Kitabı oxu: «Свисс хаус, или В начале месяца августа»

Şrift:

Редактор: Елена Щапова

Корректор: Корректорское бюро "Ёлки-палки"

Идея дизайна обложки: Алекс Долль

Разработка макета обложки: Борис Файман

ISBN 978-5-0055-2262-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Андроиды

Эту квартиру Андреас и Анна-Мари нашли вместе. Сегодня Андреас понимает: то было самое счастливое время в его жизни. С тех пор никогда ему больше не приходилось ощущать такой безусловной веры в то, что их совместная жизнь в новом доме окажется полна радостью и достатком, никогда больше не посещала его безграничная уверенность в собственных силах.

Анна-Мари жила тогда в небольших апартаментах на западе города, в одном из блоков жилого комплекса, возведенного некогда на территории пригородной пустоши для нужд фабричных рабочих. От главного вокзала сюда можно быстро доехать на трамвае номер восемь. Остановка располагалась сразу после перекрестка с круговым движением, рядом со старым построенным в старинном стиле деревянном шале с изогнутой крышей. На нижнем этаже в нем размещались кафе, скромный офис муниципального правления, а на первом – небольшая частная компания, производящая нитки, иголки, ножницы, деревянные планки, кисточки и краски, одним словом, расходные материалы для всех тех, кто любит делать что-то своими руками.

Андреас приезжал сюда, переходил проезжую часть и углублялся в квартал, следуя одним и тем же маршрутом мимо гостевой парковки, вдоль пятиэтажного блочного дома, балконы которого были увешаны пестрыми национальными флагами со всего света и спутниковыми тарелками, минуя спортивную площадку за высоким ограждением из мелкоячеистой сетки-рабицы, пересекая круглую площадь, вымощенную добротной брусчаткой из серого граубюнденского камня и обставленную по периметру каменными кубами, из которых росли кусты с белыми оглушительно пахнущими цветами.

Затем начинался небольшой сквер, обнесенный декоративным заборчиком в деревенском стиле (незатейливо отесанный штакетник, укрепленный крест-накрест), а левее был уже виден дом Анны-Мари: семиэтажный корпус в стиле агрессивного конструктивизма с геранью на балконах, панорамными окнами и с выступающими вперед массивными эркерами из бетона и металла, из-за чего здание это выглядело как космический корабль. К подъездам вели извивающиеся дорожки, вымощенные многоугольными плитками. Вид замощения каждой из них соответствовал одному из пяти типов изоэдральных замощений, описанных Карлом Рейнхардтом, историю жизни и творчества которого Анна-Мари как-то рассказала ему по уже неизвестно какому поводу.

Чуть в стороне справа метров через пятьдесят находилась детская площадка с песочницами, горками, качелями, а на вершине мощного платана был сооружен самый настоящий дом – пусть и маленький, но с крышей, окнами и даже неким подобием террасы. Внизу, у начала лестницы, ведущей в дом на дереве, стоял информационный стенд с логотипом городской мэрии и краткой биографией писателя, книга которого послужила источником вдохновения для этого проекта. Под конец Андреас уже мог цитировать текст этой таблички практически наизусть.

«Иоганн Давид Висс, родился и умер в Берне, изучал теологию и философию в Лозанне, служил в качестве военного священника за рубежом, стал пастором, получил место в Бернском кафедральном соборе с его знаменитым шпилем. Книга „Швейцарский Робинзон“ к публикации не планировалась. В свет она вышла только благодаря стараниям сына автора».

Если забраться в дом на дереве и выглянуть за окно, то при хорошей погоде оттуда можно увидеть гряду бернских Альп с их знаменитыми вершинами Эйгер, Мёнх и Юнгфрау. В зависимости от погоды они могли быть разными: далекими или близкими, четкими или размытыми, оранжевыми или розовыми, подсвеченными вечерним солнцем или стальными, словно кристаллы льда, образовавшиеся на утреннем холодке.

С этого ракурса дом Анны-Мари выглядел каким-то естественным каменным склоном, расчерченным на искусственные горизонтальные ярусы. И только отсюда, из дома на дереве, и получалось понять замысел архитектора, решившего в центре рационально продуманного пространства с его велосипедными дорожками и рекреационными зонами возвести дом, перекликающийся с земной поверхностью и тут же, отталкиваясь от нее, уходящий вверх дикой силой воображения, воплощенной в строгих упорядоченных линиях строительного проекта.

Окна квартиры Анны-мари выходили к межрегиональной скоростной автотрассе, а потом еще дальше, к ферме, где сеяли маис и разводили перуанских лам. За фермой виднелся лес, уходящий в голубое дрожащее марево пологих холмов. Добраться до апартаментов Анны-Мари и сейчас можно на лифте «Шиндлер», а можно и по лестнице, осторожно наступая на отполированные мраморные ступени. Около дверей соседских квартир иногда стояли кроссовки или горные ботинки, выпачканные засохшей грязью, иногда пустой рюкзак или полные сумки из супермаркета.

На пятом этаже в кадке росло лимонное дерево, рядом на полу лежал на боку расправленный зонт с геометрическими узорами. В воздухе витал запах стирального порошка, иногда откуда-то долетали приглушенные гудки машин, голоса птиц или неумелые клавишные аккорды. Уже гораздо позже Андреас подумал, что он почему-то так и не удосужился спросить Анну-Мари, как это – жить в доме, спроектированном отцом. Не напоминают ли ей эти апартаменты (за которые, кстати, Анне-Мари не приходилось платить ни гроша, поскольку принадлежали они архитектурной фирме ее родителей) темное лоно, из которого всякий человек стремится вырваться на ослепительный свет мира, туда, где рано или поздно приходится расплачиваться за все?

Скорее всего, Андреас не задал этот глупый вопрос, потому что инстинктивно он понимал, что аллюзии на преждевременные или, наоборот, серьезно припоздавшие роды, не вызвали бы у Анны-Мари ничего, кроме презрительной усмешки, так как если чего она и не любила, так это всякого рода притянутые за уши символы, а особенно в стиле превратно истолкованного фрейдизма.

На ее двери висел оставшийся с рождественских праздников засохший хвойный венок с ленточками и потрескавшимися колокольчиками из разноцветного стекла. Прихожая была у Анны-Мари маленькая, выложенная серыми каменными плитами, справа виднелась небольшая вешалка, в недрах которой скрывалось испуганное зеркало. Потом начинался коридор – и тут же он завершался неожиданно просторной кухней. Направо – совмещенный санузел, налево – спальня, она же гостиная.

Из обстановки имелись раскладная икеевская кушетка, старый массивный рабочий стол с принтером и здоровенным компьютером «Эппл», на заснувшем экране которого разноцветные молнии задумчиво рисовали замысловатые узоры. В дальнем углу спальной комнаты были видны гладильная доска, напольная лампа, неуклюжий тренажер-велосипед и сабельный резак для бумаги.

Окно без занавесок прикрыто опущенными снаружи жалюзи. Сквозь них в комнату проникал рассеянный солнечный свет, падавший рваными пятнами на фотоработы, рядами разложенные на полу в гостиной, в коридоре, даже на кухне. Они образовывали замысловатые линии смутного еще сюжета.

Анна-Мари хотела стать великим фотографом. Ее настроение менялось иногда очень резко. Она то безмерно страдала и говорила, что таким бездарям, как она, нечего делать в искусстве, то ее обуревала жажда свершений, и она была уверена в том, что наследие Анри Картье-Брессона, которого она боготворила, находится в ее надежных руках. Помочь ей Андреас ничем не мог – он мог только поддержать ее личным присутствием. Поэтому если она его просила об этом, то он всегда ездил с ней по скучным вернисажам и выставкам. Анна-Мари говорила, что у нас есть время и что на машине мы в любом случае доберемся вовремя. И она всякий раз оказывалась права: они всегда точно успевали к назначенному сроку.

Сначала они выходили на лестничную клетку, Анна-Мари запирала дверь, после этого Андреас спрашивал у нее, не забыла ли она бумажные платочки «Клинекс», солнечные очки или бутылку воды «Эвиан» со спортивной пробкой. Что-нибудь она наверняка забывала взять, поэтому открывала дверь, опять заходила в квартиру, а Андреас заходил следом и несколько мгновений прислушивался из прихожей к тому, как на кухне хлопали дверцами навесные шкафы. Затем Анна-Мари опять запирала квартиру, и они ехали на лифте в подземные катакомбы.

Не знакомый с подробным планом лабиринта вполне мог тут и заблудиться. И тогда ему не оставалось бы ничего иного, кроме как, закрыв глаза, прислушиваться к звукам тихо воющих стиральных машин, к пластмассовому плеску воды в невидимых трубах, к раскатистому эху от хлопнувшей автомобильной дверцы и к краткому электронному сигналу, какой обычно издает заблокированный центральный замок, ведь эти звуки, не исчезающие никогда, вечно живущие, вполне могли бы сыграть роль разметки и знаков дорожного движения.

Принадлежавший Анне-Мари хетчбэк «Рено» стоял между «Ягуаром», на котором ездил преподаватель латыни из гимназии «Кирхенфельд», и «Фольксвагеном», пребывавшем в собственности у разведенной матери с двумя детьми семи и девяти лет. На тахометре у «Рено» давно уже крутилась вторая сотня тысяч километров. Однако его предыдущие хозяева, да и сама Анна-Мари, относились к машине аккуратно, в срок проводя технический осмотр и вовремя меняя зимнюю резину на летнюю. На улицу из гаража вела спиралевидная бетонная рампа. Повинуясь сигналу, посланному снизу датчиками, железные створки ворот наверху начинали раскрываться, и пожилой «Рено», повизгивая шинами, вылетал на улицу.

Последний раз на такой выставке они были в начале весны. Музей фотографии светился изнутри. На входе предлагали бокал пузырящегося просекко, в пестрой толпе присутствовали иностранцы, говорящие на разных языках. Анна-Мари сразу растворилась в медленно вращающейся массе людей. Это называлось модным словом «нетворкинг», в переводе «налаживание связей и контактов». Андреас ходил вдоль стен и вглядывался в широкоформатные изображения перекопанных строительной техникой улиц, в фотографии уличных кафе, состоявших из пары-тройки пластиковых столов и стульев, отнесенных на самый край тротуара, на панорамы железнодорожных станций, погруженных в сине-белый свет ночных прожекторов.

Потом он пытался отыскать взглядом Анну-Мари, но она то исчезала, то появлялась между людьми и легкими передвижными стенами и экранами, на одном из которых горные вершины то погружались в солнечный свет, то пропадали в белом урагане. Автором видеоинсталляции оказался фотохудожник, прославившийся в свое время серией работ о далекой стране Гаити, переживавшей, после очередных переворота и землетрясения, новый этап своего бесконечного освобождения. Несколько раз они встречались глазами, Анна-Мари улыбалась и тогда Андреас ощущал мгновенный укол счастья. Потом он поворачивался к очередной фотоработе, раскачивающейся на тонких ниточках, и пытался понять, почему автор фотографии человека, стоящего на табуретке прямо посреди вышедшего из берегов озера, получил первую премию.

Он любил ее диалект, отличавшийся от того, на котором говорил сам Андреас. Дед передал ему по наследству характерную валезанскую привычку дробить говор, превращать его в массивный гравий с резко обрубленными гласными, окончаниями и приставками. Отец предпочитал французский или, уж если на то пошло, прозрачный ганноверский диалект, который, вооружившись в свое время армией и флотом, сам короновал себя в качестве филологического стандарта. Мать же была виртуозом бернского немецкого, который напоминал расплавленный раклет, вскипающий пузырями фонетизации остатков швабского диалекта пополам с анахронизмами из арсенала средневерхненемецкого. Съехавшись позже с Анной-Мари Андреас, сам того не заметив, перешел на усредненный вариант, на котором говорили ведущие национального общественного телевидения. Но сама Анна-Мари…

Ее манера говорить напоминала пеструю ленту самых разных вкраплений, основой для которых служили говоры, бытующие где-то между Люцерном, Цугом и Цюрихом. Она говорила по-люцернски, используя форму «привет вам» вместо характерного бернского «приветствую», постоянно вставляя все эти неизвестно откуда взявшиеся «дискордировать» в смысле «разойтись во взглядах», «ушибистость» в смысле «грубость» и «тристия» в значении «грусть». Эти слова приводили его в восторг, равно как и ее любимое ругательство «ухабака», точное значение которого он тоже так и не успел выяснить.

Что они искали? Простор. И свет! Непременно свет. Стены непременно должны быть ослепительно белыми и окна огромными, выходящими на луг, или поле, или на холмы, за которые по вечерам скрывалось бы солнце, окрашивая все вокруг мягким оранжевым свечением. Им нужна гостиная, место, где можно находиться вдвоем, но также и пространства для каждого из них: для нее рабочий кабинет с компьютером и принтером, для него – комната, где можно расположить аудиосистему, колонки и где пестрые обложки старых пластинок смотрелись бы привычно и естественно. Они ездили, ходили, искали, проживая лучшие дни их совместной бесприютной жизни.

Как-то они приехали в маленькую деревню, окруженную лесом и пашней. Они договорились о встрече перед рестораном. Хозяин долго не приезжал, и Анна-Мари начала уже сердиться и внутренне закипать. Еще раз набирая его номер, Андреас украдкой поглядывал на то, как Анна-Мари беспокойно расхаживала вдоль фасада старого дома с типичной крышей, каменным нулевым этажом, где и располагался этот небольшой деревенский ресторан, и деревянным первым жилым этажом. Хозяин появился с десятиминутным опозданием.

Его трактор «Джон Дир» был весь забрызган зеленой силосной пеной. Огромные колеса, вымазанные в черноземе, оставляли на черном свежеуложенном асфальте легко различимый след. Хозяин выглядел лет на тридцать и говорил на очень странном диалекте. Андреас никогда еще не сталкивался с таким говором. Извинившись, хозяин попросил подождать еще буквально пять минут. Запарковав трактор в боковом переулке, он снова появился перед ними, но уже без кепки и в свежей рубахе и предложил занять места в его «Порше Панамера». Квартира находилась в жилом комплексе в нескольких километрах отсюда.

В салоне пахло нагревшейся кожей, приглушенно играла неразличимая музыка.

Андреас сел впереди, Анна-Мари устроилась на заднем сиденье. С электрическим жужжанием опустилось стекло. Анна-Мари выставила наружу камеру и сделала несколько снимков. Хозяин сказал, что его зовут Хуго. В нынешних условиях только сельское хозяйство уже не может быть проектом на будущее. Правительство недавно повысило размеры субсидий фермерам, без которых он лично давно бы уже прекратил работать на земле. С другой стороны, если – не дай бог – будет подписан Договор о свободной торговле с Соединенными Штатами, никакие субсидии уже не помогут.

Поэтому они с отцом решили начать бизнес в области жилой недвижимости с учетом того, что в ближайшем будущем следует ожидать массового притока утомленных суетой и плохой экологией горожан в сельские области, где еще сохранилась более или менее нетронутая природа, но уже есть вся современная, прежде всего коммуникационная, инфраструктура. Работать теперь можно откуда угодно и где угодно. Не обязательно ездить каждый день в душных поездах в офис, а потом обратно домой, тратя драгоценное время и медленно, но верно, сокращающиеся природные ресурсы, не так ли? Одна и тут есть проблемы: строительные нормы, правила и вообще законодательство, регулирующее перевод земель из зоны сельского хозяйства в зону застройки. Все очень сложно и непонятно!

Дорога петляла между полями и нырнула в тоннель. На выезде из тоннеля справа по ходу движения уже были видны несколько двух- и трехэтажных корпусов, построенных в модном стиле: бетон, сталь, дерево и стекло. Хуго завернул на пустовавшую гостевую парковку, выключил двигатель и с металлическим лязгом отстегнул ремень безопасности. Солнце периодически выглядывало из-за разорванных в клочья облаков. Хуго выудил из кармана джинсов связку ключей. Для тех, кто работает удаленно или на фрилансе, это идеальное место. Или, например, если кто-то захочет написать роман, добавил он неожиданно. Вы ведь не писатель, спросил он, подмигнув, нет? «Новый журнализм» и все вот это? Нет, коротко ответил ему Андреас.

Анна-Мари вскинула камеру, пытаясь поймать в объектив зависшую высоко в небе птицу с распахнутыми крыльями. С общественным транспортом здесь неплохо, рассказал Хуго, пока они шли по дорожке усыпанной мелким серым гравием. Там, он махнул рукой, есть остановка почтового автобуса, до ближайшей железнодорожной станции восемь минут. Магазины там же, и это не совсем удобно, но если у вас есть личный транспорт, даже велосипед, то это уже наполовину решает вопрос! Хуго со звоном перебрал ключи, выбрал один и вставил его в замочную скважину. Школ и детских садов здесь нет. Анна-Мари недовольно нахмурила лоб. Гендерные клише! Вслух она этого не произнесла, но Андреас к тому времени уже довольно хорошо разбирался в ее мимике.

Входная дверь аккуратно закрылась за ними, отсекая звуки улицы, после чего вокруг воцарилась полная тишина, прерываемая только звуком их шагов. На лестничной клетке пахло сохнущей штукатуркой. Две квартиры на нулевом этаже с садом уже купил кантональный банк, сказал Хуго. Ваши апартаменты из четырех с половиной комнат находятся выше. В стерильно пустой квартире неподвижный воздух нагрелся, даже несмотря на опущенные снаружи железные жалюзи. Хуго открыл небольшую дверцу в стене. За ней скрывались тумблеры электрических предохранителей. Он щелкнул одним из них, жалюзи поехали вверх с легкой вибрацией. Хочу обратить внимание на ванную комнату.

Вот здесь мы запланировали специальную нишу для стиральной машины и сушильного агрегата. Техника лучшего качества, это дорого, но мы решили не экономить. Я еще покажу вам подвал, там расположена общая прачечная. На нашем диалекте она называется «помоечная кухня». А на вашем? Андреас пожал плечами. Просто «прачечная»! Пойдемте посмотрим другие комнаты, очень просторные, с высокими потолками. Хуго открыл одно из панорамных окон, выходящих на холмы и лес. Волной хлынули терпкий сенной дух и оглушающий птичий гомон. На полу лежали горячие квадраты солнечного света. Из потолка торчали аккуратно замотанные изолентой проводки. Каждый может сам оборудовать источник света, а может поставить заглушку, потому что нередко освещение люди обеспечивают напольными лампами, чтобы пространства сверху оставалось больше.

Это могла бы быть гостиная, здесь – терраса, она выходит в сторону, на рощу, а недалеко – ручей. Он шумит, его слышно по ночам. Но если прикрыть окна, то звук исчезает почти полностью. Анна-Мари взяла наизготовку камеру, щелкнула несколько раз, потом опустила ее вниз. Стильные перила из стальных тросов ограждали балкон, можно было различить даже запах мокрого камня. Комаров тут нет. Несколько лет назад община инвестировала довольно большие деньги в дренажный проект. Ручей спрямили и убрали в каменное русло, теперь он не разливается, но с аккуратной яростью несет в своей воде малахитовый песок. Там дальше есть дорожки через «места силы», отмеченные эрратическими валунами. Можно и бегом заниматься. Здесь может быть спальня. Ее окна выходят на другую сторону, во внутренний двор, в центре которого растет старое дерево.

Как и положено, паркет здесь более приглушенного оттенка, тут меньше солнца, стены белые, их прозрачная геометрия отражает идею полной свободы. В каком это смысле? Анна-Мари опять вскинула камеру, нацелилась в одну ей только ведомую перспективу, но потом передумала. Наша архитектура не предъявляет к будущим жильцам никаких требований, не ставит вопросов, это абсолютная Возможность, шанс начать новую жизнь с чистого листа и если я вас правильно понимаю, то настало самое время посмотреть на кухню. Здесь тоже очень просторно. Видите так называемый кухонный остров?

Все основные рабочие поверхности находятся в центре, вы – находитесь в центре, а все вращается вокруг вас. Строгие линии и прозрачность белых оттенков элегантно накладываются на стекло и хромированную сталь, большое окно как бы служит тоннелем в иное измерение. У вас всегда есть возможность бросить взгляд на то, что находится за пределами вашего непосредственного пространства. Освещение утоплено в потолок и напоминает звездное небо. Теперь пора спуститься в подвал. Выпустив Анну-Мари и Андреаса на лестничную клетку, Хуго некоторое время еще возился в квартире, гасил свет, щелкал тумблерами в ящике с предохранителями, опускал ставни, потом вышел следом, аккуратно прикрыл дверь, повернул ключ в замке.

На минус первом этаже было темно. С тонким звуком лопнувшей струны зажегся свет. Гараж пустовал, но парковочные слоты на приглаженном асфальте уже были аккуратно размечены и пронумерованы. У дальней стены оборудована мойка для машин. Тут же начинался коридор, он вел в сектор, отведенный для хранения личных вещей. Стиральные машины стояли, укутанные в пластиковую пленку и крест-накрест перетянутые разноцветными шнурами. Хуго остановился, с глухим звоном похлопал ладонью по стальной двери толщиной в пару десятков сантиметров. Никто больше не ждет, что красные танки начнут вдруг форсировать Боденское озеро, холодная война завершилась, и тем не менее! Хуго провел рукой по темной стальной поверхности.

Переделывать проект запрещено, поэтому мы превратили убежище гражданской обороны в просторные кладовые и даже осталось место для винного погреба. Желающие могут арендовать его, сосновые стеллажи уже заказаны. Собственно, здесь наша небольшая экскурсия завершается. Хуго, словно фокусник, извлек из воздуха аккуратную папку и вытащил из нее сиреневого цвета листок бумаги формата А4. Вы можете заполнить эту анкету и прислать нам ее по почте. Хуго перевернул листок обратной стороной. Здесь есть все почтовые данные, а также адрес электронной почты. Если у вас нет больше вопросов, я отвезу вас обратно к вашей машине.

Дорога пошла раскручиваться в обратную сторону, туннель, поля, лес на горизонте, холмы и за ними – белая гряда вершин. Хуго попрощался, пожал руку сначала Анне-Мари, потом Андреасу. Мы были бы рады видеть вас в числе друзей и соседей. Анна-Мари вскинула камеру ему вслед и сделала несколько снимков, потом повернулась к их скромной машинке, не шедшей ни в какое сравнение с роскошной «Панамерой», и сфотографировала ее тоже. В тот момент она была их домом, неказистым, без радио, навигатора, центрального замка и кондиционера, но тем не менее… Все эти снимки должны где-то сохраниться. Она была уверена в том, что однажды какой-то из них может стать шедевром и получить премию.

Наверное, должны сохраниться и снимки, сделанные в церкви где-то в небольшой деревушке, уютно примостившейся на склоне горного кряжа на полпути между Люцерном и Цугом. Андреас помнит, что со склонов на левой стороне долины нависали тяжелые тучи, гром доносился далекими раскатами, а на склонах справа скалы тонули в оранжевых лучах солнца и маленькие машинки, взбирающиеся по асфальтовому серпантину, вспыхивали на секунду алмазными искрами. Анне-Мари эта местность показалась слишком деревенской, а диалект – вообще не от мира сего. Андреас же, коротко заглянув в свой смартфон, выяснил, что община, на территории которой стоял дом с искомой квартирой, занимала одно из первых мест в национальном рейтинге по степени тяжести налоговой ситуации для физических лиц, в отличие от кантона Цуг, который начинался совсем недалеко и где с точки зрения налогов как раз все было прекрасно. Зато средняя цугская квартира стоила в месяц столько, что просто волосы дыбом, и все из-за международных компаний и фирм-почтовых ящиков.

Анна-Мари, посмотрев на выложенные в интернете фотографии квартиры, сказала, что ей понравилось нетривиальное сочетание прямых линий, простора, света, стали и стекла. И они поехали смотреть её. В деревенском ресторане, в который они зашли на обратном пути, работало радио и звучала народная музыка. Из-за раскрытых окон расшитое красными цветами белое полотно занавесок поднималось и опускалось на слабом сквозняке. В дальнем углу кто-то читал газету, положив на стол измятую кепку. Пришел хозяин, с морщинами на лице и в жилетке с эдельвейсами, спросил, все ли у них в порядке, посетовал на неразборчивом диалекте, что сын уехал в город, и некому теперь передать ресторан, а рядом в горах построили курорт, и все туристы теперь там, а сюда не заходят.

Возвращаясь к машине, они увидели, как сгущаются тучи. Ветер принес несколько пригоршней ледяных капель. Пережидая дождь, они зашли в церковь, которая стояла в стороне от дороги, окруженная низким каменным заборчиком. За церковью начиналось кладбище с аккуратными памятниками. В церкви пахло сырой бумагой и сгоревшими свечами. Анна-Мари сделана несколько снимков. Щелканье затвора отозвалось эхом. Где-то на хорах захлопали крылья, и Анна-Мари, опустив камеру, сказала, что она бы не хотела жить рядом с кладбищем. Потом через все небо перекинулась невероятно яркая радуга, но Анна-Мари не стала ее снимать.

Однажды они нашли себе сразу два в теории подходящих варианта. Одна из квартир располагалась на первом этаже старинного многоквартирного дома в стиле грюндерской эпохи. Сайт недвижимости утверждал, что два года назад эту четырехкомнатную квартиру отремонтировали, всю технику заменили на новую и даже устроили, при помощи хитрого остекления, зимний сад. Они припарковались в боковом переулке. Кот в ошейнике неторопливо пересек проезжую часть. Дом они нашли довольно быстро. На сайте говорилось, что ключ от квартиры находится у хозяина. Этот плотного мужчину в возрасте под сорок, они узнали по фотографии на сайте и увидели уже издалека.

Входная дверь была открыта, хозяин быстрыми шагами курсировал из дома к припаркованному у обочины «Фольксвагену» стального цвета и обратно. Увидев их, он прекратил загружать в машину зимнюю спортивную экипировку (две пары лыж, разрозненные лыжные палки, ботинки, перчатки, два шлема с пластиковыми забралами), выпрямился и помахал рукой. Говорил он на письменном языке с итальянским акцентом. Квартира стоит пустая, хорошо, если бы в ней наконец поселилась жизнь. Хозяин принес ключи, указал им путь по узкой винтовой лестнице, но тут же отвлекся на миниатюрную женщину азиатского типа, филиппинку или тайку, которая вышла на крыльцо, у нее под ногами путались дети, мальчик и девочка. Женщина начала говорить что-то по-итальянски. Хозяин с грохотом сгрузил сноуборд себе под ноги и принялся отвечать, также на итальянском.

Филиппинка или тайка говорила, хозяин жестикулировал, дети начали плакать, подняв головы. Андреас и Анна-Мари взяли ключи и принялись украдкой взбираться по лестнице на первый этаж. Лампочка под потолком горела мутным светом. На полу межэтажной площадки стоял макет кукольного домика со снятым фасадом. Наклонившись, можно было увидеть лестничные пролеты, микроскопическую посуду на кухне и рабочие столы с фигурками поваров. Выше располагались классные комнаты с маленькими, не больше горошины, глобусами, партами и черными грифельными досками со всеми тщательно прописанными формами глагола «быть». Имелись даже шкафы со стеклянными дверцами, за которыми золотились едва различимые корешки книг. Еще выше начинался жилой уровень, он был подразделен на гостиную с пестрыми диванами и ломберным столом, на две детские комнаты, со стенами, раскрашенными пестрыми гибкими цветами, на спальню с белым пологом над большой, королевских размеров, двуспальной кроватью и еще на две ванные комнаты – все краники вертелись, а миниатюрные цепочки на мельчайших клозетах дрожали и раскачивались, реагируя на их шаги.

Анна-Мари задержалась и сделала несколько снимков. По сравнению с компьютерными симуляциями эта неуклюжая попытка воспроизвести знакомый, устойчивый мир выглядит бесконечно наивной, но именно поэтому такой симпатичной и живой. Позади загрохотали шаги хозяина, лестница завибрировала. Вытирая лоб и одергивая майку с темными следами пота, он сказал, что это хорошая квартира, что в прихожей много встроенных шкафов, а зимой включается электрический подогрев, а это значит, что, придя с улицы и сняв промокшую обувь, ты оказываешься на теплом полу. Тепло дома, кто не мечтает о нем? Хозяин подмигивает и возвращается к встроенным шкафам, белые створки которых распахиваются с легким стуком.

Они и в самом деле хороши, просторны, и в них нет ровным счетом никаких скелетов. Пока… Он опять подмигивает. Последняя семья, которая жила здесь, два года назад переехала в Южную Америку, то ли позабыв, то ли из каких-то своих принципов не захотев уведомить власти об отъезде и о том, что теперь они имеют честь принадлежать к так называемой «Пятой Швейцарии». Хозяин ухмыляется. Человек всегда ищет где лучше! Из-за этого недавно даже приезжала полиция и попросила разрешения самим убедиться, что в квартире уже нет никого, потому как посылаемые кантональным налоговым ведомством декларации уже два раза возвращались обратно с пометкой «Адресат неизвестен», а это, понятное дело, непорядок, хотя кто мы все такие, чтобы судить других?

Анне-Мари понравилось сочетание белых стен и потолка с темным паркетом. Андреасу приглянулась одна из четырех комнат, окна которой выходили в тихий переулок, заросший деревьями с интересными желтыми соцветиями. Если вы хотите посмотреть зимний сад, надо пройти вперед по коридору и сразу в гостиную. Солнце дробилось в промытых стеклах. Хозяин раскрыл створки дверей, ведущих в зимний сад. Здесь пахло мытым полом, разогретым деревом, в углу в желтом терракотовом горшке рос фикус в рост человека. Хозяин сказал, что с собой прежние хозяева фикус не взяли, исходя, видимо, из того, что в Южной Америке таких и еще много разных других деревьев у них будет в избытке.