Kitabı oxu: «Как угодно»

Георгий Полоз, Сергей Сазонов, Илья Егармин

Şrift:

Дизайнер обложки flinTЪ

ISBN 978-5-0053-6306-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Как есть

Очень здорово, когда твои студенты через двадцать лет после окончания просят написать предисловие к книге стихов. Поэтому я и начинаю с благодарности. Спасибо, ребята!

Филологи пишут стихи. Это трюизм. Но не все филологи продолжают писать стихи, когда становятся старше. Стихи – это вообще не просто текст, это какое-то состояние человека, которое, бывает, проходит – и поэзия остается где-то в прошлом, греет, вызывает умильную улыбку.

Я беру этот сборник – и смотрю на даты. Не бросили! Пишут! Значит, сохранили в себе то, что позволяет высказываться особым образом – рифмами, ритмом, тесным стиховым рядом. Значит, есть что сказать. Значит, есть к кому обратиться стихами, иначе не стали бы издавать книгу.

Когда и они, и я были моложе, мы собирались в аудитории на Малой Пироговской и читали стихи. Один читал, все слушали, а потом обсуждали. Обсуждали серьёзно, жёстко, профессионально, потому что филологи. Кому как не нам быть истинными ценителями! Кажется, это было раз в две недели, если я не путаю. Иногда нас собиралось так много, что некуда было сесть. И все слушали, потому что стихи должны звучать. Их нужно непременно слышать. И никто так не читает стихов, как их автор. Потому что он точно знает, как они будут звучать.

Но читать стихи с листа – тоже здорово. Книга стихов – особое явление. Это тебе не роман, не учебник литературы. Это книга, которую редко читают от корки до корки. Открыть наугад, прочесть одно стихотворение, погрузиться в него – и хватит. Это как выпить рюмку водки – одну, чтобы чуть захмелеть, поднять настроение, развязать себе язык. Нет, можно читать подряд, много, взахлёб. Но все же я бы не злоупотреблял. Тем более что тут не один поэт – три. И как здорово, что не каждый сам по себе по сборничку, а вместе. Это дружба!

Какие это стихи? Разные. Но их объединяет общее, я бы сказал, мужское начало. Сейчас стали писать мягче, осторожнее, потому что везде стали бояться травмы. Как бы не задеть! Они не боятся. Они задевают. Они из того брутального рок-н-ролльного времени, когда говорили в лицо то, что сейчас нужно сказать. Поэтому то, что ты, читатель, увидишь в стихах, высказано честно и прямо. Да, и если ты морщишься от внезапного матерка, пройди мимо.

Это стихи филологов, умеющих найти необычное слово, создать сложный образ, подобрать нестандартное звучание. Не настраивайся на простое чтение, читатель. Такие стихи надо уметь воспринимать. Каждое из них – особый мир, в котором мысль сплетается с непростой словесной тканью. Это твои стихи, если ты готов развязать их хитросплетение.

Это стихи, как и все искусство последнего времени, не стремящиеся к отдельному, изолированному существованию. Может быть, не так тонко и изящно (это вообще не концепты той поэзии, которой они принадлежат), как в классическом постмодерне, но они отсылают, читатель, к твоей образованности. Тебе надо знать то, на что намекают лирические герои этих стихов. Иначе ты не словишь полноты кайфа.

Это хорошие стихи. Их хочется читать. В них есть стержень. В них есть личности. В них есть эпоха. Я не критик – и не собираюсь «разбирать» то, что ты найдёшь в этих стихах. Ты и сам всё поймешь, если ты – их читатель. Открой наугад – и! А потом посидеть, подумать, насладиться. Словом, вперёд!

Алексей Глазков, филолог, преподаватель, поэт.

Сергей Сазонов aka Угрюмый

Трещина

Согреет постель ледяную
дерзкое девичье тельце,
но грусть уже в сердце селится,
пепельно-серое небо
плачет дождями, сердится
на безобразную праздность,
на то, что не видишь трещины
под штукатуркой радости.

Можно уйти в листопады,
киснуть в дымах и ядах,
верить в надежность стен,
только вот знания тень,
что трещина где-то рядом,
колеблется с дрожью колен.

Напрасно ты фотоальбомы
пальчиком потным любовно
перелистал впопыхах,
входит распахнутый страх
в ум, что складировал вещи,
голосом вяжущим, вещим:

«Трещина не померещилась…»
«Трещина не померещилась…»

ноябрь 20

«Узри же богоподобное…»

Узри же богоподобное,
усаживайся поудобнее.
Бег облаков осенних —
вечности юной вестников,
гулом по лужам студеным,
по липким листьям на лестнице
старой усадьбы торжественной,
проносится с плачем жертвенным.
Здесь, где судьбы твоей остов,
ливни идут мягкой поступью,
небо ветрами порвано,
югом давно прикормлены
трели пичуги певчей.
Знаю, тебе станет легче,
просто дождись мой друг.
Будем точить балясы,
помыслы древнему Ясеню
сложим к ногам стариковским
с дымом Страны снегов.
Вот он стоит в своей асане,
ловит мгновенье ясное,
в кронах его запутались
гимны былых веков.

сентябрь 20 Д.С.

«Ты в сны зачастила мои…»

Ты в сны зачастила мои,
но я избегаю и взгляда,
и разговора,
я помню твой яд, отлив чешуи,
издерганный жался в косые дожди,
ворот подняв до упора.
Но утро, вливая из турки в стакан,
Рассвет златотканный, смешной мальчуган
нас голыми ждал на балконе,
в своем затрапезном алькове
оставшихся дней барабан
крутили с печальной улыбкой…

август 20

Юнец

В альбоме старом,
где юности цветущий папоротник,
ее лицо на память.
Весенний мальчик – март на паперти,
под кожей времени оставленное жало
напрасно тщится выдавить стеклом.
Уже изрезан весь, приходит весть,
что солнце забежало
в Акулово к поэту на поклон.
Очнись, дурной, пока ты пел капелью,
сосед мой дрелью прогонял похмелье,
жирел от ливней розовый июль…

июль 20

Жара

В жару – лежи,
пускай трещат стрижи,
своими мантрами пытаясь вызвать дождь.
Ты – краснокожих вождь,
попыхиваешь трубкой,
следишь как скво твоя
расстегивает юбку,
являя миру безупречно-звонкий круп,
она всегда нова и норов крут
и вмиг лишит ума, неровен час,
однако ты рычишь вальяжно: «Не сейчас!»
осколки хрипа несомненно режут слух,
смотри, как ненасытный женский дух
уходит в комнату банальных подозрений,
подумать только… думать лень

Ни то, что мало – ничего не надо,
Открытию такому удивлен,
И за балконом отдыхает старый клен,
И вечер дарит долгожданную прохладу.

июль 20

«Цветущий влажный луг …»

Цветущий влажный луг —
иллюзия Железной Бодхисаттвы,
что на фарфоре оставляет лопухи,
любуйся, друг, ведь именно они
смывают горечь неуместной клятвы,
вплетая в мысли летние стихи.

Приятель старый просится из ножен,
Но ты сегодня тих и осторожен,
И в ровном жаре нижнего котла
Сомнений вечных крутится зола.

июль 20

Досужее

Залетела в открытую дверь
Перфоратора нежная трель,
И уносит несущую стену
Племя въедливых дюбелей.
С телевизора льется елей,
Скоморохи отведали морок,
В стуке сердца (как стукнет за сорок)
Хрип тумана с осенних полей.
Возлежит подопрелая зрелость
В мошкаре, что под лампой согрелась,
Но пока облака-корабли
Заплывают в бокалы твои.

июль 20

«Исчерпав движенье яда…»

Исчерпав движенье яда,
буровая сердца бьет,
и в сосании ее,
разорвавшимся снарядом
расцветал покоя лед.
Нагулялся в преисподней,
и в исподнем при народе
прибаутками сорил,
табачок смоля корявый,
заряжал свой локоть правый
в угловатость постных рыл.
Приукрашивая немочь,
да выцеживая мелочь
из таинственных сусек,
слыл ты парнем очумелым,
славным олухом поддатым,
завсегдатаем аптек.
И фантазий цеппелины
плыли в облаке пылинок,
навсегда предвосхитив
огрубевший в дреме миф
утонченных инсулинок.
И твой ангел, не иначе,
по ночам тихонько плача,
перебрал в настройках код —
оборот наоборот,
чтобы стал ты озадачен
путь к вопросу обозначив:
«Как я выжил, ешкин кот?»

май 20

Слежка

Я тебя выследил,
подпустил на выстрел,
приманки выстелил,
теку пластилиновый
в своем периметре.
Я тебя спрашивал
по-человечески,
не веря, что зверь ты
насмешников вечных калечил,
на пальцы
дыма колечки
напяливал,
пока ты в спальнях чужих
наяривала
без палева,
с алиби.
Щеки обидой мокнут,
окна, что смотрят в окна
в зеркале отражены,
кнут моей мести вогнут,
пьяный давно от липких
всхлипываний жены.
Дерзкой сивухи литр,
молью побитый свитер
носит скелет в шкафу,
я тебя рву,
я тебе вру,
я тебя выследил,
подпустил на выстрел —
мистика.
Что-то не так,
в тихой засаде,
кровь на спине
застыла,
кто-то мне смотрит в затылок,
чье-то дыхание
сзади…

апрель 20

Третий

О, ты прекрасна, ты река,
мягка, мокра,
упругий зад несут осанистые шпильки,
кулон на шее, губы пылки,
в ладони правой – пенис,
в левой – пенис,
надуты вены.
Проникновение двойное
в твои отверстия, дитя,
ни нечто вон – ничто иное
как завершенность бытия.
Попытка скрыть пустотность тела
в уроборической тоске.
Улов твой в сетчатом чулке
заметно скромен. Солнце село.
И не имеющих начала
концов, что чресла сладко жгут,
но сколько б раз ты не кончала —
ты просто труп. Ты просто тут.
Ты просто тут, прости, ты тут
(друзья уже созвучье оценили,
они с тобою тоже спали-пили,
пока их не уродовал уют).
Да это мысли вслух. Опух?
Тебе виднее,
но не кричи, гнев так коверкает черты,
пускай в дерьме, пускай теперь на дне я,
брань заполняет вонью наши рты.
И сразу виден выход сообразный
твоей природе вытертых колен —
никчемный вздор, болтливость эту праздную,
закроет, вероятно, третий член.

апрель 20

«Девочка волоокая…»

Девочка волоокая
облако
в тебе девять потоков,
потому не мешай,
удовольствия не лишай —
чай проливаю с утесов Уишаня.
Иди погуляй,
покорми гулей…
Гули?
А ты погугли.

Через отрицание

Ни лук-шалот, ни синий «Голуаз»,

ни глаз, остекленевший от морфина,

ни длинные новеллы без финала,

ни анфас,

ни профиль бармена, ни молодые вина.

Тебе не нужен хохот ушлых дур,

ни вид с натуры и ни юноша Артюр,

ни плющ на хрупкой стенке коллектива.

– Давай еще разок, снимаем без штатива.

Ни чибисы, ни мотыльки в стекло,

ни зло и не добро, ни запах стружки,

ни то, что мимоходом занесло,

ни плед на женщине в убогой комнатушке,

ни тяжкий грех, ни сбитые костяшки,

ни вермахта божественные пряжки.

Тебе, которому все это претит,

Увидеть и, увы, не умереть.

апрель 20

Поездка

страх высоты заглавной буквы

секиры запятых и стыд за них

в сверкающих мензурках подсознанья

редактор роговины разминал

залез на рифму вышел на вокзал

стеклянный купол корешками сотен книг

плацкартный чад проник пока ты успокойся

плевался где тут синтаксис такси

везет тебя по Лиговке-иголке

в парадной (боже упаси) коты встречают

трением о ноги

ну проходи чего стоишь ждала устал с дороги

ну обними мосты разведены

апрель 20

Северный этюд

Череп – зубчатые башни,
Вены рек и мышцы пашни,
Занимается заря.
– Эй, ворота отворяй!
– Прешь с мякиной в ряд калашный?
Вопрошал язык домашний —
Гдовский говор скобаря.

И в открытое оконце
Сонным шагом входит солнце,
Расползается молва
– Ты слыхал, наш голова
за добротное суконце
бор сосновый дал ливонцам,
вот те крест, его слова!

апрель 20

«в свои восемнадцать…»

в свои восемнадцать
фланируешь полный жеманства самолюбования
звездной пыли в карманах
стреляешь мелочь пишешь звенишь не спишь
влюбчивый пьешь
стрелки на брюках как бритвы
штиблеты сбивают в лужах отраженье нахала
куришь сапожником мацаешь
девичью грудь спрятав зевоту поесть не забудь
играешь в кино
мчишься на велике друга лежишь на косе
в лапах солнца
от предвкушений всесилен
бледен нелеп безразличен
как посторонний Камю
смотришь на дождь в таксофоне

март 20

«В кочевьях луны скуластой…»

В кочевьях луны скуластой
Отдыхают погонщики звезд,
Плавные и распластанные —
Вытянулись во весь рост.

Они озирают планеты,
Стенанья существ живых,
И руки, что к небу воздеты,
И речи глухонемых.

И смотрят на гнев и на скотство,
На бойни, на бег синих туч,
На мудрое руководство
Помойных зловонных куч.

Пытаются в недоуменье
Постичь эту склизкую муть,
Где день от рожденья до тленья
Сбывается как-нибудь.

Но вскоре они засыпают
Обуглившись лунным вином,
И звезды тихонечко тают
На бархатном небе ночном.

февраль 20

Сансарический этюд №4

Воскурим благовония
из человеческого жира
в агонии бардо,
на радость музыкальным инструментам,
пока еще мы слышим голоса
и те нас призывают бросить страх.
Чем дальше падаешь,
тем явственней моменты —
как будто побывал во всех мирах.
Богиня Грома с головой вороны
в руках сжимает труп младенца,
от вспышки шока запульсировал оргазм,
на внутренней поверхности бедра
царапая,
стекает семя в заусенцах,
лицо перекорежил спазм.
А дальше – больше,
ты бежишь, бежишь, бежишь,
ныряешь где поглубже,
там, где жижа,
и вроде дышишь,
снова жизнь…
свинарник чист,
подруга причиндалы твои лижет,
картофельных очистков целый таз
и глазки-пуговки уверены – экстаз!

Лежишь в соломе, в небе облака,
разлит повсюду запах формалина
и на стене бликует ножик мясника.

февраль 20

Конечно же

Прямая спина медитаций,
Выносливость, крепкое тело,
Конечно же мне хотелось
И небо коптить между делом,
И хлеба горячего мякиш
На фоне цветущих акаций.
Взирать на беспечные пары,
И рядом со мной мои парни
Ведут несусветные споры
О кинематографе Бога.
И рифма проста, и дорога —
Прибрежна, нежна, бесконечна,
Конечно же мне хотелось
Закончить вот именно так.
Но сна не хватает, я жалуюсь,
Из ног вытекает усталость,
А многоэтажки алые
К закатному солнцу льнут,
Летим же, каурка сивая!
В такси льет шансон плаксивый,
И вены жилых массивов
Стянул горизонта жгут.

февраль 20

Просто идешь

Без явств, без вещей,
без веществ,
в поисках счастья
глядя окрест
идти то туда, то сюда.
Сбиваясь и медля
петляя меж капель,
быть зазванным гостем
заброшенных капищ,
где тысячи тел
залегли посолонь,
где в лоне земли
изливался огонь.
Идти перекрестками
улиц безликих,
унылых, угрюмых,
крикливых и диких.
Идти непреклонно
и наперекор,
идти по наитию,
глядя в упор.
И пусть за тобой
жирный след борозды,
ты просто идешь
и тебе до звезды.

февраль 20

«Любезный хозяин…»

Любезный хозяин
с чаем у ночника
не может спросить о личном
лирического двойника.
Никак не идет беседа,
не вяжется разговор,
некому даже посетовать,
вымести сор во двор.
Вместе сидят уныло,
молчат, подперев бока,
луна облака умыла
до каждого лоскутка.
Заспана старая улица,
заморозком обнажена,
по ней не спеша прогуливается
гулкая тишина.
Но ночь приоткроет ставни,
тайны, что каждый знал,
свет ее дальний, давний
всегда с языка слетал.
И вот уже снов сиянье,
и слов ненасытных рой
без умолку мнут расстоянья
пиит и его герой.
Ведь им же, бродягам отважным
осматривать город с вершин,
где утром топорщатся важно
усы поливальных машин.

февраль 20

Ее слова

Вспрыгнул на подножку
первой строки
и мысли бегут вразброд.
Бесстыдно нагой блокнот
нагонит уже в дороге,
ведь стынет глагол в прологе,
опомниться не дает.
А просто слова ее,
той женщины, что уходит,
по сердцу бредут и бродят
и топят февральский лед.

февраль 20

Ворон

Глаза стремительны, осматривает зябь,

Границы двух миров припрыжкою чертя

Проворный ворон царственно спокоен,

Кинжальным клювом в сумрачном настое

Сбивает спесь с дотошного червя.

Другие птицы топчутся поодаль,

В тумане у земли отходят воды

И новых всходов-выдохов не счесть,

Наш черный жрец разносит эту весть,

Окрашивает небо свежей сажей,

Презрев и Хель и сельские пейзажи

Летит в подбрюшье белых облаков…

декабрь 19

«Я дикарь и сухарь…»

Я дикарь и сухарь,
отказавшись от светских утех,
словно хмеля росток проползу по отвесной стене,
а недавно как все
принимал суету за успех,
и был преданным зрителем этого театра теней.

Мне казалось, что пятница день возлияний и сна,
Ведь гашиш безупречен, ведь водка предельно вкусна,
А теперь пустословлю, наверно прогневал богов,
Что и исповедь эту не спрятал в семнадцать слогов.

декабрь 19

С 9 до 6

С девяти до шести, с девяти до шести,

Мой привычный маршрут, чтоб с ума не сойти,

Испытание духа на долгом пути,

Через небо и твердь, через смерть взаперти.

Как обычно я утром спускаюсь в метро,

Я ныряю в его кровяное нутро.

От подземных ветров загудят тормоза,

Пассажиры напротив закроют глаза.

И нам снится в тоннеле мерцающий свет,

То в конце бог-проктолог меняет пинцет,

То звенящие звезды скользят по стеклу,

Разгоняя московскую мглу.

декабрь 19

На Маяковке

Самогоном душистым, ушастым
Словно птицы друзья зацвели,
Переулками плыли и шастали
Как космические корабли.

Как степенные, сонные бонзы
На ветру у подземки стоим,
Отвернулся Володя бронзовый,
Да и хер бы наверное с ним.

ноябрь 19

Лирическое отступление

Завывает с утра,

то камлание ветра.

Ты же веришь ветрам?

Я да.

Вот тебе и с небес вода,

нет опоры в текучем мире,

сирый пес в коммунальной квартире,

с листопадом бегут года.

Помнишь март и кораблик-спичку?

Талый лед в уголках ума?

От разлук и до случек,

до вредных привычек

ты врывался в свой текст «избегая кавычек»,

погружая в туман дома.

Был в компаниях пьян и едок,

скоморошничал так или эдак,

и, пожалуй, едва замечал,

как сползает под тиканье стрелок

позолота со статуэток.

Непрочитанные тома

безнадежно дымятся дремой,

только ливень густой и ядреный,

только будущая зима.

сентябрь 19

«Я жду давно непрошеных гостей…»

Я жду давно непрошеных гостей,
которые как в детстве бестолково,
настойчиво звонили в двери, теребя
на языке своем приветственное слово,
да, впрочем, помнишь сам таких ребят,
это сегодня смотришь ты сурово
в прищуры одноглазых новостей.

Я жду давно непрошеных гостей,
ведь в келье тела стало тесно от костей,
а сердцу дорого, что выльется спонтанно,
где мы лишь капли путаных фонтанов,
подвижники бесчисленных путей.

сентябрь 19

Сегодня

Когда у тебя вдруг провалится нос,
Откажет за органом орган,
Ты горько поймешь, что тропа на утес
Была лишь дорогой к моргу.

Родная твоя – это ветер в ночи,
Сбивающий пламя агоний,
И простынь простит недержанье мочи —
Теплее холодным ладоням.

Последние образы: вот Новый год,
И жизнь пузыречек в бокале,
И кто-то его поднимает и пьет,
Танцует в прокуренном зале.

Пора расставаться Мальчиш-Кибальчиш,
Сегодня пришли за тобою,
И нет твердых слов, ты бессильно кричишь,
Визжишь, как свинья на убое.

сентябрь 19

Водяной дед

Там, где заросли крапивы,
Там, где раньше пели пилы,
Выбегают из оврага
Два серебряных ручья.

То живой водой поправят,
То подарят холод Нави,
Два ключа в миру подлунном
Вырываются ворча.

Ты за каменный мосточек
Приходи, увидишь ночью —
Сквозь мерцанье белых капель
Смотрит старый сонный дух.

Дед в воде сидит как жаба,
Мысли праздных ловит жадно,
Борода его как сети,
А в усах лебяжий пух.

Пустословить здесь негоже,
Будь учтив и осторожен,
И, конечно, двум истокам
Поклониться не забудь.

Стариковская улыбка
Лишь намек, что тело зыбко,
Но несет успокоенье
Тем, кто встал на Шуйный путь.

сентябрь 19

Сила

Я помню, что летали
как всполохи огня
нечеткие детали
нескладного меня.

Из детства проносились
и высились грядой
сказания о силе,
отмеченной судьбой.

То Бог о силе духа
в течение ста лет
нашептывал на ухо
на кухонном столе.

Где я метал закуски
и ложки снизу грел,
выплясывал по-русски
да выпрыгнуть хотел.

август 19

Смотрю

За выброшенные слова
теперь только воздух в ответе,
как лава течет голова
на площадь, где митинга петтинг.

Петляя в глазах бунтарей,
смотрел, как и должно эстету,
на тех, кто плевал на царей,
на тех, кто набрасывал смету.

На каждого, кто бил ключом,
на лужи босыми ногами,
на мальчика с параличом,
складывающего оригами.

август 19

«Качающимися проводами…»

Качающимися проводами,
падающей водой,
детскими голосами,
растревоженными игрой,
я был средоточием звуков
и руки прикладывал к уху,
все слушал, как сумерки комкали
от мебели душную комнату,
как старый закат с юным месяцем,
присев на пожарную лестницу,
с успешной охотой поздравили
дворовых поджарых котов.

май 19

«Будь здесь…»

Будь здесь.
Неторопливо пей стихи,
притихни вместе с ними
и иди,
куда глаза глядят,
куда летят пылинки.
Сбей ветра яростную спесь,
пусть от улыбок прорезаются морщинки.
Будь здесь.

май 19

Романтик

Мальчик румяный готов уколоть
Женскую тонкую топкую плоть,
Бьет из ладоней фонтан хризантем,
Гасит либидо сигналы антенн.

Игры гормонов на детском лице,
Гордый от лести, что пестик в пыльце,
Мнется у сада зазнобы своей,
Мир представляя как россыпь огней.

Дум пережеванных черный изюм,
В книгах слащавых, что выели ум,
Губы спешат за бегущей строкой —
«вдруг у нее появился другой!?»

Здесь бесполезно вдогонку кричать,
В чате сердечки – течки печать,
Лярва устало подернет плечом,
Мальчик румяный уже обречен.

апрель 19

«Так и лежит у меня на раскрытых книгах…»

Так и лежит у меня на раскрытых книгах
нагая Ядвига
ногами двигая.
Шелестит страницами-бритвами
и слова ее словно рытвины
на шоссе тишины.
В турке пенится кофе турецкий,
взгляд прохладный, жестокий, детский,
как движенье реки под снегом
наполняется чем-то иным.

апрель 19

Попрошайка

Попрошайка шибко смелый,
Извиняясь на ходу,
Пересчитывает мелочь,
Что я ссыпал на беду.

«Ты подкинь еще мне рупий,
На достойный закусон…»
Сизый нос укутан в струпьях,
Голос весел, невесом.

Перегар замешан с потом,
Приоткрыт гниющий рот,
То, что дружен был со спортом
Плавность шага выдает.

Да видать не получилось
Удержаться на коне,
Слабость, сданная на милость,
Сила, скисшая в вине.

Настреляет на бухлишко,
Накидается и спать,
А во сне его мальчишка
Станет горы покорять.

В предвкушении момента
С пол пинка побьет рекорд,
И посыпятся монеты
Из дырявого трико.

март 19