Kitabı oxu: «Жёлтый глаз гюрзы»
Современники и классики
© Гаджимурад Гасанов, 2025
© Интернациональный Союз писателей, 2025
Зухра
(повесть)
Глава первая
Тагир более шести лет пас отару овец агрофирмы «Аждаха». За это время так и не привык к будням жизни животновода. Не привык пасти овец в горах под проливными дождями, в грозу, а в Прикаспийской степи в стужу мёрзнуть от студёных ветров, которые врываются с казахской стороны. Ему не нравилось каждый день вставать с зарёй, ночами спать урывками, сторожа отару, занимаясь окотом.
Окот был самой сложной порой в жизни чабана1. В это время Тагир с напарниками вынуждены были сутками дежурить в кошаре2.
Небольшой чабанский домик в горах, степи, палатка, топчан с буркой, первобытный очаг в углу или печь-буржуйка, закопчённый казан, чайник, керосиновая лампа – вот тот максимум удобств, которые имели чабаны.
Человек этой профессии вынужден отказаться от личной жизни. У него нет выходных дней, отпусков, он не имеет права болеть.
В первые дни, когда Тагир пришёл помощником, старший чабан Мурад пытался приучить его к элементарному распорядку дня чабана: вставать с зарёй, спать урывками и где придётся. По утрам старший чабан чуть ли не вытаскивал Тагира из постели. Всё время напоминал ему, как в следующий раз он должен поступить. Но Мурад так и не смог приучить Тагира к профессии чабана, распорядку дня.
Сколько раз старший чабан собирался гнать в шею своего помощника, но в самый последний момент останавливался. Тагир чем-то подкупал его. Он был очень порядочным человеком, морально устойчивым, отзывчивым, интересным рассказчиком, необидчивым, умеющим постоять за себя и за напарников. Легко справлялся с любыми сложностями, с которыми сталкивались чабаны. У Тагира было много плюсов. Но был один крупный минус – любил спать.
Старший чабан прилагал максимум усилий, чтобы отучить его от этой привычки. Но не получалось. Однажды у Мурада лопнуло терпение. Махнул рукой, бросил эту затею. Сделал вывод: Тагира перевоспитать невозможно. Решил при удобном случае избавиться от него.
Накануне в горы к чабанам на обход прибыл генеральный директор агрофирмы. Ознакомился с условиями жизни и деятельности чабанов, остался доволен их работой, сохранностью овцематок, ягнят, упитанностью овец. Когда собрался уходить, спросил у Мурада:
– Как себя проявляет молодой чабан?
– Никак! – вспылил тот. – Ты привёл ещё одного барана в отару своих овец!
– Тагир – сирота. Потерпи чуточку… Ему деваться некуда. Скоро привыкнет. Довольствуйся тем, кто у тебя есть. Других чабанов у меня на замену нет!
– Терплю, что мне остаётся делать?! – недовольно буркнул Мурад.
Весь разговор генерального директора со старшим чабаном слышал Тагир. В душе поклялся сегодня же отомстить сплетнику: «Я тебе покажу, кто лишний баран в стаде овец, алкаш несчастный! Вскоре заставлю тебя заговорить обо мне по-другому!»
На другой день старший чабан отправил на несколько дней своего сына по семейным делам в селение, а сам вышел на замену. Тагир придумал, как ему отомстить.
Старший чабан отправил помощника впереди отары, сам же с собаками плёлся в её хвосте. Тагир всю дорогу придумывал, как больнее ужалить своего обидчика. Обрадовался, когда придумал. Незаметно скрылся от Мурада, отару обошёл у кромки леса, а собак увёл к туше кабана, на днях задранного волками. Подкрался к отаре со стороны леса, на голову набросил плащ, встал на четвереньки и завыл по-волчьи.
На глазах у Мурада отара испуганно разбежалась во все стороны. У старшего чабана сердце ушло в пятки. Что есть духу он закричал:
– Тагир, собачий сын! Где ты пропадаешь? Не видишь, козёл, волки напали на отару! Пали из ружья! Слышишь меня, ослиное ухо?
– Слышу… слышу… – издалека отозвался Тагир, хихикая, несясь по подлеску от криков чабана на другой край отары. И оттуда стал палить из ружья.
– Эй, паршивый козёл, куда палишь? Не видишь, волки напали не с той стороны?! Мигом беги на другой край! И пали!
– А если из ружья попаду в овец? – давился смехом Тагир.
– Говорят тебе, стреляй! Попадёшь, хрен с ними!
Недалеко от Тагира невозмутимо пасся козёл старшего чабана (а тот тайно от генерального директора агрофирмы пас в отаре сотни своих овец). Не раздумывая, он выстрелил в козла.
«Это тебе за козла!»
– Ну что, мазила, попал? – заорал старший чабан с другого края отары.
– Попал! – У Тагира осёкся голос. – Только не в волка!
– Ав кого?
– В твоего козла…
– Что? – Старший чабан побежал. – Я тебе, убийца, сейчас устрою охоту на козлов!
Мурад прибежал и увидел, что помощник не солгал. На траве лежал его козёл с простреленной головой.
– Ты что наделал, слепой чёрт? Только такие олухи, как ты, путают волка с козлом! – сжимая кулаки, набросился на помощника. – Куда ты смотрел, баран рогатый?! Ты нарочно завалил моего козла!
– Сам же приказал!
– Я приказал стрелять в волка, а не в козла!
– Волк не козёл, чтобы к моменту выстрела стоять на линии прицельного огня!
– Ты возместишь мне утерянную голову!
– Старший чабан, не будь жмотом! Таких глупых козлов у тебя в отаре сотни. Одной головой меньше, одной больше – не велика потеря. Во время зимнего окота спишешь… сотню ягнят и козлят. Составишь акт падежа. – Тагир лукаво заглянул в глаза старшему чабану.
Мурад, остывая, замахнулся на помощника посохом:
– Сгинь с глаз моих!
Тагир лишь лукаво улыбнулся. Старший чабан в сердцах плюнул себе под ноги, позвал собак, направляясь собирать разбредшуюся по пастбищу отару. Но собаки не откликнулись.
«Чудеса, – злился Мурад, – сегодня меня не слушаются и отара, и собаки, и этот баран! Пойду к себе в домик, полечусь…»
Буркнул недовольно:
– Наделал глупостей, теперь разделай тушу козла. Вечером сделаем из козлятины хинкал.
– Есть освежевать козла, дядя Мурад! – Тагир засиял. – Если не возражаешь, организуем и шашлыки.
Свистнул собакам. Они тут же прибежали. Расставил их вокруг отары, а сам принялся свежевать козла.
Долго Тагир не забывал этот случай с подстреленным козлом. Он с первых же дней собирался бросить посох чабана. Но не получалось. В селении другой работы не было – не на что жить. Два года назад его родители разбились в автокатастрофе. У него, единственного кормильца в семье, на руках остался младший брат.
Сегодня, когда проснулся Тагир, на востоке не обозначились даже предрассветные признаки. По привычке приоткрыл один глаз, оглянулся, открыл другой глаз. Рядом на топчанах храпели под бурками дядя Мурад и его сын Ахмед. У него после сна душа пела. Чувствовал невообразимый прилив энергии. Хотелось прыгать, взобраться на самый высокий холм и крикнуть: «Я люблю тебя!» Ещё бы! Сердце наполнено таинственным трепетом – ожиданием встречи с любимым человеком. Это предвкушение встречи с ней придавало его телу живость, а душевным порывам – энергию.
Легко соскочил с топчана. Ловко натянул спортивные брюки, оставив торс голым. Стянул с вешалки полотенце; скрипнув створками дверей, выскочил наружу. Бегом, легко, как пушинка, взобрался на холм. Оттуда крикнул:
– Зухра, я люблю тебя!
На востоке, там, где должно было показаться солнце, образовался огромный кровавый сгусток. Заря, расходясь по краям огромными крыльями неземного существа, приобретала цвет меди, сирени, золота. По мере того как сгущались краски, восток перекрашивался в лазурные, сиреневые, оранжевые, туманные, зелёные тона.
Из многоцветной зари неожиданно вылупился золотой диск солнца. Его первые лучи пробежались по холмам, макушкам горных вершин.
Тагир рысцой припустил к расщелине скалы, куда во время грозы ударила молния, а потом забил источник. Он хорошо помнил тот день, когда разыгралась страшная гроза. Тогда по небосклону змейками поползло такое огромное количество молний, что огнём заполыхала вся северная его часть. Одна из сорвавшихся с небес молний с треском ударила в скалу за кошарой. За ней – вторая, третья. По горам, долинам пронёсся страшный грохот – это скала за их чабанским домиком раскололась на две части. В расщелину ударила ещё одна молния. В доме животноводов запахло серой. Чабаны побежали к месту, откуда раздался грохот. И поражённо застыли. Перед скалой, там, где была поляна, образовалась огромная яма. А из расщелины туда с шипением заструился ручеёк. На другой день яма заполнилась по колено. Через неделю заполнилась полностью. Образовался большой пруд глубиной более двух метров.
Первым в этот пруд головой вниз прыгнул Тагир. Затем к нему присоединились и Мурад с сыном. Вода из родника сочилась чистая, вкусная, но была такой мёрзлой, что ныряльщики не могли оставаться в ней более двух-трёх минут.
Прибежав к пруду, с возгласом «Зухра!» Тагир нырнул. Хохотал, гоготал, звал чабанов. Он совсем не ощущал холода в мёрзлой воде. Дурачился так, что от его возгласов не выдержали дядя Мурад с сыном. Тоже пришли.
Когда увидели, что этот чудак вытворяет в ледяной воде, тоже не удержались от соблазна. Разделись до трусов, прыгнули. Они словно на некоторое время впали в детство: плескались, хохотали, выскакивали, носились по лугу наперегонки. Дядя Мурад с сыном, окоченев окончательно, забежали в домик, обтёрлись полотенцами и залезли под бурки. Чтобы согреться, старший чабан достал из-под койки трёхлитровую банку жидкости, пахнущей спиртом. Налил полный стакан, выпил, довольно крякнул.
Тагир, тоже весь красный, в мурашках, вышел на берег. Вытерся, оделся, забежал в домик. Кожа горела огнём. Внутри стало горячо. Чувствовал себя таким лёгким – оставалось расправить руки-крылья и парить! Не удержался, выскочил, унёсся далеко за холмы.
– Что, с зари его овод покусал? – не понял отец.
– Так ведь сегодня у него день рождения! – ответил сын.
– Вечером будет обмывать?
– Он, кажется, собирается домой, к своей Зухре.
– Не получится! – отрезал старший чабан.
Тагир присел на валун, стоящий на шапке холма, прислонился к нему, приложив ухо. Стал прислушиваться к природе, дыханию солнца, начинающего светиться своими золотистыми лучами. Он ощущал, как пробуждается земля. Поймал себя на мысли, что нутром чувствует её дыхание. Лёг, приложил к ней ухо. Чувствовал, как по её кровеносным сосудам, корням деревьев, кустов, разнотравья, углубляющимся в недра, мощно проталкивается кровоток. Представил, что сам становится частью этой природы, её продолжением. Кровь земли по кровеносным сосудам проталкивается и в его сердце. И через него кровь земли, энергия солнца по кровеносным сосудам передаётся в сосуды деревьев и трав. Рядом с ним в упоении заливались соловьи, скворцы. Его душа торжествовала. Природа оживала, расправлялась под действием энергии солнца с востока.
Тагир подставил лицо расплавленному жидким золотом диску, показавшемуся из-за холма. И целый сноп лучей солнца, вставшего с перины утренней зари, залил его лицо. Лучи, лаская, заворачивали его в кокон, окутывали плетью золотых нитей так, что на мгновение Тагир представил себя его сыном. Образ любимой Зухры грел его сердце и душу, заряженные энергией любви. Зажмурился и мысленно унёсся навстречу солнцу, на восток. Там, он был уверен, выглядывая из окна спальни, вместе с ним зарю, восход солнца встречает и любимая.
У молодого чабана на душе и торжественно, и грустно. Торжественно потому, что сегодня ему исполнилось двадцать восемь лет. Грустно потому, что в такой день рядом с ним нет любимой. Над головой закуковала кукушка. Что ему пророчит она: долгую любовь с любимой, скорую разлуку? Тагир не желает считать, сколько раз она прокукует. Не хочется в такой день с утра расстраиваться. Вдруг кукушка пророчит скорую разлуку? Он разлуку с ней не выдержит. Заткнул уши пальцами, чтобы не слушать кукушку, зажмурился. Долго так сидел, представляя себе лицо возлюбленной. В этот день у него одно желание: провести его с любимой.
За последние пять лет загруженный работой старший чабан ни разу не дал ему возможности отметить день рождения у семейного очага. Каждый раз в этот день сердце Тагира разрывалось между любимой и работой. Вместе того чтобы радоваться с любимой, не получив разрешения от старшего чабана, в одиночестве забирался на холмы. Через окуляры бинокля разглядывал свой дом в селении, грустил.
Но сегодня Тагир решил твёрдо: день рождения отметит вместе с женой в селении, пусть даже небеса опрокинутся на голову.
Через окуляры бинокля он смотрел, как солнце выползает из перины разноцветных облаков, слоями сгрудившихся над Каспием. Легко поднимается над морем, расстилая перед собой золотистую дорожку, прокладывает себе путь в горы. Солнце щедро сеет лучи на степи, холмы, долины, ущелья, рождая в сердце Тагира радость нового дня, нетерпеливое желание встречи с любимой.
Глава вторая
Зухра! Это имя со школьной скамьи не сходит с его уст. С этим чудом природы Тагир шесть лет разделяет любовь, радость, грусть расставания. Но работа чабана в горах, степи всё отдаляет и отдаляет его от любимой. А в сердце с каждым разом зреет тоска. Горькие семена сомнения и неуверенности временами прорастают в нём: «А что, если?..» Зухра… Зухра! В его ушах это имя звучит мелодией гор. В этом имени он слышит чириканье стрижей, журчание горных ручьёв, шуршание морской волны, с мягким плеском разбивающейся на песчаном берегу, тревожный клёкот гусей, прилетающих с зимовки из дальних краёв…
Вспомнил их школьные годы. Тагир поджидал Зухру по дороге в школу и обратно. Он шутил с ней, а она обижалась на его шутки. В школьные годы Зухра среди сельских девчонок, её ровесниц, выделялась лишь ростом. Была высокой, худой, с длинными ногами, редкими для горянки золотистыми волосами, огромными, как озёра, глазами цвета морской волны. Он был на пять лет старше её. Тогда у Тагира и мыслей не было, что он обратит на неё внимание и вскоре она станет его любимой. Правда, по дороге в школу и обратно любил с ней шутить, дёргать за косы, иногда доводя до слёз. Сейчас, спустя столько лет, спрашивает себя: что тогда его влекло к ней? Огромные искристые бирюзовые глаза? Может быть. Золотистые волосы? Возможно. Весёлость, отходчивость? Да. Словами точно не передать, чем она его к себе манила.
Но завелась одна привычка: каждый раз, когда встречал её по дороге в школу, начинал подшучивать над ней, называя разными смешными именами. И всегда напевал одну и ту же шутливую песню: «Несравненна, как косуля, джан Зухра! Золото меркнет перед твоими кудрями, джан Зухра! Выбирай женихом себе Тагира, джан Зухра!»
Прежде чем собираться в школу, Зухра узнавала через подружек, не видно ли, где прячется этот вредина Тагир. Она не знала, что среди её подружек находились подкупленные им, которые за подарки, больше вкусные конфеты её закладывали. По дороге в школу Тагир, поджидая её, прятался в кустах. Как только Зухра с подружками проходила мимо, неожиданно выскакивал из кустов и хватал её за косы. Зухра пряталась за спинами подруг. Он ни с кем, кроме неё, из одноклассниц так не игрался, не шутил. Зухре было и стыдно, и приятно, что старшеклассник из всех ровесниц обращает внимание именно на неё. Лицо покрывалось краской, по ногам пробегал ток. Хватаясь за свои косы, она старалась поскорее оторваться от назойливого соседа.
Часто обиженно плакала.
– Смотрите на этого плохого парня!.. – жаловалась она подружкам. – По дороге в школу вечно только ко мне пристаёт. Будто, кроме меня, здесь больше девочек нет!.. Тагир, когда ты от меня отстанешь? Тебе что, интересно обижать только меня? Ещё раз если ко мне пристанешь, я всё расскажу своей маме!
Подружки становились полукругом, поддразнивая Зухру с Тагиром, обзывали их женихом и невестой, приговаривали:
– Зухра плюс Тагир! Медведь – ваш факир! У-у-у! У-у-у… Свадьба будет! Танцы будут! Будет дулма3, шашлык-машлык! Нам на платья отрезы-матрезы! У-у-у! У-у-у… – и хлопали в ладоши.
– Шутить изволишь, моя соседка? – Тагир, притворяясь, что обиделся, подбоченивался. – Говоришь, я прилипала? К тебе я вечно пристаю? А может, всё наоборот? Твои подружки видели, что это ты ко мне пристаёшь!
Раздавал им конфеты, спрашивая:
– Да, девочки?
Все хором отвечали:
– Да! Да!
Теперь Зухра обижалась на предательниц-подружек.
– Ещё раз ко мне пристанешь, – от обиды её глаза наполнялись слезами, – маме скажу.
Кулачками утирая слёзы, обиженно отворачивалась.
– Эх ты, лучик солнца! – вдогонку добавлял Тагир. – Ещё соседкой называешься! Вместо того чтобы меня хвалить, грозишься жалобой маме! Я от неё отгоняю всех назойливых ребят, а она меня за это мамой пугает! Какая же ты вредина, золотокудрая головушка! Обидела ты меня, смертельно обидела! – Усыпляя её бдительность, незаметно подкрадывался, дёргал за косу. – А я думал, что мы с тобой друзья!
– Друзья, говоришь?! – глядя исподлобья, обиженно выпаливала Зухра. – Хороший друг подругу не обижает и за косы тоже не дёргает! Уйди с глаз моих! Сам вредина! – Оттолкнув от себя Тагира, убегала.
Подружки вслед такой визг поднимали, что у Зухры только пятки сверкали.
Сколько ни хитрила Зухра, избегая встречи с вредным соседом по дороге в школу, всё равно попадалась ему. Выходя с ранцем за ворота, предусмотрительно припрятывала косички под косынкой. При столкновении с ним пряталась за подружками. А Тагир каждый день придумывал всё новые уловки. Когда Зухра свободно вздыхала, радуясь, что избежала встречи с вредным соседом, он неожиданно подкрадывался и дёргал её за косички.
– Смотрите, смотрите на этого верзилу, ещё и глумливо смеётся! – Зухра делала вид, что обижена до слёз, порой не в силах утаить выпирающий из груди смех. – Ты в этом селении из девчонок, кроме меня, никого не замечаешь?
Тагир улыбался глазами из-под густых ресниц:
– Понимаешь, среди сельских девчонок второй такой больше нет!
Хотя от его ответа становилось приятно на сердце, обиженно надувала губки:
– Да, ещё скажешь!.. Льстец. Мягко стелешь – жёстко спрашиваешь! А твои одноклассницы Мина, Мира, Эльмира?! Подружки говорят, что они тебе в школе проходу не дают!
– Зухра, не верь им. Они лгуньи, завидуют тебе!
– За что?
– За то, что с тобой дружит такой видный парень! Скажи, кто такие, если подумать, мои одноклассницы перед тобой? Напыщенные куклы Барби! К тому же гордячки! – усыпляя бдительность, подыгрывал её самолюбию.
– Лукавишь, леший. Если твои смешные приколы называются дружбой ко мне, то какая должна быть настоящая дружба? – внешне обижаясь, внутренне начинала сиять.
В пятом классе Зухра уже много чего понимала. Хотя видела разницу в годах, чувствовала, что она ему небезразлична. Только свою привязанность к ней, свои чувства он выражал таким образом.
От завуалированного признания Тагира её током ударило. На мгновение остановилось сердце. Дыхание перехватило, чувствовала, как жаром охватывает щёки. Она толком и не поняла, что вдруг с ней стало. В глазах потемнело, в животе стало жарко. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем сумела сделать глоток воздуха.
Впервые застенчиво бросила на Тагира влюблённый взгляд. И когда взгляды их встретились, почудилось, что из её глаз брызнули искры. Мгновенно потупила взор, поражаясь туману в его глазах. Тагир первый раз смотрел на неё взглядом, мерцающим огнями. Зухра была напугана тем, что происходит у неё внутри. Не осознавая, что говорит, выпалила то, что с языка слетело:
– Ты плохой мальчик! Обижаешь меня! Я тебя видеть не хочу! Иди, топай к своей Мине, Мире, Милене, Эльмире!..
Её уста говорили одно, а сердце ликовало: «Тагир! Тагир!»
А он всё, что в ней происходило, видел глазами созревающего парнишки. Не успел он улыбчиво ответить, как Зухра, смеясь, показала ему язык и убежала.
С этого дня их отношения приобрели совершенно другой мотив. Зухра как будущая женщина догадалась, в её душе расцвела первая, детская любовь.
В Тагира были влюблены многие девчонки старших классов. На роднике они делились своими секретами с его родственницами. Отправляли ему с ними приветы, а в школе оказывали знаки внимания. Самые смелые шли ещё дальше: через младшего брата и двоюродных сестёр передавали ему записки, назначая свидания.
Зухра и после шестого класса оставалась робкой, застенчивой, в то время как её подружки-одноклассницы без стеснения заглядывались на Тагира, порой делали ему робкие комплименты. А Зухра, видя их наглость, пряталась от него всё дальше. Ей казалось, что Тагир такой большой, а она перед ним козявка. В школе его все уважают, даже учителя. А она перед ним выглядит неказистой девчонкой с длинными ногами, светлыми волосами и огромными светлыми глазами.
И Тагир к ней стал меняться. При встрече заговаривал вкрадчиво, доверительно, перестал дёргать за косички, меньше шутил. Знал, что своими шутками иногда доводит Зухру до слёз. Но она быстро отходила, прощала обиду. Он зарекался, что при встрече с Зухрой больше никогда не станет подшучивать над ней. Но, как только сталкивался, забывал про своё обещание, начинал шутить.
Так за встречами, расставаниями, обидами, примирениями они не заметили, как прозвенел его последний звонок. Тагир получил аттестат об окончании средней школы. Затем поступил в Дагестанский государственный университет. Младшего брата перевёл в школу-интернат столицы.
Осенью Тагир неожиданно получил повестку из военного комиссариата на действительную военную службу. Как единственный опекун брата он имел законное право на отсрочку. Но отмазываться от службы, ходить по инстанциям, просить, унижаться он счёл ниже своего достоинства.
Съездил домой, попрощался с родными, близкими, друзьями. Перед разлукой, сколько ни пытался, не получилось попрощаться с Зухрой. На улице, еле сдерживая слёзы, к нему прилип младший брат, который приехал на его проводы. Когда Тагир садился в автомобиль, случайно встретился взглядом с заплаканными глазами Зухры за окном. Она помахала рукой и скрылась. И этого трогательного прощания, частички её огня ему хватило на все годы службы в морской пехоте.
Тагир легко втянулся в военную службу морского пехотинца. Первое время, правда, скучал по младшему брату, друзьям, Зухре. Но изо дня в день его всё больше захватывала военная служба. Приобретая навыки «морского котика», быстро отвыкал от привычек студента. Со временем стал забывать тех, с кем мало общался, с благодарностью вспоминал настоящих друзей. В годы военной службы он больше всего ругал себя за то, что на прощание не увиделся с Зухрой. Надо было с ней увидеться, попросить, чтобы ждала. Правда, в десятом классе его затянула учёба. Да и поступление в университет и обучение в нём отнимали время… Так получилось, что в последние месяцы всё реже и реже виделся с ней. Короче, сам виноват в том, что на прощание она с ним не встретилась.
Как только на море начинался шторм, а таких штормов за время службы на Балтийском море было немало, в его ушах серебряным колокольчиком начинал звучать голос Зухры. Не мог забыть последние минуты перед расставанием, её заплаканные глаза. Если она плакала, прощаясь с ним за окном, выходит, он ей небезразличен? Тогда ей исполнилось тринадцать лет, сейчас идёт третий год его службы. Скоро ей исполнится шестнадцать.
«Наверняка Зухра своей красотой – небесно-голубыми глазами, золотистыми волосами, длинными ногами – затмила всех девчонок. И стала в селении самой завидной невестой! Хотелось бы хоть на миг взглянуть на неё. Не забыла ли меня? Сейчас, видимо, на неё заглядываются все старшеклассники».
Через год срочной службы по рекомендации командира части Тагир поступил в военное училище. Учился там три года. Его ожидала блестящая военная карьера морского офицера. Но в одном из столкновений на море с вражеским кораблём он получил серьёзное ранение. Его комиссовали. Осенью вернулся на родину. С поезда прямиком направился на встречу с братом – в школу-интернат в Махачкале. Брат оканчивал восьмой класс. Приехал в селение. К нему в дом пришли родные, близкие, друзья. Среди них не было Зухры, единственного человека, с которым больше всего хотелось увидеться.
Встреча с ней состоялась через пару дней и совсем неожиданно.
Он отправился на прогулку за село. Шёл по тропе, ведущей к роднику, и столкнулся лицом к лицу с Зухрой, возвращающейся от источника с кувшином воды. Она, высокая, стройная, величественная, остановилась перед ним. Сверкающими глазами, прищурившись, смело заглянула ему в глаза. Широко улыбнулась, показав ровные ряды зубов-жемчужин. Неспешно сняла с плеча кувшин, поставила перед собой. Тагир замер. Он не ожидал, что встретится с ней наедине, без лишних глаз. Она была такой красивой, повзрослевшей, вызывающе смелой, что у него зарябило в глазах. Впервые он растерялся перед ней, даже забыл поздороваться. Он представлял себе Зухру повзрослевшей, но не думал, что за пять лет его отсутствия угловатая девчонка может вырасти в такую богиню.
Девушка почти сравнялась с ним ростом. С длинной лебединой шеей, выточенной из белого мрамора, она на него произвела впечатление ангела с небес. У него задрожали ноги, непослушно повисли руки. Тагир сконфуженно заулыбался. Её небольшое удлинённое лицо с бело-молочной кожей светилось божественным светом. Лицо украшал прямой тонкий носик с чувственными узкими ноздрями. С головки на спину струились огромные копны золотистых волос. Лоб прямой, чистый, без изъянов и морщинок. На нём улыбчиво остановился взгляд огромных небесно-голубых глаз, окаймлённых длинными густыми ресницами. Красивые дугообразные брови были натянуты, как тетива лука. Припухлые губы слегка растянулись в улыбке. Вспомнив его школьные приколы, Зухра отвела от него взгляд.
– Здравствуй, Тагир, – поздоровалась бархатистым голосом, протягивая руку. – С приездом! Отправлялся служить на два года, но, смотрю, служба у тебя растянулась на целых пять лет… Случайно в свой корабль не влюбился?
Она крепилась, чтобы не показать ему слёзы, вдруг выступившие из сердца. Чувствовала, как задрожал её голос, краснеют жаром охваченные щёки. В сильной жилистой руке морского пехотинца ударом тока обожглась её ладонь.
От волнения он перестал что-либо слышать, воспринимать. Словно из-за стены до его ушей доносился певучий, слегка дрожащий голос девушки. Тагир не помнил, как протянул ей руку, как её жгучая ладонь оказалась в его ладони, что говорил, отвечал.
Девушка была слегка сбита с толку растерянностью того наглого школьного забияки. Перед ней смущался, краснел верзила, который всё время дразнил её при встрече. Это был огромный, сажень в плечах, оторопевший мужчина в офицерской форме с золотыми погонами лейтенанта, в берете морского пехотинца. В смущении он впервые не знал, как себя вести перед девушкой.
Теперь смеялась Зухра:
– Эй, «морской котик», за время службы язык успел проглотить? Стоишь словно засватанная девчонка перед женихом, которого видишь первый раз.
Разошлась она, не давая ему и рта раскрыть:
– Забыл, как подшучивал надо мной в школе, не давал проходу? А ну вспомни свою песенку! Что, запамятовал слова? А я тебе их напомню: «Несравненна, как косуля, джан Зухра! Золото меркнет перед твоими кудрями, джан Зухра! Выбирай женихом себе Тагира, джан Зухра!» Не ты ли меня каждый раз до слёз доводил этим речитативом? А-а-а, моряк? Ах да! Я забыла, тебя не было пять лет… Отвык от села, от своих школьных приколов… Там, на службе, вероятно, перед другой девчонкой исполнял свой шедевр? Эх ты, бедовая голова!
Издевательски рассмеялась.
Пока он, ошеломлённый, приходил в себя, она ещё раз насмешливо улыбнулась. Лёгким движением рук подняла кувшин с водой, изящно закинула за плечо, повернулась, прощально помахала рукой. Приподняв голову, потупив взгляд, плавной походкой направилась в сторону селения.
А он всё ещё стоял на месте, поражённо провожая её взглядом.
– Зухра, как ты выросла, как изменилась! – наконец прошептал ей в спину. – Какой ты стала красивой… вызывающе красивой! Не верится, что та девчонка с глазами на мокром месте, длинными ногами, неуклюжими движениями подростка могла вырасти в такую принцессу! Не наваждение ли это?
Зухра остановилась, обернулась, с иронией разглядывая его. И, мягко ступая по тропинке, скрылась за поворотом.
Тагир озадаченно стоял на тропинке. Сельские любительницы острых ощущений, ставшие очевидцами встречи, тут же растрезвонили о ней по селу. Пройдя мимо сельских девчат, с усмешкой разглядывавших его, он скорым шагом направился к реке. Нужно было поостыть, собраться с мыслями.
Через несколько дней, примерно в тот же час, он вновь увидел Зухру. Из своего окна она провожала его долгим изучающим взглядом, когда он заходил во двор.
После их встречи девушка потеряла покой. Мама заметила, что со старшей дочерью что-то стало твориться. За что бы она ни бралась, всё валилось из рук. Зухра постоянно видела мысленным взглядом Тагира в кителе офицера, с золочёными погонами, в тельняшке и с беретом морского пехотинца на голове. За эти дни она пролила немало девичьих слёз, провела не одну бессонную ночь. Ей хотелось ещё хоть раз на мгновение взглянуть на него. А он, как назло, всё это время не показывался.
Непонятно активизировалась и её младшая сестра.
В тот день, когда Зухра потеряла всякую надежду увидеться с ним, он наконец вышел во двор. Зухра застыла за окном. Не сон ли? Сердце запылало огнём. Ноги стали подкашиваться. Тагир стоял в спортивном костюме, прислонившись плечом к стволу яблони, и долгим взглядом всматривался в её окно. Сердце девушки возликовало: «Ведь он тоже по мне страдает!»
Заплакала от счастья. Стояла у окна, обливалась слезами, позабыв, что дома за ней могут подсматривать. Из своего угла за ней следила младшая сестра, следила и мама, укоризненно покачивая головой. Зухре хотелось позвать его во двор, чтобы с близкого расстояния, через плетёный забор между их дворами, поговорить с ним. Иначе у неё от тоски сердце разорвётся. Смекнула, где они могут увидеться. Если он любит, поймёт её без слов. Не заметив мать, выскользнула в коридор. С кувшином за плечом выбежала во двор. Не помня себя, приоткрыла калитку, почти бегом направилась к роднику.
Зухра ещё с утра чувствовала, что сегодня у неё будет необычный день. С головы до ног оделась во всё белое. Глядя на неё, младшая сестра захихикала, словно понимая, куда та собралась.
– Куда ты так нарядилась? – лукаво заулыбалась сестрёнка.
– На родник…
– Знаю я твой родник… – вкрадчиво захихикала малышка.
– Если знаешь, тогда помалкивай…
Погрозив младшей сестре пальцем, Зухра с кувшином за плечом выскользнула в переулок. При виде нарядной Зухры у соперниц от зависти глаза разбежались. Она, вся зардевшаяся, стройная, с тонкой талией, в туфлях на высоком каблуке, с распущенными золотистыми волосами, шла на родник. Чувствуя себя под прицельными взглядами многих девушек, молодых женщин, сперва шла не совсем уверенным шагом. Длинношеяя, она, тряся ворохом золотистых волос, потупив взгляд, чуть приподняв носик, шла вперёд. Со стороны она смотрелась белой гордой лебедью. А завистницы видели, что Зухра не шла, а парила над землёй, как могла парить лишь одна она. Её парящей походке ещё в школе завидовали даже старшеклассницы. А когда Зухра выросла, стала взрослой девушкой, её походка стала ещё красивей и плавней.
