Kitabı oxu: «Пингвины зовут», səhifə 4
9
ВЕРОНИКА
Баллахеи
После года относительного бездействия я почти уже смирилась с жизнью по инерции. Однако теперь два происшествия снова всколыхнули мою жизнь: во-первых, внезапная возможность путешествовать по миру с сэром Робертом Сэдлбоу, и, во-вторых, скорое возвращение моего внука.
Полученное от Патрика сообщение по электронной почте из какого-то южноамериканского аэропорта меня, мягко говоря, крайне разочаровало. Я думала, что у мальчика есть рассудок и сила воли, но, похоже, внутренний стержень у него не крепче, чем у медузы. Лично я убеждена, что они с Терри могли бы разрешить все разногласия, если бы он остался на острове Медальон. Теперь такой исход кажется маловероятным. Он запрыгнул на корабль, который причалил к острову в то утро, когда они с Терри расстались, и тем самым поставил растерянную команду ученых в еще более трудное положение.
Терри, без сомнения, продолжит бороться за существования проекта, она сможет спрятать свои эмоции подальше и продолжить работу. Что же до Патрика… О, глупый мальчишка. Глупый, эгоистичный осел! Я просто в бешенстве, и скажу ему об этом прямо. Он должен попытаться найти какое-то подходящее дело для себя. Я ни за что не позволю ему растрачивать впустую свою жизнь.
Однако, к сожалению мне придется уехать на шесть недель практически сразу по его возвращению. Я бы хотела иметь в запасе больше времени, чтобы обсудить с внуком его будущее. Команде ученых с острова Медальон, безусловно, придется найти ему замену. Как бы я не стремилась поддержать их в этом достойном предприятии, оплачивать пребывание там кого-то, кроме Патрика, я не намерена.
Письмо Терри приходит практически сразу после второго сообщения от Патрика, и оно гораздо более красноречивое и вдумчивое. Ей очевидно непросто разделять личное и рабочее, и я догадываюсь, что ей намного сложнее, чем она показывает.
Дорогая Вероника,
Очень надеюсь, что вы с Эйлин в порядке, и что ваши мозоли вас не беспокоят. Мы часто вспоминаем вас и чудесные приключения, которые мы пережили вместе. Боюсь, я вынуждена сообщить вам печальные новости, которые вы наверняка уже слышали от Патрика. Мы с ним решили разойтись, и он покинул остров Медальон. Ему было трудно находиться здесь, в окружении Майка, меня и иногда Дитриха… и было непросто принять, что я одновременно была его начальницей и его девушкой. Мне приходилось делать непростой выбор, и для меня это было так же трудно – постоянно разрываться и делать так, как необходимо.
Мы с Дитрихом и Майком будем по нему скучать. Он здорово помогал нам здесь по быту и был настоящим подспорьем, и мы от всей души желаем ему самого наилучшего. Мы, конечно же, очень переживаем о будущем нашего проекта по исследованию и защите пингвинов Адели. Мы уверяем вас, что каждый из нас готов продолжать работу так долго, как только возможно. Пип весел и здоров. Кажется, он нашел трех верных друзей, и я слежу за их компанией, чтобы удостовериться, что он научился жить среди пингвинов. Он такой же красивый и крепкий, как и его ровесники. Сложно представить, что когда-то он был совсем слаб. Он постоянно напоминает нам о том, что вы сделали для него, нашего проекта и колонии пингвинов здесь, на острове Медальон.
С уважением, Терри
Терри любезна к своим коллегам по исследованию и более снисходительна к Патрику, чем я. Тем не менее, я до сих пор толком не разобралась, что произошло. Может, мой внук сделал что-то непростительное, а Терри просто не говорит мне этого. Или, может, Терри, до одури совестливая и правильная, ставила на первое место в своей жизни пингвинов, а не Патрика. Ему бы такое не понравилось.
Я бреду в комнату для рисования, погруженная в свои мысли. Дейзи сидит за столом, разминая своими кулачками розовую блестящую массу, напоминающую пластилин. Когда она замечает меня, то буквально засыпает меня вопросами:
– Значит, это плохо, что Патрик возвращается домой? А пингвины справятся без него? Он снова будет чинить велосипеды в магазине моего папы?
– Я не знаю, что ответить на эти вопросы, Дейзи.
Если разобраться во всех оттенках эмоций, которые я сейчас испытываю, то следует признать, что помимо злости на неблагородное поведение моего внука и тревоги из-за последствий такого неожиданного поворота, я испытываю некий подъем духа при мысли о том, что скоро снова его увижу.
– А Терри тоже возвращается? – спрашивает Дейзи.
Я грустной качаю головой.
– Они поженятся? – она все никак не оставит попытки женить Патрика. В каком-то смысле Дейзи неизлечимый романтик. Она твердо уверена в том, что брак гарантирует долгую счастливую совместную жизнь. (Я же, напротив, смотрю на жизнь намного циничнее, плоды моих любовных приключений чаще оказывались ядовитыми, чем сладкими).
Когда прошлым летом Патрик и Терри приехали домой c возмутительно коротким визитом, Дейзи увидела, как они воркуют. Дейзи боготворит Терри и постоянно читает ее блог про пингвинов; из него она узнает все о распорядке дня в колонии, о сезоне линьки, зимовке на паковом льду и последующем их возвращении на сушу в октябре для размножения. Она следит за историями об Угольке, полностью черном пингвине, и больше всех обожает Пипа. Также она интересуется историями об ученых. Она запоминает все, что узнает о моем внуке, и всякий раз, когда я упоминаю Патрика и Терри вместе, она начинает петь поп-песни про любовь – или «любофь», что, насколько я понимаю, является более слащавой разновидностью любви. Более того, она уже напридумывала себе, что станет подружкой невесты на их свадьбе.
В ответ на бесконечные расспросы Дейзи я делаю вид, что ничего не слышу. Но когда она бросает свою розовую массу на стол и орет мне в слуховой аппарат: «ТЕРРИ И ПАТРИК ПОЖЕНЯТСЯ?», – мне приходится ответить.
– Боюсь, что нет, – отвечаю я.
– Не поженятся сейчас или не поженятся никогда? – уточняет она.
Все, что я могу сказать, это:
– Дейзи, я же не господь Бог, я не знаю.
– Если я буду подружкой невесты, то мне поскорее нужно отрастить волосы, потому что подружка невесты не может быть лысой, – говорит она мне с такой решимостью, будто может сделать это одним усилием воли.
– Не думаю, что тебе стоит беспокоиться об этом сейчас, дорогая, – отвечаю я.
Дейзи замирает на целых тридцать секунд, а затем возвращается к своей лепке.
10
ПАТРИК
Болтон
От Южного океана до Ушуайи, от Ушуайи до Буэнос-Айреса, от Буэнос-Айреса до Мадрида, затем до Хитроу, и вот, наконец, после нескольких дней в разных уголках планеты, я здесь – в Болтоне.
Дом ли это? Возможно, не дом. Болтон был моим домом, но то было четырнадцать месяцев и несколько тысяч пингвинов назад. Убогую квартиру, в которой я жил когда-то, теперь арендует кто-то другой, а мои скромные пожитки хранятся на складе. Я остановлюсь у Гэва. Я написал ему сообщение, как только появилась связь, и он сказал что да, я могу какое-то время пожить у него. Гэв просто лучший. Он был моим начальником в магазине велосипедов, но всегда был для меня скорее другом. Сейчас они с семьей могут немного выдохнуть. Их Дейзи чувствует себя намного лучше после ужасного курса химиотерапии в прошлом году. Доктора пока еще не говорят, что это «ремиссия», но надежда есть. Сейчас Дейзи живет у бабули Ви. Похоже, они прониклись друг к другу.
Гэв, его жена Бет и даже их младшенький, Ноа, очень добры ко мне, но сам я чувствую себя потерянным. Те несколько клеток мозга, что еще оставались у меня, похоже, покинули мою черепную коробку.
Я брожу по улицам Болтона и глазею на все подряд. В этом городе я провел большую часть жизни, но даже до боли знакомые достопримечательности кажутся инородными и нелепыми. Думаю, сам город здесь не при чем. Я бы чувствовал себя так где угодно. Антарктида будто бы забралась мне под кожу и полностью меня поменяла. Теперь, когда я вдыхаю здешний воздух, я отчетливо чувствую запах дизеля, жареной картошки, мочи и одеколона. Бедная земля целиком застроена бетонными конструкциями, квадрат за квадратом, прямоугольник за прямоугольником, квартал за кварталом. И асфальт! Кто вообще решил, что нужно покрыть весь город этой серой разветвленной сетью – пристанищем бесконечных пробок. Мимо с ревом проносятся автомобили – нескончаемый поток железных коробок, передвигающихся с помощью сложных механизмов, порождающих шум и выбрасывающих выхлопные газы. Шум никогда не прекращается. Даже под землю они поместили гигантскую сеть тоннелей, проводов, труб и канализационных коллекторов, которые проводят по всему городу воду, отходы, газ и электричество – все то, что людям нужно постоянно куда-то передавать. Это просто уму не постижимо. Пингвины просто испражняются в снег, добывают пищу из воды, довольствуются солнечным светом и развлекают друг друга – и все. Почему людям надо до невозможности усложнять вообще все? Я прожил большую часть своей жизни в этом хаосе. Как, черт возьми, я это терпел?
Куда бы я не направился, меня подхватывает людской поток и несет за собой. Все вокруг одеты по последней моде, орут в телефоны, болтают о последних новинках и о том, что показывают по телевизору. Люди просто повсюду. И среди них нет Терри. Не то чтобы это имело значение. Теперь с Терри покончено. Мне наплевать на нее с высокой колокольни. И правильно, что ее драгоценное исследование скоро закроется.
Гэв ставит передо мной пинту пива. Мы забрались в самый дальний угол «Фляги дракона». В прошлом мы пропустили здесь немало кружек пива, но теперь бар кажется мне каким-то другим. Тут тесно, плохо пахнет, а от шума кажется, что барабанные перепонки вот-вот лопнут.
Я пытаюсь не обращать на это внимания, и беспомощно смотрю на Гэва.
– Мужик, я в полном раздрае.
– Что стряслось? – с ухмылкой спрашивает Гэв.
Не могу выдавить ответную улыбку.
– Я не могу просто взять и вернуться к прежней жизни.
– Дружище, я вижу, – отвечает он. – Похоже, у тебя культурный шок. Думаю, тебе какое-то время нужно побыть в более спокойной атмосфере.
– Ага. В точку, приятель. Хорошо, что дальше я отправлюсь к бабуле Ви.
Гэв утвердительно кивает и отпивает из кружки.
– Проверь, как там Дейзи, ладно? Готов поспорить, что она доставляет им немало хлопот.
Я обещаю все ему доложить. Но у меня нет абсолютно никаких сомнений, что бабуля держит все под контролем. А еще я уверен, что она будет ужасно зла на меня. Наверное, заставит меня искупать вину до конца моей жизни.
Гэв ничего не сказал о том, что я покинул остров Медальон, и это, если подумать, весьма неожиданно.
– Что, даже не станешь подшучивать надо мной? – спрашиваю я.
– Ради чего? – Гэв слишком хорошо меня знаю.
На мгновение я задаюсь вопросом, а не предложит ли он мне вернуться на работу – проводить понедельники в компании велосипедных камер и втулок и нуждающихся покупателей. Он не предлагает.
– Я совсем не горжусь собой, – признаюсь я.
Безответственный. Вот слово, которое лучше всего меня характеризует. Гэв думает так про меня, и бабуля Ви, и вся чертова команда ученых с острова Медальон наверняка так думает. Это слово должно красоваться большими жирными буквами в самом начале моего резюме, потому что, черт возьми, совсем скоро мне придется снова заняться своим резюме.
Я заливаю в себя пол кружки пива.
– Безответственность заложена в мои чертовы гены, – говорю я Гэву. – Взять только моего отца. Испарился, когда мне была всего неделя от роду.
Там, где у обычных людей хранятся воспоминания об отцах, у меня черная дыра. Зато у меня сохранилось несколько воспоминаний о моей матери. Я помню, как она сидела на корточках и дула на угли в камине, освещенная тусклым светом. Я помню, как она кричала на меня, когда я забрался на каменную стену, которая ей казалась небезопасной. Я помню, как она оставила запутанные колготки на полу фургона. Когда я вспоминаю маму, я чувствую запах розового мыла и дешевого шампуня вперемешку с горьким запахом кислого пива. Я слышу, как она снова и снова ставит записи Джони Митчела. Я вижу грязь у нее под ногтями. А еще я помню горечь в ее голосе. И как она говорит «У тебя нет отца» каждый раз, когда я спрашиваю о нем. Мне было всего шесть лет, когда она покинула меня, но я все это помню.
Что же касается отца… Там, где должны быть воспоминания о нем, полная пустота. В моей жизни было не так уж много примеров для подражания, и теперь я думаю, что отец должен был быть таким. Как карта жизни, которая указывала бы мне, как я должен себя вести, что должен делать, когда мир катится к чертям.
– Ты в порядке, дружище? – спрашивает Гэв, наклоняясь ко мне и с тревогой заглядывая в мое лицо. – Выглядишь так, будто приведение увидел.
– Думаю о своем отце. Он давным-давно сыграл в ящик, но я все равно всей душой его ненавижу.
– Как можно ненавидеть человека, которого не помнишь?
Я пытаюсь объяснить.
– Я злюсь на него, будто все ошибки, которые я совершил в жизни – его вина.
Гэва мой ответ не убедил.
– И?
– Хорошо, несмотря на это, я хочу найти ему оправдание. Хочу верить, что у него была веская причина бросить нас с мамой. Хочу знать, что он раскаялся и сожалел об этом до конца своей жизни.
Гэв собирается сделать глоток пива, но замирает на пол пути. А затем он говорит мне именно то, о чем я думаю.
– Возможно, сейчас самое подходящее время это выяснить.
11
ВЕРОНИКА
Баллахеи
Мы все столпились на подъездной дорожке. Из такси вылезает крупная лохматая фигура и бросает рюкзак на землю.
– Рад тебя видеть, бабуля!
Я позволяю Патрику обнять меня своими удивительно крепкими руками.
Дейзи подбегает к нему, и он подбрасывает ее в воздух и несколько раз кружит в руках.
– Ты стал совсем как Дитрих! – кричит она, когда Патрик опускает ее на землю. Она видела фотографии всех членов команды острова Медальон, и считает бороду и усы
Дитриха до ужаса смешными. Честно говоря, Патрик теперь почти такой же обросший. Его лицо спрятано под темной, взъерошенной растительностью.
– Я тебя с трудом узнаю, – признаюсь я.
– А ты попробуй бриться каждое утро, когда ты в Антарктиде, – оправдывается он.
– Не собираюсь делать этого, – заверяю я.
Честно говоря, я действительно в последнее время обнаруживаю торчащие из подбородка волоски, и это меня невыразимо огорчает. Почему с возрастом волосы на голове становятся такими тонкими и редкими, но при этом начинают появляться над верхней губой, на подбородке и в других неподходящих местах, – этого мне не понять.
Одна из немногих ошибок в безупречном устройстве природы. Но я отвлеклась.
Патрик оглядывает дом и тихо присвистывает.
– Здорово снова оказаться в Баллахеях! Я уже и забыл, какого размера это место!
Эйлин выходит вперед и пожимает ему руку.
– Рада снова видеть тебя, Патрик. Будешь чай? Печенье? Кексики?
– Я испекла тебе кексики, – радостно сообщает Дейзи. – Эйлин немного помогла, но украшала их я сама.
– Значит, будем есть кексики!
Патрик изо всех сил старается быть веселым, но я замечаю мешки у него под глазами и напряженное выражение лица, скрытое бородой.
Во время чаепития мы в основном говорим о Пипе. («О, он уже совсем взрослый. Постоянно валяет дурака. Типичный подросток. Вы бы посмеялись»). Затем, когда Патрик устраивается в комнате, мы вместе отправляемся погулять по саду. Утренний иней растаял и увлажнил пористую землю, затопив газон.
– Ощущение, что я наступаю на липкий шоколадный бисквит, – восклицает Дейзи, хлюпая по земле своими красными резиновыми веллингтонами. Мы же втроем идем по мощеным дорожкам вдоль бордюров и кустарников. Год только-только начался, и поэтому я пока что не могу похвастаться разнообразием флоры в своем саду, но уже видно, что совсем скоро в саду зародится новая жизнь. На ветвях орешника уже выросли короткие зеленые сережки, а на заднем дворе, который я называю «дикой природой», показались первые ростки подснежников, некоторые из них уже даже успели отрастить белые лепестки.
Когда Патрик и Терри приезжали в прошлом году, мой внук был веселым и жизнерадостным, теперь же он совсем другой. Терри хоть и совсем не легкомысленная, но всегда старается сохранять позитивный настрой. Без нее мой внук кажется более хмурым и угрюмым.
Дейзи засыпает его вопросами:
– Когда Терри приедет?
Патрик процеживает сквозь зубы:
– Она не приедет.
Дейзи выглядит растерянной из-за его грубого тона. Но вскоре Эйлин отвлекает ее и уводит искать перья в саду. У меня есть несколько мгновений наедине с внуком.
Когда я спрашиваю о Терри, он морщится и выглядит смущенным. Оказывается, у них были некоторые проблемы с ее трудоголизмом и тем, что она уделяла ему слишком мало времени. А Майк, этот мрачный тип, все продолжал засыпать его колкими комментариями.
– Один из них особенно меня зацепил, – признается Патрик, но, что именно взболтнул Майк, не рассказывает.
Затем, судя по всему, случилась ссора из-за какого-то устройства в полевом центре, которая дошла до криков и брани. Тогда Терри предложила расстаться.
– В тот момент я сразу же осознал, что она никогда меня не любила… Она была со мной только потому, что… что…
Он бросает на меня взгляд и шумно сглатывает. Его кулаки сжимаются и разжимаются, а на лбу выступает вена.
– В общем, это так меня задело, что я просто выпалил: «Ладно, значит расстаемся. Все кончено».
Он не смог заснуть до самого утра. Он так страдал и злился, не мог найти себе места и все накручивал себя. С утра его отчаяние достигло таких масштабов, что он побросал вещи в рюкзак, крикнул, что уходит, и побежал на корабль. Он не задержался, чтобы увидеть реакцию членов команды, но в глубине души понимал, что все трое в полной растерянности пытаются понять, что произошло. Никто его не остановил.
Патрик вяло переставляет ноги и смотрит на меня с болью во взгляде.
– Я просто не знаю, куда себя день. Это что – кризис среднего возраста?
– В двадцать шесть лет? Искренне надеюсь, что это не он.
– Мне двадцать восемь, бабуля.
– Я и говорю – совсем ребенок.
Я собиралась хорошенько его отругать, но он кажется таким потерянным, что я не решаюсь. Мне известно, что Патрик жил в нескольких приемных семьях. Думаю, неудивительно, что мальчику так трудно привязаться к кому-то и остепениться. Я подозреваю, что у него есть страх быть брошенным, и он скорее сам отвергнет других, чем рискнет снова оказаться отвергнутым. Поистине печальное наследство оставили ему родители.
Я молча бреду рядом с ним.
После долгой паузы он продолжает:
– В любом случае, раз уж я снова в вашем полушарии – (ты посмотри на него, в вашем полушарии! Будто он не провел большую часть своей жизни в Болтоне!) – мы могли бы попытаться что-то узнать о моем отце.
Я замираю.
Он тоже останавливается. Яростно жестикулируя, он продолжает:
– Отец ведь промежуточное звено между мной и тобой, но что мы о нем знаем? Почти ничего. Только то, что он погиб во время несчастного случая в горах. Нам не известно, знал ли он о своем усыновлении или думал ли когда-то о тебе, своей биологической матери. Мы не знаем, зачем он приезжал в Англию и почему снова уехал сразу после моего рождения. Мы ведь и так собирались поискать информацию о нем, и мне кажется, сейчас самое время заняться этим. Что думаешь? Мне не терпится что-то узнать.
Что я думаю? Конечно же да! Но вслух я этого не говорю. Мое сердце начинает биться чаще.
12
ВЕРОНИКА
Моя трагичная история – всего лишь небольшая капля в море страданий, порожденных Второй мировой. Несмотря на все усилия, мне десятилетиями не удавалось отыскать никакой информации о моем сыне. Затем я узнала, что он трагически погиб во время несчастного случая. Совершенно случайно я узнала о существовании его сына, Патрика, много лет спустя. Но Патрик знает о жизни Энцо ничуть не больше моего. Нам предстоит еще столько всего узнать, и мне не терпится поскорее заняться этим.
Мне все еще больно думать о нем, но я всегда надеялась, что у моего мальчика сложилась прекрасная жизнь в приемной семье в Канаде, намного лучше, чем могла быть со мной. Когда Энцо был моим, у него была только одна игрушка – кошка, которую я сделала для него из старого, перештопанного носка. Он просто обожал эту игрушку, особенно когда я заставляла ее мурлыкать и тереться о его щеку. Когда он научился ползать, я придумала для него новые забаву – положила каштаны в старую кастрюлю. чтобы он мог катать ее по полу и греметь. Монахиням это не понравилось, потому что было слишком шумно. Тогда я стала читать ему вслух книги, которые отыскала в монастырской библиотеке, хоть он и не понимал ни слова. Однажды он вырвал из книги листы. Монахиням это тоже не понравилась. Я собиралась сбежать из монастыря, когда он немного подрастет. Тогда я еще не теряла надежду, что однажды Джованни вернется и спасет нас.
Все эти годы я сотни тысяч раз представляла себе, как он взрослеет. Я знаю, что приемные родители были богатыми и что сменили его имя на Джо Фуллера. Я представляю его маленьким мальчиком, ровесником брата Дейзи, в коротких штанишках и с игрушечным трактором в руках, обожающим динозавров и космические корабли. Тогда, в возрасте Дейзи, он стал бы выше ростом, читал книги, изучал мир, мечтал и уже начал следовать своим мечтам. Затем я вижу, как он вступает во взрослую жизнь, в возрасте Патрика – возможно, он похож на него поведением и внешностью, но увы, уже неминуемо приближается к смерти. Меня снова охватывает гнев при мысли, что он умер таким молодым, пока я, его мать, все медлила…
Мы с Патриком договаривались, что начнем искать информацию о нем, когда Патрик вернется в Великобританию, но летом он приезжал всего на пару дней, и с ним была Терри, а еще они планировали навестить ее семью. Теперь же он, судя по всему, так же жаждет узнать о своем отце, как я – о своем сыне.
– Мне очень жаль, что у вас с Терри все так сложилось, и я крайне разочарована тем, что ты посмел покинуть остров Медальон, – наконец отвечаю я Патрику. – Но нерешенные вопросы с отцом всегда отбрасывали тень на твою жизнь. Возможно, если мы что-то выясним о нем, тебе будет легче разобраться с собой.
Он оживленно кивает.
– Я не хотел откладывать это в долгий ящик. На острове Медальон я немного поискал в интернете, когда смог воспользоваться компьютером. Я вбивал в поиске имя Джо Фуллер, и там было несколько человек, которые жили в Канаде в то время, но я не смог найти никого похожего. Мы могли бы попробовать сделать это вместе, бабуля, если ты не против?
Я, конечно же, не против.
Он расправляет плечи.
– Ты еще хранишь то письмо от кузины из Чикаго, которая сообщил тебе о несчастном случае много лет назад?
– Храню.
– Давай начнем с него.
Мы не спеша возвращаемся внутрь, оставляя Дейзи вплетать перья в волосы Эйлин в саду.
Вышеупомянутое письмо заперто в столовой, в бюро, сделанном в георгианском стиле. К несчастью, некоторое время мы не можем отыскать ключ, и мне приходится позвать Эйлин.
– Что случилось, миссис Маккриди? – спрашивает она, поднявшись на крыльцо. Своим видом Эйлин напоминает ушастую сову – выпученные глаза, круглое лицо и два пера, торчащие из ее кудрей.
Я спрашиваю у нее, куда мог подеваться ключ.
– Думаю, он в синем китайском горшке на полке камина, в том, где вы храните все запасные ключи, миссис Маккриди, – отвечает она.
Я уверена, что спрятала бы его в каком-то менее очевидном месте, но Патрик заглядывает в горшок и вытаскивает из него маленький ключик, который и правда напоминает ключ от бюро.
– Давай попробуем, вдруг подойдет, – настаивает он.
Я не могу поверить своим глазам, когда Патрик вставляет ключ в замок, произносит «Бинго» и открывает ящик.
– Что ж, не представляю, кто догадался положить ключ в этот горшок, – заявляю я. – Уверена, что я этого не делала.
Патрик пытается сдержать улыбку, и мне это совсем не нравится.
К счастью, у меня безупречная память, так что я легко нахожу письмо среди других бумаг. Невозможно снова читать эти строки, рассказывающие о жизни и смерти моего сына: так мало слов, так мало подробностей, одни сухие факты. Сюзан Варлок, кузина той женщины, что усыновила Энцо, пишет слегка извиняющимся тоном. Она сообщает, что встречалась с Энцо всего пару раз, потому что они жили далеко от Ванкувера. Она не оставляет обратного адреса. Наверху страницы написано только «Уэст-Ридж, Чикаго».
– Возможно, мне удастся найти ее в Фейсбуке или еще где-то, – говорит Патрик. – Если, конечно, она еще жива.
Он достает телефон и какое-то время пытается найти что-то. Но в Фейсбуке ничего нет, как нет и в остальных социальных этих-как-их-там.
Вечером мы собираемся в уютной гостиной и смотрим телевизор. Меня не приводит в восторг ни одна из передач в программе, но Патрик говорит, что уже пять месяцев не смотрел телевизор, и готов смотреть все, что угодно. Дейзи тоже полна энтузиазма. В итоге мы смотрим неплохую криминальную драму, затем программу, в которой исполняются желания детей (она особенно нравится Дейзи), а затем какую-то отвратительную викторину, посвященную знаменитостям. Мои веки тяжелеют, и не успеваю я опомниться, как программа заканчивается. Дейзи обнимает меня обеими руками.
– Эйлин говорит, что пора подниматься наверх. Спокойной ночи, Вероника.
– Спокойной ночи, Дейзи. Спи крепко и помни о пингвинах.
– Хорошо.
Когда Дейзи уходит наверх, начинаются новости, в которых по обыкновению рассказывают леденящие душу истории об убийствах, разрухе и разврате. Чем больше я смотрю на людей, тем больше мне нравятся пингвины. Я рада, что посвящу еще один период своей жизни этим прекрасным птицам. Оказалось, что счастье человека во многом зависит от того, на чем сосредоточить свое внимание. Мне и самой стоит последовать своему совету и всегда помнить о пингвинах.
Совершая вечерний туалет, я размышляю о моральном состоянии Патрика. Когда я рассказала ему, что вскоре отправлюсь на юг в путешествие по дикой природе, он заметно погрустнел. Может быть, завидует? Я задаюсь вопросом, не может ли он отправится туда со мной, но тут же отбрасываю эту мысль. Как бы я не любила своего внука, я чувствую, что между нами с сэром Робертом есть некая особая связь, а Патрик порой ведет себя по-детски, что никак не способствовало бы комфортной атмосфере в команде. Особенно если учесть тот факт, что сейчас он переживает столь непростой период.
Однако мысль о том, что придется оставить Патрика одного в Баллахеях, тревожит меня. Дело не в том, что я не доверяю ему дом. А в том, что раньше в трудные времена он прибегал к наркотикам, и я опасаюсь, что это может повториться. Его безрассудные решения по поводу отношений с Терри и острова Медальон поставили под сомнение все его будущее. Мне остается только надеется, что поиск информации о его отце увенчается успехом.
Было бы просто замечательно узнать что-то о моем дорогом Энцо. Я засыпаю, предавшись сладким воспоминаниям о себе в шестнадцать лет, отвергнутой обществом, но не теряющей надежды, ведь со мной был мой драгоценный малыш.
