Васса Макаровна

В беседке, слегка покосившейся и с покачнувшимся шпицем, на котором блестел стеклянный шарик точно раскалённый уголёк, ничего и никого не было, кроме скамейки. Васса Макаровна, насмешливо посмотрев на Плакудина, хотела выйти из своей засады, как вдруг он сделал ей знак не трогаться с места. Она услышала шум накрахмаленных юбок. Шум был мерный и приближающийся. Он сопровождался прерывистым смехом. Очевидно, Сашурочка бежала.

Действительно, куст смородины зашевелился, пригнулась вишнёвая поросль и показалась девушка. Она стремительно пронеслась мимо Вассы Макаровны, раскрасневшаяся, улыбающаяся, с развевающимися белокурыми волосами и с руками, протянутыми вперёд. За ней промчался Гржиб-Гржибовский, и Плакудин готов был поклясться, что он бежит, склонившись на бок. Самое же интересное, что бросалось в глаза во внешности офицера, и что не ускользнуло от Вассы Макаровны, была его цепочка. Один конец её выскочил из-за борта кителя и свободно раскачивался. К этому концу, вместо часов, был, в самом деле, привешен обыкновенный железный ключ.

– Пари выиграно! – прошептал Плакудин, с торжеством взглянув на Вассу Макаровну.

Она напряжённо улыбнулась и кивнула головой.

– Ведь à discrètion? Вы не забыли? – спросил он.

– Нет.

– И вы знаете, чего я потребую?

– Какие глупости! После! – сказала Васса Макаровна и приложила палец к губам.

Они замолчали.

Молодые люди очутились в беседке. Сашурочка села на скамейку первая и тяжело дышала. У неё было счастливое лицо. И такое же выражение имело и лицо офицера. Он говорил:

– Ах, как я устал, ах!

– А меня не догнали, – сказала Сашурочка.

– То жаль, – отвечал Гржиб-Гржибовский. – Но и трудно догнать вас. Вы бегаете как трепетная лань.

– Ну, что ваш зубок? – с участием спросила она.

– О, конечно, болит, но не доставляет страданий! – отвечал Гржиб-Гржибовский. – У меня, нужно вам это знать, все зубы скверные. Я был раненый при переправе через Дунай прикладом в лицо. Полнюсенький рот зубов… Тут был корреспондент, то он сосчитал и телеграфировал в свою газету… С тех самых пор нередко мучаюсь. Как только воздух зайдёт, просто беда! В каждом зубе есть, знаете, дырочка, куда воздух может заходить. Теперь ещё ровно ничего, но что было недавно – невозможно описать! Ах, как же они болели! Я, знаете, кричал, кричал – не помогает. Тогда еду в аптеку. Дают мне в этаком маленьком пузырьке капли. Приехал домой – капаю, не помогает. Взял, принял внутрь – тоже не помогает. Позвал денщика: «Держи, братец, меня за голову и жми». – «Не смею, – говорит, – ваше благородие!» – «А, такой-сякой, жми!» – «Слушаю, ваше благородие!» Жмёт, жмёт, то есть, я вам скажу, изо всей силы, – не помогает. На милость Бога, что мне делать! Прогоняю денщика, ложусь ниц, навзничь, а ни на волос легче! Ну, тут, думаю, лягу себе ещё так: взял и свесил голову с кровати до самого пола, и что ж бы вы думали?

– Помогло?

– Ничуть! – отвечал Гржиб-Гржибовский с торжеством. – А помогла вакса.

– Как вакса?!

– Простая сапожная вакса. Уверяю вас, Александра Капитоновна. Взял жестянку, отколупил этакой себе кусочек ваксы и положил на зуб. Кто меня надоумил на это – не знаю; а только зуб прошёл. Вот и верьте после этого разным там лекарствам! Простая вакса!

– Удивительно!

– До того, что никто не верит, – продолжал с одушевлением Гржиб-Гржибовский. – Я сейчас же рассказал в полку. Только у нас есть штабс-капитан Брыж. Волос, знаете, чёрный, из себя красавец. Он мне и говорит: «Это, друг мой, важное открытие; ты войди о нём с рапортом по начальству». Ну, я понимаю, он шутит. Но пускай себе заболят у него зубы, и тогда посмотрим… Слово даю, запросит ваксы!

Сашурочка сказала:

– Я ни за что не положила бы ваксы… Фи! Уж лучше соли.

– Вы сами никогда не страдали?

– Никогда.

– Счастливейшая из прекрасных особ! Вот у Вассы Макаровны, сдаётся мне, тоже совершенно здоровые зубы. У неё они такие, знаете, белые и блистательные, что на удивление! Я любовался её зубами. Вообще она – замечательная дама.

– Чем? – спросила Сашурочка.

– Всем. Ежели б дело было в городе, то я умолил бы её сняться и подарить мне её прекрасный портрет. Ей не посмею, но вам признаюсь, что эта очаровательная женщина мне нравится.

Сашурочка сделала серьёзные глаза и стала смотреть в даль, на верхушку тополя, оранжево-зелёною метёлкой торчавшую из-за тёмной массы других деревьев, окутанных уже вечерними тенями.

Гржиб-Гржибовский продолжал:

– Васса Макаровна такая спокойная и великолепная красота, что всякому должна нравиться. Прошу покорно, это – редкость! Какие у неё волосы, какие глаза, и какая это улыбка!

– Отчего ж вы ей этого, наконец, не скажете? – спросила Сашурочка, всё продолжая смотреть на верхушку тополя.

Гржиб-Гржибовский повернулся к девушке и произнёс:

– Вот что, Александра Капитоновна, мне хотелось бы очень знать, и я себе надеюсь на вас: то правда, что этот штатский – умный такой – что будто он женится на Вассе Макаровне?

– Илья Кузьмич? Не знаю.

Гржиб-Гржибовский замолчал и стал играть цепочкой. Он широко улыбался и точно что соображал, причём результаты соображения выходили, должно быть, приятные.

– Ежели правда, как говорят в городе, то я очень рад; а ежели нет, то я тем более рад.

Сашурочка спросила: