Kitabı oxu: «Логика Существ», səhifə 3

– Можно ли через него пройти к пустыне вокруг города машин?

– Быстро же ты соображаешь,– Вардагар усмехнулся,– Верно, оно намного больше, чем вы видите отсюда… Но зачем вы туда идёте?..

– Ты разве не заметил,– Эдей взобралась на вола,– что вся живность пропала из лесу?..

– Техножрецы истребили всю местную фауну и пустили на пропитание. Не знаю, как в других местах сейчас.

– Думаю,– почесал затылок Анбу,– ты наслышан об Эйдаре. Им предсказано Затмение через три седмицы. Спустятся машины в очередной раз, но… С крайне странной целью. Думаю, добыть какое-то знание, и…

– Вы попытаетесь договориться,– Вардагар перебил его на выдохе,– наши астрономы уже в курсе о грядущем затмении. Моя дипломатическая миссия – это часть нашей подготовки к этому событию, потому что эта битва обещает быть особенно жаркой. Однако же, полагаю, это слишком рискованное решение – полагаться на милость роботов… Что же, я знаю это сооружение очень хорошо. Сквозь него взаправду можно без проблем пройти к пустыне, если не сбиваться с курса и знать дорогу. В качестве благодарности за помощь я готов вас провести сквозь него… Тем более… Оно поможет замести свой след после погони.

– Что-то ты быстро согласился,– Эдей подъехала к Вардагару,– да и что это за словечки такие… «Роботы»?

– Моя дипломатическая миссия уже окончена. Осталось переговорить с парой племён, но я уже никак не успею. Я нужен своему отечеству в бою, потому должен вернуться. Кто такой Эйдар мне известно и, не дам вам соврать, верю в легенды местных о чудесах, которые он творил в молодости, потому что и сам очень хорошо владею магией. Один из его предков сражался с нами против машин плечом к плечу, за что наша община его уважает и ценит. Если духи не врут и есть возможность не привести всё к очередной бойне… Почему бы и не попробовать?..– пожал плечами Вард.

– Если удастся избежать боя с этими отморозками и срезать путь, то это будет славно, мы торопимся,– Анбу кивнул.

– Про «срежет путь» сомневаюсь, но вот избежать этих фанатиков – пожалуйста. Как много у вас припасов?

– Впритык на три недели еле наскребли,– Эдей похлопала ногой мешки на воле.

– Идите за мной,– Вардагар, придерживая ранения зазвал их,– Там не будет ничего, даже фруктов. Судя по вашим наблюдениям, ещё и насекомых. Потому припасы уйдут намного быстрее, чем кажется на первый взгляд.

– Город упорядочен.– Анбу взвалил на плечи сумку,– Хотя бы не заблудимся.

– Не делай поспешных выводов, борг,– Вард поднял решительный взгляд прямо на город, растущий с каждым шагом.

#pragma once

Они пришли к месту на закате. Сооружение вблизи оказалось больше: касалось неба, а в глубину уходило в горизонт и продолжалось толстой кишкой. Его края были обрушены, а по периметру лежали обломки великих залов. Где-то вдалеке виднелись разрозненные остатки, словно осколки, отколовшиеся от изначальной конструкции.

Низ облаков был окровавлен заревом, а джунгли накрывались пеленой звёзд и тьмы. Вард, подойдя к сооружению, встал на колено и склонил голову:

– Mein verǫldi. Veldoegr framkvoemdi. Evdemonia einna. (Боль мира. Благоденствие прогресса. Эвдемония единиц.)

– Чего ты там мелешь?– Эдей бесцеремонно прошла вперёд, минуя ритуал поклонения.

– Смотри, как бы твой вол не осквернил святыню,– Анбу остановился, оценивая размеры сооружения.

– Не волнуйся,– Вард слегка улыбнулся,– вероятно, укротить детское любопытство невозможно, борг… Это место не так священно, как магические монументы,– он поднялся и вытянул перед собой руку. В ней сконцентрировались потоки энергии и сплелись в энергетический шарик, осветившийпуть в пучину древнего города,– это место… Просто очень значимо для истории.

– Никогда не заходила так далеко… Да ну? Вот это эхо!– усмехнулась Эдей, играясь голосом с местной акустикой.

Хватило и пары шагов, чтобы их накрыла тьма и холодный бетон: внутри не было ни деревца, ни тростинки, ни даже жалкой травинки. Человек здесь властвовал настолько, что природа была неспособна пробиться сквозь фундамент колоссальных залов.

Великаны-небоскрёбы образовывали нечто, похожее на наслоение кристаллов железа: хаотичное сборище параллелепипедов, шпилей и башен, пересекающихся и лежащих друг на друге.

Все здания были лишены архитектурных изысков: брутальные своды не содержали в себе даже намёка на искусство или красоту. Город делился на площади колоннами по углам, между которыми изредка была стена с лифтами, вдоль которых шли дома.

Пространство иссечено дорогами, вдоль которых шли фонари, некоторые из которых чудом работают до сих пор… Эта картина отдалённо напоминала пещеру со сталактитами и сталагмитами; а трубы, провода и оптические кабели – лозы. Словно люди закончили свою историю там, где начали, а исток оказался концом…

И чем глубже они погружались в темноту, тем чётче ощущался ржавый запах костей цивилизации и влажный металл истории на языке…

Анбу надавил на кожу за ухом и два небольших цилиндра на его ободе из шестерни обратились двумя мощными прожекторами, разрезающими черноту. В этот момент, он увидел, как на его второй руке проступил зелёный заряд.

Безжизненное место наполнено потоками энергии, исходившими из его глубины. Они, словно стоячая вода в болоте, заполонили это место, закипая и бурля.

Вард остановился, сжав свою вторую руку, и молнии стеклись в его кулаке. Разжав же его, он увидел синие частицы и языки огоньков. На секунду этим сиянием он осветил высокие рисунки и барельефы, детали которых Анбу не успел разглядеть. Кудесник стал тяжело дышать и переместил энергетический шарик к плечу, заставив следовать за собой:

– Хотите знать… Что здесь изображено?..

– Было бы интересно послушать,– Эдей прищурилась в темноту,– никогда не видела подобных мифов…

– Дети Эвдемонии, не видавшие мирного неба,– он прикрыл глаза,– вот-вот и тысячелетие, как мой народ стоит фронтом в войне с машинами,– и когда Вард убрал руку, то они вспыхнули яркими синими звёздами,– именно тогда, тысячу лет назад, мы показали им зубы, как в начале многовековой вражды… И небо содрогнулось от нашей напасти, и машины познали, что значит истекающий кровью хищник… На долгие годы…

Анбу отступил в сторону и почувствовал пьянящее знакомое чувство, от которого покосились ноги. Оно напоминало погружение в воду, проход в портал, засасывание в воронку. Голова закружилась, всё вокруг стало мутным и ели уловимым как призрак.

Эдей зевнула и резко стала уставшей, а постукивания ног вола служили барабаном, вводящим в транс. Вардагар заметил духов, смотрящих на них из окон: и чем дальше они шли, тем более размытыми становились бетонные конструкции. Чем слабее была их сила, тем меньше у них было власти в глубине разрушенного города.

– К нам спустилась сила, словно не из этого мира, и мы обрели неистовство,– Вард выпрямился и заговорил уверенней, сжав разряды в кулак,– но в следующий раз машины вновь оказались сильнее. Видимо, весы природы склоняют чашу то туда, то сюда, пытаясь прийти к балансу. О, Эвдемония… Однажды ты расцветёшь, словно хризантема, но не сейчас, когда тебя топчут солдатские сапоги,– голос его стал возвышенным и трепетным, а лицо серьёзным и хмурым,– раз в сто пятьдесят лет машины приходят и превращают в пыль человечество и тебя! Вечные муки моего народа не должны быть напрасны, думал я, когда шёл с вами. Ибо всякий раз после великой победы шло великое поражение! Однажды весы склонятся не в нашу пользу и мы будем уничтожены. Не хочу, чтобы новое тысячелетие оказалось для нас последним. Поэтому я буду до последней капли крови стоять во время войны…

Борг отошёл в сторону от рассказа и почувствовал странное жжение, словно сердце сжалось до предела. И Эдей устало осматривалась по сторонам вместе с ним, слыша тысячи голосов Эвдемонских бойцов, погибавших в пустынях и джунглях. Детский смех обращался криками львов, треском заклинаний и криком арен. Эфир, вытекающий из барельефов и мифов, заставлял воздух содрогаться.

Вардагар схватился за лицо и скрючился от боли в улыбке, а посмотрев наверх… Увидел конечности, свисающие на верёвках из темноты… Среди них была и голова белокурой короткостриженной женщины, от вида которой Эвдемонец удивился и собрался с силами:

– Какая тяжёлая ноша падает на плечи наших потомков!– онсловно стоял на выступлении перед толпой и распахнул перед ними руки, искрящиеся молниями,– но даже в настолько кровавых условиях, Эвдемония не упускает науки и философии! Позвольте же рассказать вам, что две тысячи лет назад всё было иначе.

Они увидели перед собой вспышками картинки фабрик, в которых перед мониторами сидели люди; руками-манипуляторами, конвейерами и подъёмниками управляли рабочие; а автомобилями рулил человек.

– Чудо рождения! С болью происходит нечто удивительное – всё появляется из ничего, душа вылезает из утробы! Но прежде, чем полноценно выйти на свет, младенцу нужно обрубить пуповину…

И когда вспышки угасли, Анбу и Эдей увидели те же картины… Да только корпусы компьютеров были выпотрошены, конвейеры сломаны, а машины – кучей металлолома.

– У машин было своё младенчество. Они сосуществовали вместе с людьми в мир, служа им верой и правдой. Стальные богатыри с каждым витком становились всё крепче в этой гармонии с собственной матерью!– Маг подсветил шаром огромный барельеф на стене одного из домов.

Когда борг и инженервзглянули на него, то слова и рисунки становились перед взором и проникали внутрь через кожу. Их формы были сложнее того, что Анбу видел ранее, но светящиеся краски здесь не использовались. И всякая форма, стоило её узреть, оживала, усложнялась и обращалась вспышкой в сознании.

Человек в белых шароварах и капюшоне летал и превращал горы в поля, а за его спиной шёл огромный комбайн, чем-то напоминавший дракона. Люди поднимали серпы и мотыги, встречая рассветы покосом полей ржи, уходящих за горизонт.

Вард распахнул руки и разряды молнии проникли в самое сердце. Двери разума распахнулись: их тела стягивались внутрь разворачивающейся картины.

– Подобно волнению матери, творцы боялись будущего своих созданий, ибо не знали, что создают. Машины и технический прогресс причиняли им дикую боль… Это было подобно предродовой схватке – человек разумный готов вот-вот породить новую жизнь на этот свет!.. Но все мы знаем, что этот процесс сопровождается невыносимой болью и страданием,– Вард не сопротивлялся этой тяге к сюжетам и постепенно растворялся в них, обращаясь разноцветным силуэтом.

Под каждой фазой Затмения изображались война и погибель. Люди, живущие в городах, падали на колени, хватались за головы, неистово кричали, сходили с ума. Поля, ранее засеянные людьми и машинами, огромные серые города: всё это, подобно Асгарду падало и обращалось прахом в огне.

Таинственная энергия проникала в подкорки серого вещества. Эдей уже не видела привычной реальности: с неё спадал верхний слой пылинками и оголял переливающийся силуэт её души. Анбу был последним, кто с трудом растворялся и ещё чувствовал пятками холодный бетон.

Он стал слышать восхищение и тут же глянул на Эдей, чьи мерцающие бесформенными фигурами глаза сияли им. Он почувствовал трепет оратора и увидел Вардагара, распахнувшегосвою духовную грудную клетку, открыв сердце для этого разноцветного водопада мифа. Энергия теперь оказалась для них чем-то вроде феромонов для муравьёв, и их души постепенно стягивались в этом пространстве в одну точку.

Города уничтожались под натиском людей, а затем уже машинами и лазерами. Перед высшей фазой Затмения огромные зарева и смертельные сияния стёрли абсолютно всё в пустыню. Они почувствовали эту мощь всем сердцем, каждой клеточкой тела, и этот обжигающий ветер, и разрушительную ударную волну. В уничтожающем пламени в прах обращалось всё: люди, леса, дома и машины… Взрыв, обратившийся пылающим Солнцем, даже песок превращал в стекло.

– Чем больше творцы становились рациональными, тем сильнее они отрывались от чувств. Тем больше они сходили с ума, тем сильнее их разрывала мука от попыток освободиться от горна изобилия опыта предков.

Тень Варда распахнула руки перед этим взрывом. Это уже говорил и не он вовсе, потому что голос стал потусторонним, словно духи вплетали свои полутона в его низкий бас. Звук перемещался из правого уха в левое и наоборот. Анбу и Эдей почувствовали, трепет и восхищение друг-друга, в которую красной краской примешивалась безудержная энергия, исходящая от мага.

Каждая боль, каждое воспоминание, каждый секрет и каждая тайна друг-друга время от времени проплывала перед ними…

– Человечество вышло на скользкую дорогу и наступил тяжкий процесс рождения. На западе республики, несущие свою «свободу» и ценности в другие страны, превратились в государства боли и одиночества. С востока было не лучше: люди обращались неделимыми частицами, всякий стоял в стороне, а человек не мог помочь другому, поддержать, исцелить душу. Духовные инвалиды, немощные и убогие были не в силах восстановить себя, что уж говорить о других!

Они увидели, как из их переливающихся перламутровых душ вышли энергетические каналы, связавшие их плотной паутиной. Объединившись в треугольник, яркие лучи из их голов полетели в бурлящий космос. И теперь уже не было никакого «Анбу», никакой «Эдей», лишь голос Вардагара и духа вёл их сквозь миф и океаны былых переживаний.

Люди ведут войны в пустынях за чёрное золото, пока скандируются идеалы с высоких трибун. Они утопают в этой чёрной жидкости, которая становилась неестественно тёмной, поглощающей свет, словно огромная пустота. Она проникает щупальцами внутрь людей и превращает их в полые сосуды. На фоне бесчисленных войн и кризисов слышатся вопрошания: «Кто я?», «Кем я являюсь?», «Я существую?», «Это всё настоящее?»…

Жаждущие правды не обращают внимания на других и подобно нежити идут от одной точки к другой. Остальные же либо бьются в конвульсиях и неистовой боли, либо мертвы. Странный огонь в груди обжигает душу, чёрное пламя щупальцами сжимает сердце и рёбра. Страшное разочарование в самом человеке причиняет чудовищную боль, которую нельзя остановить или утешить.

– Те, кому такая ситуация была удобна – взошли на трон и подавили простых людей, возвысились над ними. Не в силах раздать власть и несметные богатства, они начали джихад имени себя. А отрезав пуповину… Они сотворили их…

Происходит то же, что уже они видят ранее – когда затмение оказывается в пике, машины идут насхватку. Однако, здесь нет ни гигантов из света, ни Богов, ни духов, ни хтонических механических чудищ.

Ониплывут через геометрические кристаллические потоки к правде, к чему-то вроде всеобщей памяти, из которой они слышат эхо былых событий. Плоть солдат, идущих на смерть, взрывается. Черепа и части машин разлетаются в щепки. Города и люди превращаются в прах.

– С тех пор душа перестала быть святыней, а дух стал плевательным колодцем. В попытках повторить Чудо Рождения, сотворить Бога, найти спасения, они сделали конец света своими руками, ибо Бога нельзя построить! Поэтому Эвдемония считает магию и взаимопомощь основой существования обществ. На этой земле запрещены машины, а её города построены усилиями провидцев и чернокнижников… Именно поэтому это место священно! Это история, которую наши предки передали, чтобы предупредить. Техножрецы забыли обещё одной вещи, которой Эвдемония неуклонно следует – историческая память.

Теперь уже нет разницы между ними и мифом. Они уже появляются в этих события, участвуют в них, чувствуют каждого его персонажа и его телесный, духовный опыт, будто уже есть там.

Слово «история», которым мы иногда заменяем слово «рассказ», раньше имело другое значение. Тогда это было одной из величественных систем знаний о прошлом. Но однажды, даже эту святыню наши предки решили осквернить, решив, что это не более чем политика, не более чем условность.

Тысячи учёных мужей решают великую загадку, восстанавливая длинную-длинную мозаику без начала и конца. Великий сюжет переливается в свете солнца, а каждая его часть двигалась и меняла форму. Каждый из них повествовал о какой-то части истории, но не был завершён. И чем дальше в прошлое, тем больше в ней было недостающих частей, а на пороге настоящего десятки тысяч людей вселялись в картину и превращались в глиняный кусочек.

Реальности не существует, она исчезла под низкий бас могучего оратора. Они идут вдоль сюжета, переживая его, пока духи вели их перламутровые фигуры за руки всё глубже и глубже.

Потомки красных пролетарских республик после их распада пытались сплотить людей на войны: объединить то, что нельзя объединить. Удобные идеи для людей на тронах не вызывают колебания в сердцах у горожан.

И тогда они решили, что можно сойтись на том, что история у нас одна! И началось великое, долгое, болезненное измывательство над историей. Восточные государства искажали её настолько сильно, что она превращалась в абсурд.

Люди в чёрных угловатых костюмах и мантиях переписывают книги, редактируют фильмы, перематывают плёнки. Ученики внимают лжепророкам в состоянии полного духовного упадка и сумасшествия. Новое учение и сладкая ложь оказывается для них спасительным лекарством.

Враг и друг мирились. Чёрное и белое становилось бирюзовым. Одна идеология мешалась с другой настолько сильно, что история превращалась в бредовый сон, в котором нельзя отличить истину от лжи. Философы, которых брали за основу, были симпатизантами кровавым диктаторам прошлого. Народ отвлекали от реальности несуществующими опасностями, прикрываясь заботой о детях, вынужденности войн и иных ценностях.

Это было частью программы по разделению людей, чтобы они не могли восстать. Когда нет правды, а сильные мира сего могут нести любую чушь, не встречая сопротивления, людям сложнее объединиться…

Чтение книг опустошает и так пустые сосуды: слова разрывают их черепа и проникают щупальцами внутрь. Всё перестраивается внутри, ибо святыня разоряется и заменяется оружием, рыжим огнём гнева, обжигающим светом слепой веры и механикой.

И свастика, и серп и молот, и солнечное колесо, и иероглифы: всё смешивается в одно непонятное мессиво. И этот символ, словно глаз, контролирует каждое движение и каждый нерв, каждую вену, каждого человека. Из мозга вырастают его дети, обвивающие щупальцами тела страдальцев. Аморфная идея контролирует их тела и овладевает их пустыней всецело.

С западной стороны было не лучше – там история и вовсе постоянно забывалась и стиралась. Люди раз за разом переживали вечное возвращение, постоянное проживание одних и тех же моментов. Они не были в силах принять это и потому витали в облаках и собственных мирах.

Они винили всё что угодно в своих несчастьях и этом великом забвении, но не себя. Мир не такой – его нужно переписать, поменять, а человека переделать. И если на востоке мир абсурда был в головах людей, то местный великий передел сотворил абсурд реальный.

Ведь какой человек вздумает вечно кричать о том, что он жертва чьего-то угнетения, вместо того, чтобы бороться? Только слабый и немощный способен на плач младенца о том, что другие люди или пол, или раса неправильные, что боли и страданий необходимо всецело избежать. Что нужно создать предельно комфортное место, в котором всем будет хорошо… Но там, где хорошо всем – не хорошо никому…

О, сколько боли было, когда человек пытался оторвать от себя собственную природу! О, великие предки, как вы могли позабыть великие заветы? «Признание в себе человеческого дарует сверхчеловеческие силы»! О, великие строки, которые они были не в силах услышать! Они сказали нет – избавиться, вычистить, стереть в порошок, чтобы обрести абсолютнуюсвободу!

Сильная боль, настолько чудовищная, что скручивает живот, прожигает нервы, разрывает сердце, лопает глаза и надрывает кожу. Они плывут по великим плодородным рекам былых переживаний вместе с духами сквозь образы, меняющиеся калейдоскопом.

Бездна человеческой памяти не заканчивается – столетия переливаются перед их умами. Впрочем, уже и «их» не было, а остался только Единый Миф. Психически нагой Миф несётся сквозь бесконечные просторы иного мира…

Историческая память – это не оружие сильных мира, не идеологический инструмент и даже не игрушка. С её помощью мы можем не повторить ужасы. До нас эхом доносятся события, которые древние называли «Мировыми Войнами». Та, что мы видели, была третьей из них и последней для человечества.

Однако, вторая была страшнее третьей. Древние были не в силах описать тех чувств, которые испытывали те, кому досталась участь жертвы чужого джихада во славу своего шамана или собственной расы.

Какие пылкие и неописуемые чувства предстают в этом Мифе: серое всенародное единство в рукоплескании к солнцу под пламенные речи диктаторов в чёрных одеяниях! Колоссальная ярость ярко пылает в их сердцах и не угасает. Серые колонны покрывались тёмными знамёнами с белыми кругами и свастиками.

Единицы среди толпы боялись, словно подавленные. Растерянные давлением единства и зова к воссоединению, они повторяли за другими, пока диктаторы неистово кричали на древних языках.

Те, кому досталась участь жертвы чужого джихада пытались уничтожить собственное Я для того, чтобы не испытывать страданий…

«Это не мои чувства…». Сжигают кучи трупов, загоняютв дома людей и опаляют, нещадно уничтожая… О, какая спесь чувств – одновременный страх и наслаждение! Миф поглощает переживания и жертв, и хищников.

«Это происходит не со мной…». Люди бессмысленно наворачиваюткруги под серыми небесами. На закрытой территории, под взорами псов режима, в кандалах, голодные и измученные, они продолжают это издевательское шествие.

«Это нереально…». Стоит человек, словно вкопанный: взгляд его был мёртвым, а внешне он напоминаетскорее скелет и ходячий труп. Его держатна изнурительных работах без еды и воды пару дней… Однако, правда ещё страшнее – он за этим ещёдольше, и погибаетв страшных муках.

«Это не по настоящему» – говорили они себе так. Великий прогресс, изобретение сотен тысяч лекарств и препаратов. Однако теперь, человек увидел собственное лицо. Увидел, на что он способен. Увидел, чем ему грозило просвещение без возведения души.

Это оказалось животное. Человек засомневался в себе после настолько ужасных событий. Как я так мог? Неужели это я? Как так вышло? Не может быть, чтобы я оказался хуже гиены, доедающей труп!

Историческая память – это не про объединение вокруг общего врага и не про истину и правду. Это про то, что невозможно забывать к чему по итогу мы можем прийти вновь. Чего нам это стоило вы видите и чувствуете сами.

Когда человечество разделено такими средствами, разрывается и душа. Люди сами начали делиться на части, ибо их личность отделилась от психических корней. Они стали неспособны на магию – искусство, которым одарён всякий человек.

Они настолько сошли с ума из-за боли, отчаяния и безнадёги, что по итогу их взорвало изнутри. Каждый обратился умалишённым, а те, кто был сильнее – подчинил их себе посредством универсального лекарства и удовольствий.

А те не помогали, на деле – ещё больше погружали человека в одиночество и безумие, ещё больше оскверняли храм его души…

Быть может то, что сделали машины – не кара, а урок от природы за то, что мы с собой натворили.

Всё сливается в одну единую массу – люди, держащиеся за голову, старцы, безумцы, убогие, история, щупальца, троны, властители. Всё обращается единым переливающимся пятном, вылезающим из какого-то бездонного центра. Лона Великой Матери, из которой происходит сама жизнь.

Быть может, это нечто бесформенное и неописуемое, место не только начала жизни, но и того, к чему она пытается прийти. Чёрное аморфное нечто обращается серым ближе к концу, расширяется, и переливается в другие цвета.

Высокая светящаяся женщина с длинными-длинными зелёными волосами, опутанными цветами и корнями держит серп. Им она решает, каким детям пора умирать – им она собирает большую жатву ячменя и пшена в бесконечном поле под сенью полнолуния.

Однако, как только она ступает на только что скошенные колосья, они вырастают вновь. Приближаясь к пятну, словно к Чёрной Дыре, Вардагар подошёл к Матери, и она его замечает, помахав рукой и улыбнувшись. Она показала ему один из бесчисленного множества колосков… Его колосок. Сорвав его, она кладёт его ему в руки.

Это удивило мага, но, внезапно, она указала на Анбу, стоявшего на горе, далеко-далеко за полем, не являясь его частью, словно здесь не было его колоса. Молодая женщина обхватила Варда за плечи и подтолкнула к нему, посмеявшись.

Добравшись до этого места – прыжка в Великую Бездну Эпох, дверей в царство духов,– Эвдемонец собрался и оттолкнулся от него, полетев назад. Держа их души, он пролетал сквозь неумолимый ход времени. Казалось теперь, будто они не смогут вернуться к привычному существованию и лишь Вард видел узкий тоннель, тропу, по которой можно выйти обратно.

Барабан пространства напевал невнятные мантры, полулюди-полуобезьяны плясали рядами у их дороги, иерофанты трубили в длинные-длинные горны.

– На избежании ошибок мы строим своё. Древние не очень знали, как правильно относиться к менее развитым народам… Но, вспоминая их ошибки, мы поняли, как лучше поступить с вами.

Эвдемонские мыслители взялись за разбитую мозаику и пыльные закрома человеческой памяти. Люди в тёмных гиматионах заново открывали то, что когда-то было предельно очевидным. Забытое постепенно вылезало из-под зыбучих песков времён и песочных часов…

– Мы хотим сблизиться, объединиться. Древние утверждали, что менее развитые народы менее мудры или умны, либо нуждаются в поддержке. Сперва они считали, что эти народы – дикари, варвары, которым нужно принести свет цивилизации. Но колонизаторы не приносили к ним ничего, кроме крови…

Их перламутровые силуэты разделились натрое и обрели форму их тел. Анбу осмотрел себя и увидел кристаллический блеск. Под ногами вновь почувствовался холодный бетон.

Люди с мушкетами покоряли новые земли и запрягали дикие народы, словно скот. Белые паруса казались варварам облаками, а судна – пиком технологического развития, – будто Боги спустились с небес и стали карать за грех каждого соплеменника. И корабли постепенно превращались в высотки и небоскрёбы, перед которыми разворачивалось перемирие между рабами и их владельцами.

– Спустя время старые порядки пали. Наконец, те, кого всё это время считали низшими расами, обрели свободу. Но люди упали в другое – посчитали их неполноценными, нуждающимися в помощи, недоразвитыми. Они стали видеть в них детей, которым вечно нужен уход…

– А разве,– внезапное эхо Эдей пронзило калейдоскоп гипертоннеля времён,– опекунство – это плохо?

Пыль, опавшая с их тел в самом начале, стала прикрепляться к ним вновь, происходило обратное растворение. Всё жидкое постепенно превращалось в геометрические формы переливающихся домов. На духовной коже почувствовался холод тех залов, гипертоннель постепенно тускнел..

– Это ты так думаешь. Тогда и люди были другие, и мыслили иначе. У них не было трагического назидания, которое мы получили лишь в качестве товара, заплатив за него самую высокую цену! Древние считали себя выше и более развитыми, несмотря на хорошее отношение. Они не могли разглядеть мудрость этих народов, не в силах принять как людей. Поэтому мы разговариваем с вами на равных и не считаем глупцами.

Бетонные конструкции обретали форму и переставали плясать, а пространство потеряло былые искажения. Вспышки мифа всё ещё мелькали перед глазами, а рисунки, барельефы и фрески всё ещё были живыми, пока Вард вёл их вперёд, освещая путь.

– Ваша цивилизация,– Эдей схватилась за голову,– отпад!

– Цивилизация – слишком устаревшее слово древних. Им нельзя описать Эвдемонию. Мы строим нечто принципиально новое на совершенно других основаниях, избегая ошибок предшественников. Однако, цивилизацией в том смысле слова, в котором оно до нас дошло, это назвать нельзя. Поэтому мы назвали себя так. Эвдемония – наиболее близкое, хотя и всё ещё далёкое по смыслу слово древних, которое может передать то, что мы возводим. Цивилизация – слово из древнейшей и падшей Империи Мира. Однако мы – не империя, мы не строим своё Благоденствие на костях. Поэтому это слово нам не подходит…

Анбу отшатнулся ещё дальше от них, схватившись за голову. Волшебник сжал кулак, стоя на возвышении перед последним из барельефов. Построение Эвдемонии, которое исполнено с применением светящихся красок: люди в мантиях с толстыми книгами телекинезом устанавливали колонны и бетонные купола. Маг посмотрел на остальных через плечо и поднял руку распахнув её:

– Мы прошли немалый путь,– его ладонь испустила синие искры и огонь,– Простите, что опьянили вас…– Вард тряхнул головой,– точнее, простите, энергия… Опьянила меня… Это мой любимый миф, поэтому меня занесло слишком далеко…

Борг был не в силах произнести ни слова: его просто стошнило, как только он упал на колени. Молнии и искры прошлись по его телу, а киберпозвоночник ярко воссиял сквозь кожу. Эдей, потирая макушку, постепенно приходила в себя, пошатываясь на воле. Маг развернулся к ним с высоты и скрестил руки на груди:

– Полагаю, вы нечастые гости священных мест?..

– О-о… го! Улёт!– Эдей подняла над собой кулак, остановив вола за уздечку,– ты и его туда что ли затащил!? Во дела!

Живоотное тоже пошатывалось, будто перебрало вина или ещё чего покрепче. Вардагар съехал к ним по остаткам пандуса:

– Попалось под горячую руку. Раз уж вас переполняет энергия, предлагаю заночевать здесь.

– Крутяк! Надо повторить!– Эдей осторожно спустилась со своего питомца.

Анбу держался за разбушевавшееся сердце, словно его разъедала кислота, желудок наполняла горечь, а на языке таял гудрон. Он тяжело дышал и бегал глазами, стоя в сторонке.

– Ты где так научился?– Эдей улыбнулась магу.

– Меня не учили,– Вард прищурился к боргу, стоявшему поодаль от их компании, и заметил зелёные искры,– я сам обучался. Это, знаешь ли, моё искусство – ораторское. В Эвдемонии необычная система образования, которой мы бы хотели поделиться с вами. Я был бы очень признателен, если бы вы после своей миссии рассказали другим о месте, из которого я прибыл, и о истории древних.

– Кудесник, а ну-ка, послушай,– Эдей покопалась в повозке,– ты так увлёк, что я даже забыла хворост набрать!.. Чем костёр делать будем?

– Не волнуйтесь, я об этом уже позаботился,– Вард улыбнулся и взял с плеча светящийся шар пальцами.

Постепенно тот сменил оттенок на оранжевый, стал переливаться и играться светом как пламя. От него даже исходили вибрации, похожие на успокаивающее гудение пламени, но без треска или случайных хлопков.