Kitabı oxu: «Доктор Фальк и дачные убийства»

© Евдокимов И.А., 2025

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2025

© Amili / Shutterstock.com (https://shutterstock.com/) / FOTODOM

Иллюстрация на переплете Kateshi Kittano

Карта на форзаце и внутренние иллюстрации Александры Чу

Действующие лица

Василий Оттович Фальк – доктор, эстет, зануда.

Александр Петрович Сидоров – урядник, деревенский полицейский.

Вера Павловна Шевалдина – любительница сплетен и отравления жизни окружающим.

Ираида Дмитриевна Шевалдина – ее невестка, дама суровая, озабоченная поиском приличной партии для дочери.

Лидия Николаевна Шевалдина – дочь Ираиды Дмитриевны.

Клотильда Генриховна – экономка Фалька.

Екатерина Юрьевна Красильникова – жена присяжного поверенного.

Петр Геннадьевич Платонов – инженер, велоциклист.

Эдуард Сигизмундович Шиманский – поляк, дачный Казанова.

Федор Романович Вансовский – коммерсант, желает открыть в Зеленом луге пансион.

Харитон Карпович Мельников – его компаньон.

Павел Сергеевич Неверов – товарищ прокурора в отставке.

Евгений Маркович Шевцов – редактор «Зеленолужского вестника» (по зову души и от скуки).

Евлампий Аристархович Кунин – председатель общества благоустройства.

Анжелика Ивановна Любимцева – ипохондрическая блондинка.

Фома Михайлович Аксенов – бывший станционный смотритель.

Виктор Львович Козлов – хозяин гостиницы в Зеленом луге.

Аркадий Гаврилович – распорядитель курзала. Его фамилию никто не помнит.

Харон Семенович и Аида Семеновна Беляковы – гробовщики с нездоровым энтузиазмом к своей работе.

Мария Прохоровна – супруга Сидорова.

Людмила Владимировна – супруга Неверова.

Владимир Николаевич – заглянул ненадолго.

Слушатель Императорской академии художеств (безымянный) – возможно, надежда отечественной живописи.

Дачники, мазурики, официанты, крестьяне, букинисты и прочие обитатели Зеленого луга и Петербурга – тоже есть.

In medias res¹

Настойчивый стук повторился.

– Нет, ну это просто надругательство какое-то! – проворчал доктор Василий Оттович Фальк, со щелчком захлопывая крышку карманных часов.

Он выбрался из-под одеяла. Его тут же пробрала дрожь от утренней прохлады – какими бы теплыми ни были майские дни, ночами округа все же выстывала. В рассветный час холод проникал даже в ладный и хорошо отапливаемый дачный дом Фалька. Василий Оттович спрятал ноги в огромные мохнатые тапочки, накинул теплый халат поверх пижамы и, не обращая внимания на сущий ужас, творящийся с прической, отправился открывать переднюю дверь.

Вообще-то за встречу назойливых визитеров (и выпроваживание их заодно) должна была бы отвечать его экономка, Клотильда Генриховна, но Фальк считал, что даже самые назойливые посетители не заслуживают столкнуться с нею ранним утром. К тому же Василий Оттович все-таки был врачом, а потому допускал, что даже в таком идиллическом месте, как дачная деревенька Зеленый луг, кому-то могла потребоваться его помощь даже в такой час.

На крыльце, смущенно переминаясь с ноги на ногу, застыл местный урядник, Александр Петрович Сидоров. Увидев появившегося в дверях Фалька, он обрадованно затараторил:

– Василий Оттович, простите великодушно, но вам нужно пройти со мной.

– Кому-то плохо? – мрачно осведомился Фальк.

– Нет, я…

– Кто-то умирает?

– Нет, но…

– Тогда обратите внимание! – Доктор вновь раскрыл свой брегет² и сунул его под нос служащему полиции. – Пять! Пять утра, Александр Петрович! Вот, смотрите: когда эта короткая стрелка – хорошо видите, не так ли? – когда эта короткая стрелка будет показывать десять часов, или того лучше – одиннадцать, приходите, буду вас ждать. А сейчас – прошу меня извинить!

Фальк захлопнул дверь и вознамерился вернуться в теплую постель, но настырный стук не дал ему сделать и шагу. С мрачной миной доктор вновь распахнул дверь.

– Василий Оттович, кто-то уже умер, – не дав ему разразиться очередной тирадой, выпалил урядник. – Нужна ваша помощь.

– Поверьте, если кто-то уже умер, то моя помощь ему не нужна, – проворчал доктор, но дверь все же не закрыл.

– Генеральша Шевалдина скончалась, – сказал Сидоров. – И обстоятельства смерти вызывают у меня некоторые вопросы. Нужно ваше заключение.

– Шевалдина? – пораженно переспросил Фальк. – Позвольте, она же совсем недавно была у меня в гостях!

– Неужели? – заинтересовался урядник. – Жаловалась на здоровье?

– Не столько на здоровье, сколько на серого монаха…

– На кого?! – воскликнул Сидоров.

– Ох, Александр Петрович, заходите, – Фальк отстранился от двери, приглашая урядника в дом. – Я сейчас оденусь, и пойдем. По дороге расскажу, что мне известно.

Глава первая

Позвольте, почтенный незнакомец, выразить вам то неподдельное изумление, в которое вы повергаете всех нас своими поступками.

И. С. Тургенев, 1860 год

Как известно всем жителям столицы, как коренным, так и приехавшим в поисках лучшей доли, всяк уважающий себя петербуржец на лето должен переехать на дачу. И даже если дела заставляют тебя остаться в городе, как минимум семью на природу ты вывезти обязан! Еще в марте-апреле самые прозорливые дачники (из тех, что не имеют возможности содержать собственный дом) начинают подыскивать себе удобные варианты на лето. Страсть, сколько мелочей нужно учесть. Желательно бы у моря. И чтобы от Петербурга недалеко. И станция чугунки под боком. И цивилизованные развлечения обязаны быть (а то в глуши недолго с тоски околеть). И соседей бы попредставительнее – дочки на выданье сами себя не пристроят. В общем – сущий кошмар!

Дачная деревушка Зеленый луг, затерявшаяся на берегу Финского залива, в число наижеланнейших направлений не входила. По мнению отдыхающих, близость Петербурга неблагоприятно сказывалась на здешнем воздухе – любителей цивилизации более привлекал знаменитый Сестрорецк. Многие также отправлялись в Великое Княжество Финляндское, в Терийоки, например (хотя и этот поселок, поговаривают, испортился за последние несколько лет), или дальше, за Выборг.

Таким образом, Зеленый луг вполне успешно избегал того дачного сумасшествия, что начиналось весной. Нет, гости, безусловно, прибывали, и в больших количествах, но вели себя на удивление чинно и прилично. Некоторые семьи наезжали несколько лет подряд, а потому образовали уже особую отпускную касту вопреки неписаным правилам, которые гласили, что всесословная дачная дружба, не признающая чинов и статусов, заканчивается по возвращении в Петербург. Идиллия, правда, объяснялась довольно легко: общество «зелененьких» изначально оказалось довольно монолитным. Сюда на лето выбирались профессора, врачи, адвокаты и чиновники не первого, но и никак не последнего разряда. А значит, продолжать общение в осенне-зимние столичные деньки считалось незазорным.

Однако на дачу еще нужно добраться! И в этот воскресный майский день 1908 года задачка представлялась не из простых. Сотни людей самоотверженно штурмовали угловатое здание песочного цвета – Финляндский вокзал. Всеобщая толчея, гомон и накал страстей вызывали в памяти (не к ночи будь помянут) революционный 1905-й.

К самому несчастному и бесправному контингенту относились «дачные мужья» – страдальцы, перевозящие за город свои семейства, а сами вынужденные возвращаться обратно в Петербург. Для них адские муки пригородных поездов стали еженедельными. Каждое воскресенье они ехали в столицу, снаряженные длинным списком заказов от жены, детей, часто – тещи и тестя, иногда – друзей и соседей. Каждую пятницу, согбенные под весом перевозимых вещей, словно раки-отшельники, несущие свои дома, эти несчастные существа вновь ввинчивались в привокзальную толчею и тщетно пытались найти свободное место в поезде для себя и своего скарба.

Не таков был Василий Оттович Фальк, из тех Фальков, что держали врачебную практику и аптеку на Васильевском острове. Облаченный в легкий светлый костюм щеголь лениво лавировал между дачными страстотерпцами, отягощенный одной-единственной легкой дорожной сумкой. Все необходимые для пригородного прозябания вещи были отправлены заранее на двух ломовых извозчиках под присмотром экономки Клотильды Генриховны. К тому же жил Василий Оттович бобылем (хотя за использование подобного просторечия в его присутствии доктор одарил бы вас презрительным взглядом), женой и детьми не обзавелся, а значит, и от семейных капризов был избавлен.

Неженатый статус уже довольно солидного господина тридцати четырех лет не имел никакого отношения к внешности. Наоборот, дамы из окружающей толпы нет-нет да провожали Василия Оттовича оценивающими взглядами. И кто бы их осудил? Костюм на высоком и стройном докторе сидел изумительно, блестящие от бриллиантина волосы безукоризненно зачесаны на пробор, а правильную форму усов можно было использовать в качестве пособия по геометрии. Словом, Василий Оттович был восхитительно хорош собою!

Но стоило дамам познакомиться с доктором Фальком поближе, как им открывалась его страшная тайна. Ибо Василий Оттович, даже по меркам представителей своей профессии, людей зачастую желчных и циничных, слыл совершеннейшим занудой и педантом.

– Васенька, а поедемте на вечернюю прогулку? – предлагает ему очередная пассия.

«Но какая же тут вечерняя прогулка? Ровно в восемь часов вечера необходимо поужинать. Ровно в половину девятого – встать из-за стола. С девяти до десяти выкурить сигару и выпить бокальчик коньяку в кабинете. В половину одиннадцатого – отойти ко сну, чтобы встать ровно в шесть тридцать утра. Все расписано буквально по минутам, а вы тут со своей вечерней прогулкой!»

– Васенька, а давайте сходим на концерт? – зовет его новая воздушная барышня, пришедшая на смену позорно сбежавшей предыдущей.

«Конечно же сходим, душа моя! Но не сегодня. Для концерта выделено время в воскресенье. И слушать будем орган. В кирхе».

Тут, правда, стоит встать на защиту Василия Оттовича: музыку он, безусловно, любил, особенно ценил оперу. Описанный выше каприз следует считать попыткой аккуратно подвести излишне надоедливую молодую особу к самостоятельному разрыву с доктором. Довольно успешной попыткой, стоит отметить. Словом, Василий Оттович знал о своей репутации, не стремился ее изменить, а временами даже откровенно ею пользовался.

К тому же строгий режим дня несколько сдвигался летом, когда доктор Фальк перебирался на дачу. Отпуском данное путешествие могло считаться лишь отчасти – по сути, Василий Оттович просто менял столичную практику на пригородную. Учитывая обитателей Зеленого луга, ни сословный состав пациентов, ни расценки самого врача сильно не менялись. Хотя в порывах благотворительности окрестных крестьян Фальк также принимал каждый второй и четвертый вторник. Безвозмездно, то есть даром.

В означенный день Василий Оттович отправился на Адмиралтейскую сторону, забрал из колониальной лавки давно заказанную коробку сигар, а затем погрузился на шустрый пароходик-«финляндчик»³ и доплыл до Финляндского вокзала в самом что ни на есть благодушном и отпускном расположении духа. Весна стояла теплая, солнечные блики озорно играли на Невских волнах, а ветерок с залива безуспешно пытался растрепать тщательно зачесанные волосы. Удалось освободить из плена бриллиантина лишь одну прядь, которая лишь придала его образу очарования.

Утренний воскресный поезд также был выбран неслучайно. Желающих на него попасть оказывалось куда меньше, чем в пятницу, а основной поток людей он повезет уже обратно, с дач. Поэтому Василий Оттович быстро нашел купе первого класса (в столицу он возвращаться ближайшие пару недель не планировал и позволил себе небольшое мотовство) с наиболее солидно выглядящим попутчиком. Они кивнули друг другу и скрылись за газетными страницами. Сосед читал «Новое время», Фальк – «Медицинское обозрение».

Дойдя до новости о разоблачении целителя-шарлатана, прибившегося к Апраксину двору, Василий Оттович не стерпел – природная выдержка изменила доктору, и он издал саркастический смешок, за который ему тут же стало стыдно. Оставалось лишь надеяться, что сосед не заметил неуместного проявления эмоций.

Надежды оказались тщетны. Со стороны попутчика раздалось характерное шуршание, свидетельствующее о том, что мужчина дал сложиться газете и сейчас внимательно смотрел на доктора. Фальк высунулся из-за «Медицинского обозрения» – и действительно наткнулся на изучающий взгляд соседа.

– Прошу прощения, – со всей возможной степенностью сказал Василий Оттович, стараясь предугадать реакцию собеседника. Который, как уже говорилось, выглядел вполне солидно. Фальк предположил бы, что соседу уже исполнилось пятьдесят, хотя по внешнему виду ему этих лет было не дать. Глаза голубые, из тех, что меняют оттенок в зависимости от освещения, особенно с учетом круглых очков для чтения. Густые темные волосы с легкой проседью – на вкус доктора, слишком уж растрепанные. Чего от него ждать? Укоряющего взгляда? Замечания?

– Нет-нет, что вы, – усмехнулся попутчик. – Я, знаете ли, умею оценить сарказм, а вы мне кажетесь человеком, который не станет тратить его впустую. Судя по вашей реакции, в газете нашлось нечто стоящее внимания. Вас не затруднит поделиться? А то, боюсь, господин Суворин⁴ меня подвел – читать этот выпуск решительно невозможно…

– Ну, если вам интересно… – неуверенно начал Фальк.

– Весьма, – коротко ответил сосед.

– Здесь пишут, как… Эм… один из моих коллег… Простите, наверное, стоит уточнить, что я…

– Врач, – закончил вместо него попутчик. Он выразительно покосился на передовицу «Медицинского обозрения».

– Ах, ну да, конечно, – рассмеялся Василий Оттович.

– Не вздумайте похвалить мою наблюдательность, это было слишком легко, – улыбнулся в ответ попутчик и протянул руку: – Владимир Николаевич.

– Василий Оттович, – ответил на рукопожатие Фальк.

– Итак, что же сделал ваш коллега?

– Да вот, видите ли, разоблачил шарлатана.

– О, шарлатанов я обожаю! – потер руки Владимир Николаевич. – Вернее, следует сказать, обожаю, когда их разоблачают. И чем был интересен этот?

– Утверждал, что обладает чудодейственными целительными силами, – ответил Фальк.

– Да неужели? – вскинул брови Владимир Николаевич и протянул руку за газетой. – Вы позволите?

Фальк с легким смущением передал ему «Медицинское обозрение». Попутчик расправил газету и с выражением прочитал:

– Достойное удивления происшествие имело место при Апраксином дворе. Некто, выдававший себя за святого угодника и творца чудесных исцелений, изобличен в постыдном обмане. Врач Василий Оттович Ф., заметив нелепость его речей и нелад во врачебных действиях, уличил лжецелителя во лжи и шарлатанстве. Обманщик, некогда известный в притонах столицы аферист, был предан в руки полиции. Публика, собравшаяся при разоблачении, единогласно осыпала мошенника порицанием, требуя справедливого наказания.

Владимир Николаевич довольно хохотнул:

– Помню, были россказни про Ефима из Апраксина двора… – заметил попутчик. – Прелестно, прелестно! Не сомневался, что он жулик, да все руки не доходили… Право, удивлен, однако, что у нас в Петербурге целых два врача с именем-отчеством Василий Оттович и фамилией, начинающейся на «Эф». Вас не путают?

– Нет, не путают, – еще более смутился доктор. – Да, так получилось, что мошенника разоблачил я. Просто…

– Из лишней скромности не хотели это афишировать, – покивал Владимир Николаевич. – Похвальное качество, в особенности для практикующего врача, который попадает в «Медицинское обозрение».

– А вы чем занимаетесь, если не секрет? – спросил Фальк.

– Сложный вопрос, – задумался Владимир Николаевич. – Скажем так – объясняю необъяснимое, если вас устроит такой ответ.

– В том числе разоблачаете шарлатанов?

– Реже, чем хотелось бы, – поморщился попутчик.

– Реже? – удивился Фальк. – Да у вас сейчас отбоя от подобных случаев быть не должно.

– О чем вы?

– Все эти гадалки, маги, медиумы и прочие… – сказал Фальк, неопределенно взмахнув рукой. – Мир будто сошел с ума. Спириты на каждом шагу. Призраки и фантомы вылезают изо всех щелей. Знали бы вы, сколько здравомыслящих дам заработали нервические расстройства, увлекшись всей этой потусторонней чепухой. Должно быть, такой простор для вашей деятельности открывается…

– А, слышу слова убежденного скептика! – улыбнулся Владимир Николаевич. – Позвольте вопрос? Вы что же, совсем не допускаете, что некоторые из описанных вами вещей могут оказаться реальными?

– Я всегда полагал, что любое якобы необъяснимое явление можно быстро развенчать при должном внимании и рациональном мышлении, – с достоинством ответил Василий Оттович.

Попутчик смерил его долгим и оценивающим взглядом, а затем тихо протянул:

– Да… Пожалуй, в вашем случае все так и есть.

– О чем вы? – не понял доктор.

– Да так, о своем, – отмахнулся попутчик. – Знаете, было бы у меня вино, я бы с удовольствием поднял тост за то, чтобы ничто и никогда не потревожило вашей рациональной картины мира.

– Насмехаетесь? – подозрительно уточнил Фальк.

– Напротив, смертельно серьезен, – ответил Владимир Николаевич. – Кстати, куда направляетесь?

– В Зеленый луг, а вы?

– Мне дальше, до Сестрорецка.

Сказав это, попутчик вновь взялся за газету и закрылся ей, довольно невежливо давая понять, что разговор окончен. До самого Зеленого луга ни Владимир Николаевич, ни Василий Оттович не проронили ни звука. Лишь когда поезд начал сбрасывать скорость перед станцией, гость отвлекся от «Нового времени» и вновь протянул доктору руку, на этот раз прощаясь:

– Василий Оттович, благодарю за интересную беседу.

Фальк не находил их беседу интересной, да и внезапное проявление дружелюбия застало его врасплох, однако не ответить на рукопожатие было бы крайне невежливо. Гость задержал его ладонь в своей буквально на одно мгновение дольше, чем требовалось.

– Да, да, вы абсолютно правы, – протянул Владимир Николаевич. – Поздравляю, доктор, на таких, как вы, держится этот мир!

– На врачах? – не понял Василий Оттович.

– На скептиках, уверенных в нерушимости и рациональности окружающей их природы, – ответил попутчик. – Вы не поверите, насколько это на самом деле важно. Мне же остается пообещать, что моя догадка оказалась верна. Уж вас-то потусторонние силы не побеспокоят ни-ког-да!

«До чего странный человек!» – подумал Василий Оттович, выйдя из купе. От общения с соседом у него осталось мрачное и тягостное впечатление, но объяснить его причину Фальк не мог. По долгу службы ему доводилось общаться с умалишенными, но таинственный Владимир Николаевич на них ничем не походил. Вот же не повезло с попутчиком…

Однако поезд меж тем заложил крутой поворот вдоль жизнерадостно-зеленой стены леса. Впереди показалась знакомая станция, а Зеленый луг обещал доктору целое лето восхитительной, а главное – ничем не нарушаемой безмятежной праздности. И он выкинул из головы неприятный разговор.

Глава вторая

Всякий обыватель, ищущий беспокойства, имеет право пристроиться на даче.

Из дореволюционного «Положения о дачах»

Сойдя с подножки на длинную дощатую платформу, Фальк глубоко вдохнул загородный воздух, полный аромата прибрежных сосен, и довольно зажмурился. Наслаждение выдалось недолгим – вышедший следом неприятный господин средних лет грубо пихнул доктора в сторону и заспешил прочь, недовольно что-то бормоча себе под нос. Фальк проводил его испепеляющим взглядом, но почел ниже своего достоинства кричать что-то вслед.

Дебаркадер, как всегда, был оккупирован зеленолужским дамским обществом. Одни сударыни ждали мужей и кавалеров, другие – использовали платформу в качестве дефиле. Усердствовали в этом плане мамочки с дочерями на выданье. Они напоминали строгих гусынь, за которыми следовали их птенчики. Прелестницы не забывали стрелять глазками в сторону незанятых сударей. Пары взглядов, естественно, удостоился и Василий Оттович. Хотя, к огорчению мадемуазелей, привычный к женскому вниманию доктор не повел и бровью.

– Василий Оттович! – раздался за его спиной обрадованный визг, от которого Фалька перекосило, будто от зубной боли. Он хотел было ускорить шаг, но на его руке уже повис груз в лице Анжелики Ивановны Любимцевой. По ее румяному лицу и кустодиевским формам сложно было поверить, что светловолосая дама считает себя сосредоточением всех возможных хворей.

– Ах, Василий Оттович, миленький, как хорошо, что вы приехали! – воскликнула Анжелика Ивановна. – Вы не поверите! Я здесь просто чахну. Чахну! Не спасает даже морской воздух!

– Возможно, он был бы более полезен, если бы вы дышали им на берегу, а не на станции в паровозном дыму? – осведомился доктор.

– Да, Василий Оттович, вы, безусловно, правы. Но я не могу, я жду супруга, – муж Анжелики Ивановны, средней руки чиновник Министерства иностранных дел, в Зеленом луге появлялся редко и, похоже, был только счастлив сплавить жену за город.

– А разве он собирался приехать? – аккуратно осведомился Фальк.

– Нет, он работает все выходные, но почему это должно меня останавливать? – резонно возразила Любимцева.

Действительно, нахождение на платформе было исключительно статусным женским занятием, а значит, наличие уважительных причин для сего променада не требовалось.

– Что ж, не буду вам мешать, Анжелика Ивановна, – Василий Оттович галантно освободился от цепкой хватки Любимцевой. – Если солнечные ванны и чистый воздух не помогут – непременно обращайтесь, мы обязательно придумаем, как поправить ваше пошатнувшееся здоровье.

– Непременно, Василий Оттович, непременно! – пообещала дама и вернулась к неторопливому хождению вдоль перрона под прикрытием кокетливой парасольки⁵.

Жизнь перед станцией кипела. Вновь прибывшие дачники озирались, пытаясь вспомнить (или даже угадать) направление в сторону снятого дома. Извозчики наперебой предлагали свои услуги. Если в соседней Финляндии представители данной профессии выглядели как чинные мужчины на солидных экипажах с обязательными бляхами и твердыми таксами, то здешний транспортный парк отличался редкостной эклектикой. Открытые коляски соседствовали с очаровательно-экзотичными для столичного жителя телегами, присыпанными грязной соломой. Некоторые «ваньки» даже пытались предложить заезжим гостям собственные дачи, непременно с садом и террасой. Судьба доверчивых отдыхающих, купившихся на радужные обещания, была незавидной.

За столпотворением, усевшись на заботливо вынесенный стул, наблюдал колоритный старик с ироничным прищуром, в старой, неоднократно латанной шинели и армейской фуражке. Росту он был огромного, а окладистая седая борода солидно спускалась до самого живота, почти скрывая медаль за беспорочную службу на железной дороге. Вокруг мужчины расхаживали куры и петухи, которым он рассеянно подбрасывал зерна.

– Здравствуйте, Фома Михайлович, как здоровье? – вежливо поприветствовал старика Фальк.

– А, доктор! – обрадовался тот. – Здравствуйте, здравствуйте! Вашими заботами. Микстурка, что вы мне прописали, просто чудодейственная! Перезимовал в лучшем виде.

Фома Михайлович Аксенов трудился на станции Зеленый луг с самого ее открытия. Лишь возраст вынудил его передать работу сыну (у того уже подрастал собственный ребенок, следующий представитель железнодорожной династии). Но дело всей жизни Фома Михайлович не бросил. И в зной, и в дождь, и в мороз он обретался близ станции, наблюдая за жизнью столь милого сердцу железнодорожного мирка. Аксенов знал в лицо каждого старожила Зеленого луга так же, как расписания и модели поездов, проходивших через станцию. От взгляда его наблюдательных и чуть насмешливых, бледных от старости глаз не укрывалось ничего. Неудивительно, что Фома Михайлович пользовался большим уважением среди постоянных гостей и обитателей Зеленого луга, а подчас выступал натуральной картотекой адресов и фамилий.

– Какими новостями поделитесь? – спросил Фальк.

– Да какие у нас новости? – махнул рукой Аксенов. – Все по-старому. Хотя нет, голова моя дырявая… Объявились тут давеча солидные господа. Столичные. И планов громадье. Поселились у Серебряного ручья, в старом доме барона фон Гарта. Собрались, значит, пансион там открывать.

– Вот так идея! – поддержал разговор Фальк.

Пансион был для здешней местности в новинку. Помимо дач, гостей в Зеленом луге привечали две гостиницы, «Бристоль» на станции и «Швейцария» поближе к морю. В первой Василий Оттович не рекомендовал бы останавливаться даже бедным студентам, а вот вторая была хороша – комфортабельная, с предупредительной обслугой и чудесным рестораном, к которому даже прилагался французский повар. Пансионы слыли модными все в той же Финляндии, где набирали популярность. Открытие подобного в Зеленом луге грозило несколько встряхнуть устоявшийся сонный уклад деревни.

Удивляло только выбранное место – загородный дом, принадлежавший умершему фон Гарту, стоял на удалении от моря и цивилизации, в мрачноватом уголке с речушкой, прозванной Серебряным ручьем. О бароне в Зеленом луге ходили мрачные слухи, да и сам он, изредка появляясь в деревне, выглядел зловеще. Всегда похоронно-черный костюм, надвинутая на бледное лицо широкополая шляпа, скрывающая почти полное отсутствие седых волос. Но Василий Оттович был лично знаком с фон Гартом и прекрасно понимал, что досужие пересуды не имеют под собой никакой почвы. Покойного барона одновременно съедали изнутри страшная болезнь и глубокая неизбывная печаль. Его любимая жена умерла родами двадцать пять лет назад, а совсем недавно, в самом конце войны с японцами, фон Гарт потерял обоих сыновей. Барон утратил интерес к жизни и последние два года провел затворником в доме, который он построил для супруги и планировал передать детям. Там его навещали немногочисленные близкие друзья да Фальк, который, несмотря на ворчание старика, старался облегчить страдания умирающего. Когда барон угас, Василий Оттович, привязавшийся к нему, тихо и незаметно горевал.

От мрачных мыслей Фалька отвлек истошный и многоголосый собачий лай. Со стороны деревни к станции, усиленно крутя педали, мчался велосипедист. За ним неслась брехливая стая барбосов различной степени одомашненности. Один серый пес даже предпринял попытку в прыжке цапнуть мужчину за пятку, но получил по носу и временно выбыл из гонки. Велосипедист, одетый в крайне обтягивающий спортивный костюм, заложил вираж и покатил в сторону магазинов. Стая азартно последовала за ним.

– Что это было? – спросил Василий Оттович, проводив кавалькаду удивленным взглядом.

– Не узнали? – вместо ответа поинтересовался Аксенов. – Это ж инженер Платонов. Третий год снимает дачу у Карамышевых. Приехал две недели назад. Велоциклистом, значит, заделался.

– А собаки откуда? Отродясь же в центр деревни их не пускали.

– А собаки хозяйские, – хихикнул Фома Михайлович. – Он же, стервец, не просто катается, а в костюме своем срамном.

– Почему срамном? – не понял Фальк.

– Потому что костюм срам скрывать должон, а этот не скрывает. Этот, значит, подчеркивает. Вот особо ретивые поборники целомудрия и объявили Платонову войну. То палками норовят огреть, когда мимо их дачи катит. То вот, как сейчас, собак спустят. Помяните мое слово, ежели за ум не возьмется – скоро вашим пациентом станет.

– О времена, о нравы, – констатировал Василий Оттович. – Ладно, Фома Михайлович, приятно было свидеться, пойду я.

– Будьте здоровы, доктор, – Аксенов козырнул и вернулся к созерцанию станционной суматохи.

Извозчика Фальк брать не стал: дорога до дачи занимала каких-то двадцать минут. Перекинув через плечо сумку, он направился вслед за велосипедистом и собаками вдоль магазинов, облепивших круглую Вокзальную площадь и одноименную улицу. Мощенная крупной брусчаткой, улица была обставлена поочередно то опрятными двухэтажными домишками, то аккуратно подстриженной зеленой изгородью. Окна домов по случаю жары были распахнуты настежь, несмотря на поднимающуюся после извозчиков пыль. Помимо деревянного здания станции, тут располагались булочная (в которой, помимо хлеба и ароматнейшей выпечки, предлагали летние лимонады), лавка портного, винная лавка, магазинчик колониальных товаров (где можно было найти приличный кофе, но сигары продавались ужасные), кондитерская и аптека. Чуть дальше, на более тихом перекрестке, стояли уже упомянутый «Бристоль» и довольно сносный ресторан. В самом конце улицы располагалась погребальная контора Семена Белякова. Сам основатель давно уже воспользовался услугами собственного заведения, однако вырастил достойную смену.

А учитывая, что дело свое он любил с откровенно нездоровым энтузиазмом, то и наследников обозвал соответственно – разодетые во все черное Харон Семенович и Аида Семеновна, завидев Фалька, вежливо (и до жути синхронно) поклонились. Василий Оттович ответил кивком. Отношения между ним и Беляковыми пребывали в стадии тихой и цивилизованной войны. Проще говоря, Харон Семенович и Аида Семеновна пребывали в уверенности, что своими усилиями доктор Фальк отбивает у них клиентов.

С главной дороги Василий Оттович свернул вбок. Эта аллея, петляя между сосен, вела в сторону моря. То тут, то там уже попадались дачи. Некоторые скромные – одноэтажные, без веранд и украшений. Другие, наоборот, хвастались архитектурными украшениями, искусной резьбой, громадными террасами или остроконечными башенками. Большинство домов не разделялись заборами – это было просто не принято.

Обитатели дач занимались своими делами. Где-то дамы ухаживали за цветниками. Где-то дети сновали по гимнастическим снарядам или катались на качелях. Кто-то наслаждался полуденным чаепитием за длинным столом, накрытым белоснежной скатертью. Бывалые дачники Василия Оттовича узнавали, справлялись о делах или зазывали в гости. Доктор Фальк со всегдашним тактом вежливо приветствовал соседей, но от приглашений вежливо отказывался.

Его собственная дача располагалась крайне удачно. Да, не прямо на берегу залива, но это и хорошо – в ветреный день не так сильно задувает песком с дюн. Зато на участке течет ручеек, стоит белая ажурная беседка, а если подняться в кабинет на изящной башенке (самое любимое место в доме), то можно с удовольствием пить чай или кофе, наслаждаясь ничем не закрытым видом на море. Можно было бы начинать отдыхать, если бы не одно «но». «Но» прохаживалось по террасе перед входной дверью и звалось Верой Павловной Шевалдиной.