Kitabı oxu: «Больные души», səhifə 5

12. Медициной заправляют профаны

Боль все нарастала, и я чувствовал, что скоро меня хватит шок. В головокружении мне казалось, будто передо мной предстала необыкновенная вселенная. Огромное скопление завязанных друг на друге пучков, походивших на присосавшихся бледных пиявок, свободно дрейфовало по стерильно замкнутому пространству отделения скорой помощи. Пронзительный, неизвестно откуда несущийся звук, напоминавший треск пилы о кости, эхом отдавался во мне безостановочной декламацией сутр буддийским монахом. Так и подмывало заткнуть уши, но при этом не хотелось лишать себя этого распева. В местном подземелье было много стариков, прогнивших и тлеющих заживо. Точно так обращается в труху прежде крепкая древесина. Старички сидели, скособочившись в неустойчивых черных колясках, завернутые с головой в зеленые шинели, так что у некоторых выглядывала только половинка глаза. Вся эта компания со скрипом покачивалась из стороны в сторону. Глаза у людей были потухшие, но с признаками разума. У отдельных стариков в ноздри были вставлены длинные-предлинные синеватые пластмассовые трубки, из-за чего они походили на преодолевающих нескончаемые топи грязи слонов. Да, им было больно, да, они стонали, но во всем этом они находили некоторую радость, свое место, которое их вполне удовлетворяло. Видимо, по-настоящему бесстрашными в этом городе были только старики, у них больше отваги, чем у молодежи. У потомков этих живых предков один поход в больницу вызывает полное замешательство, у них закрадываются сомнения по малейшему поводу, а боль повергает их в депрессию и утрату вселенской веры. А вот старшее поколение искренне верит в больницы и врачей. Поэтому эти старики и дожили вплоть до сегодняшнего дня.

Я преисполнился к ним большого уважения. Подумалось, что эти пациенты здесь даже не для излечения, а для того, чтобы сотворить мир, материальную базу, которая могла бы послужить достаточной опорой для больницы. Выглядели эти старики как скопление нарождающихся светил и звезд, сильно уменьшившееся и собравшееся в обширном пространстве больничного отделения под действием несущей радость погибели. Тем самым объяснялась в полной мере власть докторов над престарелыми больными. Только старики знают, что такое смерть и какие тайны она скрывает. Если бы люди не болели, то не было бы оснований для существования больницы, и весь этот славный город рассыпался бы в пух и прах, не продержавшись на плаву и дня. Что уж говорить о претензиях на процветание, рост, культуру и прогресс? Все это – отличный пример крепкой взаимосвязи между больными и больницами. И в этом отношении мне еще было далеко до убеленных сединами пациентов.

Да, визит в больницу – вещь повседневная для многих людей. Сходить в больницу – это почти как навестить старого друга. По сути, медициной заправляют профаны. Когда и куда отправляться на лечение, прислушиваться или нет к рекомендациям врача, как оценить результаты лечения, куда направиться дальше для его продолжения – во всех этих вопросах решающее слово остается за больными. В итоге именно пациенты решают, какой диагноз им поставит доктор и какой рецепт он им выпишет. Больные люди – вот твердая основа и мощная сила, которая обеспечивает развитие системы здравоохранения. И в особенности это касается престарелых пациентов, которые наделены богатейшим опытом. Ведь на долгом веку они перевидали все возможные болезни. Только с ними случается какая-то непонятная хворь – сразу бредут в больницу. Причем ведут они себя невозмутимо, в них нет ни малейшего страха, сплошное удивительное спокойствие, которое подчеркивается вздохами и стонами. И это ликующее умиротворение наводит на мысль, будто эти люди вовсе и не больны, а пришли сюда лишь потому, что есть такое место силы, как больница. Это как у альпинистов. Спросите тех, зачем они лезут на гору, они и скажут: «Вижу: гора! Вот и лезу!»

Вот так и получается, что когда человеку нечем занять себя, то он принимает больной вид и отправляется прохлаждаться в больницу. Старики же давно привыкли стоять в очередях и ждать. Они даже находят в этом наслаждение. И как раз если их лишить стояния в очередях и ожидания, то их сразу же охватит полное недомогание. Только тогда они начинают по-настоящему болеть. По той же логике старики привыкли тратить деньги, будто если не сунешь кому-то денежку, то останешься в долгу. Не передашь все накопленные за жизнь деньги больнице, то, считай, жизнь твоя была прожита зря. В общем, есть впечатление, что жизнь дается лишь для того, чтобы потом было чем финансировать больницы, словно в этом весь смысл нашего существования. А врачи же все повально младше своих пациентов, что дает основания старикам кичиться и возрастом, и стажем. Знакомясь с очередным доктором, старый больной видит в нем отпрыска своего, старшего поколения, здоровается с ним, будто они родня, и немедленно придумывает ему ласковое прозвище, словно бы перед ним внучок. Врач обычной публичной больницы не в силах и не вправе выбирать, кто будет его пациентом, вот ему и приходится предусмотрительно встречать каждого с радушной улыбкой. Вот так и возникают сосуществование и взаимодействие больных и врачей, а не их противостояние, как следует из отдельных россказней. Некоторые пациенты знакомы лично с каждой медсестрой, каждым санитаром, каждым охранником и каждым уборщиком в отдельно взятой больнице, а те, в свою очередь, с радостью показывают больным, как пройти в тот кабинет или в эту палату, и помогают проходить регистрацию, чтобы поскорее попасть на прием.

Эх… Вот какая гармония должна устанавливаться в отношениях между врачом и больным. Однако на практике – и не скажу вам, как это получилось, – все постепенно пошло наперекосяк. Доктора и пациенты, вцепившись в скальпели и вооружившись костылями, стоят друг против друга, как два решительно непримиримых войска. И врачам в конечном счете приходится всеми силами отстаивать утраченные полномочия, высшую власть принимать решение о том, как им лечить пациента. Это противостояние продолжается вплоть до наших дней.

Но старики по-прежнему старательно защищают собственное достоинство. Они отказываются носить гигиенические маски и со всем ражем полных хозяев положения громко вздыхают и усиленно сопят, будто они – главные спонсоры больницы. Возможно, престарелые даже полагают, что больница – их владение, которое они никому не собираются покорно отдавать. Поглядите, например, вот на ту старушку, забравшуюся в глубь коляски так, что видны одни ножки. Кажется, что косточки в ногах ей переломали нарочно, чтобы сотворить из них арт-объект. Напротив – старичок, который ручкой сжимает красивую деревянную тросточку черновато-бурого цвета. Дядечка совсем слепой, но сидит очень прямо, словно ему в туловище впихнули бамбуковую жердь. У слепца все продумано и выставлено на всеобщее обозрение. Человек является миру во всей своей красе, только когда болезнь безнадежно запущена.

От всех этих зрелищ мне на душе стало совсем не по себе. Как же хорошо, что мне посчастливилось побывать в центральной больнице города К! Только подобное место могло показать со всей очевидностью мне, чванливо называющему себя «вечным больным», насколько я еще далек от этого почетного титула. История моих недомоганий совсем недолгая, куда мне соревноваться с пожилыми пациентами? Даже стало обидно, что я раньше не оказался здесь. Разгоревшийся в душе порыв должен был стать стимулом для большего доверия к больнице.

Ах, какой же выдающийся этот ваш город К! Из захудалого местечка на стыке града и деревни, из логова бандитов, мародерствующих по темным улицам, и алчных чиновников, снующих по светлым коридорам, из нищенствующего беспорядочного портового городка он превратился в образцово-показательный рубеж глобализации. И центральная больница города К – самая крупная жемчужина в короне, составляющей навершие этой монументальной конструкции. И все это великолепие не открылось бы мне, если я бы воочию не увидел его! А я же еще имел наглость предполагать, будто смогу написать песню, достойную этого великого города! Подумал я, что если пойду на поправку, то обязательно поселюсь здесь, буду ходатайствовать о получении звания почетного гражданина. Познаю я сполна местную культуру врачевания и лечения, отличающуюся и безграничной обстоятельностью, и инновационным пылом. И тогда и во мне на веки вечные будет сохраняться творческий задор. Да если мне станет лучше, то я буду каждый день наведываться в больницу, чтобы повидать врачей, и так до самого конца жизни. Ведь такой славный пациент, как я, – большое счастье. Может быть, все мои песенки я писал ради этого одного дня просветления?

Вдруг у меня над головой с треском включился телик. Старики, потрясая полами одежды, один за другим поднялись на ноги. Придерживая собранные в плотные кулачки руки у груди, престарелые больные темной грудой собрались и сели перед экраном аккуратными рядками. Телевизор показывал отлично смонтированный рекламный ролик: «Питание жизни». Известный бритоголовый актер средних лет бархатисто-гнусавым тоном начал вещать:

– Думаете, в мире водится несметное количество акул? И все они плещутся в океане? Это не так. Думаете, что в мире водится еще много тигров? И все они бродят по лесам? Это не так. Позаботьтесь о диких животных, не раздирайте их на части. Пользуйтесь нашим универсальным чудодейственным средством, представленным на всемирной выставке!¹³

Затем на экране показалась старлетка с огромными глазками и остреньким подбородком. Девушка соблазнительно молвила:

– Я – и сильный, и слабый человек. Знаете, чего не хватает девушке, в руках которой сконцентрирована вся власть? – Я напряг все ментальные силы, пытаясь представить, что бы это могло быть. Но вопрошающая не замедлила с ответом и процедила сквозь зубы: – Ей не хватает идентичности. Попробуйте идентификатор личности по отпечаткам пальцев на основе технологий микрофлоры. По отпечаткам пальцев вы о себе больше узнаете, чем по радужной оболочке глаза!

На меня будто снизошло озарение. Да-да, только в больнице становится понятно, какое положение занимает тот или иной человек, кто он как личность. Больница – остров посреди огромного океана, который несет на себе множество людей, чье существование на этой земле мимолетно. Через болезни мы медленно осознаем, кто мы такие на самом деле. Вот зачем мы, собственно, и попадаем в больницы.

Но меня по-прежнему беспокоила боль в животе, которая уже со всей силы давила на брови и ресницы и грозилась окончательно подорвать меня, если уж не прикончить совсем. И я чувствовал глубокую вину за это перед больницей.

Прошли считаные часы, но казалось, что я пробыл здесь бесчисленные годы, десятилетия, века и тысячелетия… Сестрица Цзян, видя, что я совсем плох, предложила:

– Если вы неважно себя чувствуйте, то можете положить голову мне на колени.

13. Женские ляжки как болеутоляющее

Я на мгновение замер. Положить голову ей на колени? Я еще не одряхлел совсем, как старик, но и не мог столь же стойко, как уроженцы города К, переживать боль, от которой уже было сильное впечатление, что мои кости прогрызает насквозь целая колония муравьев. Мучение сделало меня немощным и слабым. И я действительно только о том и думал, как бы уткнуться во что-то мягкое и теплое. Но я совсем сконфузился. Мы же с сестрицей Цзян только день как познакомились.

Мои колебания, похоже, вызвали недовольство дамочки, которая, откашлявшись, заявила:

– Миленький Ян, куда ваши мысли убежали? – И, протянув руки вперед, она обхватила ими мою башку прямо на виду у остальных пациентов. По движениям казалось, что ей это не впервой приходилось делать. Да и разницы-то, подумал я, все равно я в больнице. Штаны с меня уже успели стащить. К тому же я хотел показать сестрице Цзян, что я действительно верю в больницу. «Бух, бух». Старики закидывали меня косыми взглядами, как гранатами, и их осколки вонзались в меня.

По ощущениям брюки, в которые была облачена дама, были легкими и нежными, как свежевыловленный сомик. Ее ляжки были плотными, но упругими. Моя голова возлежала совсем близко к треугольнику посреди тела сестрицы Цзян. Каких-то специфических запахов до меня не доносилось. И все же я почувствовал, что это была зрелая, полная сил женщина, как говорится, в самом соку. Ножки под моей башкой слегка дернулись, наливаясь кровью и заботливо распространяя вокруг себя тепло. Давненько я ни с чем подобным не сталкивался. Я старался не давать мыслям устремляться куда-либо дальше, но все же представил себе, будто ляжки сестрицы Цзян были болеутоляющим. Тело этой дамы было как продолжение больницы. В самый острый момент сестрица Цзян вновь явилась мне на помощь. Вот что называется профессиональной этикой. Эта дама не относилась ко мне как к незнакомому человеку.

Я воображал себя покладистым, умудренным опытом больным, который старается по возможности не впадать в забытье и лишь прикидывается спящим. Я плотно прикрыл глаза и затаил дыхание, лежа без движения, как покойник. А в голове тем временем носились догадки о том, каким человеком была сестрица Цзян. Наверно, она выросла в самой что ни на есть обычной семье. Никакого особо благородного происхождения у нее и нет. Судя по вежливости, она, должно быть, окончила полную среднюю школу, может быть, отучилась в колледже или университете. В гостинице она, скорее всего, отработала много лет и проявила себя как добросовестная работяга, которая никогда не отказывалась от сверхурочной работы и не щадила себя на посту. Она каждый день машинально заучивала наизусть те нудные постулаты, которые содержатся в должностной инструкции, чтобы в любой удобный момент поделиться ими с больными и унять их сомнения, уговаривая их на взаимодействие с больницей. Она и сама начала беспрекословно верить в эти доводы и уговоры. В больнице у нее возникло много контактов, и она умела без особого труда выпутываться из всевозможных неприятностей. Лучшего человека для того, чтобы помочь больным разобраться на месте, и представить себе было сложно. И выполняла она вверяемые ей поручения не только для того, чтобы ее семья могла сводить концы с концами, но и для приумножения престижа К – искренне и горячо любимого родного города. Она предоставляла каждому гостю высочайший уровень услуг, относясь к пациентам как к родным. Работала она с душой и преуспела в своем деле. Настоящая ударница труда… Сестрица Цзян была плющом, опоясывавшим широко раскинувшееся древо больницы. Самое главное – она верила. И мне было чему поучиться у нее.

Сестрица Цзян, ласково гладя мои мокрые от пота волосы, мягко увещевала меня, будто напевая колыбельную:

– Жалко вас, приезжих. Впрочем, я и сама из семьи мигрантов. Мои родители рано перебрались в город К. Они у меня были строителями. Мы жили в крайней нужде, папе и маме приходилось работать, не зная дня и ночи. У отца приключились интерстициальный нефрит и гипокалиемия. Но тогда и врачей было мало, и лекарства было не достать, поэтому вылечиться он не мог. Так и умер папка, когда мне было три года. Мама из-за меня осталась вдовой, все отказывалась снова выйти замуж. Мне поначалу было непривычно бывать в больнице, знаться с местными, все думала, что это место привилегированное и недоступное для нас, обычных людишек. Но во мне постепенно возникло чувство связи с больницей. Если бы папу можно было сберечь до настоящего момента, то он бы остался жить. Больницы же не только изгоняют наши телесные недуги, но и очищают наши души. Вот я и изливаю всю любовь к родителям на гостей…

Долго мы так просидели. Я, кажется, действительно поспал немного под воздействием гипнотических речей спутницы. Нет, не заснул, а впал в забытье. Очухавшись от головокружения, я обнаружил, что моя башка – непонятно, с какого времени, – расположилась на скамье. Словно бы ее долг передо мной уже был выполнен, сестрица Цзян меня покинула, даже не попрощавшись. Улизнула без единого звука. А я этого даже и не заметил.

Пробудила меня боль. Раздосадованный, я обхватил голову обеими руками и свернулся калачиком, как малыш, окончательно сбившийся с дороги. До меня доносились злорадные смешки хрычей со всех сторон. Вокруг установилась атмосфера всеобщего празднества.

Было понятно, что просто так уйти я не могу, но в отсутствие сестрицы Цзян меня навестило постыдное желание сбежать из больницы. Эх, плохой из меня больной.

14. Человек по жизни – что мотылек, летящий на открытое пламя

Однако рассудок мой никуда бежать не собирался. Ведь я в этой больнице уже много всего оставил: денег, времени и сил. Расходы накапливались, как несущийся с горы снежный ком. Я в этом видел приемчик, которым больница приковывала к себе больных. И этому в совокупности со сговором между больницей и отелем вкупе с усердными ухищрениями многоопытных гостиничных дамочек никто противиться не мог. Я по инерции оказался в полной зависимости от больницы. К тому же боль была такая, что я и пошевелиться не мог, опасаясь, что скоро издохну. Так и остался я лежать, как паршивая псина.

Вокруг меня поблескивали многочисленные незнакомые указательные знаки, а ЖК-экраны транслировали неведомые названия: GE64-томография, GE1.5T-магнитно-резонансная томография, цифровая субтракционная ангиография, 4D-цветовое допплеровское картирование, оптическая когерентная томография-ангиография, позитронно-эмиссионная томография, неинвазивное пренатальное тестирование, центр цифровой радиографии, станция цифровой перфузионной сцинтиграфии, электрокардиостанция, центр антроскопии, автоматизированный биохимический анализ, техническая станция по выявлению скрытой формы тетратрикопептидного повтора SGTB аннексина A6 и прочее в том же духе. Все это, по всей видимости, было призвано гордо продемонстрировать больным, насколько «модернизированным» было заведение. «Все ваши лучшие чаяния сбылись», – проще говоря. На некоторых металлических дверях было указано:

«ЭЛЕКТРОМАГНИТНОЕ ИЗЛУЧЕНИЕ! НЕ ПРИБЛИЖАТЬСЯ!»

И еще россыпь нечитабельных специализированных терминов. На стенах были развешаны плакаты, объяснявшие больным, какие обследования им стоило бы пройти. Одной компьютерной томографии было посвящено несколько рядов объявлений, подробно расписывавших все реакции, которые могли случиться у пациента во время получения диагноза, в том числе частоту, с которой больные испускали последний дух. Были здесь и объявления, которые были скорее адресованы самой больнице, в том числе о кормлении подопытных животных, стерилизации лабораторной посуды, кварцевании помещений и так далее. В некоторых анонсах медицинских услуг содержались рассуждения о культуре клеток, иммуногистохимии, полимеразной цепной реакции с обратной транскрипцией, своевременной флуоресцентной количественной ПЦР, проточной цитометрии, растровых электронных микроскопах, трансмиссионных электронных микроскопах, конфокальной лазерной сканирующей микроскопии и закупке реактивов и расходных материалов. Все упомянутые вещи и дела организовывались на кооперативных началах центрами проведения экспертиз при полиции и социальными предприятиями. Объявления вызывали стойкое впечатление, будто вокруг пациента грохотала плотная цепь поставок.

В одном конце коридора собралась группка врачей с рюкзаками, закинутыми на спину. Судя по биркам, которыми был снабжен багаж, врачеватели направлялись куда-то в Африку помогать бороться с эпидемией чего-то опасно-инфекционного. Руководство выступило вперед и зачитывало напоследок важные речи. Журналисты фотографировали и брали интервью у участников действия.

С другой стороны коридора вывесили красный транспарант

«ГОРЯЧО ПРИВЕТСТВУЕМ ПРИБЫВШИХ В НАШУ БОЛЬНИЦУ ПО ОБМЕНУ СПЕЦИАЛИСТОВ НАУЧНО-МЕДИЦИНСКОГО ОБЩЕСТВА ЕС!»

и золотистый плакат

«ПОЗДРАВЛЯЕМ СТАРШУЮ МЕДСЕСТРУ НЕЙРОХИРУРГИЧЕСКОГО ОТДЕЛЕНИЯ ЧЖОУ СЯОЛАНЬ С ПОЛУЧЕНИЕМ МЕДАЛИ ИМЕНИ ФЛОРЕНС НАЙТИНГЕЙЛ!»

Ко мне постоянно подсаживались только прибывающие больные новички. Это были не наплевательски-спокойные старики. Меж делом перед нами разворачивались занимательные сценки.

Мужчина средних лет, весь в обносках, с заметным акцентом, утверждал сопровождавшей его даме:

– Да пошли отсюды. Денег нам все равно не хвотит. Кто знал, что так много угрохаем на недомогание?

Дама ответила:

– Мы придумаем, у кого одолжить.

– Никто нам ничего не даст. Мы же голодранцы. Я не от хорошей жизни пошел сдовать кровь. Не распродал бы всю кровь до последней капли, не заболел бы. Да к тому же тебя впутал в эту мерзость.

Дама зарыдала.

Тут рядом со мной плюхнулся розовощекий крепыш лет сорока с хвостиком. Новенький заявил мне:

– Ох, говорят, эта больница очень известная. Я только-только объездил местные достопримечательности, решил заехать и сюда. С месяц назад простудился, решил посоветоваться с врачами, не подхватил ли что-нибудь серьезное.

Тем временем на авансцену вышли мужчина и женщина, походившие на отца и дочь. Глаза у них были покрасневшие. Девушка сказала:

– Ты во всем виноват! Доверился этому проходимцу и оставил нас на мели.

Отец отозвался:

– Да ладно! Попробовали сэкономить на лекарстве, чтобы нас не оставили без штанов, как здесь. Все получилось, как милый человек нам предсказал.

Выходило, что дочь приехала с отцом в больницу из деревни. И их сразу же с поезда подловил и одурачил мнимый больной. Послушав его увещевания, они отправились в нелегальную клинику, где с них содрали большие деньги за поддельное лекарство. И только поняв, что их обманули, парочка окольным путем добралась до Центральной больницы города К, но денег, чтобы показаться доктору, у них не осталось.

Молодой человек – по виду рядовой офисный работник – кричал, рыдая, в телефон:

– Нет, я это терпеть не намерен! Я и так перегружен работой сверх меры, выкладываюсь неделю за неделей, батрачу по ночам… И все деньги трачу на то, чтобы тестя водить по врачам. И этого мало! Новые лекарства, импортные лекарства, экспериментальные лекарства – все за мой счет. А жена моя, хотя и на сносях, все равно подыскивает себе подработку. Дом мы уже почти продали. Так и до смерти можно заработаться. И знаешь, у меня в самом деле только что обнаружили рак пищевода…

Подошел к служащему мужик, достал фотку с большеголовой птахой и тихо поинтересовался:

– Сову не желаете? Отлично лечит рак пищевода.

Выдвинулась вперед, размахивая флаером, женщина.

– Нет, нет, лучше уж пилюли на основе жабы. Был у нас один человек, тоже с раком пищевода, пил всякие снадобья, но лучше ему не становилось. Жена пошла, наловила жаб, заставила мужа съесть две с половиной тысячи штук. Так только и откачали.

Великовозрастный дяденька, держащий в руках целую стопку пестрых объявлений, заявлял больным с улыбкой во весь рот:

– Лечиться – только за границу! С нами вы посетите входящие в десятки лучших медицинских заведений больницы США и Великобритании. Вас сразу обслужат «в одном окне». За рубежом умеют дать больному почувствовать себя как дома. У них не только диагностика и лечение проводятся с использованием передовой техники, но и обеспечивается отличное соотношение цены к качеству. Коронарный стент здесь вам поставят за 38 тысяч юаней, а там – всего за 6000; зубной имплант вам здесь продадут за 30 тысяч юаней, а там – за 1200, трастузумаб здесь вы получите за 26 тысяч юаней, а там – за 4000… И главное – никаких очередей, вас положат в стационар, в отдельную палату с собственной уборной. Исцеление просто так на вас не снизойдет, спешите, пока действует акция…

Женщина средних лет поочередно спрашивала у пациентов:

– Цены на лекарства высокие, а купить нужно? У меня упаковочку жаропонижающего можно приобрести за 150 юаней, лекарство от рака молочной железы – по 300, а фторурацил – по 500… – С этими словами она открыла сумку, заполненную новейшими препаратами.

Ее завывания прервал неожиданный шум. Два взрослых парня с побуревшими физиономиями стали стеной напротив паренька помладше. Тот кричал:

– Пропустите меня! Мне нужны ваши доктора, хочу измолотить их! Они лечили отца, выложили мы под это дело миллион, все подносили врачам красные конверты! И даже в тот день, когда папа, не приходя в себя, покинул этот мир, врач умудрился впарить нам импортный антибиотик за восемь тысяч! Позор! Как вы смеете наживаться на чужих бедах!

«Стражники» объявили:

– Да что же вы так? Человека уже нет, ну и ладно. К тому же мы с вами в медицине ничего не понимаем. Кто знает, может быть, и нам с вами придется как-нибудь здесь оказаться?

Мужчина лет за пятьдесят, захлебываясь слезами, сокрушался:

– Меня положили на операцию с переломом кости. А в счете, который выставила больница, указано, что мне еще удалили матку, убрали кисту яичника и выдернули яйцевод. Получилось на десять тысяч дороже, чем обещал доктор. И что мне теперь делать?..

Перед моими глазами проносились все новые и новые сценки из импровизированного коридорного спектакля. И даже обладая самым богатым воображением, не сможешь представить, насколько разнородны обстоятельства, в которые жизнь помещает людей. Приглядываясь к этим субъектам, я невольно припомнил слова, которые вычитал в книге советского писателя Николая Островского «Как закалялась сталь»:

«Самое дорогое у человека – это жизнь. Она дается ему один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жег позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире – борьбе за освобождение человечества».

Представление передо мной я сначала смотрел с некоторым интересом, но постепенно оно меня измотало. Больные, которых вылечили, считают, что все получилось, как должно было получиться, а больные, которые еще болеют, винят всех и вся вокруг в своих бедах. Какой вывод из этого можно сделать? Предельно заурядные россказни людей – лишь свидетельство того, что судьба – штука капризная. Человек по жизни – что мотылек, летящий на открытое пламя. В этом можно увидеть обратную сторону взаимовыгодного сотрудничества и процветания больных с больницей. Я бесцельно мучался вопросом: как же меня угораздило оказаться во всей нашей безграничной вселенной именно на Земле?

И еще припомнил я поездку на Утайшань¹⁴. Один из паломников всучил мне сборник буддийских сутр. Книжицу я полистал и узнал немного про то, что нас ждет в загробном мире. У буддистов преисподних много. Например, для отдельной категории людей уготована судьба быть покрытыми сверху донизу нарывами, которые ко всему прочему сочатся гноем и беспрестанно пузырятся новыми язвами, пока болячкам уже совсем не остается пространства, а все тело человека не превращается в единую открытую бело-красную рану, где уже непонятно, что – кожа, а что – плоть. В другом местечке стоит такой студеный мороз, что люди бьются в судорогах и выгибаются кольцами, звонко при этом стуча зубами – мучение, которое и на словах-то не описать. Еще есть уголок, где людей поджаривают на сильном огне, так что у них глаза норовят от боли и ужаса выпрыгнуть из глазниц, и остается только, истошно вопя, носиться во все стороны в поисках выхода, которого и нет. Все эти образы предстали передо мной как наяву, когда я оказался в больнице. Если больных и можно назвать как-то, то лучшее определение им – «живые мертвецы». Что есть преисподняя, как не имитация страданий, которые человечество и так постоянно испытывает? В качестве снискавшего себе некоторую славу либреттиста я все это и так отлично понимал, а потому делать шумиху из моего похода по врачам было бы странно. Что же касается копившихся расходов, то даже у владыки загробного мира Янь-вана иногда в книге жизни и смерти не сходится баланс.

Размышления меня как-то обнадежили. Но тут боль стала просто убийственной. Я все беспокоился, что со мной случилась такая страшная хворь, которую и не придумаешь, а значит, мне придется за свой счет покупать много лекарств. Ничего такого на мое скудное жалованье я себе позволить не мог, даже с учетом музыкальной халтуры, которой я баловался последние годы. Наверно, так не один больной пускает по миру семью и проматывает все нажитое добро. И такая перспектива была чем-то страшнее любой преисподней.

На мое счастье, тут ко мне вернулась сестрица Цзян. Вновь поднялась и заволновалась толпа стариков. Все взгляды были прикованы к вещице, которую несла моя спутница: отчет с результатами обследований. Сестрица Цзян с ликующим видом, будто она переделала все возможные дела, громко объявила:

– А вот и ваши анализы, миленький Ян! Скоро ваш вопрос сам собой решится. – И, не дожидаясь комментариев, дамочка рывком подняла меня со скамьи и снова понеслась к доктору.