Kitabı oxu: «Дочь мольфара»

Şrift:

* * *

Пролог

Глава 1

Ветер завывал протяжно, словно гудели трубы, оказавшиеся в руках воскресших покойников. Он врывался в любую щель, сдирал кору с многовековых стволов как ветхие тряпки, играючи швырял камни, ледяным кинжалом пронизывал до костей всё живое. Трепещущие под ветряными порывами ветки дерев будто взывали о помощи. Но прийти этой помощи было неоткуда. На всю заметённую снегом и скованную ледяным панцирем округу не находилось и признака людского жилища. Лишь на предгорье, если сильно вглядеться в кромешную тьму, виднелись очертания попрятавшихся в горной грудине невысоких домов.

Нигде не горел свет. Что с него толку в такую бурю? У всякой свечи или лампы немедля сдувало хрупкое пламя. Ничто не могло противиться лютой стихии. Оставалось лишь ждать просвета и молиться, молиться.

– Отче наш, – лопотала Сарика, ещё сильнее прижимая младенца к опустевшей груди. – Еже еси на небесех…

Ветер ударил ей в лицо краем цветастого платка, которым молодая женщина обмотала голову. Сколько ни старалась, а проклятый буран всё-таки выдрал клочок ткани из-под ворота овечьего тулупа и теперь хлестал по глазам, не щадя. Сарика старалась не плакать. Иначе слёзы мгновенно застывали ледяной коркой на щеках. Обмороженную кожу страшно щипало.

– Да светится имя Твое, да приидет Царствие Твое… – упорно твердила Сарика выученные в церкви слова.

Она не знала их значения. Она многого не понимала в этом мире, кроме того, что обязана сейчас идти. В стужу, в непогоду, сквозь раздирающий плоть стылый ветер. Она должна дойти.

Сарика уже не чувствовала ног, утопавших по колено в снегу, и всё-таки откуда-то находила силы, чтобы сделать новый шаг.

Младенец, завитый в кулёк, давно не шевелился, не кричал, ничем больше не тревожил. Возможно, уже и не дышал. Мать наказала Сарике снести дитёнка в лес, пока никто из живущих поблизости соседей не узнал о том смертном грехе, что совершила дочь кузнеца.

– Это проклятое дитя! Проклятое! – гремела опозоренная женщина, воздымая сухие дрожащие руки к домашним иконам. – Сатанинское отродье! Пускай Босорка¹ его приберёт! Уноси! Уноси с глаз моих!

Она усердно молилась нагромождению цветных безыскусных картинок на кривых дощечках, не обращая внимания на стенания дочери, затыкая уши каждый раз, когда начинал верещать мерзкий младенец. Она молилась, чтобы бог смилостивился над ней и вразумил её глупую, недостойную дочь.

Сарика почти не сопротивлялась гневу матери. Она покорно сносила побои, угрозы и оскорбления. Её страшила мысль о том, что её дитя должна забрать Босорка – эта костлявая жуткая ведьма, которая похищает маленьких детей из колыбели. Но, если бы ей был нужен ребёнок Сарики, разве не сделала бы она, как рассказывали старухи: пробралась в дом под покровом ночи, усыпила жителей мелодичным пением, а потом стащила бы комочек живой розовой плоти с крохотными ручками и ножками, которые так забавно хрустят под зубами, когда их кусает гнилой ведьмин рот. Стало быть, Босорке не сдался этот младенец, как не сдался он никому в доме Сарики.

Сама она не понимала, как относится к ребёнку. Некогда было понимать, некогда жалеть о содеянном в коротких перерывах между проклятиями матери и детским плачем. Теперь ребёнок хотя бы перестал плакать, но легче от этого не стало. Сарика глотнула колючий холодный воздух. Всё её нутро моментально заледенело, ток крови замедлился, и ледяная корка стала покрывать всё внутри, обрекая молодую женщину на жестокую, но хотя бы быструю смерть. Это могло бы стать тем самым божьим милосердием, о котором так молилась Сарика.

– Надо идти, – прошептала она потемневшими до цвета грозового неба губами.

И пошла дальше. Медленно.

Она слышала, что где-то на окраине Боровицы живёт одна старуха по имени Космина. То ли колдунья, то ли в самом деле настоящая вештица². Про неё говаривали, что по ночам она оборачивается рыжей двухвостой лисой и ворует кур и прочую домашнюю животину. Но ещё Космина лечит и привечает детишек. У неё живёт одна сиротка. А где одна, там и второй место найдётся.

Так думала Сарика, пробираясь по сугробам, прокладывая себе путь сквозь лютое ненастье. Губы её потрескались на ветру и закровоточили. Она перестала шептать молитву. Она бы и идти перестала, если бы поняла, что давно заблудилась, что домой ей уж не вернуться, что до жилища Космины и в добрую погоду ещё с полдня идти. А между тем вокруг зияла ночь. Буран только набирал мощь, становясь всё злее. Каждая минута превращалась в огромный, наполненный удушающей чернотой час. Сарика шла уже несколько часов. Или, может, несколько лет?.. Может, она успела состариться в пути, оттого и кажется такой близкой и естественной смерть?..

Хрустнула ветка над головой. Сарика не видела, куда она рухнет, просто сжалась в комок посильнее, зажмурила глаза с побелевшими от кристаллов льда ресницами. Ветка полоснула наискось, почти не задела. Ветер тут же подхватил её, как соломинку, и поволок дальше в темноту. Сарика попыталась выпрямиться. Но колени совсем перестали слушаться её. В них сконцентрировалось столько боли и тяжести, словно бы их наполнял свинец.

Сделав над собой неимоверное усилие, Сарика огляделась. Чёрно-белая мгла из бесконечной ночи и снега растекалась вокруг, насколько хватало глаз.

Но вдруг нечто отделилось от тьмы, зашевелилось неторопливо, сонно и тяжко. Это не могло быть животное – слишком огромное и медлительное, оно чем-то напоминало оживший древесный ствол. То было правдой отчасти: гигантская подвижная фигура доселе прижималась к старому толстому древу, а ныне двинулась на Сарику. В массивной, поросшей густыми чёрными космами голове сверкнули два кровавых огня вместо глаз. От необъятного тела отходили длинные толстые руки, покрытые шершавой коростой и жёсткой щетиной.

Существо превосходило ростом Сарику в два раза, а её нежеланный приплод мог бы уместиться в одной его узловатой ладони, покрытой бородавками. Оно наближалось, сминая сугробы ногами-корневищами. Если б пуститься наутёк, чудище вряд ли бы догнало проворные человеческие ноги. Однако Сарика оцепенела уже не только от холода и страха перед неизвестностью, но и от ужаса, завладевшего ею, когда она поняла, что древесный гигант направляется к ней. Она вскрикнула.

Последнее, что ей удалось ощутить перед тем, как пасть замертво, – робкое шевеление в кульке. Младенчик услыхал материнский крик и тоже испугался. Лишившись чувств, Сарика окончательно потонула в снегу.

Тем временем чудище настигло скрюченное в сугробе девичье тельце. Корявые руки потянулись к овечьему тулупчику, жадно стиснули воротник. Несколько минут древесное существо разглядывало находку, а затем потащило за собой волоком, неторопливо преодолевая все препятствия. Ветер был ему нестрашен, не мог ни навредить, ни снести. Цепкие корни на ногах мигом прирастали к любой поверхности, давая надёжную опору. Лишь красные глаза чудища немного щипало. Но они ему были не столь нужны, чтобы отыскать в ночи нужное место.

Путь оказался недолог. Древесный исполин добрёл до маленькой поляны, освещённой костром в сердцевине. Кругом костра распространялось тепло, и снег покорно уступил, оставив небольшое пространство свободным. Вступив в круг, чудовище поморщилось. Прямо за освещённой чертой стояло натуральное лето – жаркое и безветренное.

У костра сидел человек, немолодой, но поджарый в одной лёгкой полотняной рубахе и простых домотканых штанах. Голову его давно сплошь укрыла седина. Он что-то негромко шептал и поминутно подкидывал в огонь то щепку, то целую связку пахучих трав, отчего пространство наполнялось дурманящими, терпкими ароматами.

– Здравствуй, Штефан, – пророкотало чудище.

Сосредоточенное лицо мужчины смягчилось:

– Здравствуй, Чугай³, – приветливо сказал он. – Что это тебе не спится в такое ненастье?

– Да вот… – Чугай неловко примостил на землю рядом со Штефаном найденную девушку. – Блуждала тут одна. И разбудила.

Штефан аккуратно стянул с обмороженного личика край платка. Он вгляделся в девичьи черты: совсем молодая, не старше двадцати вёсен, а то и моложе.

– Жалко, – басовито протянул Чугай.

Понимающе кивнув, Штефан поводил ладонями надо лбом несчастной. Сарика всё-таки открыла глаза. Тепло костра и человеческих рук подарили ей ещё несколько минут жизни. Она увидела незнакомца, странного, почти раздетого посреди такой лютой стужи, но всё-таки человека.

– Как тебя зовут, девочка?

– Сарика, – вымолвила она слабым голосом. – Вы колдун?

Штефан задумчиво пожал плечами.

– Кто-то зовёт колдуном, кто-то – целителем, а кто-то – мольфаром⁴. Меня зовут Штефан.

– Мольфар… – эхом повторила Сарика.

Она слышала о таких людях. В её родной деревне мольфаров отродясь не бывало. Но здесь, среди гор, водилось много странного и необъяснимого.

– Помоги ей, – прогремел Чугай.

Девушка вздрогнула от его голоса, глаза наполнились давно рвавшимися наружу слезами. Мольфар отрицательно покачал белой головой.

– Прости, Сарика, – сказал он. – Я многое могу, но ты уже наполовину в Царствие Нави.

– Не мне помоги, – заплакала Сарика. – Помоги ей.

И она показала взглядом на тугой неподвижный кулёк возле своей груди.

Штефан бережно вынул свёрток из умирающих материнских рук. Откинул клочок меховой шкуры, закрывавший голову младенца.

– Как её зовут? – спросил мольфар.

Сарика не ответила. Она больше не могла никому отвечать в мире живых. Перед ней уже раскинулась далёкая бескрайняя Навь.

Чугай потёр красные глаза:

– Опоздал.

Тяжёлый вздох вырвался из его мощной дубовой грудины.

– Она была обречена, – ответил мольфар.

Он разглядывал ребёнка, слушал слабое дыхание и едва бившееся сердце. Подумав, Штефан развернул шкуры и тряпицы, бывшие дитю укрытием, уложил беспомощный комок на свои ладони, встал во весь рост и вытянул руки над костром.

– Нарекаю тебя Агнеш – чистым непорочным именем. Живи многие лета.

– Живи многие лета, Агнеш, – кивнул Чугай и снова вздохнул.

Часть 1

Глава 2

– Агнешка! Агнешка! – кликали по очереди Илка и Лисия. – Агнешка, где ты?!

Девицы бегали босыми ступнями по крутому обрывистому берегу озера, студёного в любую пору – и летом, и зимой. Но в нынешнюю жару холодная вода была только всласть. А кроме того, поговаривали: кто купнётся в стылой воде десять десятков раз, всегда будет молодым и здоровым. За молодость троим подругам ещё рано было переживать – каждая едва прожила по восемнадцать годков, но здравие лишним не бывает.

Однако для переживаний-таки нашёлся повод. Агнешка, как всегда, затеяла дурацкую игру. Она постоянно так чудит: не успеешь отвернуться – она что-нибудь придумает себе на потеху. Остальным её проказы редко казались забавными. Вот и сейчас чернобровая, чернокосая красавица решила потешиться над подругами, стащив их одёжу, пока они купались.

– Агнешка! Немедленно выходи! Не смешно! – сердилась Илка.

Она любила подругу всем сердцем, но иногда была готова убить насмерть. Её золотые длинные волосы ещё не просохли после купания и липли по всему телу.

Огненно-рыжая Лисия не отставала от Илки ни на шаг. В отличие от двух других подруг, она была не столько прытка и своенравна. Её не сердили, а скорее пугали проказы Агнешки. А более всего Лисия сейчас боялась гнева матери, если та прознает, что её доча опять водится с «мольфарской подменкой⁵».

– Ну, я ей покажу! – грозилась Илка, зная наверняка, что Агнешка не ушла далеко и, как пить дать, прячется где-то поблизости, подсматривает за кутерьмой и давится от смеха.

Илка оказалась недалека от истины в своих догадках. Агнешка и впрямь притаилась всего в нескольких шагах, надёжно укрытая зарослями дикой малины. Но для начала она наелась до отвала спелых ягод и лишь затем принялась хохотать над разгневанными подругами, которые были вынуждены слоняться по берегу нагишом.

В этот раз проказница посчитала, что не стоит их окончательно выводить из себя. Понаблюдала немного, отсмеялась как следует и выскочила во весь рост.

– А чего это вы там потеряли?! – захохотала она снова, размахивая над головой сворованной одёжей.

– Ах, ты, поганка несчастная! – закричала Илка и кинулась навстречу.

Агнешка проворно обогнула кусты с другого края и очутилась по другую сторону озера. Илка и Лисия догнали её у затянутого илом затона и первым же делом принялись стягивать с воровки её рубаху.

– Сейчас вдоволь накупаешься! – Вдвоём они потащили Агнешку в воду.

Та лишь ухохатывалась над придуманным наказанием.

Ни холод, ни жара никогда не мучили её так, как иных сельчан, что лишь больше наводило на недобрые мысли жителей Боровицы. Как так можно, в одном лёгком кафтане по морозу ходить? И плавала Агнешка словно русалка, и бегала быстрее всех девиц, и фигура у ней точно из ветви белого древа заточенная – подвижная, гибкая, резная.

Её красота зачаровывала и пугала. Её звонкий смех отзывался трепетными колокольчиками в мужских сердцах. Знать, колдуньей она уродилась, точно мавка⁶ её подкинула сельскому мольфару. А кто же ещё мог отдать своё дитя одинокому Штефану, который не знался никогда ни с одной живой бабой?

– Вот тебе! Вот тебе! – Илка и Лисия снова и снова окунали с головой в холодное озеро свою жертву.

Но теперь смеялись уже все втроём. Долго сердиться на Агнешку не получалось. Не только красой и несносным нравом она западала в душу, но и открытостью своей, смелостью, прямотой.

Наглотавшись водицы, девушки выползли на берег и устало раскинулись отдыхать и греться на солнце. День назревал погожий, томный. Они переговаривались и иногда снова начинали хохотать.

Нисколько не стесняясь своей наготы, подруги не спешили одеваться. Всё равно сюда редко кто ходил.

Однако два внимательных глаза с левого края берега неустанно и уже давно наблюдали за озёрной сценкой. Ничто не могло одолеть эту неукротимую, всесильную тягу вновь и вновь впиваться взглядом в блестящие от воды и пота юные тела. Ничто так не было более желанно и притягательно в тот миг, чем желание очутиться ещё ближе, ещё теснее.

Но на такое решиться никак не позволительно. Потому наблюдение продолжалось на том же расстоянии.

– А что, Агнешка, – спросила Лисия, – ты в церковь с нами пойдёшь на воскресную?

– Пойду. Непременно пойду.

– А тятя тебя не заругает? – насторожилась Илка.

– Не заругает, – отмахнулась Агнешка. – Мой тятя добрый, никогда не ругается и не сечёт никогда.

– Повезло, – завистливо надула алые губки Лисия. – Меня мать иной раз трижды в день сечёт за любой проступок… – И тут же оживилась: – А ты можешь её в жабу превратить, Агнешка?

– Никого я не умею превращать ни в жаб, ни в змей, – Агнешку в который раз неприятно задело такое предложение.

Она уже устала объяснять подругам, что не обладает никакими магическими способностями и, вообще, ничего сверхъестественного в ней нет. Однако другие упрямо верили в то, во что им хотелось верить.

– Жаль, – вздохнула Илка. – Очень полезное умение. Некоторым не помешало бы пожить на болоте или под пнём. А вот говаривают, вештица Космина ещё пострашнее заклятья знает.

– Тю-у-у! – возразила рыжая. – Она уже сто лет как померла. Отец Тодор рассказывал, что сгнила она заживо. От злости собственной. Потому что в бога не верила, с чертями ночевала. Приёмышка её добила метлой и на той же метле улетела. А кошки ейные лицо Космине объели и тоже померли разом.

При упоминании Отца Тодора девушки ненадолго притихли. Всё-таки уважаемый человек на деревне был – единственный священник, и не только в Боровице, а на всю округу. Настоящий посланник божий, и не какой-то дьячок, а настоящий иерей, рукоположённый. Конечно, мало кто в Боровице понимал в церковном укладе, но Отца Тодора почитали и ценили ничуть не меньше головы деревни Шандора.

– Ну, хватит об этом, – сказала Агнешка, которой не доставляло никакого удовольствия обсуждать старую полубезумную ведьму, о которой и правда много лет никто ничего не слыхивал. – Лучше пойдёмте наряжаться, а то ещё опоздаем.

С этим все согласились. Девушки спешно оделись, пошли по лесной тропе, идущей ввысь, соприкасаясь с горным склоном бок о бок. На развилке они привычно разделились. Илка и Лисия зашагали в деревню. А Агнешке предстояло пройти над водопадом и спуститься в тихую падь, где укромно обитал домик её отца.

Для своего жилища Штефан избрал труднопроходимое, зато безветренное место. Имелся там и клочок земли плодородной, годной, чтобы выращивать самое необходимое. Несмотря на хитрый маршрут, каждый боровчанин знал, как пройти к мольфару. День и ночь на узкой тропе можно было встретить кого угодно – от разорившейся вдовушки до всеми уважаемых мастеровых. И всякий раз при виде Агнешки они обычно опускали глаза, не здороваясь, пробегали мимо, будто бы надеялись, что таким образом никто об их визите к мольфару никогда не прознает. А знали о том все. И точно так же все о том тихонечко помалкивали.

Однако сегодня дорожка оказалась нелюдима. По пути Агнешка свернула к знакомому ручью, чтобы напиться. В такую жару даже лесная прохлада не спасала, а купание лишь ненадолго бодрило тело. Заодно нужно было привести себя в порядок – переплести в косы чёрные смоляные волосы, опоясаться расшитым пояском, повязать косынку. Достав деревянный гребешок, вырезанный тятей из цельного букового брусочка, Агнешка принялась расчёсывать густые пряди.

Что-то шевельнулось в кустах.

Белка?.. Или лисица?.. А может, заяц?..

Всякое зверьё в здешних краях – не редкость. Вот только в утренние часы им обычно недосуг бродить по лесу.

Агнешка притаилась. Тихо.

Значит, просто ветер балуется.

Внезапно её ослепило вмиг. Тяжёлой сильной рукой повалило в палый еловник. Девушка вскрикнула, однако чужая ладонь мгновенно накрыла ей рот.

– Тихо! – раздался у самого уха сдавленный шёпот. – Тихо, Агнешка! Это ж я!

Открыв глаза, Агнешка увидела перед собой сына деревенского головы. Только у него хватало духу выкидывать штуки, подобные тем, которые проделывала сама Агнешка.

– Тьфу ты! Янко! – выпалила она сердито. – Дурень! Напугал!

Янко сидел на коленях рядом с девушкой, держа её нежную бархатистую ладошку в своих грубых, уже закалённых по-мужски руках. Он знал, что злость её скоро рассеется, как только их губы соединит поцелуй. Но, похоже, сегодня Агнешка как-то особенно разозлилась и разрешила коснуться лишь своей щеки. Янко поцеловал её пальцы, надеясь ещё немного задобрить любимую.

– Ну, прости. Хотел прикинуться медведем и стащить у отца шкуру, но решил, что и так получится повеселить тебя.

– Повеселил, – сдерживая улыбку, ответила Агнешка. – Я-то думала, ты больше и не придёшь к ручью…

– Чего ж сама тогда пришла?

– Воды испить.

Они поглядели друг другу в глаза. Оба знали, что это неправда. Что и спустя месяц Агнешка по-прежнему приходила к ручью каждый день. И всякий раз надеялась на встречу, но Янко не мог прийти. Никто бы не смог, будь твой отец деревенским головой, удумавшим оженить старшего сына с выгодной невестой и столкнувшийся с яростным нежеланием своего отпрыска исполнять отцовскую волю.

– Знатно тебя тогда Шандор поколотил? – спросила Агнешка, пытаясь скрыть боль в собственном голосе.

– И близко нет! – возмутился Янко. – Я же и ответить могу, что отец сам меня бояться будет!

Разумеется, он храбрился. И, разумеется, Агнешка это понимала. Но всё равно старалась верить, что её возлюбленный Янко и впрямь однажды одолеет своего родителя. И тот уступит, смирится, махнёт рукой. Уж на благословение точно рассчитывать не стоило. А если и стоило на что-то рассчитывать, то лишь на чудо. Ведь бывают и добрые чудеса, не только злые, правда?..

– Агнешка, – заключив любимую в объятья, горячо заговорил Янко, – давай убежим? Вместе. Ты и я.

– Куда нам бежать? – девушка вздохнула с грустью.

Она прижималась щекой к груди любимого. Его сердце билось быстро-быстро. Ей казалось, что за прошедший месяц, когда они могли видеться разве что случайно, Янко стал ещё выше ростом, ещё шире в плечах. Он и правда скоро мог вымахать не меньше Шандора, славившегося на всю Боровицу и окрестные деревеньки своей недюжинной силой. Тёмно-русые волосы на голове Янко загустились и огрубели. Он остриг их на отцовский манер – коротко, с забритым затылком и висками. К тому же отрастил усы. Прошёл всего месяц, а парня уже было не узнать.

– Куда угодно, – заявил Янко. – Хоть в лес, хоть в горы. Хоть в соседнюю деревню.

Агнешка горестно покачала головой:

– Я не брошу отца. Никогда.

– Но ведь он тебе не отец…

В тот же миг, как были произнесены эти слова, Агнешка оттолкнула любимого.

– Прости… – попытался он оправдаться. – Это всё злые языки…

– А ты больше слушай! – огрызнулась девушка и встала с лесного наста. – Мне пора. Иначе опоздаю на утреннюю литургию.

– А завтра?.. – с надеждой спросил Янко. – Завтра ты придёшь?

Она немного помолчала.

– Приду, – наконец вымолвила, не глядя.

И зашагала прочь.

Янко глядел ей вслед. Каждое свидание с Агнешкой становилось для него и лучшей наградой, и медленным ядом, постепенно выедающим изнутри сердце. Любимая всегда так близко и всегда очень далеко. Он может её коснуться и поговорить, но только не на людях. Да и будущее их покрыто зловещей тьмой.

Что ж дальше?.. Женитьба на Каталине, дочери священника?

Хорошая партия. Вот только сердце Янко давно отдано другой. А сердцу никак не прикажешь.

От отчаяния Янко с силой закрыл глаза, а затем принялся умываться, чтобы остыть и вернуть себе холодный рассудок. Умытый и обновлённый взгляд упал на поваленные еловые ветки, где прежде сидела Агнешка. Между ними застрял тёсаный кусочек дерева – гребень, которым любимая гладила свои волосы.

Янко покрепче сжал вещицу в руках, затем спрятал в наплечную суму и направился обратно в деревню, пока Шандор не разнюхал, что его провинившегося сына нигде нет.

1.Босорка – ведьма, которая крадёт детей. Тоже неупокоенная душа. Персонаж встречается в венгерской, румынской, сербской, польской, украинской мифологиях. Во многом образ босорки перекликается с образом вештицы. Сербы также называют босорку «бабица» или «ночница».

2.Вештица – ведьма-оборотень, встречающаяся в преданиях южных славян. Встречается в сербской, хорватской, болгарской мифологии. По разным данным, вештицей можно было стать как по рождению, так и вступив в сделку с чёртом. Оборачиваться вештица может животным, птицей или насекомым. Обычно это злой персонаж, который ворует скот, молоко у коров и насылает всякие невзгоды на людей.

3.Чугайстер (Чугай, Чугайло) – огромный добрый леший. Иногда представляется в образе очень большого косматого мужчины, иногда – в виде покрытого листвой, корой и другими лесными признаками чудища. Однако главное в Чугайстере то, что это всегда добрый персонаж. Он выводит заблудившихся путников из леса, наводит порядок в своём владении. По одной из версий, охотится на мавок и ест их.

4.Мольфар – это определение встречается в основном в культуре гуцулов, малой народности, населяющей Карпаты. Мольфарами называли целителей, колдунов, знахарей. В основном это люди, которые приносили пользу и не причиняли зла. Хотя среди мольфаров, по некоторым сведениям, бывали и чёрные колдуны. Среди инструментов мольфара – травы, снадобья, заговоры. Считалось, что они умеют общаться с духами природы и управлять погодой.

5.Подменыш (одминок, подменка) – дитя нечистой силы, подложенное вместо человеческого ребёнка. По поверьям некрещёных маленьких детей нужно было оберегать, чтобы их не похитила нечистая сила. Например, босорка. Отличить подменыша от человеческого дитя можно было по поведению и звериному аппетиту. Чтобы вернуть своего ребёнка, нужно было положить подменыша в мешок и отнести в лес. Тогда нечистая сила услышит родной плач и вернёт обратно маленького человека.

6.Мавка – мёртвые девы из леса. Что-то вроде неупокоенной души, которая творит зло, потому что не может иначе. Часто мавок представляли с «дырявой» спиной, на которой не было кожи, но в остальном они были весьма привлекательными. Мавками становились либо невинные девы, либо некрещёные дети. Считалось, что взрослая женщина, убитая или неправильно погребённая, вернётся в мир в виде вештицы.