Kitabı oxu: «Эмпирическая психология. Часть первая. О человеческой душе в общем и способности познания в частности»

Переводчик Валерий Алексеевич Антонов

© Христиан Вольф, 2024

© Валерий Алексеевич Антонов, перевод, 2024

ISBN 978-5-0064-4548-2 (т. 1)

ISBN 978-5-0064-4549-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вольф и Лейбниц

Ученичество Христиана Вольфа

Вольфу было почти двадцать шесть лет, когда он впервые столкнулся с Лейбницем. Он завершил свое школьное образование в Бреслау, проучившись более четырех лет и почти год проработав преподавателем. Этому факту уделялось слишком мало внимания, и эти годы преподавания не имели большого значения.

Сам он был другого мнения; об этом свидетельствует то, с какой любовью он вспоминает об этом первом периоде обучения как в своих сочинениях, так и особенно в записках, написанных для Баумейстера, его так называемой самобиографии. ¹Сравнительная компиляция различных сохранившихся сведений об этом также будет полезна для целей данного исследования, но, конечно, здесь можно лишь намекнуть, а не объяснить полностью.

Даже внешне период его образования можно разделить на три части: школьные годы в Бреслау, студенческие годы в Йене и время работы преподавателем в Лейпциге.

Впечатления и стимулы, полученные в школе, часто оказываются важными для значимых людей и даже решающими для всего их дальнейшего развития. Это особенно верно для Вольфа.

С самого начала изучение схоластической философии в гимназии Бреслау, вероятно, под влиянием своего учителя Христиана Грифиуса, который относился к ней с неприязнью, ²носило полемический, критикующий характер и, вероятно, не пошло дальше знания и практики школьной логики. То, что эта неприязнь, как и в случае с вышеупомянутым учителем, не распространилась на изучение философии в целом, объясняется, помимо собственного интереса мальчика, влиянием двух коллег вышеупомянутого учителя: Готфрида Пола и Каспара Ноймана. О первом известно лишь то, что он разрешил талантливому, но безбедному ученику бесплатно посещать его частные уроки и позволил пользоваться своей библиотекой. ³Вольф вел с ним переписку вплоть до своего пребывания в Галле. ⁴У нас есть более подробная информация о влиянии второго.

Тонкий теолог, пользовавшийся большим уважением в родном городе, а также известностью и авторитетом в ученом мире, который, как и Лейбниц, познакомился с математическими науками и картезианской философией у Вайгеля в Йене, мог стать примером для подражания молодому ученику, который в то время тоже думал о теологической карьере, но при этом проявлял живой интерес к обеим наукам. Во всяком случае, у него было достаточно возможностей повлиять на яркого и многообещающего мальчика, который выделялся среди своих одноклассников прилежанием и способностями⁵ через уроки религии, прилежно посещаемые проповеди и, вероятно, также через личное общение. Вольф высоко ценил его на протяжении всей своей жизни и, хотя впоследствии он помешал осуществлению его планов и придал его карьере иной поворот, всегда говорил о нем с величайшим восхищением.⁶ Именно Нейман впервые указал ему на важность математики и познакомил с картезианской философией; именно Нейману он впервые открыл свои планы на будущее; более того, именно советы Неймана привели его к делу всей его жизни, которое он называл таковым и в начале, и в конце своей карьеры.

Нойманн, как и многие просвещенные богословы и благочестивые ученые его эпохи, желал примирения и объединения христианской религии и современной науки.

Он верил, что сможет преодолеть острые противоречия и враждебное противостояние между двумя науками, которые молодое поколение стремилось преодолеть, соглашаясь с физиками старшего поколения, по-прежнему придерживавшимися преимущественно религиозных взглядов. Теология должна учиться у естественных наук и математики; она должна перенять их методы как свои собственные. «Я сетовал, – пишет он Лейбницу, – что в настоящее время почти весь ученый мир в regno Naturae опирается на эксперименты и пишет наблюдения, но никто не думает сделать то же самое в regno Gratiae или в theologia, поскольку даже в этом правлении нашего Бога, если бы только обратили внимание на дело его рук, мы бы каждый момент находили возможность говорить с Петром: теперь я испытываю истину и таким образом все наше христианство могло бы быть продемонстрировано с помощью чистого эксперимента (experimentis). Это дело, в котором я часто брался сделать начало, но мне всегда хотелось, чтобы нашлось несколько таких друзей, каждый из которых хотел бы принять в этом деле определенное участие…⁷ О том, как он представлял себе осуществление этого плана, на первый взгляд несколько авантюрного, свидетельствуют размышления, передача которых послужила поводом для вышеупомянутого письма. Речь идет о списках смертности, которые Нойманн составил из реестров города Бреслау для английских ученых⁸ и которыми он также поделился с Лейбницем. «Даже сейчас, – писал он в том же письме, – все еще невозможно понять, какую реальную пользу это принесет.

Но если бы Бог жил так долго, что счет вечных лет можно было бы свести воедино, или кто-то в другом городе мог бы сделать и передать такие наблюдения, тогда можно было бы сделать прекрасные замечания о божественном провидении относительно нашей жизни и смерти, сохранения и увеличения мира и тому подобного, и многие суеверия могли бы быть опровергнуты тем лучше, чем больше опыта. ⁹Вольф, очевидно, ничего не знал об этих мыслях своего учителя, которые были весьма характерны как для него самого, так и для его времени, иначе он не стал бы игнорировать их в предисловии к работе, содержащей подобные исследования, в котором он особо упоминает те английские работы, к которым Нейман проявлял живой интерес, ¹⁰Согласно его отчетам, усилия Неймана в то время были направлены прежде всего на применение демонстративного учения к богословию или, по крайней мере, к теологической морали, а также на согласование догматов веры с результатами последних естественных исследований. Открытые истины должны были быть приближены к образованной публике путем изложения, приспособленного к современным вкусам, и в то же время поддерживаться и защищаться тем же оружием, которое до сих пор только угрожало и нападало на них¹¹ Это был странный план протестантской схоластики на более современных основаниях, который, кстати, часто появлялся в то время и следы которого можно найти также у Лейбница. Здесь, однако, юношеские планы его одаренного ученика совпадали с его собственными, и неудивительно, что он поощрял его в его стремлении, когда раскрывал ему свои планы.

«Rara avis Theologus, Physicus et Mathematicus», – сказал он ему при отъезде, когда Вольф, получив стипендию от совета Бреслау, поступил в университет, в то время, вероятно, с определенным намерением по окончании учебы поступить на службу в свой родной город.¹² Но все сложилось иначе. Уже когда молодой лейпцигский магистр представил ему свой первый научный эксперимент, Нейман ответил ему дружеской поддержкой, и между ними завязался обмен письмами. ¹³Но когда в одной из своих поздних диссертаций он заявил об уникальности куперинской системы для научных наблюдений в связи с цитатой из Гюйгенса, ¹⁴теолог упрекнул его, сказав, что «нужно иметь большее презрение к Писанию, чем утверждать такие вещи». В своем ответе Волиф подчеркнул независимость науки от Писания, которое «лишь потворствует phaenomenorum recensione, но не объясняет их», и лично оскорбил бывшего учителя, высказав уничижительное суждение о его странном толковании еврейских слов, на котором тот сделал много своего. На этом все и закончилось; Нойман написал в ответ, что «спинозисты лелеют подобные принципы, а именно, что в Писании приводятся только феномены, но не rationes phaenomenorum», и что из этого он понял, что Бог посвятил его в университет и что он должен позволить ему найти там свое счастье, и решительно воспротивился назначению Вольфа в Елизаветинский университет, которое было поставлено под вопрос в том же году ¹⁵Вольф узнал об этом только через год, когда в последний раз вернулся в родной город вскоре после назначения в Галле, где Нойманн отнесся к нему с той же добротой, что и раньше.

Ранее он ответил на упреки Неймана, защищая против него Спинозу, приложив критикуемый Нейманом отрывок к своей следующей диссертации в качестве следствия¹⁶ и выплеснув свое возмущение таким неправильным использованием Священного Писания в письме к Лейбницу.¹⁷ Этот спор, который сам по себе был незначительным, выглядит как прелюдия к более крупному спору, который должен был последовать, и, во всяком случае, характеризует взгляды двух основных партий в немецком ученом мире того времени. Таким образом, Вольф решил отказаться от теологической карьеры, которую он всегда имел в виду до этого момента, и только внешние обстоятельства заставили его впоследствии вернуться к этому юношескому намерению. ¹⁸Однако отрывок, послуживший причиной разрыва между двумя мужчинами, можно найти в той же диссертации, которую молодой преподаватель посвятил Лейбницу. Здесь временная граница влияния обоих мужчин также может быть прослежена извне.

Вероятно, именно пример и советы Ноймана убедили Вольфа выбрать для обучения Йенский университет. Со времен Вейгеля Йена все еще пользовалась репутацией лучшего немецкого университета по математике. Профессор Гамбергер занимал в то время там кафедру, и его лекции были главным занятием и увлечением Вольфа в первые годы. Хотя вначале он рассматривал математику лишь как второстепенное занятие ради метода, она все больше и больше интересовала его и даже на какое-то время стала центром его деятельности. В результате великих открытий, сделанных в последние десятилетия прошлого века, эта наука оказалась тогда на переднем плане всеобщего интереса; после этих блестящих достижений ума, отточенного математическим образованием, сложилось мнение, что изобретательское искусство в рамках математики, то есть открытие неизвестных величин из известных, является лишь особым применением более общего искусства, правила которого могут быть получены из обобщения тех, которые ранее использовались в этой дисциплине. ¹⁹Открытие этих правил занимало самых важных людей того времени, а также стало для Христиана Вольфа новым стимулом к тщательному изучению математических наук.

Неадекватность преподавания арифметики в школе и неадекватность учебников для начинающих означали, что он лишь медленно продвигался в этом направлении. Похоже, что и лекции Гамбергера мало что дали ему в этом направлении. Поэтому он с еще большим желанием ознакомился с работой, само название которой претендовало на то, чтобы предложить ars inve- niendi, которую он до сих пор тщетно искал. В этом он пошел по стопам Эренфрида Вальтера фон Чирнхаузена и того нового философского течения, которое со всем бесполезным формульным материалом, накопившимся вокруг него, хотело отбросить всю аристотелевскую логику и метафизику как неплодотворные и заменить их той своеобразной теорией познания, которая выросла на математической почве.

Влияние Чирнхаузена на Вольфа сильно преувеличено во многих описаниях его учения. Он был действительно влиятелен лишь в течение очень ограниченного периода времени, и он сохранил лишь некоторые из его идей.²⁰ Он сразу же осознал недостатки книги, в которой все его правила демонстрировались только на математических, особенно геометрических примерах, а собственно главная задача – применение изобретательского искусства к другим наукам – не принималась во внимание. ²¹Когда он высказал свои опасения по этому поводу самому автору, тот отложил его до более поздних частей работы. Однако они так и не появились, и когда после смерти Чирнхаузена ожидалось дальнейшее разъяснение из оставленных им рукописей, эта надежда также не оправдалась. Перед смертью он сжег все свои бумаги.²² В своих лекциях в Лейпциге «Вольф» продолжил работу Чирнхаузена и попытался применить приведенные там правила по собственной инициативе, охотно исследуя их дальше в свободное время, так что Лейбниц однажды предостерег его от слишком настойчивых попыток и одностороннего ограничения этой проблемы. ²³Однако он никогда полностью не отказывался от этих исследований, даже если впоследствии перестал приписывать им ту фундаментальную ценность, в которую он в то время еще твердо верил.

И Чирнхаузен, и профессор Бамбергер разделяли с французской философией презрение ко всей схоластической логике и метафизике, как схоластической, так и аристотелевской. Вольф последовал за своими учителями в этом направлении,²⁴ более того, в студенческие годы он даже утверждает, что имел «плохое представление» о Лейбнице, потому что тот осмелился защищать те доктрины, которые в то время презирались,²⁵ что было истолковано его противниками как предрассудок, оставшийся от его схоластических юношеских занятий. Даже занятия философией под руководством схоластически настроенного Гебенштрейта после получения степени магистра не изменили этого неприятия, и в той же работе, в которой, по мнению Неймана, он отрекся от теологии, он также публично бросил перчатку схоластической логике с тезисом: «Syllogismus non est medium inveniendi veritatem». ²⁶В своем первом же письме Лейбниц небрежно объяснил ему, что не может разделять эту точку зрения. Это замечание, как и тщетные попытки найти ars inveniendi, независимое от доктрины умозаключения, привели Вольфа обратно к традиционной логике, к которой было добавлено лишь несколько идей Чирнгаузена.

Помимо математики, Вольф хотел изучать в Йене в основном декартову философию. Однако лекции, по-видимому, мало что дали ему в этом направлении, и он, вероятно, полностью зависел от изучения источников, обзор которых он дает во втором письме к Лейбницу. Результаты этих исследований можно найти в разрозненных диссертациях и в приложенных к ним заключениях. Однако он сразу же заметил пробел в этой системе, которая улучшила теоретическую философию, но оставила практическую философию почти нетронутой. Задуманный еще под влиянием Ноймана план изложения теологической морали в соответствии с демонстративной доктриной был, таким образом, стимулирован и переделан заново. Он избрал философское обоснование морали делом своей жизни, и этому была посвящена его первая работа. Его диссертация: philosophia practica universalis, mathematica methodo conscripta и т. д., благодаря которой он получил разрешение читать лекции в Лейпцигском университете, завоевала ему влиятельного друга и покровителя. Профессор Отто Менке, редактор латинского журнала: Acta eruditorum, узнал о молодом лекторе, поинтересовался его занятиями и обратил его внимание на современную математику, которая в то время была еще очень мало распространена в Германии, так как нуждался в сотруднике по этому предмету для своего журнала. Вероятно, по его совету, Вольф использовал 1704 и 1705 годы для изучения английского и французского языков, чтобы также взять на себя рекламу иностранных изданий. 4 ноября 1705 года Менке отправил Лейбницу рецензию Вольфа на «Newtousche Optik» «с покорнейшей просьбой прочесть ее со всем усердием и, если она пройдет, доложить без жалоб». «Господин Вольф, – продолжает он, – только этим летом выучил английский язык и легко мог допустить ошибку, и я хотел бы быть уверенным, могу ли я положиться на его recensiones²⁷ Мне не удалось найти ответ Лейбница; однако, поскольку рецензия уже появилась в февральском номере следующего года, нельзя считать, что Лейбниц нашел в ней недостатки. К тому времени молодой лектор уже стал настолько незаменим для лейпцигского литератора, что тот всерьез высказывал Лейбницу опасения, что в случае его увольнения он может пропасть. Даже Иоганн Бурхард Менке, взявший на себя руководство журналом после смерти своего отца в 1707 году, не смог достаточно высоко оценить заслуги Вольфа и заручился поддержкой Лейбница, чтобы отговорить его от планов отправиться в Россию. ²⁸Эту оценку можно понять, если взглянуть на список выписок, которые он сделал для «Acta». Согласно компиляции Людовичи, Вольф опубликовал в Acta 284 книги по самым разным предметам за 12 лет с 1705 по 1717 год.²⁹

Теперь кратко подытожим первые впечатления, которые стали решающими для Вольфа:

Задуманный под влиянием Неймана план изложения теологической морали в соответствии с математическим методом привел к изучению математики. Это, первоначально начатое лишь как побочное занятие, вскоре стало центром его исследований, прежде всего благодаря изучению математически обоснованных ars inveniendi под влиянием Чирнхаузена. Его увлечение картезианской философией показало ему пробелы в декартовой философии, и старая задача времен его пребывания в Бреслау снова вышла на первый план в расширенном виде. Однако должность преподавателя в Лейпциге и работа над журналом Менке почти полностью переориентировали его на математические занятия, через которые он в первую очередь вступил в контакт с Лейбницем.

Переписка между Лейбницем и Вольфом

«Мне небезызвестно, – пишет Вольф в предисловии к переводу спорных вопросов между Лейбницем и Кларком, – что многие находятся под впечатлением того, что я был осведомлен в письмах господина фон Лейбница о многих метафизических и других вопросах, относящихся к житейской мудрости; более того, некоторые даже считают, что я провел с ним много времени. Но как последнее само по себе неверно, так и в отношении другого, переводчик этих споров показал мне выдержку из письма, которое г-н Лейбниц написал по-французски одному ученому во Франции, в котором он признается, что никогда не беседовал со мной по вопросам, относящимся к житейской мудрости, и что я не мог знать ничего о его мнениях, кроме того, что было напечатано в открытой печати. Я пишу это в конце, чтобы ни все, что я написал, не было принято за мнение господина фон Лейбница, ни чтобы я не думал, что имею намерение отстаивать его в своих сочинениях».

Письмо Лейбница, на которое ссылается Вольф, – это письмо Николасу Ремонду от июля 1714 г. ³⁰Генрих Келер, редактор вышеупомянутого перевода «Стрейтшрифтенов», был спутником и секретарем Лейбница во время его пребывания в Вене и в этом качестве легко мог получить сведения об этом письме, которое, кстати, было напечатано в сборнике Де Мазо еще в 1720 году³¹. 5 марта 1714 года французский поклонник Лейбница пишет философу, что слышал о работе Вольфа о душе, предполагает, что она содержит лейбницевские идеи, и, если Лейбниц не возражает против нее, просит его организовать ее перевод на латинский или французский язык³². Лейбниц ответил уклончиво: «Месье Вольфиус находится в числе нескольких моих чувств; в связи с тем, что он очень занят преподаванием, прежде всего математики, и что у нас нет большого количества общения в ансамбле по вопросам философии, он не может быть знаком с большим количеством моих чувств, чем те, которые я опубликовал; Я думаю, что это хорошо, но есть места, где я не согласен. Поэтому, если он написал что-то на эту тему, на английском или на немецком, я постараюсь увидеть его, чтобы парировать». Затем Лейбниц поинтересовался этой работой у Вольфа³³; однако в переписке между ними, которая для того времени была особенно неполной, не удалось найти никакой дополнительной информации. В любом случае, французский перевод в то время так и не появился, несмотря на неоднократные напоминания Ремонда.³⁴

Сам Вольф не придал никакого значения последнему из двух слухов, упомянутых в предисловии, и даже позже никому не приходило в голову утверждать или защищать, что Лейбниц давал Вольфу устные инструкции. Тем не менее, осенью 1706 года он провел несколько дней с Лейбницем в Берлине, но его присутствие там было связано в первую очередь с тем, чтобы договориться о его работе в Галле. Вероятно, они обсуждали и философские проблемы, в частности вопрос о происхождении движения и его законов, но последующие дискуссии в переписке ясно показывают, что никакого согласия или даже указаний достигнуто не было. Не похоже, чтобы Вольф заглянул глубже в рукопись «Теодицеи», которую Лейбниц показал ему в то время³⁵. Визиты великого философа в Галле будут более подробно рассмотрены в другом месте; в любом случае, здесь они не могут рассматриваться в большей степени, чем визиты Вольфа в Берлин. Однако, если взглянуть на довольно обширную переписку, может сложиться впечатление, что, несмотря на определенное неприятие с обеих сторон, другой слух, упомянутый Вольфом, был не совсем беспочвенным. Герхардт полагает, что доказал это, просто опубликовав переписку, и в своем предисловии ссылается лишь на многочисленные отрывки, в которых сам молодой лектор утверждает, какими богатыми наставлениями и поддержкой он обязан письмам своего знаменитого друга.

Можно пойти еще дальше и сказать, что Вольф сам породил этот слух или, по крайней мере, подпитывал его, повсеместно ссылаясь на свою переписку с Лейбницем. Лишь незадолго до того, как он так энергично опроверг этот слух, он рассказал в своем «Ratio praelectionum», а также в рекламе этой работы в «Acta eruditorum», которую он основал, как Лейбниц привлек его внимание к своей гипотезе предустойчивой гармонии в письмах; а десятилетием раньше, в поздравительном письме к своему соотечественнику и другу детства Даниэлю Дицу, он даже говорил о сообщениях, которые Лейбниц сделал ему из своей неопубликованной работы над проблемой динамики.³⁶ Из всего этого видно, что вопрос с этой цитатой не может быть решен так просто, как думал Вольф. Поэтому необходимо рассмотреть достоверность слухов на основании самих источников, не обращая внимания на свидетельство Лейбница.

Переписка Лейбница и Вольфа, большая часть которой хранится в Королевской библиотеке в Ганновере, а небольшая – в университетской библиотеке в Геттингене, была неполно опубликована Герхардтом в 1860 году и лишь кратко описана Бодеманом в его каталоге переписки Лейбница, так что при обсуждении последней работы рядом специалистов было высказано пожелание о более подробном описании и использовании.³⁷

Как и в случае с большей частью переписки в Ганноверской библиотеке, мы располагаем только полными текстами писем Лейбница; кроме нескольких полных черновиков или копий, мы имеем только те выдержки из его собственных писем, которые он сам написал на письме, на которое отвечал, обычно с пометкой: ex responsione. Два письма Лейбница, о которых Готтшед уже упоминал в своем «Историческом лобзике» среди приложений, больше не встречаются среди рукописей. Таким образом, в общей сложности мы имеем 127 писем: 80 полных писем Вольфа и 47 более или менее завершенных писем Лейбница. Хронологическая подборка с указанием места хранения и копий может дать первоначальный внешний обзор. Она приложена к трактату в качестве приложения. Содержание, в той мере, в какой оно представляет биографический или философский интерес – математические рассуждения также занимают много места, – будет изложено ниже и, в той мере, в какой оно имеет отношение к вопросу о научной независимости Вольфа, сопоставлено с другими его высказываниями.

В своей так называемой автобиографии, а также ранее в другом месте Вольф рассказывает, что Отто Хенке, который в качестве профессора морали должен был написать диссертацию «philosophia practica universalis» и т. д. и был очень доволен применением в ней математического учения, отправил эту работу Лейбницу без ведома автора и позже передал ему письмо, которое тот написал об этом Вольфу.

Герхардт считает, что на основании переписки он может разоблачить эту версию как ложную, поскольку первое письмо – от Вольфа и сопровождает отправку его более поздней (третьей) диссертации «de algorithmo infinitesimal!», посвященной его великому современнику по совету Хенке. Ошибка. Вольфа в результате нечетких воспоминаний, как это было бы возможно в так называемой автобиографии, написанной много позже, здесь исключена, поскольку тот же рассказ уже фигурирует в «подробном извещении о его сочинениях» от 1726 года. Тот, кто не верит в легенду о безмерном тщеславии Вольфа, заставляющем его полностью искажать простые факты, вероятно, должен будет попытаться объединить эти два рассказа, что тем более очевидно, что в своем письме Вольф говорит только о диссертации, которую он посылает – «levi hoc specimine». Лейбниц же в своем ответе подробно обсуждает оба трактата. Поскольку Менке, как видно из его переписки с Лейбницем, поздним летом или осенью 1704 года отправил в Ганновер несколько книг, которые тот отобрал из своего каталога для библиотеки, он вполне мог вложить в них диссертацию Вольфа, тем более что некоторое время спустя он сообщил о Вольфе в письме, напечатанном в «Герхарде», и высказал надежду на предложенное им посвящение. Не вызывает сомнений и то, что ответ был отправлен Вольфу при посредничестве Менке, поскольку почти все письма к нему проходили через руки Менке, когда он еще находился в Лейпциге. Если, однако, Герхардт в конце концов упрекает Вольфа в том, что в своей автобиографии он ничего не говорит о том, что посвятил математическую диссертацию Лейбницу,³⁸ то это основано на неверной оценке всего характера этой работы. Эта так называемая самобиография представляет собой сборник примечаний, которые Вольф добавил к краткой биографии, написанной беком Баумейстером в 1739 году и предоставленной ему для нового издания его труда. Однако, поскольку Баумейстер уже говорил о работе, посвященной Лейбницу, Вольфу больше не было необходимости делать об этом заметку.

Он не хотел скрывать это; напротив, он сам дал об этом знать гораздо раньше в своем «Ratio praelectionum».³⁹ Из того, что было сказано выше о биографии, также ясно, что нельзя сравнивать ее, как это сделал Бидерманн, с записками Лейбница или Томазия об их образовании. ⁴⁰Я задержался на этом обстоятельстве, которое само по себе не имеет большого значения, потому что оно свидетельствует об односторонности, с которой обычно относятся к Вольфу.

Как и Менке, Лейбниц сначала направил своего младшего друга в сторону углубленного изучения математики. В то время он стремился сделать свое открытие, дифференциальное исчисление, уже получившее широкое распространение во Франции и Англии, более популярным в Германии; для этого он собрал вокруг себя ряд талантливых молодых людей, на карьеру которых он охотно оказывал свое далеко идущее влияние и с которыми вел оживленную переписку о новом изобретении, его усовершенствовании и применении в математике. Первыми и главными среди этих учеников были Иоганн Бернулли и Якоб Герман; согласно плану Менке и желанию Лейбница, Вольф также должен был присоединиться к ним, что он и сделал на некоторое время. «Caeterum suadeo», – писал ему Лейбниц после того, как некоторое время переписывался с ним по поводу теологических и морально-философских проблем. «ut dum in vigore es aetatis, magis Physicis et Mathematicis quam philosophicis immoreris, praesertim cum ipsa Mathematica potissi mura juvent philosophantem, neque ego in Systema Harmonicum incidissem nisi leges motuum prius constituissem quae systema causarum occasionalium evertunt.

Quae camouflage.» Он добавляет: «Не ideo dico ut te deterream a philosophando, sed ut ad severiorem philosophiam excitem».⁴¹ И не раз он отсылает его к примеру Бернулли и Германа. Поэтому Вольф совершенно прав, когда говорит, что Лейбниц хотел привлечь его к высшей геометрии и что он отвлекся здесь от своих собственных юношеских планов.⁴² Он начал изучать математику только ради метода, и теперь он был втянут в нее гораздо глубже, чем планировал и хотел. Применение простого евклидова метода к философии было задачей, которую он когда-то поставил перед собой, а теперь ему предстояло принять участие в развитии высшего анализа, к которому он не чувствовал в себе призвания и, скажем спокойно, не был особенно квалифицирован. Лейбниц со временем сам осознал это и высказал Бернулли, но был достаточно беспристрастен, чтобы не ошибиться в оценке его ценности. ⁴³Однако, поскольку главной задачей Вольфа было получить профессорское звание и тем самым улучшить свое неустойчивое и угнетающее внешнее положение, а Лейбниц считал, что легче всего достичь этого с помощью математики, он приложил все усилия, чтобы следовать по пути, намеченному для него его покровителем, не отказываясь полностью от своих собственных планов и желаний. Об этом свидетельствуют его лекции, его работы и содержание его писем.

Поскольку его кандидатура была отклонена на вакантное место в Лейпциге в пользу конкурента с лучшей репутацией при дворе, а шведское вторжение в Саксонию также внесло смуту и неопределенность в университет, он обратил свое внимание на другой университет. Лейбниц преданно поддерживал его в этих поисках. Первоначально рассматривались четыре вакансии. В Хельмштадте была вакантна должность профессора физики, но на это место уже рассматривался другой кандидат. В Геттингене, где в то время рассматривалось намерение превратить гимназию в университет, искали математика, но вопрос о зарплате все еще вызывал там большие трудности. В Цвайбрюккене, где король Швеции намеревался основать академию, шведский канцлер Грейфенкранц сообщил Лейбницу, что в профессоре математики ему уже отказано, но подыскивается представитель философии, на должность которого последний предложил также Вольфа. ⁴⁴Однако самые надежные и, следовательно, самые заманчивые перспективы открывались в Гиссене, где освободилась кафедра математики. Пока Лейбниц рекомендовал его одному из советников ландграфа Гессен-Дармштадтского, Вольф отправился лично представиться тамошним профессорам. Его тепло приняли, и, хотя условия оказались не столь благоприятными, как он ожидал или надеялся, он, вероятно, принял бы предложение, если бы в это время не появилось новое, гораздо более заманчивое предложение.

Уже из Лейпцига Вольф выразил Лейбницу свое удивление тем, что математика совсем не представлена в таком университете, как Галле. Позже, после возвращения из Гиссена, когда он ожидал своего назначения туда, он познакомился с двумя профессорами, которые охотно откликнулись на его замечание и его планы. Профессор Хофманн, бывший в то время проректором университета, написал самому Лейбницу и попросил его о помощи, которая была с радостью оказана. С рекомендательными письмами от университета и от Лейбница к министру фон Данкейману, Вольф в октябре 1706 года отправился в Берлин, где его дела вскоре были улажены. В этот день, как уже говорилось, он впервые увидел и поговорил со своим покровителем. После краткого визита в родной город – первого и последнего после отъезда в университет – он вернулся в Галле, где в 1707 году начал читать свои математические лекции. И в дальнейшем Лейбниц охотно оказывал свое влияние на молодого профессора всякий раз, когда тот задумывался о смене места жительства, будь то из-за заманчивых перспектив или неприятных условий в Галле, пока честь и благоустройство 1715 года не положили конец всем этим планам на время.