей (собственно русских, а также украинцев, белорусов, итальянцев) он любил собирать в дни своего рождения, в первые дни декабря. Мы ходили в трактир, зажигали свечи, конечно, не точное их число – иначе пришлось бы каждый раз ставить их штук за 90, а порой и вовсе не ставили их в праздничный торт.
Я наслаждался беседами с этим необычным человеком. Он любил обсуждать историю, литературу, языки, народные обычаи. Его удивительная память сохранила множество деталей двадцатого века, которые сейчас пребывают в сумерках. Его главной страстью всегда были книги, и он гордился тем, что владел своим собственным книжным магазином. С особым удовольствием, как будто слыша голос автора, я читал его воспоминания, которые Вейцман самиздатским способом выпустил в 1981 г. в Тель-Авиве, вне издательств, а просто заплатив типографии из своего кармана – ради удовольствия дарить книгу знакомым. Неоднократно он заявлял мне, что был бы рад переиздать ее на Родине. Теперь этот час пришел.
Сразу оговорюсь, что из трехтомника его воспоминаний «Без Отечества. История жизни русского еврея» для нынешней публикации я выбрал только одну часть, но самую главную – вхождение мемуариста в историю и культуру любимой Италии, его становление как «русского итальянца». Надеюсь, что автор одобрил бы мой выбор. При этом за рамками публикуемого повествования осталась его автобиография до Италии и после бегства из нее в 1939 г. Расскажем об этом вкратце.
Филипп Моисеевич родился 3 декабря (20 ноября ст. ст.) 1911 г. в Таганроге в культурной еврейской семье, принадлежавшей к купеческому сословию. Уже спустя два месяца после его рождения семья переехала в Геническ и самые первые воспоминания автора относятся к этому городу. Именно здесь Вейцманов застала Революция и Гражданская война.
Его отец, Моисей Давидович, принадлежал к той части российской интеллигенции, которая, не разделяя радикальных большевистских взглядов, считала необходимым трудиться над построением справедливого будущего общества. В 1923 г. вся семья переехала в Ростов, ради работы отца, а в 1925 г. – в Москву, где тот занял должность в Министерстве торговли. Его способности не остались незамеченными, и советское правительство решило отправить его в длительную командировку за границу. Итак, в 1927 г. Филя, как его называли в семье, приехал с семьей в Геную, где его отец стал служить в советском торгпредстве. Никто тогда не предполагал, что они никогда не вернутся на родину. С этой вехи и начинается публикуемый нами фрагмент автобиографии.
Филипп Вейцман и Михаил Талалай, Ливорно, декабрь 2002 г.
В Италии произошли драматические события: отцу приказали срочно вернуться в СССР, но, поскольку назревали репрессии, он решил стать так называемым «невозвращенцем». Одним из главных последствий такого выбора была немедленная потеря советского гражданства. Таким образом, в 1932 г. Филя, которому было уже за двадцать, также оказался без гражданства.
В Генуе он, несмотря на статус аполида, окончил инженерный факультет и даже получил итальянское подданство – пример, как мы бы сказали сегодня, «успешной интеграции». Но успех был обманчивым: в сентябре 1938 г. расовые законы отбрасывают местных евреев на обочину общественной жизни; евреям-иностранцам предписано покинуть страну.
У Фили изымают новенький итальянский паспорт, и семья Вейцманов вынуждена снова отправиться в эмиграцию. Это было легче сказать, чем сделать: им нигде не были рады. После долгих мытарств беженцы нашли убежище в марокканском Танжере, где с 1912 г. действовал международный режим политического и военного нейтралитета под совместным административным контролем Франции, Великобритании и Испании (другие страны, включая Италию, присоединились к протекторату в 1928 г.).
Так в семью Вейцманов надолго вошла Африка, где они и пережили мировую войну. В Танжере общительный Филипп быстро сошелся с колонией иностранцев, в первую очередь с итальянцами и еврейскими беженцами из разных европейских стран. Разыскал он и немногих русских белоэмигрантов. Его родители стали держать, как и в Генуе, пансион со скромным рестораном. После неудачных попыток найти работу инженера (как пишет мемуарист, в Танжере они были не нужны), он нашел малооплачиваемую и трудоемкую работу учителя математики в итальянском лицее.
В 1948 г. скончался отец, и Филипп теперь живет один с матерью. Его мучает ностальгия по Родине и в 1955 г., когда в СССР был принят закон «Об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны», распространявшийся и на «невозвращенцев», он решает вернуться в СССР. С этой целью он прибывает в Париж, где в советском консульстве оформляет все необходимые документы. Однако на следующую встречу в консульстве он не приходит, охваченный странным страхом, и возвращается в Африку. Тем не менее, похоже, мысль о репатриации его долго не отставляет – в 1957 г. он пишет «Гимн Родине»: «Славься, Родина святая! / Нет другой тебе под стать, / Мира ты одна шестая, / Наша гордость, наша мать…».
В 1959 г. в Танжере, похоронив мать, он женится – в почти 50–летнем возрасте. Его избранницей стала Сарра Беар, родившаяся в Оттоманской империи в семье зажиточного еврейского фабриканта, производившего восточные сладости. У Сарры – французский паспорт, но Франция уходит из Африки и для европейцев, «колонизаторов», начинаются трудные времена. Осенью 1961 г. супруги эмигрируют из Марокко в Париж, где Вейцман заводит букинистический магазин.
Выйдя на пенсию, некоторое время супруги живут в Израиле, но побеждает любовь Филиппа к Италии и они переезжают сюда, где селятся в Ливорно, связавшись с влиятельной местной еврейской общиной. 21 октября 1989 г. тут умерла Сарра. Филипп Моисеевич Вейцман скончался в «своем» Ливорно 23 мая 2008 года1.
Обложка полицейского досье «Вейцман Моисей, сын Давида», Государственный архив Генуи
…Готовя данный текст к публикации, я не мог не задуматься о полицейском досье на Вейцманов, которое наверняка было на них заведено. В фашистской Италии эта семья была под двойным подозрением – как советские граждане и как евреи. Не без трудностей, но мне удалось разыскать их дело в Государственном архиве Генуи, в Фонде Префектуры, в Папке 190, № 9–7. Бумаг на отказ от советского гражданства в 1932 г. в нем не обнаружилось: основное ядро дела сформировалось после следующего обращения Моисея Вейцмана к итальянскому правительству (в переводе с итал.):
Я, нижеподписавшийся ВЕЙЦМАН [WEIZMANN] Моисей, сын Давида, родившийся в Таганроге (Россия) 20 июля 1877 г., АПОЛИД, бывший русский, проживающий в Генуе со 2–го сентября 1927 г. с семьей, состоящей из жены Анны Цейтлиной и сына Филиппа, будучи под ударом Декрета от 1–го сентября 1938 г., обращаюсь в уважаемое Министерство внутренних дел с покорной просьбой учесть особые обстоятельства моего положения.
Сбежав со своей семьей от большевистского режима, я нашел в Италии, предоставившей мне любезное и щедрое гостеприимство, новую Родину. В самом деле, мой сын Филипп, прибывший в Италию подростком, получил тут диплом инженера, а в прошлом году даже имел честь получить итальянское гражданство.
Будучи аполидами, у нас нет никакой другой Родины, кроме той, которую мы избрали, то есть ИТАЛИИ, к которой мы также привязаны чувствами глубокой признательности.
Учитывая наше положение АПОЛИДОВ, не имея никакой возможности уехать в другую страну, обращаюсь в уважаемое Министерство внутренних дел с живейшей просьбой остаться в ИТАЛИИ вместе с моей семьей <..>2.
В заявлении, подписанном 11 февраля 1939 г., Моисей Вейцман указывал предписанный срок пребывания в Италии, до 12 марта того же года, и просил продлить его хотя бы еще на три месяца. Завертелась, достаточно динамично, бюрократическая машина, и из Рима в Геную поступают запросы о «моральном, гражданском и политическом поведении» Вейцмана. Переписка между инстанциями шла под рубрикой «Защита расы».
В Генуе на него составляют в целом положительную характеристику: «еврейской расы русской национальности, <..> не владеет недвижимостью и не получает из-за границы денежные переводы, живет скромно на средства, которыми располагает, <..> учитывая его пожилой возраст (61 год) и добрые чувства итальянскости, считаем возможность разрешить продление проживания» (сроки продления не указаны). Характеристика была отправлена в Рим 4–го марта 1939 г. Ответа на нее в досье не обнаружено, и вероятно, он уже не потребовался, так как 15 марта Вейцманы уплыли в Африку.
Последние документы в деле относятся уже к 1941 г. Очевидно, после начала Русской кампании полиция решила проверить в Италии всех выходцев из России и Советского Союза, в особенности еврейского происхождения. Второго августа 1941 г. римская Дирекция демографии и расы при Министерстве иностранных дел отправляет запрос о проживании Генуе «иностранного еврея, бывшего русского, Моисея Вейцмана». В ответном письме префектура сообщает, что таковой уже давно покинул Италию, вместе с семьей. И слава Богу, хочется добавить сегодня нам.
Благодаря архивным документам мне удалось установить точные итальянские адреса Вейцманов. Пансион, подробно описанный в книге, они держали на corso Torino, дом 14. Эта артерия в мемуарах русифицирована как Туринский проспект. Ликвидировав все свои дела и продав пансион, Вейцманы сняли, по объявлению в газете, комнату, как пишет автор, «за две улицы от бывшего пансиона». Теперь известен и этот, самый последний адрес в Генуе автора книги – via Caffa, дом 2. Каффа – это название генуэзской колонии в Крыму, на месте которой позднее возникла Феодосия. В самом деле, после Крымской войны 1853–1856 гг. в Генуе, в этом квартале, появились, кроме Каффской, также Одесская и собственно Крымская улицы. Похоже, что Вейцманы, «сидевшие на чемоданах», не обратили на внимания на то обстоятельство, что они на мгновение как будто бы вернулись к родным берегам. Иначе бы мемуарист, со свойственной ему иронией, назвал бы эту свою последнюю генуэзскую улицу Феодосийской.
Благодарю за помощь в подготовке книги Елену Виноградову, Ларису Козлову и Евгению Подрезову.
Михаил Талалай, апрель 2025 г.,Милан
Предисловие
Кто-то сказал: «Жизнь каждого человека достойна быть рассказанной», а я еще прибавлю от себя: в особенности жизнь еврея.
Кажется, Достоевский заметил, что чтобы быть автобиографом, надо обладать непомерным эгоцентризмом. Если его замечание справедливо, если писание своей собственной биографии является действительно проявлением некоего эгоцентризма, то, в моем случае, этот эгоцентризм относится скорее ко всему нашему многострадальному народу, а в особенности к его русской ветви, нежели к моей скромной персоне.
Конечно – я пишу о себе, иначе эта книга не была бы автобиографией, но, верьте мне, что если бы я близко знал жизнь другого русского еврея, жизнь, более интересную, нежели моя, ничем особенным не замечательная, то я, с радостью, согласился бы стать его биографом. К моему большому и искреннему сожалению я, близко, с таким евреем не знаком, и, следовательно, принужден писать о себе…
В этой моей книге, кроме всего прочего, я создал маленькую портретную галерею тех людей, с которыми мне пришлось столкнуться на моем жизненном пути. Такая галерея может быть интересна просто с общечеловеческой точки зрения.
Большинство личных имен я, конечно, изменил. Если кто-нибудь из читателей найдет в книге свое имя, или свой, не всегда лестный, портрет, то пусть он себе скажет, что это только досадное совпадение.
Лично о себе я стараюсь рассказать с предельной искренностью, может быть, иногда, и не в свою пользу.
Еще одно, последнее сказанье —
И летопись окончена моя,
Исполнен долг, завещанный от
Бога Мне, грешному. Недаром многих лет
Свидетелем Господь меня поставил
И книжному искусству вразумил…
На старости я сызнова живу,
Минувшее проходит предо мною —
Давно ль оно неслось, событий полно,
Волнуяся, как море-окиян?
Теперь оно безмолвно и спокойно,
Немного лиц мне память сохранила,
Немного слов доходят до меня,
А прочее погибло невозвратно…
Но близок день, лампада догорает —
Еще одно, последнее сказанье.
Пушкин, «Борис Годунов»
Вот она – граница! Прах твой отряхаю,
О, Страна Родная, я с усталых ног
И хоть с болью в сердце, но переступаю
Навсегда, конечно, через твой порог.
Память, не тревожь мне душу грустью тайной,
И угасни, пламя, у меня в груди:
Верности ненужной Родине случайной,
К мачехе недоброй пасынка любви.
